Вологодский литератор

По праву памяти. По праву совести. По праву человека, рождённого на земле, которую вы определили под помойку. Я обращаюсь к вам, твёрдо зная, что под моими словами подпишутся сотни моих земляков.

За годы вашего правления вы приучили нас не верить вашим словам, искать двойное дно в ваших радужных планах и обещаниях. Вечным памятником вашей эпохе будут долго ещё ходить в народе легенды о «Вологодской ягоде» и Великоустюгском аэропорте, который год уже, по вашим планам, принимает «Боинги».

Вы убеждали нас, что, поднимая тарифы на утилизацию мусора, направите эти баснословные деньги на строительство мусороперерабатывающих заводов. Где они?! С деньгами понятно. Заводы где?

Мы смирились с этим ежегодным цирком под названием «Градсовет», где якобы обсуждаются наши желания. Хотя бы так мы узнаём о планах вас, великих, на нас, грешных. Но вот прошёл очередной такой совет, и там ни слова не было о новой помойке, хотя вы обещали нам, что решение о строительстве полигона для захоронения отходов (про заводы забыли уже!) будет приниматься совместно с жителями.

Вы кормили нас сладкими сказками про «единую команду», кулуарно решая судьбу нашей малой родины: наших полей, рек, лесов и болот. И вот мы узнаём (не от вас, заметьте!), что новая помойка будет сделана на нашей родине. Не где-нибудь, а в одном из самых болотистых мест, где десятки ручьёв и лесных речушек сливаются в Шарденьгу, где всего в двух километрах от планируемого полигона живут люди, ваши избиратели, ваши «земляки», как вы любите нас называть.

Определяя место для захоронения отходов рядом с деревней Горбачёво, вы хороните всю Шарденьгу, убиваете флору и фауну не только шарденгской поймы, но и Юга, Сухоны, Северной Двины.

Где заключение экологов?
Где обещанные общественные обсуждения?
Где наше право голоса?
Где вы, наши правители?

Сойдите с экрана, выйдите в поле, которое совсем скоро загадят мусоровозы! Дайте живой ответ своим «землякам». Расскажите же нам о ваших планах на нашу землю!

Антонида Смолина, деревня Горбачёво, д. 15

Ракиты рыдают о рае,

Где вечен листвы изумруд.

 

Поэты значительно обогащают образные и духовные смыслы слов русского языка в своих произведениях. Особенно это относится к традиционному словарю устойчивых поэтических символов, которые талантливые поэты виртуозно используют для выражения самых различных тем, чувств, мыслей. Так, слово ракита в поэзии Николая Клюева удивительным образом наполняется  целой гаммой символических смыслов в лирических сюжетах его стихотворений и поэм.

Исследователей творчества Н.А. Клюева удивляет органическое родство его поэтики народно-поэтическому искусству. Сам поэт постоянно подчеркивал кровную связь своей поэзии с устным народным творчеством [5, с. 30, 53 — 62, 117, 154-155]. Фольклорные основы творчества Н.А. Клюева исследовали  многие филологи [1; 2; 10; 11; 12; 19]. В меньшей мере описаны лингвистические аспекты фольклоризмов в его поэтическом языке [16;17; 20; 21].

         Лексика растительного мира  является наиболее употребительной по сравнению с другими тематическими группами слов в поэзии Н.А. Клюева.  По нашим данным, слова этой группы встречаются около трех тысяч раз. По частоте употребления их незначительно превышает только лексика животного мира [14, с. 247-248]. Данный факт объясняется тем, что многие названия растений у Клюева сохраняют символические функции, характерные для фольклора.

Слова ракита (39 употреблений), ракитовый(3 употребления) относятся к наиболее частотным в поэзии Н.А. Клюева [14]. Известно, что «семантика образа дерева предельно амбивалентна» [6, с 86; см. также: 8].  Смысловая неоднозначность образа ракиты характерна и для поэтики Н.А. Клюева, впитавшей в себя древние культурные  традиции употребления этого слова у славян. Русское слово ракита  восходит к праславянскому *orkyta,образованномуот индоевропейской основы (<индоевроп. arku– ‘изогнутое’) [18, с. 173-174]. Оно обозначает разновидность ивы, вербы. У каждого из этих слов есть свои символические функции, хотя  в фольклорных текстах нередко они взаимозаменяют друг друга, что наблюдается и в поэтических произведениях Н.А. Клюева.

Рассмотрим основные символические смыслы фольклорных образов ракита и ракитовый куст в текстах поэта.

Символ Родины и Святой Руси

Как символ России слово ракита встречается у Клюева в весенних и летних пейзажах родных просторов:

…………….Стожарней

Играют зори меж ракит,

И вихорь скулы не трудит,

Ласкаясь росней и купавней.

О, жизнь! О, легкие земли,

Свежительнее океана!..

Как в фольклорных текстах верба [15, с. 83], ракита  в поэзии Клюева ассоциативно связана с зорькой, небом, солнцем, рекой:

Зорька в пестрядь и лыко

Рядит сучья ракит,

Кузовок с земляникой –

Солнце метит в зенит.

Или еще подобный пример:

Растрепало солнце волосы – 

Без кудрей, мол, я пригоже,

На продрогший луч и полосы 

Стелет блесткие рогожи.

То обшарит куст ракитовый,

То распляшется над речкой!…

 

Этот словесный ряд сохраняется даже в развернутой метафоре в поэме «Песнь о великой матери», когда красоте белой ракиты  поэт уподобляет гармоническую архитектуру строящегося храма:

С товарищи мастер Аким Зяблецов

Учились у кедров порядку венцов,

А рубке у капли, что камень долбит,

Узорности ж крылец у белых ракит –

Когда над рекою плывет синева,

И вербы плетут из нее кружева,

Кувшинами крылец стволы их глядят,

И легкою кровлей кокошников скат.

 

Какмы уже отмечали ранее, слова ракита, ива и верба в  народных песнях могут взаимозаменять друг друга. В связи с этим,  интересно отметить, что у этой метафоры Клюева есть параллель в русском фольклоре: «В севернорусских свадебных песнях «золотая верба» напрямую соотносится с Божьим храмом:

«На горе высокой …

Выросла верба золотая …

Посередке золотой вербы

Списана Спаса Пречистая

Божья Матерь Богородица» [ 15, с. 83].

 

         Словосочетание белая ракита в поэзии Клюева стало символом Святой Руси, поэтому в поэме «Деревня», где описывается кощунственное разорение новой властью святых мест (упоминается Саров, мощи Никиты Новгородского), Клюев опять обращается к этому светлому образу:

Отчего же на белой раките

Не поют щеглы по утрам?

Мы тонули в крови до пуза,

В огонь бросали детей,  –

Отчего же небесный кузов

На лучи и зори скупей?

 

В поэме «Песнь о великой матери» ракита символизирует бедственное положение Родины после революции 1917 года:

Двенадцать лет, как пропасть, гулко страшных.

О горе, горе! – воет пес,

О горе! – квохчет серый дрозд.

Беда беда! – отель мычит.

Бедою тянет от ракит.

 

Ср.: у А. Тарковского Россия в беде также ассоциируется с ракитой:

Мы шли босые, злые, 

И, как под снег ракита, 

Ложилась мать Россия

Под конские копыта.

Особо следует отметить употребление лексемы ракита в составе лексических рядов контрастных слов, выражающих оппозицию свое – чужоепространство:

Улыбнутся вигваму чумы,

Тамаринду – семья ракит,

Журавлями русские думы

Взбороздят Таити зенит.

 

Этот же приемиспользуется в стихотворении «Клеветникам искусства». Противопоставляя свое вечное высокое искусство поэта сиюминутной значимости псевдопоэзии  некоторых его современников, Клюев создает оксюморонный образ:

Я содрогаюсь вас, убогие вороны,

Что серы вы, в стихе не лирохвосты,

Бумажные размножили погосты

И вывели ежей, улиток, саранчу!..

3а будни львом на вас рычу

И за мои нежданные седины

Отмщаю тягой лебединой! –

Все на восток, в шафран и медь,

В кораллырозы нумидийской,

Чтоб под ракитою российской 

Коринфской арфой отзвенеть.

 

И, наконец, ракита у Клюева в поэме «Песнь о великой матери» символизирует дух русского народа, его потаенные глубины:

Так я лишь в сорок страдных лет

Даю за родину ответ,

Что распознал ее ракиты.

 

Поэт познал дух своего народа  и через его устное творчество, поэтому в конце  поэмы Клюев пишет:

…………………………….Народ,

Пречистый воск потайных сот,

Ковер, сказаньями расшитый,

Где вьюги, сирины, ракиты.

 

Символ смерти и одинокой могилы

         В народных песнях под ракитой хоронят убитого героя, постоянным спутником одинокой могилы является ворон. Данный фольклорный архетип встречается и у А.С. Пушкина в стихотворении «Ворон к ворону летит», которое перекликается с шотландской балладой, записанной Вальтером Скоттом, но имеет все атрибуты, характерные для русского фольклора  [9], в их состав входит и ракита: В чистом поле под ракитой / Богатырь лежит убитый.  Авторы учебника «Русский фольклор» Т.В. Зуева и  Б.П. Кирдан  приводят различные варианты песен «Под ракитою зеленой…» и «Черный ворон…», которые пелись народом во время войн в XIX и XX веках и дошли до наших  дней [3]. Приведем зачины некоторых из них:

• Под ракитою зеленой

         Русский раненый лежал,

Ко груди, штыком пронзенной,

Крест свой медный прижимал;

 

• Под ракитою зелёной

Казак раненый лежал

И к груди, насквозь пронзённой,

Крест свой медный прижимал;

 

• Под ракитою зеленой

Боец раненый лежал, 

Он к груди своей пронзенной 

Красный орден прижимал;

 

• Под ракитою зеленой

Русский раненый лежал

Ко груди своей пронзенной

Красный орден прижимал.

М. Исаковский по мотивам народной песни написал свой вариант:

В чистом поле, поле под ракитой,

Где клубится по ночам туман,

Там лежит, лежит зарытый.

Там схоронен красный партизан.

 

Во всех вариантах песни, созданных в разное время и отражающих разные исторические события и войны, неизменными остались ракита и ворон, что говорит об устойчивой символизации этих слов.  Н.А. Клюев в своем  творчестве неоднократно обращается к этим устойчивым символам смерти и одинокой могилы. Особенно показательна в этом отношении его песня, по сюжету и поэтике близкая к народной:

 

Под плакучею ракитой

Бледный юноша лежал.

На прогалине открытой

Распростертый умирал.

Кровь лилась из свежей раны

На истоптанный песок.

Оглядеть простор поляны

Взор измученный не мог.

Каркал ворон в выси синей,

Круги ровные чертя,

Умирало над пустыней

Солнце, дали золотя.

Вечер близился к пределу,

 

Затемнялась неба гладь.

К отстывающему телу

Не пришла родная мать.

В вечный путь не снарядила

Дорогого мертвеца,

Кровь багряную не смыла

С просветленного лица.

Только заревом повита,

От заката золотым,

Одинокая ракита

Тихо плакала над ним.

 

 

         Индивидуально-авторское своеобразие этой песни-стихотворения  заключается в том, что слово ракита и в этом тексте включается в лексический ряд: солнце, заря. Только, если в предыдущих примерах (см. выше) это было восходящее солнце и утренняя заря, а ракита была символом Родины и радости, то здесь умирало над пустыней солнце, дали золотя,  и заревом повита, От заката золотым, Одинокая ракита  была символом смерти и печали.

Сюжетстихотворения Н.А. Клюева «Небесный вратарь» совмещает в своей поэтике особенности народной песни о раненом солдате и духовного стиха.  Его текст  также начинается с фольклорного кустышкаракитова, под которым умирает раненый гусар:

 

Как у кустышка у ракитова,

У колодечка у студеного,

Не донской казак скакуна поил,–

Молодой гусар свою кровь точил,

Вынимал с сумы полотенышко,

Перевязывал раны черные…

Уж как девять ран унималися,

А десятая, словно вар кипит…

С белым светом гусар стал прощатися,

Горючьмислезьмиуливатися:

“Ты прощай-ка, родимая сторонушка,

Что ль бажоная теплая семеюшка!

Уж вы, ангелы поднебесные,

Зажигайте-ка свечи местные, –

Ставьте свеченьку в ноги резвые,

А другую мне к изголовьицу!

Ты, смеретушка – стара тетушка,

Тише бела льна выпрядь душеньку”.

<…>

 

Фольклорный образ ракиты, символизирующей смерть человека, в стихотворении  Клюева  «Старикам донашивать кафтаны…» преобразуется в символ разрухи и погибели Русской земли после Октябрьского переворота:

Вороном уселся, злобно сыт,

На ракиту ветер подорожный,

И мужик бездомный и безбожный

В пустополье матом голосит.

 

См. также:

 

Есть в Смольном потемки трущоб

И привкус хвои с костяникой,

Там нищий колодовый гроб

С останками Руси великой.

«Куда схоронить мертвеца», –

Толкует удалых ватага…

Поземкой пылит с Коневца,

И плещется взморье-баклага.

Спросить бы у тучки, у звезд,

У зорь, что румянят ракиты…

Зловещ и пустынен погост,

Где царские бармы зарыты.

Их ворон-судьба стережет

В глухих преисподних могилах…

 

 

 

Вместе с Россией гибнет и русская красавица девушка Настя:

Виноградье мое, виноградьице,

Где зазнобино цветно платьице?

Цветно платьице с аксамитами

Ковылем шумит под ракитами!

 

Символ весны и воскресения

Как и любой символ, ракита может получать в разных поэтических  текстах противоположные смыслы. Будучи христианином, Клюев верил в воскресение после смерти, поэтому ракита в его поэзии не только символ смерти, но и воскресения:

Ракиты рыдают о рае,

Где вечен листвы изумруд.

Как известно, в русской православной традиции сложился обычай в праздник Входа Господня в Иерусалим, за неделю до Пасхи, приходить в храм с распускающимися вербами и освящать их святой водой. На Севере нет пальм, поэтому приходят приветствовать Христа с ветками растений, которые первыми пробуждаются от зимней спячки и выпускают пушистые почки. В народе этот праздник наступающей весны и ожидаемого Воскресения Христа называют Вербным воскресением. Таким образом, вербы и ракиты совмещают в себе смыслы природного и духовного возрождения, в которых смерть понимается как переход к жизни вечной. Именно их и воплотил Клюев в своих образах:

Чую – на кладбище колокол ухает,

                   Ладаном тянет от вешних ракит.

<…>

Свесила верба сережки мохнатые,

Меда душистей, белее холста.

                   <…>

Белые вербы в кадильном дыму.

В упоминаемом выше стихотворении «Небесный вратарь», в первой части повествуется о смерти молодого гусара у кустышка уракитова. А во второй части изображается картина его новой жизни: в Царстве Небесном его, как и других погибших воинов, братски встречает святой Димитрий Солунский, тоже в земной жизни воин:

                            Откуль-неоткуль добрый конь бежит,

На коне-седле удалец сидит,

На нем жар-булат, шапка-золото,

С уст текут меды – речи братские:

“Ты признай меня, молодой солдат,

Я дозор несу у небесных врат,

Меня ангелы славят Митрием,

Преподобный лик – Свет-Солунскиим.

