Вологодский литератор

Отношение к Михаилу Шолохову, его главному роману «Тихий Дон» – безошибочный проявитель сущности творческой личности. Как правило, русские авторы – шолохофилы, русскоязычные – шолохофобы. Конечно, любовь или ненависть к писателю не отменяют знаний, интеллекта, умения самостоятельно, логично, аргументированно мыслить, стремления к истине (которая выше любых «правд») и других обязательных составляющих профессионально написанного текста. Перечисленные качества далеко не всегда встречаются в статьях и книгах шолохофилов, и, как правило, абсолютно отсутствуют в работах шолохофобов. Это мы и покажем на примере публикаций последних десятилетий, рассмотрев их в контексте истории восприятия «Тихого Дона», Григория Мелехова, проблем казачества и авторства романа.

Ещё в 1977 году во время дискуссии «Классика и мы» один из самых влиятельных советских писателей-русофобов Александр Борщаговский (его многолетняя дружеская переписка с Валентином Курбатовым и Виктором Астафьевым – не опровержение нашей оценки, а лишь повод задуматься о степени русскости его корреспондентов) в своём выступлении не согласился с идеей Петра Палиевского: «Тихий Дон» – лучший роман 20 века. Формально Александру Михайловичу не понравилось то, что данный «тезис» (его слово) «не доказывается, а “постулируется”» [5, с. 56-57]. «Мудрый» Борщаговский, конечно, валял дурака: от выступления на другую тему нелогично было требовать то, что Палиевский уже доказал в своих работах ранее. Ясно, что проблема не в постулировании как таковом, а в той оценке «Тихого Дона», которая была озвучена Петром Васильевичем. Более того, с уверенностью можно сказать: либерал-русофобы не только никогда не согласятся с трансляторами подобных идей, но и будут обязательно дискредитировать (собственно полемика у них изначально исключается) сторонников данного видения «Тихого Дона».

Уже в XXI веке либерал Бенедикт Сарнов без каких-либо оснований и аргументов назвал Петра Палиевского и его безымянных единомышленников «официальными советскими критиками и литературоведами» [15]. Во многом проясняет истоки такой «профессиональной» полемики приводимая Сарновым цитата о шолоховедах 1960-1970 годов из книги Николая Митрохина «Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953-1985», называемой «фундаментальной монографией». На самом деле она – околонаучный опус, где фальсифицируется история отечественной мысли указанного периода с западнических, русофобско-либеральных позиций. Об уровне компетентности Н. Митрохина и идущего вслед за ним Б. Сарнова свидетельствуют, в частности, следующие факты.

Во-первых, Феликс Кузнецов, которым открывается список шолоховедов из четырёх фамилий, был не просто официальным советским критиком, а одним из самых правоверных ортодоксально-партийных деятелей от науки о литературе того времени. Но – и это главное – о Шолохове в данный период он не писал. Обращение к творчеству автора, судьбе рукописей и романа «Тихий Дон» происходит у Кузнецова лишь в 1990–2000-е годов. Правда, к тому времени его мировоззрение сильно изменилось.

Во-вторых, среди названых шолоховедов отсутствуют Федор Бирюков и Константин Прийма, которые одними из первых попытались приблизиться к пониманию главных героев романа и трагических судеб казачества. Они, как и многие шолохофилы, в том числе XXI века, преодолев многие вульгарно-социологические, казако-русофобские стереотипы 1920–1970-х годов, остались в плену некоторых советских мифов, что мы покажем позже.

В-третьих, называть Петра Палиевского и Виктора Петелина «официальными советскими критиками и литературоведами» означает публично расписываться в своей профессиональной несостоятельности (вариант сознательной лжи данный диагноз не меняет).