Объезжаю я Матерь-Руссию,

Как цветы вяжу души воинов…

Уж ты стань, солдат, быстрой векшею,

Лазь на тучу-ель к солнцу красному.

А оттуль тебе мостовичина

Ко маврийскому дубу-дереву,-

Там столы стоят неуедные,

Толокно в меду, блинник масленый;

Стежки торные поразметены,

Сукна красные поразостланы”.

 

Образ ракиты объединяет в едином апокалиптическом символе смерть и воскресенье  в таких поэтических строках Клюева:

Придет пора, и будут сыты

Нездешней мудростью умы,

И надмогильные ракиты

Зазеленеют средь зимы.

 

 

Символ горя, печали и одиночества

В русском фольклоре ракита является символом печали и одиночества, ее поэтический образ ассоциируется с переживанием беды, горя [7, с. 86; 6]. Например, об этом повествует мифологический сюжет народной баллады:

От чего ты, горе, зародилося?

Зародилось горе от сырой земли,

Из-под камешка из-под серого,

Из-под кустышка с-под ракитова .

 

Мотив печального одиночества, воплощенный в образе старой ракиты, положен в основу лирического сюжета стихотворения А.М. Жемчужникова «Старая ракита»:

Часто грезится мне, что стоит средь полей,

Долгий век доживая, ракита,

Ей живется еще, но чувствительно ей,

Что могучею жизнью забыта.

Не нужна никому; далеко от жилья;

На просторе родном одинока –

Она ветви свои к долу низко склоняя,

Ожидает последнего срока.

Ракита в данном символическом значении встречается в ранних стихотворениях Н.А. Клюева:

По сердцу ль парню в кудрях 

Никнуть плакучей ракитой?

Плыть бы на звонких плотах

Вниз по Двине ледовитой.

 

Слово ракита в этих символических контекстах сочетается с прилагательными плакучая, седая, пожелтевший, которые усиливают мотив печали:

Помнишь ракиты седые, надводные,

Вздохи туманов, безмолвия жуть?

Ты повторяла: «Туман – настоящее,

Холоден, хмур и зловеще глубок.

Сердцу пророчит забвенье целящее

В зелени ив пожелтевший листок».

В этих текстах Клюева слово ракита уже не входит в  постоянный лексический ряд солнце, заря, как это наблюдалось, когда  образ ракиты символизировал Родину. Здесь выстраивается иной  ассоциативный лексический ряд: вздохи туманов, безмолвия жуть, туман – холоден, хмур и зловеще глубок, а ракита — не золотящаяся на солнце, не белая, а в лиловых потемках:

Не весела нынче весна,

В полях безголосье и дрёма,

Дымится, от ливней черна,

На крышах избенок солома. <…>

Душа по лазури грустит,

По ладану ландышей, кашек.

В лиловых потемках ракит

Не чуется щебета пташек.

 

Образ «росной ракиты» символизирует печальное одиночество женщины, выданной замуж за нелюбимого. Свою героиню Прасковью в поэме «Песнь о великой матери» поэт сравнивает с ракитой.  Голос Богородицы, исходящий   от  иконы «Утоли моя Печали», утешает Прасковью:

Как я, вдовцом укрыта, 

Ты росною ракитой

Под платом отцветешь

И сына сладкопевца

Повыпустишь из сердца,

Как жаворонка в рожь!

 

Символ потустороннего, инфернального мира

         Данное символическое значение  ракиты (и вербы), распространенное в славянской мифологии и в фольклоре [15, с. 83], также встречается в ряде  произведений Клюева. Если в ранний период его творчества это значение ракиты связано с нарочито фольклорным изображением безобидного лесового (У лесового нос – лукошко, / Волосья – поросли ракит), то позднее, в поэме «Каин», это слово участвует в создании страшного образа наступающего на лирического героя темного видения — беспощадного демонического начала, от которого веет  адом:

 

То было в числах октября

В завечеревший понедельник,

Когда, как тартара насельник,

Боролась с  тучами заря,

И мыши грызли половицы,

Гнилушки гроба вурдалак,

Свечой неодолимый мрак –

Казался крыльями орлицы.

В излуке крыл увидел я

Лицо мертвецки испитое.

В его изваянном покое

Сокрытой чуялась змея.

И уловил я тонкий смрад,

Как на погосте листьев тленье…

«О, кто ты, темное виденье?» –

Спросило сердце наугад.

И как над омутом ракита,

Корнями пеленая труп,

Мгла зашептала: «Не укрыто

Зерно от жернова и ступ <…>

 

 

 

Мистический символ таинственного, сокровенного, пророческого

         В славянском фольклоре образы ракиты и вербы отражали мистические верования в чудо, в потусторонний мир, они участвовали в различных языческих ритуалах [15, с. 81-834; 6].  Мистический ореол имеет ракита и в русской литературе. Например, в стихотворении И.С. Никитина  лирический герой прислушивается к говору ветра с листьями ракиты и размышляет о его таинственном смысле:

Подле реки одиноко стою я под тенью ракиты,

Свет ослепительный солнца скользит по широким уступам

Гор меловых, будто снегом нетающим плотно покрытых.

<…>

Есть ли таинственный смысл в этом говоре ветра с листами?

Я ли один созерцаю присутствие Бога в творенье…?

 

В фольклорных произведениях у ракиты нередко решалась судьба героя. Клюевский лирический герой также гадает о своей судьбе у «ракитова кустика» в «Песне про судьбу», которая полностью написана на основе фольклорного материала и поэтому воспринимается как народная песня:

Из-за леса – лесу темного,

Из-за садика зеленого,

Не ясен сокол вылетывал –

Добрый молодец выезживал.

По одеже он купецкий сын,

По обличью парень-пахотник.

Он подъехал во чистом поле

Ко ракитовому кустику,

С корня сламывал три прутика,

Повыстругивал три жеребья.

Он слезал с коня пеганого,

Становился на прогалине,

Черной земи низко кланяясь:

«Ты ответствуй, мать сыра земля,

С волчняком-травой, с дубровою,

Мне какой, заочно суженый,

Изо трех повыбратьжеребий?

 

Как и в произведениях народного творчества, мотив пророческого дара  ракиты вплетается в лирический сюжет  некоторых стихотворений Клюева духовной тематики, например:

Я – посвященный от народа,

На мне великая печать,

И на чело свое природа

Мою прияла благодать.

Вот почему на речке-ряби,

В ракитах ветер-Алконост

Поет о Мекке и арабе,

Прозревших лик карельских звезд.

 

В стихотворении «Ожидание» стук в окно веток ракиты и ее шум предвещают появление светлого всадника и пробуждение души лирического героя:

Кто-то стучится в окно:

Буря ли, сучья ль ракит?

В звуках, текущих ровно, –

Топот поспешных копыт.

<…>

Кто он? Седой пилигрим ?

Смерти костлявая тень?

Или с мечом серафим,

Пламеннокрылый, как день?

Никнут ракиты, шурша,

Топот как буря растет…

 

Встань, пробудися, душа,

Светлый ездок у ворот!

 

Символ поэтического творчества

Клюев часто подчеркивал кровную связь своего творчества с народно-поэтической традицией и говорил о ее  таинственном содержании, которое не понять ученым людям. Шумы ракит являются символом этого сокровенного таинственного начала:

Родительский талисман

В ученую лупу незрим.

И мамин еловый дух

Гербарий не полонит…

Люблю величавых старух,

В чьих шалях шумы ракит.

 

Появляется символ ракиты и при создании возвышенного, таинственного образа Анны Ахматовой в стихотворении «Клеветникам искусства»:

Ахматова – жасминный куст,

Обожженный асфальтом серым,

Тропу утратила ль к пещерам,

Где Данте шел, и воздух густ,

И нимфа лен прядет хрустальный!

Средь русских женщин Анной дальней

Она как облачко сквозит

Вечерней проседью ракит!

 

В стихотворении «О ели, родимые ели...» Клюев  сравнивает свой стих с пророческими звуками  ракиты:

И стих мойпод бурей простужен,

Как осенью листья ракит, –

В нем сизо-багряные жилки

Запекшейся крови, – подпилки

И критик ее не сотрут.

Пусть давят томов Гималаи –

Ракиты рыдают о рае,

Где вечен листвы изумруд.

 

Литература

1. Азадовский К.М. Николай Клюев: Путь поэта. Л., 1990.
2. Базанов В.Г. С родного берега. О поэзии Николая Клюева. Л., 1990.
3. Зуева Т.В., Кирдан Б.П. Русский фольклор: Учебник для высших учебных заведе­ний. – М., 2002.
4. Клюев Николай. Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы. -СПб, 1999.
5. Клюев Н. Словесное древо. — СПб., 2003.
6. Красс Н. А. Концепт дерева в лексико-фразеологической семантике русского языка: На материале мифологии, фольклора и поэзии. Автореферат дисс. канд. филол. наук. – М. 2000.
7. Лазутин С. Г. Очерки по истории русской народной песни: филологическое исследование. – Воронеж, 1964. С. 86.
8. Летова А.М. Семантические функции фитонимов в русском фольклоре. Автореферат кандидатской диссертации. — М., 2012.
9. Лобанова А. С. «Ворон к ворону летит». Русский источник «шотландской песни» Пушкина //  http://feb-web.ru/
10. Маркова Е.И. Творчество Н. Клюева в контексте севернорусского словесного искусства. – Петрозаводск, 1997.
11. Мекш Э.Б. Образ Великой Матери (религиозно-мифологические традиции в эпическом творчестве Николая Клюева). – Даугавпилс, 1995.
12. Пашко О. «Индия» в творчестве Н.А.Клюева (К определению границ мифопоэтического пространства) // Ритуально-мiфологiчнийпiдхiд до iнтерпретацiï тексту. Зборникнауковихпраць. – Киïв. 1998.
13. Песни, собранные П.Н. Рыбниковым: В 4 ч. – М., 1861. Ч. 1. 14. Поэтический словарь Николая Клюева. Выпуск 1: Частотные словоуказатели. / Научный ред. Л.Г. Яцкевич. Вологда, 2007.
14. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. – М., 1995.
15. Смольников С.Н., Яцкевич Л.Г. На золотом пороге немеркнущих времен: Поэтика имен собственных в произведениях Н. Клюева. – Вологда, 2006.
16. Смольников С.Н. Концептуализация фольклорного антропонима Садко в поэтическом языке Н.А. Клюева // Проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира. Сб. науч. трудов. Вып. 6. — Москва, Архангельск, 2013. – С. 335-343.
17. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. Вып. 32. Под ред. академика О. Н. Трубачева и А.Ф. Журавлева. – М., 2005.
18. Юхименко Е.М. Народные основы творчества Н.А. Клюева // Николай Клюев: Исследования и материалы. — М., 1997. С. 5-16.
19. Яцкевич Л.Г. Фольклорная лексика в поэзии Клюева // Яцкевич Л.Г.. Головкина С.Х., Виноградова С.Б. Поэтическое слово Николая Клюева. – Вологда, 2005. С. 118-132.
20. Яцкевич Л.Г. Фольклоризмы впоэзии Н.А. Клюева // Язык и поэтика русского фольклора: к 120-летию со дня рождения В. Я. Проппа. – Петрозаводск, 2015.

Родственники Александра Попова! Если Вы есть, отзовитесь…

 

26-го июня. Пятый день, как по всем городам и весям страны раздается глас Левитана, кому сам Бог приказал говорить  о нашествии оккупантов. А здесь, в белорусском  граде Молодично уже хозяйничают фашисты. Началось иго  тех, кто несет разрушение, голод и  смерть. Было повальное бегство. Туда, где Советский Союз. Лишь бы  не  слышать грохота танков, команд на чужом языке, не видеть фашистских мотоциклистов и той многоликой орды, что берет жестокостью и  напором.  

  Семья Поповых с Александром проститься, как следует, не успела. Сели на поезд – и до свиданья. Александр же, как кадровый офицер, остался на линии фронта. Он командовал батареей гаубиц. Почти все  войсковые соединения вытеснены  с границы и, стреляя, медленно отступали. Оставалась  не отступившей лишь 24-я  дивизия генерала  Галицкого.  Вот уже пять дней, как она держалась, мешая противнику выйти на Минск.

19-я  танковая дивизия совместно с моторизированной  бригадой вермахта рвалась  на восток. Завязалась схватка  с нашей 24-й. Там, среди перелесиц, болот и полей вырос не занятый немцами   выступ, который они  пытались взять с ходу. Однако не получилось. Два дня с 25 по 26 июня  шли встречные схватки. Особенно стойко держалась батарея гаубиц старшего лейтенанта Александра Попова.

 Впереди —  колонны   фашистских танков, пехота и мотоциклы. Вверху – юнкерсы, хейнкели, мессершмитты.  

Попов едва не оглох, отдавая команды. А когда наводчика Галкина  сбило с ног, сам встал за пушку.

— Беглый! Прямой наводкой! – Эта команда долго не выходила из  головы командира.  Из-за чего в тот день, а позднее и в ночь, ему казалось, что  он где-то не на земле, а значительно выше, откуда можно было увидеть все становище нечестивцев.

В сумерках после боя Попов оглядел свою территорию. Тут и там мерцали стволы грозных гаубиц.  А  впереди, то в канаве, то на шоссе дымились танки. Настоящее кладбище умирающего металла.   Еще недавно все они были   живые. И вот – мертвецы.

— 18 танков!- воскликнул прибывший на место боя военный корреспондент. — Кто их так?

— Какая разница. Главное, испеклись, как блины. А чем пекли? – Попов погладил ствол  гаубицы. – Подружками нашими да связками трех гранат. – И тут же  приставил к глазам бинокль, чтоб  рассмотреть взревевшие на опушке новые танки…

Немцы не сумели взять боем дорогу, где стояли гаубицы Попова.  Грузовиками, танками и пехотой потянулись в обход.  И справа, и слева. 24-й  некуда стало и выбираться. Впереди фашисты и сзади они. Дивизия оказалась отрезанной от соседей. Где они все? Связи у генерала нет. И он понял, что предстоит надеяться лишь на себя. Всем командирам дал установку: действовать, как партизанам. Днем спать, ночью передвигаться. Но в первую очередь — остановить  преследующего врага.  

 Для чего отряд под командованием подполковника Портнова, пошел на штурм немецких позиций. Фашисты такого не ожидали. Полагали, что идет на них вся дивизия генерала. Прекратили  преследование. Тем самым позволили Галицкому      добраться до  Березины.

Благодаря Портнову генерал  выиграл двое суток. Немцы выбрались к  Березине, когда окруженная дивизия   закончила  переправу. На берегу реки осталось лишь несколько наших бойцов. Все  они были убиты.

Ох, как печалился   генерал, когда узнал, что старший лейтенант Александр Попов мертв. Буквально за день до переправы на лесном привале он беседовал с ним.  Расспрашивал лейтенанта о  его   семье, о городе Тотьме, куда  жена Александра в первый же день войны уехала вместе с детьми. В представлении Галицкого Попов был человеком редкостного стояния. 18 танков отнял у врага! И дальше готов воевать с таким же яростным вдохновением. Генерал  собирался  представить  его  к званию Героя Советского Союза. И вот, не успел.

 В те летние дни 41-го  на Попова в  Тотьму была отправлена похоронка.  Получив ее, жена и дети Попова рыдали. Однако мать его бабушка Оля была спокойна.

— Он жив! – сказала она. – Вещает об  этом мне не только сердце мое, но и  Сашин голос, теплый-претеплый, и я его слышу…

Горе целых три года преследовало семейство Поповых.  Как вдруг почтальон принес   от него треугольное письмецо. В нем несколько слов:

«Мама, сообщи, живы ли мои жена и дети. Меня освободили. Сейчас я на передовой. Может и выживу. Очень жду ответ».

Нет. Не убит был старший лейтенант Попов при переправе через реку. Но контужен. Потерял сознание. И не мог уплыть со всеми к своим. Здесь, у  Березины немцы его и взяли. Швырнули в кузов грузовика и увезли куда-то  к себе.

Три года жизни  в фашистском концлагере. Три года в горьком аду, которым надо  дышать и ждать: а вдруг всё это закончится, хлынет свят-воздух, и ты на свободе.

 Какое  радостное  смятение   испытал Александр, когда ворота лагеря распахнулись!..

Опять Александр воевал. Теперь на чужой территории. Бил  из гаубиц по Европе, в окопах которой спасался  тот,  кто хотел нас  завоевать. Теперь дорога была, как у всех,  — на Берлин!

Были и праздники у Попова, особенно, когда из далекой Тотьмы вдруг прилетало родимое письмецо. О, как бойцы батареи радовались с ним вместе, когда он читал им  его.

Домой возвратился Попов в декабре 45-го. До Тотьмы от Вологды 250 километров. Автобусы не ходили. Александр, однако, не унывал. Это ли расстояние для солдата, когда впереди маячило самое дорогое – родная жена, сын с дочуркой и терпеливая мама. Домой лейтенант  пошагал пешком. Шел, скрипя сапогами по нетронутому снежку. И улыбался. Впереди была еще одна  жизнь…

Говорят,  если  Господь хочет наказать кого-то, то лишает разума. Возможно и так! По крайней мере,  некоторые  чиновники на местах, опьянённые оставшейся у них в руках властью после выборов, предоставляющей творить произвол, стали принимать странные решения. Настолько странные решения, что сразу срывается с языка: «Одурели!».

Так, глава правительства Вологодской области господин  А.Кольцов  5 октября  2021 года подписал постановление (№ 1152), по которому гражданам запрещается посещение учреждений культуры, библиотек, бассейнов и прочего, если у них  на лбу нет «печати антихриста», то есть кеворкода. Придумают же! Не выговорить русскому человеку. Хоть нанимай кого, чтобы ходил рядом и произносил эти маразматические слова.

В самом деле, чего опять навалились на культуру? И так уже два года нельзя проводить ни встреч с читателями, ни обсуждений каких-либо. Тогда ликвидируйте  культуру совсем. Вы, всемогущие чиновники!?  А то дело доходит до анекдота. В областной библиотеке собрали на семинар работников из районов, а тут в зал, запыхавшись, как от бега, влетел  представить могущественного  «Роскомнадзора»  и стал пересчитывать «по головам». Оказалось,  присутствуют на пять человек больше, чем положено по инструкции великого ведомства госпожи Поповой.

— 50 тысяч рублей штрафа, — изрёк представитель.

— Да вы что? – изумилась работница библиотеки. – За что?

— Сами знаете за что! – отрезал чиновник.

Пришлось унижаться перед ним слёзными просьбами и, конечно, удалить из зала пять человек.

В повседневности подобных  эпизодов происходит в стране  миллионы!

Вот какую силу взяли чиновники!

Командуют направо и налево, вверх и вниз.  Им осталось  только приказывать,  о чём нам думать, а о чём не думать.

Тогда они  достигнут «предела цифровизации».

Но ведь накануне  выборов сам глава государства вещал, что у нас с коронавирусом  «всё в порядке»,  обстановка лучше, чем в других странах, у нас лучшие учёные и лучшие медики.

Откуда же взялось очередное запугивание населения? Ведь тем же постановлением Кольцова, о котором я упомянул, запрещено людям обращаться за медицинской помощью, если нет прививки и кеворкода.  Жительница соседнего дома позвонила и пожаловалась, что была записана в поликлинику № 1 г. Вологды  к эндокринологу на 27 октября, а ей ответили, что если нет прививки, то вас принимать  никто не будет.

Это что такое?  Напомню, что статьёй 21 Конституции РФ подобное запрещено. «Никто не может быть без  добровольного согласия подвергнут медицинским, научным или оным опытам» — гласит статья. Но, похоже, чиновники никогда не слышали об этой статье. Решение властей вызвало бурную реакцию у вологжан. Кто-то объявил голодовку, кто-то вышел на митинг. «Решение о запрете или ограничении доступа в медорганизации непривитых граждан не только незаконно, непрофессионально, но и опасно, так как создает условия  увеличения рисков несвоевременности оказания медпомощи и ведёт к нанесению вреда здоровью и росту смертности! —  оставил свой комментарий в соцсетях бывший руководитель Облздравотдела Колинько. —  ЭТО РЕШЕНИЕ – АПОФЕОЗ  БРЕДА! Нужно  срочно провести медосвидетельствование всем членам оперштаба на предмет дееспособности. Грустно…»

     Да уж! Как говорится, приехали!

Борьба с населением под видом «бандемии» идёт по разным «каналам», в том числе и через наглядную агитацию.

Это напомнило  вызов или  пощечину. На одной из улиц областной столицы

плакат гласил: «Сколько тебе ещё надо смертей, чтобы ты сделал прививку от коронавируса?».

Ничего себе призыв! Прямо-таки похоже на начало войны: «А ты записался добровольцем на фронт?».

Мне лично не нужно ни чьих смертей!

Я всем желаю здравия и долгоденствия, добрых  дел на благо Отечества.

Но в свою очередь хочу спросить у  реформаторов: «А  сколько нужно вам смертей?». Вы в самом начале  «преобразований» заявляли  о «30 миллионах русских», не вписавшихся в «рамки реформ», об этих «совках»,  как вы выражались,  не стоит сожалеть, якобы, они —  не люди, а скот. А теперь, в пору разгула в стране  «бандемии», сколько ещё надо вам  смертей? Десять, двадцать миллионов или более?

Пора бы сказать прямо  о намечаемой «цифре», чтобы  не  ходили  кривотолки. Чтобы людям  ответить  на вопрос: «Какую часть населения  РФ власти наметили  досрочно отправить на кладбище?».

Удивительно ещё то, что власть в связи с «бандемией» «полностью оглохла». На Алтае, в Барнауле, как и во многих других местах, работодатели поставили условие: если не привьёшься, увольняйся. Сибиряки собрались  на большой митинг и заявили, что «мы —  вам не скот, чтобы нас колоть, как животных». Услышали ли их? Конечно, нет. А вот в одном областном центре поступили по-другому. Все аптеки, где готовили лекарства, здесь ликвидировали, осталась одна. Пришёл заведующий и прокукарекал: «Если не привьётесь, уволю». И что же? На другое утро  ни один работник, включая главного провизора, не пришёл. Пусто. Сиди начальник и сам составляй рецептуру. Тогда он начал названивать каждому и умолял выйти на работу.

Господи, до какого позора  дожили!

О чудесах «бандемии» можно говорить бесконечно.

Вот  ещё штрих.

Остановились наручные часы. На улице Конева, где я живу, и во всем шестом микрорайоне с населением в десятки тысяч, не оказалось ни одной часовой мастерской. Почти день я потратил, обходя улицы – нигде нет, ни в торговых центрах, ни на рынке. Думаю, и во всей Вологде часовых мастерских нет – «бандемия» съела.  Пришлось ехать на Центральный рынок, где каким-то чудом уцелела мастерская. Я спросил у мастера: «Почему везде закрыты мастерские, которых прежде было на каждом углу?».  «Я не знаю, — ответил, — это не моё дело».

Ещё сравнительно недавно рекламная газета «Городок» выходила почти на 100 страницах. Теперь самый большой объём – 8 страниц. Это – яркий показатель деловой активности, она рухнула, малый бизнес, грубо говоря, «положили на лопатки». Отсюда – рост цен практически на все  частные  услуги  в  несколько раз. Не исключено, что в ближайшие  «годы одурения» частный сектор экономики будет полностью уничтожен.

О последствиях «бандемии» никто не говорит. Зачем тревожить «покой вождя» и его окружения?

Любопытно, что всё телевидение, все радиостанции начинают свои выпуски с «угрожающих цифр» заболевших и умерших от ковида. И никто не вещает о том, сколько же за это время страна потеряла населения от сердечных заболеваний, от рака и других недугов. Не говорят, потому что люди будут сравнивать и размышлять:  почему «ковид» на первом месте? Откуда берутся огромные миллиарды на борьбу с ним?

Крутое лицемерие, похоже, стало фактом повседневной политики.

 

ВОЛОГДА, 11  октября 2021.

ПЕРЕПОЛОХ

Ночь. Луна. Силуэты  коней.

Неожиданно сверху рыдающий плач. Встревожились кони. Кто —  на дыбы, кто — вскачь, кто – к конюшне. 

Стая белеющих птиц. Словно демоны, вот-вот усядутся на коней. И помчатся туда, где хаос.   

Беспокойство внизу. Тревога вверху. Птицы летели на корм к болоту. Да разглядели коней, приняв их за мрачную силу. 

Два встревоженных  косяка. Тех, кто скачет, и тех, кто летает.

Было лето. Пахло не только овсами, но и гривами лошадей. Сверху летели легкие перья. Стоял 1963  год. Тогда еще были живые кони. Был живой и Рубцов. Сейчас кони новые. Не живые, а как живые, к тому же умеющие летать. Их для нас сохранил   бессмертный  поэт.

                                                   ЖДУ

Земля на отдыхе. Солнечно и тихо.  Пахнет  хлебными полями. Хочется идти куда-то к горизонту, откуда поглядеть на все миры и,  улыбнувшись, осознать, что ты живешь. Отдать и чувство благодарности тому, кто тебя вывел в жизнь. И в глубине души почувствовать дорогу, которой ты идешь. Услышать  и волнение  в груди. Как если бы  в ней вместо сердца – бодрый   колокольчик. Звенит и обещает рай.  

                                            СМУЩЕНИЕ

Дорога, пыль и стук копыт.

Нет никого, а кто-то скачет из прошлого сюда, где ты.

А вон и девушка с изящной  цинией  в руке. И тот, к кому метнулись её талые глаза.

Ты  где-то в стороне, смущенный оттого, что разглядел соединение двух душ.     

                                   ТАИНСТВЕННЫЙ МУЗЫКАНТ

Земля остывает. Летят последние листья. Кто-то из нежити,  выбрав ночь потемней, рвется в лес, где спокойные ели  протягивают, как руки, шершавые лапы, чтобы ими занять за городом ивовые поляны, где, словно фонарики  мерцают стремительные щуры.

Рядышком, в хлюпающем болоте топчутся цапли, собираясь лететь на вторую родину, где три моря, тёплые дюны песков  и, как бревна в воде, зубастые крокодилы. Жить им целую зиму среди коренастой арчи, шевелящихся скал и хмурых гиен.

И у нас сегодня за Вологдой неуютно. Солнца нет, словно кто-то его потихоньку увел, отчего среди голых стволов слышится шорох теней, убаюкивающий зверей, где уже задремал перед тем как уйти в чуткий сон , еле видимый лось.

Осень. Медленные снежинки. И тоскливая скрипка, которую вывел сквозь лес таинственный  музыкант, от кого подальше держатся даже волки.

 

 

                                                     НАШ ОПТИМИЗМ

Душа рассматривает небо. Хотелось, чтоб оно не посылало черных туч, а вместе с ними и беды, с какой глядит на нас всё то, что ненавидит жизнь.

Нет ни войны, ни боя, а люди, как уходят в никуда. Болезнь и эпидемия, как две подруги, таращатся на нас, как на врагов. А мы? Не растерялись же.  Тогда чего? Что можем мы?

Жить, как и жили. Мы, даже пропадая, не поверим в собственный конец. Мы, разумеется, не боги.  Но и не хуже их. Наш дух к чужим ногам не припадет.  Он где-то против сердца —  твоего и моего. Да здравствует великий русский оптимизм!..

                                               АУ-У?

Ночь надела на себя и звезды, и луну. Стало чисто, празднично и высоко.

Ликуй, мой друг! И радостно прими  улыбку неба, с какой глядит на нас, наверное, сам Бог, еще не выбрав самой горестной  души, которую он обязательно полюбит и спасет.

  Ау-у?  Душа несчастная? Открой себя! К тебе идут…

                                              СТИХИЯ

Убежать! От всего, что рычит и ворчит, пугает, злится и ненавидит. Оказаться, как ветер, в широкой  степи, где когда-то рождал поэзию мудрый Тютчев.  Стать стихией,  и никому на свете не поддаваться. Только стуку в груди, какой тебя приведет  к роковой   тишине, перед которой склоняются все народы.      

 

                                          ДУНУЛО И ВЗДОХНУЛО

Треснуло где-то за огородами. Засвистело в лесу.  Где-то свет загорел.  Вдоль по улице, как на крыльях, повалил  мягкий    снег.  Осень уже на исходе. Скрипя дырявыми сапогами, ушла  бродить в мрачный сумрак полей. В деревне – покой.  Застучали мостки. Кто-то шел с бадейками на колодец. Снова дунуло. Снова треснуло за оградой. На все  улицы, раздышавшись морозами, входила молоденькая зима.

                                       В ЗЕМЛЕ И НА ЗЕМЛЕ

Друзья когда-то приходили и ко мне. Теперь они  лежат в гробах. Среди усопших —  те, с кем я  учился в средней    школе, работал в лесопункте, гулял по вечерам, писал рассказы, плакал и смеялся и даже, опьянев от возбуждения, летал, то вверх, то вниз. Я был для них, как свой. Да и теперь их вспоминаю, как своих. Все они ныне там, в объятиях земли. Но я воспринимаю их не как погасших, а как пришедших в незнакомый  мир.  Пускай они не около меня, но я их чувствую  особым  чувством, которое объединяет мертвых и живых и сострадает  тем, кто всеми позабыт.

 

Молодой психолог Денис был простодушным добрым человеком, но как говорится – без царя в голове. Некоторые его успешные сотрудники по институту считали, что такой характер очень мешает его профессии и что он, в отличие от них, вряд ли сделает успешную карьеру.