На примере двух эпизодов из жизнетворчества Виктора Петелина и неназванного, несостоявшегося шолоховеда покажем литературно-идеологический дух времени, который игнорируется или в корне искажается не только Митрохиным-Сарновым, их единомышленниками, но и некоторыми шолохофилами типа Захара Прилепина. В результате этого мы имеем либеральные или советские версии отечественной истории, под которые подгоняется судьба и творчество Михаила Шолохова и других авторов.

Первые всходы шолохофильства под идеологически антинациональным бетоном 1950-х

Шолоховедение 1920–1940-х годов было сплошь вульгарно-социологическим, казако-русофобским. Об этом достаточно много и точно писалось в работах Константина Приймы [12], Сергея Семанова [16] и других авторов. Нас будет интересовать иное – первые ростки шолохофильства 1950-х годов. Разговор о них начнём со статьи и мемуаров Юрия Буртина. Он шестидесятник, автор и сотрудник «Нового мира» времен Твардовского, позже соратник А.Д. Сахарова и, по словам Григория Явлинского, «серьезный исторический мыслитель, способный не только объективно рассказывать о своем времени (здесь и далее в цитатах разных авторов разрядка наша. – Ю.П.), но и задать алгоритм таких размышлений на будущее» [21, с. 10]. То есть Буртина, несмотря на желание шолохофобов навешивать ярлыки на тех, кто не разделяет их взгляды, к советскому официозу или к русским националистам, красно-коричневым и т.д. не отнесешь. Поэтому его воспоминания о первом литературоведческом, шолоховедческом опыте, встречах с Михаилом Александровичем, его отношении к надуманной проблеме авторства «Тихого Дона», не вписывающиеся в расхожие стереотипы, игнорируются как всеми шолохофобами, так и большинством лево-советских шолохофилов.

История, рассказанная Буртиным, даёт, в первую очередь, представление о том, что ожидало литературоведов и критиков, если их видение Григория Мелехова и «Тихого Дона» не совпадало с официальным представлением о герое и романе. Итак, в 1951 году 19-летний студент филфака ленинградского университета в своей работе «Григорий Мелехов и историческая основа “Тихого Дона”» сделал шаг к правильному пониманию героя и произведения. По этому пути чуть позже пойдут В. Петелин и другие шолохофилы. В судьбе Григория Мелехова Буртин увидел «воплощение сложного, извилистого и тернистого пути основной части казачества, да и вообще крестьянства, в революции. Не историю грехопадения мятущегося одиночки, а великую народную драму» [2, с. 28].

Естественно, что доклад студента преподавателями кафедры советской литературы во главе с профессором Л. Плоткиным оценили с «правильных» партийных позиций как идеологически враждебный. Кафедральный вердикт, озвученный доцентом Е. Наумовым, по словам Буртина, был таков: «… доклад написан с бухаринской позиции, он целиком пропитан кулацкой идеологией» [2, с. 29]. Что сие означало в 1951 году Буртин разъясняет: «… подобная оценка прямиком подводила 19-летнего злоумышленника под знаменитую 58-ю статью» [2, с. 29].

Скорая встреча с Шолоховым в Москве спасла будущего шестидесятника от готовящихся ударов. То, каким изображается Шолохов Буртиным, вновь не соответствует образу писателя, внедряемому более 30 лет в массовое сознание либеральными, желтыми и большинством так называемых официальных СМИ. Опуская подробности длительной встречи, Буртин сообщает, что манера поведения Шолохова была для него «удивительной и неожиданной. Достаточно сказать, что <…> он не просто поздоровался, но расцеловался со мной (это повторится потом и при прощании), более того – заставил меня взять у него 150 рублей на обратную дорогу» [2, с. 30].

Не менее важно и то, что буртинское отношение к Мелехову совпало с авторским. Отвечая на вопрос студента на данную тему, Шолохов, в частности, с «сильным» чувством сказал: «Я жил с ним 15 лет, я любил его как сына» [2, с. 31]. Продолжение же разговора гениального писателя с начинающим литературоведом о послероманной судьбе Григория Мелехова вносит ясность в вопрос, обсуждаемый до сих пор.