В свои студенческие годы он учился у психологов старой советской закалки: был человеком порядочным, как и многие тогда – атеистом, надеялся только на специальную психологическую методику и не признавал никакой интуиции и тем более никогда не брался за исследование религиозного и мистического сознания. В конце 80-х и в 90-е годы многие психологи увлеклись мистикой, стали экстрасенсами и гипнотизёрами, обучились медитации, некоторые упорно осваивали буддизм. И только единицы обратились к вере отцов и дедов и стали православными. И вот тогда Денис и решил найти себя в новом калейдоскопе направлений современной психологии.

Посоветоваться ему было не с кем, поэтому он решил просто всего попробовать и обогатиться собственным опытом. Именно тогда с ним и случились странные истории. Всё началось с того, что он простудился и заболел бронхитом. Жил он в старой хрущовке, в квартире с тонкими стенами. Поэтому длительные приступы кашля были слышны соседям и мешали им спать. И вот однажды вечером к нему в дверь позвонила Валентина, соседка по этажу. Он испугался, что она начнёт его бранить за то, что он не даёт ей спать своим кашлем. Дело в том, что она была странной женщиной: ни с кем в подъезде не здоровалась, ходила вечно хмурая и сердитая. Однако в этот раз Денис её еле узнал, так изменилось выражение её лица. Она была приветлива и даже знала его имя, доброжелательно улыбалась:

– Денис, слышу, что вы болеете и никак не можете избавиться от кашля. Я вам могу помочь в этой беде.

Добродушный психолог оживился и пригласил соседку зайти к нему, так как понял, что она собирается сообщить ему что-то важное. А Валентина, усевшись на стул в бедноватой холостяцкой квартире, продолжила свой рассказ:

– Я вам сочувствую. У меня самой была астма несколько лет, и месяц назад меня положили в больницу. Там безуспешно лечилось много таких же больных. Время то сейчас смутное – перестройка, а эта болезнь от тоски, от нервов. И вот в палатах стала часто появляться черноволосая, самоуверенная женщина, которая представилась экстрасенсом. Многие впервые это слово услышали и очень заинтересовались, и я в их числе. Она  предлагала своё лечение без использования лекарств, которые всем уже надоели. Желающих нашлось много. После нескольких сеансов у некоторых больных наступило улучшение, и они очень радовались. Когда очередь дошла до меня, после первого же сеанса эта загадочная женщина сообщила мне, что она обнаружила у меня такие же экстрасенсорные способности, как и у неё самой. Она предложила мне учиться у неё, пока я нахожусь в больнице. Мои дела пошли очень хорошо, я быстро всё перенимала и даже по её предложению попробовала свои силы на нескольких больных. На прощание экстрасенс мне посоветовала потренироваться на желающих лечиться, чтобы закрепить полученные навыки. И вот я предлагаю вам, Денис, приходить ко мне на сеансы. Уверена, что я смогу вам помочь.

У психолога появился двойной интерес к соседке: и вылечиться захотелось, и узнать, какова психология этого необычного лечения.

На следующий день в назначенное время он пришёл к ней в квартиру на первый сеанс. Валентина очень обрадовалась ему, она жаждала испытать снова свой необычный дар. Она посадила его на стул посередине просторной комнаты и попросила расслабиться. Затем она описала, какое хорошее состояние у него будет сразу после её лечения, пройдут его усталость и уныние.

Приступив к своему сеансу оздоровления, она начала руками делать напряжённые пассы сверху вниз, всё более ускоряя их. Вскоре Денис заметил, что  женщина вся раскраснелась и покрылась обильным потом, словно тягала мешки, а не лечила. Ему стало не по себе, человек он был целомудренный, и эта неприличная сцена вызывала у него отвращение. Наконец, экстрасенс окончательно обессилела и рухнула в кресло. Денис тут же вскочил и стал прощаться и благодарить из вежливости. Валентина на прощание пригласила:

– Приходите завтра в это же время. Вижу, что вы испугались. Верьте, что я вам ничего плохого не сделала. Уже через несколько минут вы убедитесь в этом и снова придёте.

Мы уже ранее упоминали, что молодой психолог, как говорят в народе, был без царя в голове. Действительно, он был в полном смятении. С одной стороны, соседка оказалась права: он почувствовал в теле бодрость, как будто хорошо отдохнул. А с другой стороны, его душе было тошно, как будто он по чьей-то злой воле съел или выпил что-то отвратительное или совершил какой-то гнусный поступок. Он решил, что с него достаточно опыта одного сеанса. Было очевидно, что эта экстрасенсорика  – дело тёмное и вредное для психического состояния души. Однако на следующий день Валентина, тщетно ожидая его прихода, сама к нему пришла с приглашением повторить сеанс. Как человек мягкотелый и нерешительный, он повиновался и опять, уже поневоле, пережил это чуждое его душе «лечение». На третий день он набрался смелости и категорически отказался от лечения, вежливо сказав соседке:

–  Спасибо вам за помощь. Мне уже стало лучше.

Но лучше Денису не становилось. Его положили в больницу и уже лечили как обычно – уколами антибиотиков. Но и там его достал новый экстрасенс. Это был врач, молодой человек с курчавыми волосами и  непроницаемым выражением лица. Он прописал ему посещать «соляную пещеру», так называли специально оборудованную в отделе пульмонологии  комнату, где больные дышали воздухом, насыщенным целебными солями. Это было полезно, однако лечение в этой «пещере» сопровождалось показом странного фильма под необычно сумрачную, по мнению Дениса, музыку. Странность фильма заключалась в том, что всё время показывали мрачный лабиринт сырых подвалов, по полу которых время от времени скакали мыши и крысы. Психолог, несмотря на своё простодушие, понял, что так пытаются изменить его сознание или внедриться в него. Он встал и вышел из «пещеры» и обратился к молодому врачу, который направил его туда:

– Я психолог и кое-что понимаю в этих делах. Да и интуиция обострилась в процессе болезни. Немедленно прекратите калечить души больных и уберите из «пещеры» этот фильм.

Врач равнодушно выслушал его и спокойно ответил:

– Вы первый жалуетесь. Всем нравится. Не фантазируйте, а лечитесь, коли в больницу попали.

Огорчённый и окончательно потерявший уверенность в себе, Денис поплёлся в палату. Душа была не на месте, и он попросил, чтобы его выписали домой. Заведующая отделением, милая, доброжелательная женщина, испугалась, что психолог будет жаловаться, и предложила продолжить лечение в пансионате в пригороде, где их больнице постоянно выделяли десять мест для больных. В те времена это заведение было ещё государственным, но вскоре и оно местными властями было продано в частные руки, и никаких больных туда бесплатно не принимали.

В первый день Денису понравилось: он жил один в номере, в столовой кормили прекрасно, на приёме главного врача ему было оказано внимание и выписаны назначения. Одним из них было посещение психотерапевта, который оказался тоже экстрасенсом, как случайно обнаружил психолог. А случилось это так. Он встал в небольшую очередь в кабинет невропатолога, а рядом стояла очередь к психотерапевту. И вдруг он заметил что из того кабинета выскакивают люди в страшном смущении и раскрасневшиеся от стыда.

– Что бы это значило? – подумал молодой человек.

Подошла его очередь к невропатологу. Когда он зашёл в кабинет, зазвонил телефон. Врач, выслушав сообщение, извинился перед Денисом, попросил его подождать и вышел из кабинета. Стояла тишина, однако через какое-то время психолог услышал разговор за перегородкой. Видимо, кабинет разделили на два, в связи с появлением в пансионате должности психотерапевта. Вопросы задавала женщина, а после долгих пауз ей отвечал мужчина. Когда Денис услышал, о чём идёт речь, ему стало страшно за того мужчину. Как молодая женщина, прикрываясь должностью врача, могла себе такое позволить! И почему мужчина, как овца, послушно отвечал на её вопросы и не протестовал? Денису было стыдно и жутко, хотя спрашивали не его. Он подумал:

– Видимо, эта женщина владеет гипнозом. Иначе как объяснить, что здоровый мужчина, не псих, отвечает на её подробные вопросы об интимных отношениях с женой. Так вот почему, от неё выскакивают все красные и смущённые. Вот ведь ведьма!

Наконец, пришёл его врач и стал с ним беседовать. Обещал, что ему помогут от надоевшего кашля и одышки.

Всю ночь Денис не спал, разболелась голова, какие-то кошмары витали в его подсознании.

– Нет, надо и отсюда бежать! Буду лечиться у нашего участкового врача Ольги Александровны. Она опытный специалист и добра ко мне.

***

Участковый врач, слушая Дениса, только качала головой. Потом сказала ему:

– Да, я слышала об этих странных нововведениях в наших больницах. Будем надеяться, что вскоре всех этих экстрасенсов выдворят оттуда. Но они, конечно, совьют себе гнёзда в частных клиниках. А мы туда и не пойдём.

Потом, внимательно глядя в глаза Денису, она посоветовала:

– Хорошо бы вам после всего этого исповедоваться у священника в церкви и креститься, чтобы смыть весь этот чёрный опыт с вашей молодой жизни. Ведь Господь, как заботливый отец, всех нас любит и как своих детей оберегает. С Ангелом Хранителем Вам легче будет устоять от всех этих соблазнов.

Психолог растерялся: он не ожидал от доброй женщины нового покушения на его душу и свободу. Он был атеистом от неведения, но душа его была христианкой. Ведь он не покорился ни одному экстрасенсу, который претендовали на его волю. Но след от этого горького опыта остался, он стал бояться всего нового и непонятного. Поэтому и совет Ольги Александровны его напугал. Он поблагодарил её и вернулся домой.

Но слова доброй женщины, которой он всё-таки доверял, запали в душу. Как человек образованный, он решил сначала изучить христианское вероучение по книгам, которые начали появляться в церковных лавках. В библиотеках их тогда ещё не было. Он подошёл к кафедральному собору и осмотрелся, как разведчик на неизвестной территории. Увидел рядом с собором дом, на котором была вывеска «Церковная лавка», и зашёл туда. Первое, что он почувствовал, это был аромат восковых свечей и ещё какой-то незнакомый ему таинственный запах. Как он потом узнал, это был неведомый ему запах ладана. Он подошёл к полке с книгами,  стал их рассматривать и, наконец, выбрал «Евангелие» на русском языке и «Закон Божий».

У Дениса было достаточно времени, чтобы погрузиться в чтение этих книг. Он снова был на  больничном. В институте ему намекали, что если дело пойдёт и дальше так, то его не изберут по конкурсу как профессионально непригодного сотрудника. Почему-то теперь это его не очень сильно встревожило. Он начал понимать, что он стоит на распутье, и самое важное теперь – определиться в главной цели своего существования в этом странном мире.

Содержание Евангелия притягивало его, особенно «Заповеди блаженства» Иисуса Христа и те Его притчи, смысл которых он уловил. Но многое было ему не понятно, поэтому он читал и перечитывал эту книгу, которая словно начала пробуждать его душу и озарять её Светом. Книга «Закон Божий» ответила на часть его вопросов. Что делать дальше? Как стать православным? А Денис уже желал этого. Под влиянием духоносной Книги он стал спокойнее и смелее и, наконец,  решился пойти в храм.

С тех пор, несмотря на болезнь, он чуть не каждый день бывал на службах. А выйдя на работу, посещал его вечерами и в воскресные дни. Прихожане его заметили, в те времена, когда  народ возвращался к Православию, молодых мужчин было мало в церкви. Особенно Дениса поразила служба в праздник Воскресения Христова. Душа наполнилась теплом и торжественным восторгом перед этим самым важным событием в истории Христианства. После Пасхи продолжились крестные ходы вокруг храма. Однажды к нему обратился священник и попросил нести крест в этом торжественном шествии. Денис испугался, считал себя недостойным, поэтому тут же признался священнику, что он некрещёный. Отец Андрей изумился:

– Как так? Я же постоянно вижу вас на службах, и вы показались мне глубоко верующим смиренным человеком. Хорошо, после вечерни сегодня побеседуем. Приходите. Надо вас подготовить к крещению. Я ведь чувствую, глядя на вас, как этого жаждет ваша душа.

***

С тех пор прошло несколько лет. Денис вскоре после крещения стал прислуживать священнику в алтаре, поступил в Духовное училище. Он уволился с работы и сменил профессию преподавателя на должность дворника при храме. Он радовался своему новому положению, духовной свободе, знакомству с добрыми и честными людьми.

Прошли ещё годы, и бывший психолог стал монахом при вновь открывшемся монастыре. Теперь уже никто не мог сказать о Денисе, как раньше, что он  – без царя в голове. Стал он мужественным человеком, настоящим воином Христовым. С ним произошло таинственное преображение по воле Божией.

Наше повествование закончим строками поэта:

Жизнь – без начала и конца.

Нас всех подстерегает случай.

Над нами – сумрак неминучий,

Иль ясность Божьего лица.

 

Не ходил бы Колька Дьячков  вообще в леспромхозовский  клуб на танцы, да надеялся встретить ту, с кем однажды, сладко робея, он пройдёт по ночному посёлку и, учуяв в груди трепетание сердца, поймёт, что это и есть впечатление от настигшей его любви. Однако ему не везёт.  Ни одна из девчат не открыла в нём своего жениха, с которым хотела б остаться с глазу на глаз, принимая Колькины  вздохи, поглядки и поцелуи. Неизвестно, как вёл бы себя он на этих танцах и дальше, кабы не Шура Щуровский, красивый задиристый холостяк, кто никого не стеснялся, лез всегда напролом  и безошибочно чувствовал девушек вольного поведения.

С Шурой Колька живёт по соседству. Дома через улицу. Так что видятся каждый день. Поглядеть, когда они вместе, значит, поверить: друзья, хотя особой приязни ни тот, ни другой не испытывают друг к другу. Встретятся, размахнутся руками, бросят ладонь на ладонь, поговорят в лучшем случае – и конец. Да оно и понятно. Колька видит в Щуровском старого парня, кому не жениться, наверное, никогда. Щуровский же видит в Кольке молокососа, с кем не будешь на равных ни водку глушить, ни ходить, глядя на ночь, к приманчивым молодухам.

Шура к танцам тоже не очень-то расположен. Выползает на них в те лишь дни, когда от него сбегает подруга.

Чтобы зря не скучать и напрасно время не тратить, появляется он на танцах в самом конце. Ему хватает минут двадцати – окинуть опытным взором всех подходящих девчат.

Сегодня Щуровский остался, кажется, без улова. Стоит рядом с Колькой около столика с радиолой. Волосы длинные и густые, будто парик. Одет вызывающе просто – в потёртые джинсы, пиджак и рубаху с воротом нараспашку. Ещё раз, окинув взглядом наполненный  парами зал, кладёт на плечо Кольки руку и будто жалуется ему:

— Одни цацы и промокашки. По губе – да не по моей.

Колька ему не сочувствует. Он и сам бы пожаловаться не прочь. Да какой от этого  толк? Целый вечер он наблюдает за девушкой в бархатном платье с красивыми чёрными волосами, в которых сияла заколка, напоминающая звезду. Девушку эту он видел впервые. То ли взглядом своим, случайно брошенным на Дьячкова, то ли спокойной улыбкой, обращавшейся  к каждому и ко всем, то ли ещё чем таким не особо понятным, но подсекла она Колькино сердце. Подсекла мгновенно, до радостной боли, и Колька, не зная, как ему быть, клянёт себя мысленно за несмелость. А тут ещё Шура над самым ухом бубнит, как весенний глухарь на току:

—  Будет. Пойду-ко отсюда. Впустую вечер похоронил. – И вдруг без всякого перехода спрашивает Дьячкова: — Ты-то хоть взял кого на прицел?

Колька теряется:

— Взял. – И кивает на девушку с красной заколкой, проплывшую в паре с нездешним танцором.

Оценочным взглядом  бывалого кавалера Щуровский отметил, что девушка сложена хорошо. Правда, слегка полновата.  А в остальном – ничего. И лицо симпатично. Откуда взялась? И вспомнил, что видел её на неделе в столовой. Значит, из новеньких. Верно, закончила Кулинарный и вот приехала к ним на работу.

«А у Дьячонка губа не дура, — завидует Шура, — только едва ли чего от неё он отломит. Девушка-крепость. Такой завладеть мудрено. Однако чего не бывает. А вдруг повезёт?» И он поворачивается к Дьячкову.

— Поди, — подталкивает его, — станцуй напоследок и загребай с ней, куда тебе надо!

— Ты что-о?! – задыхается Колька, сопротивляясь, будто его посылают на верную драку. – Не видишь? Вон вы́ставень-от большой. Ходит около, как привязан.

— Покажи, покажи.

— Вон улыбается! Зуб во рту золотой. С кудрявыми патлами-то который!

Щуровский спускает с губ снисходительную улыбку:

— Баран-то вон этот?

— Баран! – соглашается Колька и добавляет: — Вроде не наш он, не митинский – гусь залётный.

Лицо у Щуровского багровеет.

— Девок у нас отымать! – Кабы не музыка радиолы, все бы сейчас услышали Шуру, настолько громко он возмутился. – Не выйдет!  Мы тебе живо рога поубавим! – И проехал ладонью по круглой Колькиной голове. – Не всё потеряно, Дьяче! Ты меня поня-ял?

Колька почувствовал: Шура затеял что-то плохое. Хотел его, было отговорить, да подумал: «Зачем? Почему бы и в самом деле барана этого не отшить? Не дать ему девушку увести. Пусть уж она  никому не достанется в этот вечер. А там, — ухмыляется Колька, — там поглядим» и, накаляясь от нетерпения, грубым голосом отвечает:

— Понял, весёлую душу!

Обрывается музыка. Грохот стульев. Мелькание рук, на которых взвиваются рукава полушубков, пальто и курток. Все спешат побыстрее одеться.

Скрежет распахнутой двери. Толпа на крыльце. Толпа под крыльцом. Но дальше, где два прогона тесовых мостков, дорога, канавы и тропы, толпу, будто кто разорвал, рассыпав отдельными кучками по посёлку.

На улице сумрачно и промозгло. По стылой дороге  бегут осторожные лапы белой позёмки. Вверху проблеснула луна. Сквозь перья раздёрганных туч похожа она на унылую голову над обрывом.

Шура с Колькой идут, приготовясь к шальному. Перед ними та самая пара. Прикасаясь друг к другу плечами, о чём-то ведут разговор. Девушка – в красном пальто и вязаной шапке с шарами. Её провожатый – в стёганой куртке с откинутым на спину капюшоном.

Дьячкову не очень-то по себе. Мучает совесть. Однако он держится, притворяясь, будто сейчас ему всё нипочём.

Шуре же интересно. Охота взглянуть, как поведёт себя этот танцор, едва он с ними останется без посторонних?

Щуровский отсчитывает огни в окнах стандартного дома, после – барака, а там – пятистенка с высокой, почти  до самого неба антенной. «За десятым огнём», — загадывает с ухмылкой, стараясь выбрать местечко поглуше, где б не могло оказаться случайных людей.

За десятым огнём – забитый сухой лебедой  пустырёк, а  дальше  опять – длинный ряд позолоченных светом вечерних окошек.

— Ты-ы! Возника́ло! – командует Шура.

Парочка, кажется, всполошилась. Остановились и смотрят на проступающие в потёмках фигуры Шуры и Кольки.  Девушка вскидывает лицо, — вероятно, глядит на парня, требуя от него, чтобы он защитил. Парень растерянно мнётся. Наконец, повернувшись не только шеей, но и плечом, спрашивает негромко:

— Чего это вы-ы?

— Девчошечка, ты давай топ-топ по дорожке! – Щуровский, вытянув руку, показывает вперёд. – Понадобишься – найдём. А ты, как тебя там, не знаю? – Обращается к парню. – Перекури! Да от  девули-то отцепись. Отпусти её ручку.  Во так!

— Ну чего? – Парень угрюмо перебирает пальцами рук полы капроновой  куртки. Видно, встревожился не на шутку. Однако готов подождать и выяснить, что будет дальше?

Улыбается Шура:

— Что, Вася?

Парень его поправляет:

— Митя.

— Ну, Митя. Как видишь: желаем с тобой  слегка  пообщаться.

Митя уныло вздыхает:

— Вас двое.

Шура глядит на дорогу, где постепенно мельчает уходящий от них девичий силуэт. Потом переводит глаза на Дьячкова..

— Говорить будешь с ним, — показывает на Кольку, — а я отойду или лучше совсем от вас отшвартую.

Дьячков захлопал ресницами, возмущаясь. Такого от Шуры не ожидал. Митя в два раза его тяжелее. Вон, какие ручищи! Раз заденет по голове —  всю жизнь её будешь носить внаклонку.

Однако и Митя смущён не меньше, чем Колька, ибо Щуровский, сделав пяток шагов по дороге, вдруг оглянулся, давая ему совет:

— Будь поувёртливей,  Митя1 Колюха боксёр! Не каждый умеет с ним долго держаться! Но ты здоровяк. Коль будешь стараться, то, может быть, перед ним и не ляжешь!

Колюха, услышав такую легенду, сначала не понял, что это о нём. А когда домекнул, то почувствовал наглость и моментально повеселел. Однако Щуровский ещё не закончил:

— Но самое главное, Митя, он зол на тебя! Потому как ты танцевал весь вечер с его налитухой, а напоследок ещё её и увёл!

Лицо у Мити поехало вниз, удлиняясь и удлиняясь.

— Катю-то, что ли? – невнятно спросил.

— Екатерину! – Это сказал уже Колька. Крепко сказал, уверенно и нахально.

— Я, ребята, не знал, — Митя скис, наклонил кучерявую голову, глядя себе на ботинки.

Колька даже его пожалел.

— А живёшь-то ты где?

Митя чутко насторожился:

— В Поповской.

— Это за пять километров?

— За пять.

И тут Дьячков, сочувствуя Мите, великодушно расправил грудь и спросил, изъявляя свою готовность:

— Проводить тебя?

— Нет, ребята! – Митя затряс руками и головой. – Я сам! – И шагнул с обочины за канаву.

— Не заблудишься? – уже в спину ему добавил Щуровский.

— Не-е! – ломая мёрзлую лебеду, Митя рванул напрямую по пустырю, за которым шагах в сорока проходила просёлочная дорога.

Послушав  треск удаляющихся шагов, Колька с Щурой пересмехнулись, сошлись друг с другом, взмахнули  руками и, припечатав ладонь о ладонь, обмолвились между собой. Сначала Колька:

— Парень-то вроде хороший.

Однако Шура сказал о Мите чуть поточней:

— Под впечатлением силы, хороший. Иначе был бы – худой. – И, поглядев на Дьячкова настойчивым взглядом, ткнул указательным пальцем. – Теперь догоняй!

Колька даже ослаб:

— Это кого?

— Катерину!

— Прямо сейчас?

— А когда!

Дьячков машинально толкнулся вперёд и пошёл по волокнам дорожной позёмки, однако в ногах его резко застопорило, словно кто-то их не пускал, ломая походку с первого шага. И он побито остановился.

— После  такого — да догонять?

— Боишься?

И что за привычка у этого Шуры  всегда подзуживать там, где может случиться  какая-нибудь заварушка. Нет, не боится Колька, скорее – стыдится.

— Не смею, — сказал Дьячков, опуская глаза.

— Может, мне за тебя?

Что-то новое было в Шурином предложении.

— Это как?

Щуровский с готовностью пояснил:

— Чтоб о тебе назавтра договориться.

— О чём?

— О встрече! Или ты, может быть, уже передумал?

— Не передумал.

— Дак вот! За этим я и сгуляю.

Сердце у Кольки так и крутнулось. Возможно ли это? Да нет. Наверно, Щуровский смеётся. А если он и всерьёз, то едва ли чего из этого выйдет.  И Колька сплюнул:

— Да брось.

Но Шура воскликнул, как одержимый:

— Попытка – не пытка! Надо дерзать! Считай, что тебе повезло! Сделаю, как сказал, если, конечно, не опоздаю…

Шура уже заскрипел ботинками по позёмке, спина его стала сливаться с белесою мглой, когда Дьячков, охваченный ревностью и расстройством, взмахнул руками и нерешительно крикнул:

— Может, и мне  с тобой?

— Нет! – обернулся Щуровский. — Такие дела обряжают один на один.

Нехотя, ощущая затылком повитый снежинками ветер, Колька пустился назад.

Митинский Мост засыпал. Редели огни. От ольхового перелеска по скупо приснеженным грядам текла слепая ноябрьская темнота.

Сам не зная зачем, Дьячков свернул в поперечный заулок, прошёл параллельно двум огородам и оказался на берегу. Домой Колька не торопился. Ждал возвращения Шуры. Что он ему принесёт? Хорошую весть? Худую? Была половина первого ночи. Пора бы Шуре уже и вернуться. Однако дорога была совершенно безлюдной. Подождав ещё с четверть часа, Колька досадливо встрепенулся. «Да он, поди, дома! Прохлопал ушами, пока ходил на Волошку. Ну, да и я, глухая тетеря. Жди вот теперь до утра».

Впрочем, ждать оставалось Кольке недолго. Ночь не в счёт. Потому что он спал, не заметив, как пролетели её часы. И утра бы чуть-чуть прихватил, так приятен был сон, да мать стащила с него одеяло, и Колька поднялся, не сразу смекая: куда и зачем ему надо спешить? Но минуту спустя обомлело моргнул, вспомнил всё, что сегодня его ожидает, и резво бросился одеваться. А потом, торопливо позавтракав, так же резво сорвал с заборки фуфайку и шапку и, скрипя по напавшему за ночь снежку, пошёл через двор и дорогу к дому напротив. Тут он счастливо остановился, став ногой на ступеньку крыльца, чтоб, дождавшись Щуровского, вместе с ним  пойти на берег Волошки, где они расчищают участок для штабелей.

Дверь открылась, и в ней показался Щуровский.

— Ждёшь? – Шура одет, как и Колька, в закоженелый от смол и масел поношенный ватник, шапку с матерчатым верхом и туго обнявшие ноги широкие кирзачи. Лицо у него припухшее, с синеватостью под глазами – спал, вероятно, тоже недолго. Но голос задорист и свеж.

— Слушай, Дьячок! – Выходя из калитки, Шура нездешним, страшно широким, прямо-таки генеральским жестом руки притянул к себе Кольку и, оглянувшись по сторонам, заговорил, как  государственный заговорщик: — Виделся! — и, по-лешачьи отчаянно подмигнул. – Во так! А ты сомневался. Конечно, за одноразку многого не добьешься. Но главное сделано! Проявила к тебе интерес! Готова сегодня взглянуть на тебя. Так что, Колюха, давай! Подавай себя в форме!

«Врёт или нет? – мучился Колька, не доверяя Щуровскому до конца. – Уж больно всё по его рассказу гладко выходит. Как будто она поджидала Шуру нарочно, чтоб он позаботился обо мне?» Хотелось бы верить в то, что поведал ему Щуровский. Однако грыз червь сомнений. И Колька на всякий случай спросил:

— А где ты её увидел?

Шуру вопрос врасплох не застал

— Ждала. Не меня, конечно. Того! Ну, патлатого Митю. Я ей культурненько всё объяснил. А потом спросил: может ей этот Митя не безразличен? Так она мне ответила что? «Ничего, — говорит, — парнишка. Только мне он чего-то не очень». Тут я снова ей чёткий вопрос: почему тогда он провожал? «Да никто, — отвечает, — никто, кроме Мити, меня на танцульках на этих не заприметил. Каб заприметил, то всяко, ко мне б подошел». Вот так, Колюха! А ты всё стесняешься да боишься! С этими девками надо смелей! Крепость, не крепость, бери её сходу!

Колька проникся доверием к Шуре. «Пожалуй, не врёт». И вдруг встрепенулся, вспомнив, что Шура о самом-то главном ему ничего не сказал.

— Ну, а встречаться-то где? – осторожно напомнил. – Да и во сколько часов?

— О-о! —  Щуровский хватил ладонью себя по шапке, чуть не сшибая её с головы. – Извини! Упустил из виду. Столовая, знаешь, где?

— Ну, ты и спросишь.

— Дак, там. Жди, когда закрывать её станут. В это время она и выйдет…

И вот он дождался. Восемь часов. Колька стоял у калитки напротив столовой в брезге лампочки под столбом.

Скрип распахнувшейся двери. Шаги. Сквозь погустевшие сумерки можно было заметить мохеровый шарфик, пальто, купол вязаной шапки. Она! Лицо её разглядел он шагов с десяти. А шагов с пяти разглядел и глаза. Удлинённые, с низким навесом  бровей, были глаза  неподвижно-дремотны, казалось, они что-то силились вспомнить, жили вчерашним и  сегодняшний день разглядеть не могли.

Она бы прошла, так Дьячкова и не заметив. Да он оттолкнулся спиной от столба. Катерина примедлила шаг.

— Значит, я вот, пришёл, — выдавил Колька.

— Что —  пришёл? —  Она на секунду остановилась.

— Да ведь пришёл-то к тебе.

Она окинула парня чуть снисходительным, в то же время насмешливым взглядом, как бы давая ему понять, что она себя ставит очень высоко, и по этой причине ей Колька не подойдёт.

— Зря, — сказала она, будто щёлкнув Кольку обидным щелчком по носу и, грациозно качая плечами, двинулась по мосткам.

Колька горько вздохнул. Отошёл от столба. И уставился взглядом в пространство двора, где темнел дровяник. За распахнутой дверью его, показалось ему, будто кто-то стоял, наблюдая за ним, чтоб потом растрезвонить о Колькиной встрече на весь посёлок. Колька медленно поднял руку в перчатке, сжал её с силой и глухо сказал:

— Только попробуй.