По версии Буртина, озвученной им Шолохову, Григорий Мелехов, если бы дожил до 1929 года, то, как Кондрат Майданников из «Поднятой целины», вступил бы в колхоз. Шолохов не согласился с таким видением судьбы героя, так как «Григорий был слишком самостоятелен и неординарен для столь идиллического исхода. Время было такое, что человек подобного характера должен был рано или поздно вступить в конфликт с ним и сложить голову» [2, с. 31].

И в завершение урок от Буртина для всех. В 1965 году он, аспирант ИМЛИ РАН им. М. Горького, на заседании сектора, получив рекомендацию к защите кандидатской диссертации, в благодарственном слове упомянул и арестованного на тот момент их сотрудника Андрея Синявского. После этого Буртин был поставлен перед выбором: отказаться от своих слов или защита будет отменена. Буртин на предлагаемый компромисс не пошел…

В «Исповеди шестидесятника» воспоминание об известном выпаде Шолохова против Андрея Синявского и Юлия Даниэля никак не влияет на восприятие Буртиным и личности писателя, и проблемы авторства «Тихого Дона», что принципиально отличает Юрия Григорьевича от А. Солженицына, Л. Чуковской, Б. Сарнова и других. Свое видение самого обсуждаемого вопроса Буртин излагает предельно кратко, ясно и достойно: «Сомнения же в том, что ее (книгу «Тихий Дон». – Ю.П.) написал именно Шолохов, всегда представлялись мне попросту несерьёзными» [2, с. 40].

Своеобразным продолжением истории Буртина являются «хождения по мукам» Виктора Петелина. Он, молодой учёный, в другое – оттепельное время – хотел опубликовать статью «Трагическое в “Тихом Доне“». Её отвергли в журналах «Октябрь», «Новый мир», «Москва», «Дружба народов», «Знамя», «Дон», «Русская литература», «Вопросы литературы» и в «Литературной газете». Даже положительный отзыв Д. Поликарпова, заведующего Отделом культуры ЦК КПСС, которого многие представляют сегодня страшным и всесильным самодуром, не повлиял на позицию «Вопросов литературы».

На третий вариант многострадальной статьи журнал ответил письмом, подписанным Александром Дементьевым (главным редактором) и Михаилом Кузнецовым. Подчеркнем: А. Дементьев – не Всеволод Кочетов или Анатолий Софронов. В скором времени, с 1959 года, он заместитель Твардовского в «Новом мире». Самой же известной и нашумевшей публикацией А. Дементьева стала статья 1969 года «О традициях и народности (Литературные заметки)». Выражая мнение редакции, она была направлена против так называемой русской партии, заявившей о себе в литературе и критике в 1960-е годы. Закономерно, что основные идеи новомировского текста Дементьева рифмуются с тем, что транслировалось двенадцатью годами ранее в отзыве на статью Петелина о «Тихом Доне».

Приведем из этого текста некоторые высказывания, дающие представление о том, какой идеологический частокол воздвигался в советское время на пути автора, стремящегося сказать правду о человеке и времени через произведения отечественной литературы. Итак, читаем внимательно: «Стремясь, что называется, любой ценой реабилитировать Григория Мелехова, которого, по мнению В. Петелина, неверно оценивают многие литературоведы, автор данной статьи даёт неверную одностороннюю трактовку и истории гражданской войны, и самого романа Шолохова» [10, с. 30]; «Петелин совершенно отвергает мысль о том, что контрреволюционное восстание казачества вызвано агитацией враждебной советской власти верхушки казачества» [10, с. 31]; «Казачья специфика, по Петелину, до революции состоит в том, что здесь “изнурительный труд хлебороба сочетается с воинскими упражнениями”. Это подавление революционных рабочих и крестьян именуется воинскими упражнениями?» [10, с. 31]; «… фактическая причина восстания у Петелина одна – плохая советская власть. Даже Подтелков у В. Петелина из героя гражданской войны превращается в отрицательную фигуру…» [10, с. 31]; «Получается весьма любопытно: верхушка казачества своей контрреволюционной агитацией не может вызвать восстание, но вот верхушка “из плохих комиссаров” вызывает его…» [10, с. 31]; «Григорий всячески идеализируется, вся его вина перед революционным народом снимается, он, в сущности, только жертва коммунистов…» [10, с. 32].

Развязка этой длинной и показательной истории такова. Сокращенный вариант статьи, названной теперь «Два Григория Мелехова», был опубликован в 1958 году в четвертом номере «Филологических наук», журнала, который практически никто не читал. Но еще больше пришлось Петелину ждать публикации своей на тот момент главной работы. Как сетует он: «И только через семь лет, в 1965 году, вышла книга “Гуманизм Шолохова”» [10, с. 33].

Для плохо слышащих, видящих, понимающих повторим: выход книги Петелина был задержан на такой длительный срок по причинам, четко сформулированным в письме А. Дементьева и М. Кузнецова. Наши либеральные авторы типа Н. Митрохина и Б. Сарнова уверяют, что «Петелин был официальным советским литературоведом и критиком». Понятно, что с подобными исследователями так не поступали.

Ещё дальше Н. Митрохина и Б. Сарнова в советской «прописке» В. Петелина пошел В. Литвинов. Очень сложно неэмоционально реагировать на его статью о Шолохове, опубликованную в академическом биографическом словаре «Русские писатели XX века», вышедшем в 2000-м году под редакцией Петра Николаева. В очередной раз убедимся, насколько читатель может доверять этому изданию.

Итак, оказывается, В. Петелин принадлежал к тем советским шолоховедам, которые на протяжении 50 лет выполняли «задание сколь можно убедительнее иллюстрировать роман («Тихий Дон». – Ю.П.) <…> как художественное подтверждение правоты и величия большевистской революции» [7, с. 81]. Задание, как следует из контекста, – Сталина.

Разумеется, Сталин, его соратники и последующие руководители страны подобных заданий никому не давали. К тому же, большая часть из названных Литвиновым исследователей, начиная именно с Петелина, как критики и литературоведы стартовали уже после смерти Сталина. Главное же, история публикаций статей и книг Петелина, о чем говорилось, никак не вписывается в версию Литвинова. И наконец, он, хотя бы как исследователь «Тихого Дона», начинающий ряд шолоховедов, где искусственно оказался Петелин, фамилиями В. Гоффеншефера и И. Лежнева, не должен игнорировать неоспоримый факт. В. Петелин с первых своих статей и книг 1950–1960-х годов до итоговых работ XXI века («Жизнь Шолохова. Трагедия русского гения» [10], «Михаил Александрович Шолохов. Энциклопедия» [11]) полемизировал как с названными шолоховедами, так и с В. Гурой и Л. Якименко – представителями вульгарно-социологического направления в критике и литературоведении.

К этому направлению, конечно, большую часть жизнетворчества относился и Василий Литвинов, о чем справедливо напомнил автору статьи о Шолохове в биографическом словаре его давний «знакомец» Владимир Бушин [3]. Правда, как и многие советские ортодоксы от литературоведения и критики, Литвинов в горбачевскую эпоху быстро перестроился и стал либералом-антисоветчиком. Это, как мы видим, не улучшило качество его текстов.