На другое утро он снова шёл  на работу с Шурой Щуровским. Тот сочувственно слушал его, и когда Дьячков замолчал, разрубил рукой воздух и набросился на него:

— Сам виноват! С девками надо не так! Они любят напор! Как пошёл, как пошёл! Где словами, а где и руками! Глядишь – уже и расслабла! Бери её – ешь…

Чувствовал Колька, что он Катерине не пара. Забыть бы её. Да не мог.

Вечером он опять  дожидался. На этот раз невдали от барака, где Катерина жила, занимая одну из комнат с окном, выходившим на огород. Стоял он за толстой ёлкой, рядом с поленницей и готовился выйти, как только её разглядит.

И вот она рядом. Скрипит под ногами снег. Всё ближе и ближе. Мохеровый шарфик, пальто, оборка плескучего платья, сапожки. Пора выходить. Но решил подождать. И не вышел. Почувствовал: будет такой же опять разговор, как вчера. А такого ему не хотелось.

И на третий вечер он дожидался. И на четвёртый. Вновь и вновь не решался выбраться из-за елки. Так и стоял, унимая ладонью сердце, расходившееся в груди.

И только в воскресный вечер ему улыбнулась возможность увидеться с девушкой с глазу на глаз. Накануне, в субботу, он встретился с нею около магазина. Поздоровался с ней. Она посмотрела на Кольку, как на случайного человека, кто однажды о чём-то с ней говорил, только ей вспоминать об этом неинтересно.

— Завтра к нам приезжают из города самодеятельные артисты, — сказал он, кивая в сторону клуба.

Она безучастно пожала плечами:

— И что же из этого?

— Будет концерт!

— Ты хочешь меня пригласить? —  Она отпустила Кольке скупую-скупую улыбку. Даже и не улыбку, а слабую  тень  от неё.

— Хочу!

— А чего? Может быть, и приду.

Щёки у Кольки пыхнули, он заморгал и, волнуясь, сказал, словно бросился в прорубь:

— Я тебя подожду!

— Подожди, — Казалось, она должна была вновь улыбнуться. И улыбнуться уже настоящей улыбкой, однако лицо её было спокойным. Наверное, эту улыбку она берегла для другого. Но Колька был рад всё равно. Глядя ей вслед, как она поднималась по длинным ступенькам крыльца, он хотел было крикнуть: «Я зайду за тобой!» Но   не  успел. Дверь магазина захлопнулась, загородив от него Катерину, и  Колька пошёл потихоньку домой.

И вот воскресенье. Семь вечера. Возле клуба народ. Все торопятся, все суетятся . Прибауточки, говор, смех.

Плеснула струнами балалайка. Концерт начался. Все глядят на приезжих артистов. Слушают песни, музыку и стихи. Один лишь Дьячков в одиночестве ходит около клуба. Ждёт Катерину.

Целый час проходил он, бессмысленно дожидаясь «Почему не пришла? Может быть, заболела? – думает он. – А что если я загляну к ней в барак?! Узнаю, в чём дело?»

Подходя к семейному, в шесть дверей и крылец бараку, Колька окинул глазами  окно, где должна бы жить Катерина, и растерянно заморгал. Окно зияло тёмным квадратом. Вероятно, легла уже спать. Колька ткнул кулаком под ребро. «Проманежил, весёлую душу». Пиная жёсткую, как кустарник дворовую череду, он пошёл вдоль хлевов. Он уже было свернул, чтоб пойти напрямую домой, да услышал негромкое  борканье батога, с каким открывалась дверь в середине барака, и в ней показались два силуэта. Да, да, та самая дверь, куда хотелось ему проникнуть. Дверь открылась и сразу закрылась, а на крыльце объявился здоровый детина. «Шура-а?» — смутился Дьячков. – Чего ему здесь?» И сразу смекнул, что Щуровский ходил к Катерине не для беседы. На какие-то две-три секунды он обомлел, почувствовал, как под сердце его проник холодок непредвиденной катастрофы. Колька зло задышал, душа раздавленно заметалась, словно её переехало колесо.  Не должно такого и быть! Тут какая-нибудь ошибка. Ведь не Шура, а он собирался встретиться  с девушкой в этот вечер.

— Это как же ты тут оказался? – потребовал он, охватив Щуровского яростным взглядом.

— А-а, Колюха! – беспечно откликнулся Шура.

— К Катерине ходил?

— Тс-с. Никому ни слова. Сообразил?- Щуровский подставил палец к губам.

Передёрнуло Кольку:

— Сообразил.

Несло от Шуры водочным перегаром. Он стоял перед Колькой и объяснял:

— Я говорил тебе! Препятствия надо брать с ходу. Была Катерина ничья. Ты зевнул. Ну, а я, как видишь, не растерялся…

Колька не стал дожидаться, когда Щуровский закончит. Встряхнул головой и пошёл. Шёл он резко и споро, пересекая двор, переулок, дорогу и пустырёк. Хотелось скорее освободиться от навалившегося несчастья.

Ступив на мостки, он заставил себя обернуться на заплёсканный жиденьким светом угол посёлка, где стоял семейный барак. Посмотрел на него разочарованно и понуро, словно увидел там жизнь, ставшую для него неприятным воспоминанием.

Небо с запада на восток перетягивал белый шпагатик летящего самолёта. Проводив его лёгким сдвигом бровей, Колька направился к дому. Мёрзлые ветки кустов, провиси чёрного кабеля меж столбами, волоконца реденьких туч  склонялись всё ниже и ниже  над Колькиной головой, словно ночь, понимая его состояние, пыталась найти для него то, что он потерял, но найти не могла, и от этого, как и Колька, молча страдала.

Ромка был поздним и невероятно любимым ребёнком Катерины. У неё были ещё два старших сына, которых она тоже любила, однако младший сын был для неё как солнышко в окошке.

Катерина работала на ферме дояркой, целый день занята. Рано утром обрядится, поставит в печь щи, кашу, молоко в кринке топиться, пряжеников напечёт и убегает на работу. Старшие сыновья сами привыкли утром хозяйничать, а потом уходили в школу. Младший сынок спит беззаботно, пока мать не вернётся после утренней дойки. Разбудит, покормит и забирает с собой на ферму: мал ещё одному дома оставаться часами. В холодную погоду она посадит сына в водогрейку на скамеечку, наберёт горячей воды в ведёрко, и Ромка спокойно сидит себе, опустив ноги в резиновых сапогах в ведро, чтобы не замёрзли. В руках крутит какую-то деревянную игрушку, которую отец сделал, когда с ними жил. А  теперь его нет, разбился на колхозном грузовике.

Старшие братья выросли и после девятого класса один за другим уехали учиться в город. Младший сын подрос, уже ходил в школу, учился средне. Но мать по-прежнему души в нём не чаяла. Можно сказать – баловала его. Хотя в деревне какое баловство? Покормить посытнее, да тяжёлой работой не нагружать, да деньги давать на кино в клубе и на лакомства из сельповского магазина.

Уже в 16 лет Роман начал выделяться среди сверстников: высокий, красивый, аккуратный, голос мягкий, спокойный. Катерина решила: пусть учится 11 классов. Может, в хорошие люди выйдет. Однако случилась заминка: началась перестройка и полная неразбериха везде, в том числе и в школах. Матери отказали принимать сына в десятый класс. Якобы мест мало, старых учителей сокращают. Училища механизации в райцентре и в ближайшем небольшом городишке совсем закрыли. Катерина заметалась: что делать, куда сына устроить, чтобы специальность получил? Узнала она, что одноклассник  Романа собирается поступать в железнодорожное училище в Вологде, и решила, что и её сын поедет туда поступать.

Стали друзья учиться в городе, но каждые выходные приезжали домой навестить родных и запастись на неделю продуктами. Колхоз ещё тогда не развалили, мать продолжала работать на ферме, получала  зарплату, держала свою скотину, засевала большой огород, так что продукты были.  В городе тогда было ничего не купить в магазинах, а в столовой училища кормили плохо и дорого. Что поделаешь – смутное время.

Вскоре, узнав, что Роман с другом  Женей ездят за продуктами в деревню, старшие, здоровые и наглые их соученики повадились их встречать на автовокзале, чтобы отобрать продукты. Роман с Женей пытались сопротивляться, но хулиганов было больше, поэтому деревенских парней  били и силой всё, что они привозили, забирали. Сначала Роман не рассказывал матери ничего, не хотел расстраивать. Но вот однажды их избили так сильно, что они попали с сотрясением мозга и сильными ушибами в больницу. Выписавшись из больницы, парни  приехали домой  и оба   отказались возвращаться в город на учёбы.

Катерина впервые горько плакала над судьбой её любимого сына. Но это было только начало. Роман сидел дома, работы в колхозе ему уже не было, так как всё сокращалось. Закрылась столярка, пилорама, колхозная техника стала потихоньку куда-то исчезать. Он тогда не пил и не курил, поэтому не мог найти себе подходящую компанию. Одноклассники разъехались кто куда, друг Женька тоже уехал к родственникам в город, учился в вечерней школе и работал.  А у Романа родственников в городах нет, никто не поможет. Молодой, полный сил, он жаждал какой-то полезной деятельности, но её не было. Без матери в порывах отчаяния он чуть не бился головой об стенку. Но Катерина всё чувствовала и ночами, таясь от сына, тихо плакала.

Но вот пришёл конец бессмысленной и ленивой жизни! Роману исполнилось 18 лет, и Отечество о нём вспомнило. Его вызвали в военкомат в райцентр, подробно расспросили, что он умеет делать, владеет ли техникой, и, поняв, что всё его богатство – высокий рост, красота и сила, направили его служить на флот. Для него начались счастливые дни, заполненные полезными, хоть и простыми, делами, общением с сослуживцами, среди которых не было подлецов. Таких на военный корабли не берут. В отличие от сухопутных войск, откуда Роман получал от деревенских знакомых печальные новости, а то и отчаянные  стоны, на флоте ещё сохранился порядок. Конечно, в кубриках молодёжь подшучивали друг над другом, делали  разные «приколы», как стало модно говорить. Их корабль базировался под Мурманском, и его маршруты были по северным морям  и в Балтийском море. Роман почувствовал, что это его стихия, что здесь он нужен. Море завораживало своими просторами и свободой. Домой матери он часто писал, что очень радовало Катерину. Однажды он сообщил, что, если она сможет послать ему деньги, то он вышлет ей много интересных фотографий, один офицер занимается фотографированием. Мать сразу же выслала ему необходимую сумму. И вот пришёл большой пакет с фотографиями крупного формата. На них были полные романтики северные морские пейзажи, их военный корабль, моряки на палубе и сам Роман в морской форме, загорелый и весёлый. Катерина так радовалась всем этим фотографиям, что обошла с ними всех соседей, чтобы показать их.

Два года службы пролетели быстро. Он был исполнительным и аккуратным моряком. Рабочая роба и вся остальная одежда всегда у него была чистой и белоснежной. Его ставили в пример другим морякам. Сослуживцы прозвали его шутя  Шварцнегером – именем знаменитого тогда американского актёра, игравшего героев в боевиках. Действительно, внешнее сходство с ним бросалось в глаза.

После демобилизации Роман возвращался в родную деревню, хотя ему предлагали остаться на сверхсрочную службу. Удивительно, но он стремился туда, где его отвергли, где он перенёс отчаяние и безысходность. Однако его тянуло на родину, к любимой  матери. Была у него тайная мысль показать всем, кому он раньше казался бесполезным ненужным пареньком, что и он достойный и нужный  Отечеству человек. Он очень ждал этих волнующих минут своего победного шествия по деревне. Выйдя с междугороднего автобуса на своей остановке, он зашёл в самый ближайший к шоссе дом, где жил его знакомый приятель Витя, тоже только что вернувшийся из армии. После радостной встречи, он неожиданно попросил утюг и тряпку, чтобы отгладить праздничную морскую форму и явиться уже во всём блеске своей молодости и красоты.

Действительно, когда Роман уже под вечер не спеша шёл по дороге, многие деревенские жители останавливались и радостно его приветствовали. Из окон тоже на него внимательно смотрели и любовались. Чувствовалось, что появление статного, красивого моряка для многих было радостно и вызывало  восхищение. Давно они такой картины не видели в своей деревне.

А как в эти дни его возвращения мать Катерина была счастлива!

***

Но горе, горе ходит по русским полям. Поэтому эти счастливые мгновения, пожалуй, были последними в жизни Романа. А что же было с ним дальше? Через неделю после возвращения, когда уже все невесёлые  деревенские  новости были ему рассказаны, стал он думать, что дальше делать, как ему жить. Колхоз на глазах разваливался, молодёжь уезжала, некоторые целыми семьями. Клуб с библиотекой, столовую, детский сад, медпункт закрыли, и брошенные дома, в которых они располагались, стали на глазах ветшать.

Куда молодому и энергичному парню деться? Сначала ему удалось устроиться в Вологде на курсы электриков, жил он в общежитии для учащихся. Собрались в нём такие же неприкаянные молодые люди со всей области. Большинство из них уже ранее пристрастились к спиртному, поэтому шли сплошные попойки, кругом была грязь, нравственная и физическая. Роман и дома, и на флоте был приучен к чистоте и порядку, поэтому ему мерзко было находиться с  такими соседями. Но куда деться?!!

Однажды на улице он встретил Константина, своего знакомого по флотской службе. И в гражданской одежде его приятель был строен, подтянут и целеустремлён. А на лице Романа уже появились первые следы растерянности от невзгод, да и одет он был бедновато. Стали беседовать, рассказывать друг  другу о своей нынешней жизни. Костя был горожанином и с юности верующим человеком, этим и определился его выбор: он поступил в духовное училище и жил в кельях Прилуцкого монастыря, расположенного за городом. Монастырь недавно передали верующим, раньше в нём был музей, а ещё раньше в 30-е голы – пересыльная тюрьма. Монастырь ещё только восстанавливался, поэтому жить в нём было своего рода подвигом, так как кельи были сырыми и холодными. Но с Божьей помощью молодые люди не унывали, впереди их ожидала духовно полезная и так необходимая для Отечества работа – восстанавливать храмы,  приходы, воскресные школы, поднимать дух соотечественников, вернуть им Веру и Православие. В монастыре было много работы, которую выполняли не только учащиеся духовного училища, но и добровольцы, которых называли трудниками.  Приезжие трудники жили в гостевом доме при монастыре.

А Роман в ответ рассказал о разрухе в родной деревне, о разложении в ней традиционного многовекового уклада жизни. Рассказал он и о том городском общежитии, где ему приходится сейчас жить. В заключение он печально посетовал:

– Не знаю, что и делать! После службы на флоте пошли одни беды. Опять я стал никому ненужным ничтожеством!

Константин стал думать, как помочь приятелю. И тут его осенило:

– Послушай, Рома! Я узнаю у настоятеля монастыря, нельзя ли пожить тебе на время курсов в нашем гостевом доме. Давай встретимся через три дня на этом же месте, и я тебе сообщу результат. Как было бы тебе  хорошо жить при монастыре!

– Костя, я ведь даже не крещёный, и к вере в Бога  пока не могу прийти, – честно признался Роман.

– Православные стараются помочь любому, кто оказался в трудном положении. Ведь Бог любит всех! – ответил Костя.

Настоятель монастыря разрешил Роману пожить в гостевом доме, и парень переехал туда. Его поразила разница в быте этого общежития и того, откуда он бежал. Чистота, порядок, все с утра чем-то заняты. К нему отнеслись дружелюбно, хотя он был для них чужой. Правда, дорога до центра, где он учился, была очень долгой. Не всегда были деньги на проезд, шёл пешком через обширный парк до города. Наступили первые холода, а у него не было зимней одежды. Мать – пенсионерка ничем не могла ему помочь. Небольшие сбережения, которые она годами откладывала на книжку, когда работала дояркой, все пропали – обесценились во время денежной реформы. А тут ещё средний сын Владимир, работавший на теплоходе, оказался безработным и вернулся к матери. Кроме круизных больших теплоходов, дававших прибыль,  местный речной флот был ликвидирован как убыточный. А в деревне ему тоже не нашлось работы. Собирал ягоды и грибы летом и осенью, колол дрова у стариков и находил себе другие подобные занятия,  на которых много не заработаешь.

Однажды в метель и холод Роман так промёрз в своей куцей одежонке, что сильно заболел. Пролежав три дня с высокой температурой и сильным кашлем, на четвёртый день он на последние деньги купил билет и уехал домой, а там болел ещё недели две. Мать лечила травами и малиновым варением. Возвращаться на учёбу не было смысла, так как зима была долгой, и он не в состоянии был её пережить в городе. В деревне – другое дело. Можно из дома не выходить, работы всё равно нет. Да и одеваться можно во что попало, в какое-нибудь старьё, если потребуется воды принести или снег во дворе расчистить.

***

Вскоре домой к матери вернулся из тюрьмы и старший сын Сергей. Из сыновей Катерины он был самым талантливым, но и самым несдержанным и горячим: ещё до перестройки в школе и в ПТУ учился прекрасно, потом работал на заводе в Череповце, поступил заочно учиться в институт в Ленинграде. Нашёл себе невесту, и они подали заявление в загс. За неделю до свадьбы на молодёжной вечеринке разыгралась трагедия. Невеста, чем-то обиженная на Сергея, решила немного пококетничать с его приятелем, это был глупый замысел молоденькой девчонки, не знавшей тогда лиха. Все были под хмельком и страсти разыгрались, ведь бес не дремлет. Сергей не на шутку рассердился, обида его душили, и ревность. Он в беспамятстве схватил нож и ударил свою невесту в грудь. Как в бреду он вспоминал потом приехавшую скорую помощь и милицию. Невесту врачи спасли от гибели, а Сергей был осуждён на шесть лет. Он отбывал срок в Белозерской тюрьме, и так понравился начальству  своим трудолюбием и умением многое  делать очень качественно и прилежно, что они, жалея хорошего парня, стали хлопотать о его досрочном освобождении и отправке на поселение. Вскоре его освободили и послали на «химию», как тогда говорили, в город Сокол. И вот после всего этого Сергей вернулся домой.

Вскоре обнаружилось, что он привёз туберкулёз, эта болезнь в 90-е годы свирепствовала в местах заключения . От него заразились и его братья. Всех троих отправили в туберкулёзною больницу в Вологде. Мать их не заболела, но как велико было её горе!

Первым вылечился Роман, а братья долго находились в этой больнице. Потом выписали излеченного Владимира, а Сергею становилось всё хуже, и он вскоре умер. Катерине сообщили о смерти сына, однако у неё не было средств похоронить его. Из морга позвонили повторно и стыдили, что бросили родственника. Грозили, что похоронят его как бомжа в чёрном мешке. Рыдая дни и ночи, она, наконец, решилась позвонить своей племяннице в Шексну. У той все в семье имели работу и деньги. Племянница тут же телеграфом выслала несчастной матери необходимую сумму. Роман поехал в Вологду и привёз умершего брата в родную деревню, чтобы попрощаться с родственниками и похоронить на сельском кладбище.

В доме Катерины царило уныние и безысходность. Сердце матери надрывалось от горя. В её смиренной душе появился какой-то ропот. Она всё чаще думала:

– Я пережила в детстве войну, голод и холод. С 14 лет усердно работала на ферме, меня уважали в нашем колхозе, да и платили за работу в последние годы хорошо, дом новый недорого дали  в кредит. Что же такое случилось? Перед кем я так провинилась, что родного сына не могла похоронить на свои средства? А что будет с другими моими сыновьями, неизвестно!

Братья тоже были в тяжёлом унынии, которое каждый переносил молча.

Душа Романа искала высшей правды и томилась в неведении. В это тяжёлое для многих время в их обширном районе обосновалась секта чуриковцев и начала активно и упорно заманивать в свои сети жителей деревень. Это было нетрудно сделать, так как почти все жители были некрещёными и не знали христианской веры, её заповедей, спасающей человека от греха. Об Иисусе Христе и его искупительной жертве они имели смутное представление. А чуриковцы выдавали себя за христиан – трезвенников, обещали излечить всех от пьянства и уверенно говорили, что уже здесь, на земле, они дадут счастье тем, кто будет с ними. Добрались сектанты и до деревни, где жила семья Катерины. Многие вступали в их секту, не осознавая,  что они делают, и надеясь на обещания лжецов. Сектанты совершали странные примитивные обряды, прикрываясь именем Божиим, то есть кощунствовали. Они даже выпускали свою газету, где также лживо использовали имя Иисуса Христа. И никто во всём районе их не останавливал, а ни одной православной церкви здесь  не было в те времена. Но Бог поругаем не бывает, как сказал Апостол Павел. И вскоре многие стали прозревать, всё-таки закваска у них была по наследству православной. Опомнились от дурмана лжи и сыновья Катерины, которые тоже было вступили в эту секту. Однажды Роман решился и на попутных машинах дальнобойщиков добрался до Вологды. Там он с трудом нашёл своего старого знакомого Константина и попросил о помощи:

–  Костя, только на тебя надежда! Помоги мне креститься в церкви. Душа просит и жаждет этого.

Затем он рассказал о своих приключениях с сектой чуриковцев. Константин обещал помочь, привёл его в себе домой и три дня готовил его к исповеди, крещению и причастию. Вместе они выучили Символ Веры  – молитву «Верую», которую Роману нужно будет произносить во время таинства. Костя рассказал настоятелю церкви, где он был алтарником и работал в воскресной школе, о бедствиях деревенского паренька, и тот согласился его крестить, предварительно исповедовав. И вот крещение состоялось, укрепившись духовно, Роман вернулся домой.

***

Однажды в их деревне справляли свадьбу, что по тем временам случилось редко. Из ближайшего городка приехал односельчанин с невестой. Собралась повеселиться молодёжь, которая ещё оставалась в деревне в таком же положении, что и братья. Роман обратил внимание на подругу невесты – Нину. Это была бойкая, внешне нескладная, но смелая девушка. Было какое-то несоответствие между красивым, стройным и добрым по характеру парнем и этой девушкой. Тем не  менее, вскоре они сблизились, и Роман уехал к Нине в её городок. Там он устроился на новый пищевой комбинат, где готовили чипсы, сухарики и разную другую продукцию, вредную для здоровья. Говорили, что московский директор – лицо подставное, а настоящим владельцем был иностранец. Роман работал на конвейере, а жил у Нины.

После первой радости, что он вырвался из деревни и имеет постоянную работу с твёрдым заработком, он стал поневоле обращать внимание на семью, в которой ему теперь пришлось жить. Маленькая квартирка в старом деревянном доме принадлежала старенькой бабушке Нины. Приученный матерью с детства, он любил чистоту и порядок, а здесь царили хаос и нечистоплотность. Никто не убирал свою квартиру. И вот Роман стал наводить порядок, на полученную зарплату покупал краски, обои и сам сделал ремонт, а потом постепенно покупал и новую мебель. Они с Ниной ждали ребёнка. Изредка к ним наведывалась после  очередного загула Нинина мать, чтобы просить деньги. Но их ей никто не давал, и она снова куда-то исчезала.

Вскоре у обоих супругов началась сильная аллергия из-за работы на конвейере, где шёл бесконечный поток продуктов с резким запахом приправ. Ядовитая пыль летала по воздуху и проникала в нос, в глаза, в одежду. Нине пришлось уволиться, так как такая обстановка была особенно вредна для беременной. А Роман перешёл на другую должность и стал грузчиком на том же комбинате.

Думая о содержании семьи, он устроился работать дорожником, где платили больше. Прошло несколько лет, многое изменилось в семье. Бабушка умерла, а дочь Вика подрастала. Жена стала попивать и постоянно курить, часто злилась на Романа, ругала его беспричинно, хотя он жил только для дома. Даже сам ходил в магазин и готовил обед. Что ж, бывают несчастные люди, которые в детстве и юности не видели добра, а только злобу и раздоры. Встретившись по Божьей милости с добром в жизни, они его не поняли и не приняли. Так и Нина не дорожила мужем и уютом в доме, который он постоянно поддерживал.

Вскоре начальство дорожного строительства по какой-то причине сократило часть своих работников, и Роман остался без работы. В их вымирающем городишке, когда-то до революции старинном и богатом, теперь по улицам гулял пьяный безработный люд, вороватый и ленивый. Роман с сердечной болью смотрел на них и думал:

– Неужели и я вскоре  докачусь до такого состояния, что,  как говорила мать, буду Богу не нужен, и чёрт не возьмёт?

По соседству с их старым деревянным домом на четыре семьи возвышался за высоким железным забором новый особняк местного начальника. Он с женой были люди доброжелательные, хотя своего не упускали. Роман решился обратиться к ним с просьбой найти хоть какую-то работу. Жена начальника заведовала психоневрологическим интернатом для хронических больных. Она предложила ему должность санитара, и он  согласился даже с радостью. Как человек верующий и крещёный, он решил, что это Господь благословил его помогать несчастным.

Обстановка в интернате вначале поражала всех новых сотрудников: закрытые на ключ бараки с больными, их прогулки в определённые часы под присмотром санитаров – воспитателей, нищенский обед – во всём дух жалкого одиночества, сиротства и незащищённости. Правда, части больных, которых считали более здоровыми, доверяли работу на территории интерната. Они подметали двор, летом работали на огороде, помогали готовить еду на кухне. Когда Романа знакомили с интернатом и своими обязанностями, он увидел на скотном дворе коров, телят, свиней, кур. Позже, попробовав интернатской «похлёбки для бедных детей», он стал спрашивать у других санитаров, почему в рационе больных нет мяса, редко появляются молоко и яйца. Ему прошептали:

– Молчи! Так надо!

***

Роману дали под надзор отряд молодых парней и подростков лет 15 – 17. Они вскоре полюбили своего санитара – воспитателя. Он был всегда спокоен, голос имел мягкий и негромкий, всячески заботился о своих подопечных. И конечно, не бил их, как некоторые санитары, которые не могли найти подход к больным, и они им часто не повиновались. Нередко по дороге на работу он покупал 16 пирожков – по количеству больных в его отряде, чтобы угостить несчастных. Бывало, дома резал пару батонов и тонко смазывал куски маслом, и тоже нёс в интернат.

Так прошло несколько лет. Однажды заведующая собрала всех санитаров и сообщила им странную и неприятную новость: по распоряжению отдела здравоохранения все санитары должны иметь аттестат об окончании 11 классов. Иначе будут не допущены к работе и уволены. Не только Роман, но и почти все санитары в интернате не имели такого диплома.

Началась паника: заведующая боялась потерять сотрудников, а сотрудники страшились  остаться снова без работы. Что делать?!!

И вот сложная ситуация вскоре разрешилась очень просто. Одна из сотрудниц тайком всем заинтересованным лицам посоветовала:

– У меня есть знакомая, которая берётся всем вам достать настоящие дипломы. Конечно, не бесплатно, а за 15 тысяч.

Верить или не верить обещанию? Придётся поверить – другого выхода нет. Но где достать такие деньги? Ведь 15 тысяч – это почти месячный заработок санитаров. А на что содержать семью? Каждый стал искать выход по-своему. Кто занимал деньги у родственников, кто брал в кредит в банке. Наконец все благополучно получили дипломы, их не обманули. И жизнь стала идти по той же колее. Правда, Романа мучила совесть, когда он вспоминал свой обман государства, на который его толкнуло само же государство, вернее, жадные чиновники.

Как уже говорилось, Романа очень любили больные в своём отряде. Особенно к нему привязался Димка, подросток 15 лет. Он ждал того момента, когда с воспитателем, которого он уважительно называл Роман Геннадиевич, можно побеседовать по душам. И вот однажды случилось непоправимое. Ночью Димка, больной эпилепсией, во время приступа задохнулся. Их закрытый барак для проверки навещали ночью раза 3 – 4 дежурный санитар с медработником. Когда они пришли, было уже поздно.

Это случилось не в дежурство Романа, но он почему-то себя винил в гибели подростка и долго страдал из-за этого.

***

Новая беда постигла народ весной 2020 года, когда неудержимо  распространился неизвестный ранее опасный вирус. К этому прибавилась ещё одна беда: власти повсюду создавали паническое настроение под видом обязательных мер предосторожности. Никто ничего не понимал и ничему не верил. Все, тем не менее, высказывали   разные мнения. Многие вспомнили пророческий сон Раскольникова в конце романа  Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Уж очень похожей была ситуация. Напомню, о чём был этот сон:

«Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. …»

Для сотрудников психоневрологического интерната, где работал Роман, началась тяжёлая и странная жизнь. По приказу начальства создали две смены, каждая должна безвыходно находиться на территории интерната две недели, а потом две недели отдыхать дома. Особенно труден такой график работы семейным людям. Но все боялись потерять работу и никто не уволился. Правда, работникам стали давать двойной оклад.

Перед выходом на очередную смену им делали тесты на ковид и анализ крови. Таким образом, ни один больной в интернате не заразился. Всё это делалось правильно, однако на выявленные при таком постоянном медицинском надзоре другие заболевания работников врачи не обращали особого внимания. Однажды летом Роман получил очередные результаты анализа крови и ужаснулся: сахар в крови был невероятно высоким. Приятель успокоил его:

– Это ошибка. При таком уровне сахара в крови, ты бы лежал и не мог даже ходить. Советую сделать повторно.

Но Роман чувствовал, что он болен и слаб. Сделали новый анализ, который подтвердил результаты первого. Его направили к врачу, и тот выписал ему таблетки и назначил питаться по предложенной им диете. Но работать он продолжал, в больнице мест не было. Как здоровый и крепкий человек, он не привык лечиться. Лекарство принимать забывал, соблюдать диету не хватало воли. Поддержки со стороны жены не было, семейная перебранка продолжалась.