В. Бушин удивляется тому, что в рекомендуемой литературе к словарным статьям В. Литивинова о Шолохове и С. Залыгина о Солженицыне, а также ко всем остальным, его фамилия (автора многочисленных статей, книг о творчестве более 30 писателей XX века) отсутствует. К данному факту, думаем, стоит относиться с пониманием: либеральная цензура не ошибается, как это происходило периодически с цензурой советской. Через либеральные фильтры не прошел не только, конечно, Владимир Бушин. Тот же В. Литивнов в список работ о Шолохове не включил, например, книги В. Петелина и С. Семанова, статьи В. Кожинова и С. Семеновой, других достойных исследователей творчества великого писателя, но скромно «рекомендует» две свои публикации. Думаем, понятно, что либеральные интерпретации (все равно чьи: Н. Митрохина, Б. Сарнова, В. Литвинова и так далее) становления шолоховедения в 1950-е годы в его шолохофильском варианте не имеют ничего общего с реальной историей литературы и критики.

Итак, только в 1950-е годы в Советском Союзе с огромным трудом стали пробиваться робкие ростки шолохофильства, которое в последующие десятилетия стало значительным явлением в литературоведении и критике благодаря статьям и книгам Фёдора Бирюкова, Виктора Петелина, Константина Приймы, Петра Палиевского, Вадима Кожинова, Светланы Семёновой, Сергея Семанова, Юрия Дворяшина, Владимира Васильева, Валентина Осипова, Сергея Небольсина, Андрея Воронцова, Анатолия Знаменского, Николая Глушкова, Захара Прилепина и других авторов. О достоинствах и недостатках некоторых работ шолохофилов мы скажем позже, а сейчас, как говорилось в одном рекламном ролике, мы идем к вам. Уточним: к вам – шолохофобы.

Александр Солженицын и Ирина Медведева как соавторы «Стремени “Тихого Дона”»

Разговор о шолохофобах второй волны, чьи публикации появились в 1970-2020-е годы, предсказуемо начнём с Александра Солженицына. По его инициативе и при разновидном участии создавалась и была опубликована в 1974 году во Франции книга «Стремя “Тихого Дона“». С тех пор любые версии плагиата или двойного авторства прямо или опосредованно вырастали из грибницы «Стремени» и предисловия к нему Солженицына «Невырванная правда».

По версии Александра Исаевича, имя автора «Стремени» скрывалось пятнадцать лет под псевдонимом Д* в интересах его детей. Это имя – Ирина Николаевна Медведева-Томашевская – впервые было озвучено Никитой Струве в 1990 году и чуть позже самим Солженицыным. Далее мы будем называть предполагаемого автора «Стремени» Ириной Медведевой – так она подписывала свои статьи и книги.

Ирина Николаевна, как следует из предисловия Солженицына к нашумевшей работе, «литературовед высокого класса» [18, с. 216]. Такая оценка должна придавать изначальную научную весомость «Стремени» и вызывать к нему доверительное отношение. Однако в названной статье Солженицына и в других его текстах о Медведевой ее тексты ни разу не цитируются. Автор этих строк не привык на слово никому доверять, ибо руководствуется известным постулатом: истина – конкретна. Проверить точность оценки Солженицына можно только объективной филологической реальностью: от «литературоведа высокого класса» всегда остаётся след в науке – работы, выдержавшие экзамен временем, не утратившие своей актуальности, значимости.

Из прочитанных текстов Медведевой разных лет мы сконцентрируем внимание на том, о котором говорит Солженицын в «Телёнке». Это последняя прижизненная публикация Медведевой, вышедшая в 1971 году, создававшаяся параллельно со «Стременем», даёт более широкое представление о творческой личности Медведевой.

Свое отношение к безымянной книге литературоведа Солженицын выразил весьма «емко» и «содержательно»: «Исследование это оказалось интересным» [17, с. 660]. Однако то, что именуется Александром Исаевичем книгой, – это скорее брошюра в 90 страниц, названная «“Горе от ума” А.С. Грибоедова» [8]. К тому же, такое конспирологически кратчайшее представление «книги» вызывает вопросы и уже характеризует самого автора «Теленка». Как правило, там, где Солженицыну есть что сказать, и он не хочет скрывать свое мнение (например, о Владимире Лакшине или о «весьма неожиданных для советской печати» [17, с. 270] идеях в публикациях «Молодой гвардии») оценки Александра Исаевича куда более пространны и хоть как-то аргументированы.

Прочитав якобы интересное исследование Медведевой, мы пришли к однозначному выводу: это типично советский литературоведческий текст. В нём пересказывается сюжет «Горя от ума», традиционно характеризуются герои, транслируется расхожее представление о смыслах произведения. Одновременно Медведева пытается превзойти своих коллег в идеологической правоверности, что почему-то «не заметил» Солженицын. Об этой суперсоветскости свидетельствуют размышления о «едком дыме отечества» [8, с. 24], политически «правильные» оценки Александра I [8, с. 29, 32, 33] и «его приспешников (князя А.Н. Голицына с его кликой и Аракчеева)» [8, с. 30], а также противопоставление им «деятельных умников» [8, с. 30] во главе со Сперанским и, конечно, с «декабристским “поколением разумников”» [8, с. 30]. И, как апофеоз «исследования» соратницы Солженицына, – «наезд» на Николая I, не обусловленый ни временем написания пьесы, ни ее содержанием.

Советскую «целокупность» (слово Достоевского, которое употребляется в брошюре) мировоззрения Медведевой дополняют две цитаты из Дмитрия Писарева и длинный ответ не называемому автору, который в 1969 году говорит о «скептическом отношении Грибоедова к декабристским организациям». Ответ Медведевой, начинающийся словами «трудно поверить», написан в лучших традициях советских ортодоксов от литературоведения типа Петра Николева или Юрия Суровцева [8, с. 32-33].

Итак, брошюра Медведевой не является интересным исследованием, а сама Ирина Николаевна явно не «литературовед высокого класса». Думаем, это прекрасно понимал и Александр Исаевич. Но чтобы поддержать высокое реноме Медведевой, придуманное им в 1974 году, он продолжал последовательно лгать и позже. В «Телёнке» из-за отсутствия реальных литературоведческих достижений Медведевой Солженицын использует известный приём присоединения: он ставит Ирину Николаевну в один ряд с её мужем – известным пушкинистом Б. В. Томашевским. Вот как это, на первый взгляд, впечатляюще красиво, пиарно грамотно выглядит: «…литературовед даровитый, в цвет своему умершему знаменитому мужу, с которым вместе готовили академическое издание Пушкина» [17, с. 661].

Солженицын, думаем, сам того не заметил (может быть, увлекшись придумыванием броского сравнения), как значительно понизил научный статус Медведевой: из «литературоведа высокого класса» она стала всего лишь «литературоведом даровитым». То есть «в цвет» со знаменитым Борисом Томашевским не получается уже на уровне понятийном. Аналогичная ситуация возникает, если мы откроем академическое издание собрания сочинений Пушкина. Из-за того, что Александр Исаевич не уточняет, о каком именно издании идёт речь, мы обратимся к разным его вариантам. В полном собрании сочинений (1962-1966 годов) в девяти томах на последней странице находим интересующую нас информацию: «Текст подготовлен и примечания составлены проф. Б. В. Томашевским». Лишь в десятом, завершающем томе издания, сообщается иное: «Текст подготовлен и примечания составлены проф. Л. Б. Модзалевским и И. М. Семенко под редакцией Б. В. Томашевского». Аналогичная информация содержится и в издании 1977-1979 годов.

След Медведевой можно обнаружить только в первом академическом шестнадцатитомном издании Пушкина. Лишь во втором томе в числе пяти сотрудников, принимавших участие в подготовке его, называется фамилия И. Н. Медведевой.

Итак, и формально, и по сути очередная – теперь цветная – солженицынская версия определения литературоведческого статуса Медведевой не подтверждается.