Так прошло полгода. Роман сильно пополнел, как-то опустился от невзгод и одиночества. Куда пропал облик русского богатыря, который он с гордостью носил? Единственным утешением для души была его добрая помощь ещё более  обездоленным людям – психически больным. На смену Димке в его отряде появился тихий Коленька, как его все звали. Романа он сразу принял за своего ближайшего родственника и очень привязался к нему.

Однажды перед его уходом из дома на очередную смену разразился особенно мерзкий скандал, устроенный его женой. Всегда терпеливый Роман не выдержал натиска и, поскольку он браниться не умел, тихо сказал жене и дочери, которая была заодно с матерью:

– Скоро я построю себе новый дом, но вас с собой не возьму.

– Это почему ещё?! – возмутилась жена.

– Потому что он будет без окон и дверей.

Затем он повернулся и покинул дом. Как оказалось – навсегда. Видимо, он знал, что говорил.

Вместо работы Роман зашёл в магазин, купил две бутылки красного вина и затем на попутной машине приехал в свою деревню к матери. Катерина сильно встревожилась, она знала, что он должен быть сейчас на работе:

– Рома, что случилось?

– Всё! Чувствую – приходит мой конец, похороните меня на нашем деревенском кладбище рядом с родственниками.

Мать заплакала:

– Не пугай меня!

Сели обедать, Роман открыл одну бутылку красного вина, которое ему нельзя было пить из-за болезни, налил немного себе и целый стакан брату Володе. Выпили, начали по-родственному беседовать. Неожиданно Роман побледнел и, шатаясь, пошёл и лёг на кровать. Пот струился по его побелевшему лбу. Мать сидела рядом и вытирала ему лицо чистым полотенцем и украдкой свои слёзы. Брат хотел вызвать скорую помощь из райцентра, но больной умолял этого не делать. Он боялся больницы и врачей, было какое-то нехорошее предчувствие. Подумал, что приступ сам собой пройдёт. Он потерпит. Однако всю ночь и утром боли и сильная слабость не проходили. Тогда он решил сам себе вызвать «скорую». Она приехала довольно быстро, если учитывать 20 километров расстояния от райцентра. Позвали соседей, чтобы вынести носилки, сам больной уже не мог встать.

Катерина от сердечной боли и страшного предчувствия впала в какое-то странное состояние: она потом вспоминала и не могла вспомнить, как сына  выносили из дома, и простилась ли она с ним.

Вскоре из больницы пришло ужасное сообщение: врачи оперировали у Романа язву желудка, после операции он, не приходя в сознание, скончался. Теперь его тело отправили в морг в Вологду, так как вышла врачебная ошибка. Поторопились сделать операцию из-за сильного кровотечения, а потом из лаборатории пришли анализы крови, которые показывали невероятно высокий уровень сахара в крови, при котором нельзя было делать операцию. Сначала требовалось срочно снизить сахар.

Похоронили Романа на своём деревенском кладбище, как он и просил перед смертью. Ещё одна могила сорокалетнего мужчины появилась в этом печальном месте.

Кроме родственников на похороны  приехали его сотрудники из интерната. Они привезли горестное известие, что у тихого Коленьки, когда тот узнал о смерти своего любимого санитара, случился тяжёлый нервный приступ и его срочно увезли в больницу для таких больных – в Кувшиново.

Катерина осиротела ещё раз. Осиротела и вся наша Родина, в которой самые крепкие богатыри становятся чужими в своём Отечестве и гибнут.

 

Людмила Яцкевич,

доктор филологических наук, член Союза писателей России.

В сочинской квартире газовый счётчик перестал показывать цифры, хоть тресни! Но ни затрещины, ни потряхивания, ни ласковые поглаживания не помогли — «обнулился» он окончательно.
Что ж, надо ехать… Нет, конечно же, не в криминальный Мосгаз, а в обыкновенный Сочигоргаз, который, как я предполагал, тихо-мирно работает себе в центре города, как и положено административным учреждениям.
Но когда вышел из электрички на платформу вокзала и открыл в смартфоне карту, то понял, что ошибся, да не просто так, а катастрофически и даже мистически — желанная контора была кем-то отправлена на самый верх перевала городской окраины под названием… Лысая Гора.
Я стал искать подходящий автобус. Но он-то как раз и отсутствовал — ехать надо на маршрутке, и не от железнодорожного вокзала, а почему-то от морского — пришлось идти пешком на летнем солнцепеке, утешая себя тем, что когда-нибудь это испытание кончится. Но как же я был наивен! «Муки административного творчества» только начинались!
Я сел в маршрутку, удивившись её миниатюрности. «Селедочная мордашка» невиданной доселе моторной колесницы не предвещала лёгкого пути — и точно: путешествие по извилистой асфальтовой дороге, больше похожей на тротуар, а иногда на тропинку, поразило и душу, и тело — пассажиров трясло, болтало из стороны в сторону и подбрасывало так, что оставалось только сжаться в комок и терпеть.
Выпрямил спину я только на конечной остановке, на улице Дмитриевой. Где-то здесь, у дома номер пятьдесят шесть, и находилось газовое сооружение. Но где?
Я подошёл к старушкам, живо беседовавшим на скамейке возле панельки, но даже не успел спросить, — мне был задан тот же изводящий душу вопрос :
— Горгаз?
— Да.
— Так это недалеко.
— А где?
— Пройдёшь сначала через детскую площадку, потом окажешься возле такого же, как у нас, дома, а там в конце справа и найдёшь этот самый Горгаз.
Я качнулся влево, но был остановлен железным голосом:
— Глаза поверни!
-???
— Направо, вот так, потом, — голову-то подними, — видишь площадку?
— Да.
— Вот, её пройдёшь по лесенке сквозь провал, а там снова направо и вниз.
Я поблагодарил за «науку» и, смущенный, обнаружил, наконец, бетонный «провал» со ржавой лестницей, ведущей к детским каруселькам, понатыканным у самого края пятиметровой серой стены, покрытой мхом, да ещё без ограждения!.. Я крякнул от досады, одновременно восхитившись спартанским мужество местных ребятишек.
Обходя песочницы и качели, побрел вверх (куда ещё выше, уже и одышка началась!), и ещё, и ещё, а потом направо, к царству газгольдеров и газовых колонок.
В проходной чётко и ясно было сказано:
— Паспорт!
Я протянул документ в окошко, чуть не уткнувшись носом в объявление: «В шортах не входить!»
Храм газового правопорядка был выкрашен исключительно в голубой цвет, а сотрудники и сотрудницы щеголяли в белых рубашках с голубыми бабочками и такими же бантиками.
Табло подмигивало номерами, потом погасло, но я взял талончик, сел сбоку в кресло и стал терпеливо ждать очереди.
Терпения мне было не занимать, но через час не выдержал не только я, но и некоторые «мученики» :
— Почему табло не работает?!
Какая-то молодая начальница с бантом большего размера прибежала успокаивать:
— Компьютер «завис» , сейчас все исправят.
Еще через десять минут табло вздрогнуло и стало вызывать очередников одного за другим :
— Клиент «А 187» — окно номер шесть, клиент «А 188» — окно номер шесть, клиент «А 189» — окно номер шесть…
К окну номер шесть выстроилась «живая» очередь, а мне, наконец, повезло — «А 202» был направлен к окну номер три.
У него я просидел полчаса — секретарь заполняла бумаги, потом, охнув, рвала их и снова заполняла:
— Извините, я так устала!
— Ничего, бывает, я тоже устал.
Самым противным мучением была духота — кондиционер не работал, а мокрая спина так ныла, что я вспомнил выражение: «Конь в мыле». Конечно, никакой я не конь, а мерин, да ещё сивый, но когда же мытарства сгинут, наконец!
Заплатив нужную сумму за замену счётчика, которая ещё только предстояла «в течение месяца», я подошёл к окошку за консультацией:
— Скажите, пожалуйста, где мне купить новый счётчик газа?
— На улице Юных Ленинцев, дом четырнадцать, но смотрите, прибор должен быть такой же марки!
Спустился с Лысой Горы к Юным Ленинцам я на той же тряской маршрутке неизвестного производителя, еле нашёл дом с магазином, где мне должны были «отвесить» прибор с угрожающим названием, — то ли «Бетар», то ли «Бейтар» (так называлась боевая еврейская дружина, зверствовавшая в августе 91-го и в октябре 93-го), но меня «огорошили» :
— Такой счётчик уже года три как не выпускается, похожий есть, называется он «Гранд», но к нему нужна вставка, поэтому вам надо все уточнить… в Сочигоргазе.
— На Лысой Горе?
— Да, на Лысой Горе.
Круг замкнулся, разомкнулся и выгнулся дугой:
— Шо, опять?!..
День обещал быть, жить и не кончаться… Так вот ты какое, народное достояние!..

Утро Дня Победы 1995 года. Иван Иванович сидит на крылечке и весело играет на своей небольшой гармошке и подпевает негромко. Сам он невысокий, но ладно скроенный, крепкий, ещё на вид нестарый, хотя уже 64 года стукнуло в этом году. Да, живуч русский мужик! Полжизни голодал, ведь родился в 1931 году. Тогда пошло лихо по деревням гулять. Сначала коллективизация, потом война и послевоенные тяжёлые годы. В войну подростком уже начал пахать, ведь все мужики на фронте. После войны тоже день и ночь спину гнул на колхозных полях за палочки, а зимой на лесозаготовках. Да и на своей усадьбе было полно работы.

На всю жизнь запомнилось, как встречали радостную весть об окончании войны. И всегда в их деревне 9 мая был праздник. С 70-х годов, когда колхозы окрепли, и жизнь стала богаче, даже общий стол в клубе начали устраивать, вместе дружно веселились. Иван Иванович всегда играл на гармошке и был незаменимым человеком на деревенских праздниках.

Вот и сегодня он пойдёт в клуб, правда, что-то не было приглашения. Ну да дело привычное: все знают, что сегодня будет веселье. Он вернулся в избу, ещё раз выпил стопочку, закусил пирогом.

– Пойдём, Нина, поди, народ уже собирается в клубе.

– Ваня, говорят, общего праздника нынче не будет. Даже в Москве демонстрантов – ветеранов разгоняют. Новая власть и новые порядки. У нас тоже никто его не готовил, заботы одолели, того и гляди колхоз развалится.  Все по избам сидят, в своей семье отмечают.

– Не может такого быть! Ведь такой день! Пойду, посмотрю.

Иван Иванович взял свою гармонь, развернул меха и отправился к центру деревни. Громко играя, он шёл на удивление пустынной дорогой, никто не бежал в клуб, смеясь и предвкушая веселье. Вот и клуб, а на дверях – замок… Мужик оборвал мелодию и молча стоялу дверей. Ничего не мог понять: словно мир перевернулся и он находится не в своей деревне и не в родной стране, а где-то в Африке… Через какое-то время он вдруг круто разозлился и крикнул:

– Предатели! Так нет же, праздник в нашей деревне будет всё равно!

Выйдя на дорогу, Иван Иванович снова громко заиграл и запел каким-то отчаянно-задиристым голосом:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой,

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег, на крутой…

Однако улица была по-прежнему пустынной. Ни души.

– Поди, все по избам водку пьют да телевизор смотрят, – подумал Иван Иванович. – Нынче все сами по себе: у кого горе – сына в Чечне убили, а у кого радость – сын бизнесменом стал, богачом. Только и это не радость, ведь сколько наших мужиков убивают и в этом проклятом бизнесе.

Сердце щемило, душу угнетало уныние. Вот так праздник! Но мужицкое упрямство решило победить всеобщее равнодушие и беспамятство. И он решил, что будет ходить по деревне, петь под гармошку и напоминать всем об общем празднике.

Долго он бродил и пел. Из некоторых домов выходили мужики и с улыбкой подносили ему стопочку, разговаривали, а потом снова уходили в избу. К вечеру он страшно устал и изрядно опьянел, хотя обычно был мужиком крепким. Наконец, сознание его отключилось, ноги подкосились, и он упал в канаву.

Нина долго ждала Ивана Ивановича, до неё доходили слухи, что он всё ещё бродит где-то по деревне и всех «веселит». Она не понимала, что происходит с её всегда степенным, попусту непьющим мужиком, и поэтому страшно сердилась на него. Ведь он человек всеми уважаемый в деревне, рукодельный. Вон большой амбар у дома полон всякого инструменту для столярных работ. Даже токарный станок есть.

Вдруг к открытому окну подбежал подросток и закричал:

– Тётя Нина, Иван Иванович в канаве спит недалеко от конторы.

Нина была женщиной суровой и горделивой, её разозлило ещё больше такое известие. Она взяла хворостину и пошла искать мужа. Приблизившись к спящему,  начала хлестать его веткой и приговаривать:

– Вставай, старый хряк! Вставай! Ишь, развалился, всю семью позоришь!

Иван Иванович с трудом приподнял голову и с отчаянием произнёс:

– Всё пропало! Ложись и ты со мной, Нина! – и снова отключился.

Долго пыталась жена разбудить мужа, чтобы доставить домой. Но он не просыпался, и ей это надоело. Просить о помощи кого-либо она не хотела.

Злоба душила её. Она повернулась и отправилась домой.

Ночь выдалась холодной. Иван Иванович пришел в себя от пронизывающего холода уже под утро. Сел и долго соображал: где он и почему спит в канаве. Наконец, всё вспомнил и поморщился, словно от какой-то невероятной горечи.

Жена долго не впускала его в дом, показывая непреклонный характер. Наконец, с бранью впустила. Он залез на чуть тёплую, уже остывшую,  печку. Нина сжалилась и бросила ему старое тёплое одеяло. Он погрузился в тяжёлый, свинцовый, сон.

С того дня сильный здоровый мужик заболел. Сначала лечили местные врачи в районе от воспаления лёгких. Потом, когда его состояние стало ухудшаться, отправили в областную больницу. А там вскоре определили: рак лёгкого. Говорят, эта страшная болезнь посещает тех, кто пребывает в печали, в сильном унынии и не может ничем утешиться, нигде не видит просвету. Иван Иванович таял на глазах и всё твердил:

– Всё пропало! Всем нам беды не миновать!

Нина казнила себя за то, что в тот роковой день она оставила его спать на земле. В душе пыталась как-то оправдать себя:

– Такой здоровяк, сколько в лесу, бывало, мёрз, на рыбалке! Кто мог подумать, что заболеет! Ведь я думала: быстрее на воле протрезвится.

Вскоре неизлечимо больного выписали домой. В деревне он в муках протянул до лета, а 7 июня, в Деньпамяти Иоанна Крестителя, то есть в свой День Ангела, тихо отошёл в тот мир, где, как поют на панихиде, «нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная».

***

Мрачное предсказание Ивана Ивановича сбылось. В деревне  один за другим стали погибать молодые мужики в расцвете сил. И войны нет, а будто идёт она по Русской земле. Вот и его два сына, Николай и Виктор, погибли в автомобильной катастрофе. И их тоже Нина оплакала. Остались, правда, ещё две дочери. Будет кому за ней присмотреть в болезни.

Местное кладбище расширило свои границы почти вдвое. И правда –идёт война… Война не на жизнь, а на смерть!