Исчерпав малокомплектный запас «аргументов» в пользу высокого профессионализма Ирины Николаевны, автор «Телёнка» с не меньшим пиететом характеризует её как личность. Прежде всего он акцентирует внимание на выдающемся интеллекте Медведевой: «женщина блистательного и жесткого ума» [17, с. 660], «ум острый, мужской» [17, с. 661].

Александр Исаевич логичен, последователен в своём представлении Ирины Николаевны: блистательный ум, как правило, реализуется в профессиональной сфере. Однако в случае с Медведевой (в чём мы убедились на примере ее брошюры о Грибоедове) это не происходит. Как следствие – давно назревший вопрос: мог ли автор упомянутого «исследования» написать «Стремя», резус-конфликтующее с ним во всех отношениях.

Мог, если ранее Медведева писала не то, что думает, подстраиваясь под политическое время, а в «Стремени» проявилось её подлинное человеческое и творческое «я». Не исключено, что, отталкиваясь и от своей судьбы, Ирина Николаевна так определила «наитруднейшую и тончайшую» тему, предлагаемую Солженицыну: «история гибели русской интеллигенции не там, а на воле. Паноптикум уродов (уродство не сразу и не у всех различимое), а среди них барахтаются последние уцелевшие трогательно все сохраняющие, ничего не смея, или изошедшие справедливым гневом, их же сжигающим (иссушающим)» [4, с. 261].

Насколько эти и другие гипотетические версии человеческого и творческого пути Медведевой жизнеспособны, покажет очередное обращение к ее биографии.

Беглый обмен репликами Медведевой с Солженицыным о «Тихом Доне» в 1969 году стал толчком к тому, чтобы проблеме авторства романа литературовед посвятила последние годы своей жизни. До этого научные интересы Медведевой за пределы русской литературы XIX века не выходили. Мы не обсуждаем запредельно ложную, ничем не подтвержденную версию Зои Томашевской о давней тяге ее матери, отца, их солидного окружения к проблеме авторства «Тихого Дона» [20].

Ирине Николаевне, рожденной в Женеве и прожившей большую часть жизни в Ленинграде и Гурзуфе среди преимущественно космополитической интеллигенции, тема казачества, выражаясь аккуратно, была не близка. И необходимых знаний о Доне (его истории, быте, традициях, языке и так далее), а также о Первой мировой и Гражданской войнах у Медведевой не было. Такие знания – плод многолетней, системной, постоянной, целенаправленной работы. Их не получишь из книг, поставленных внучкой Корнея Чуковского, Солженицыным или кем-то другим. Не получишь в том числе и потому, что весь этот массив литературы изначально контролируем: он должен иллюстрировать мертворождённые гипотезы Александра Солженицына. Собственно, об этом, но на примере солженицынского «Августа четырнадцатого», справедливо говорит Медведева в письме к автору романа: «Кажущаяся россыпь объединена изначально существовавшей направленностью» [4, с. 266].

О полной несостоятельности Медведевой в понимании истории, изображённой в «Тихом Доне» (об этом на материале «Стремени» – в следующей главе), свидетельствует письмо Ирины Николаевны Солженицыну от 16 апреля 1973 года (за полгода до её смерти). В нём даются не выдерживающие никакой критики оценки Л. Корнилова, А. Деникина, М. Алексеева, П. Краснова, А. Крымова, великого князя Николая Николаевича. Знания и «блистательный ум» Медведевой, о котором вслед за Солженицыным твердят другие, опровергает и оригинально-умилительная версия одной из причин поражения Белой армии: «…этот генерал (М.А. Алексеев. – Ю.П.), чистенький внутренне, казалось бы, чистый – сыграл роль немаловажную в провале белых (это говорится о человеке, умершем за два с лишним года до окончания первой «фазы» Гражданской войны. – Ю.П.) и только потому, что уж очень был плоть от плоти бездарности, какую создавал царский дом» [4, с. 268].

Эта характеристика М. Алексеева и царского дома – примитивно-убогая, фактологически провальная, либерально-большевистская – убеждает в том, что в своих основах мировоззрение Медведевой оставалось неизменным – лево-интеллигентским. Поэтому появился идеологический «шедевр» «Горе от ума» и столь же «содержательное», вышеприведенное высказывание.

Но больше, чем Медведева, нас удивил своими представлениями об отечественной истории Александр Солженицын. До сих пор издано только одно его письмо, адресованное Ирине Николаевне, но и оно в тех немногих местах, где речь идёт о событиях и исторических фактах, изображенных в романе Шолохова, вполне определенно характеризует руководителя проекта под названием «Стремя “Тихого Дона”». Исправляя свою соработницу, Солженицын сообщает: «У Чернецова был не офицерский полк, а – небольшой отряд, почти только из гимназистов и юнкеров, и “сорок” расстрелянных были в основном мальчики (да Чернецов и в чине-то был не старше капитана, сейчас проверить мне некогда). Казачьи офицеры сидели в Новочеркасске и не хотели добровольно идти против Подтелкова!» [4, с. 264].

Во всех документах и воспоминаниях Василий Михайлович Чернецов называется либо есаулом, либо полковником (это звание ему было присвоено незадолго до смерти), но нигде – капитаном. Такого «чина» в казачьих войсках не было.

По главной гипотезе Солженицына, нашедшей разностороннюю реализацию в «Стремени», автор «Тихого Дона» – казачий автономист, сепаратист, а Гражданская война на Дону – это война казаков с иногородними. Отсюда и солженицынская подсказка Медведевой в письме: казаки-офицеры не хотели воевать против своего казака Подтелкова, сидели в Новочеркасске, поэтому в отряде Чернецова их почти не было.

Данная версия легко опровергается многочисленными свидетельствами участников событий, опубликованными, например, в «Донской волне». Вот небольшая часть из них: «Чернецов стал собирать живые силы для борьбы. Собрав около 250 человек, большинство которых составляли офицеры и молодежь…» [6, с. 424]; «В Зверево оставили заслон из 56 офицеров под начальством есаула Лазарева…» [6, с. 398]; «Вернулся полковник Морозов, бывший на левом фланге ушедшего отряда» [6, с. 402]; «С орудием прибыл есаул Лазарев и остатки его офицерского отряда» [6, с. 402]; «Я – один из 12 уцелевших от роты офицерского батальона, принимавшего участие в походе есаула Чернецова» [6, с. 414].

В замечании к 71-й странице «Стремени», где речь идёт о Филиппе Миронове (легендарном командарме 2-ой конной армии красных) и Фёдоре Крюкове, именуемом в письме без каких-либо оговорок автором «Тихого Дона») Солженицын почему-то называет их близкими друзьями [4, с 265]. Но главное в другом: Александр Исаевич определяет ту роль, которая отводится в «Стремени» Филиппу Миронову.

О нём, выдающемся полководце, открыто выступавшем против политики расказачивания (о Миронове будет идти речь в следующих главах, ибо его обходят стороной не только Солженицын и Медведева), влиявшем на ход Гражданской войны, в «Стремени» говорится один раз скороговоркой и так предвзято, возмутительно-неточно: «Филиппом Мироновым, который сколотил (!!!. – Ю.П.) изрядное войско (целая конная армия названа так абстрактно-отвлечённо. – Ю.П.) из казаков в помощь большевикам (в «помощь большевикам» предполагает изначальную отстранённость Миронова от событий революции и Гражданкой войны, чего в реальности не было. – Ю.П.)» [9, с. 142]. На примере Миронова видим, как поступают Солженицын и Медведева с теми, кто своей судьбой до основания разрушает главную гипотезу, на которой держится «Стремя».

Из сказанного следует, что Медведева во многом была лишь ретранслятором идей, гипотез Солженицына, который руководил ее работой над «Стременем», определяя главные направления этой работы. Подтверждает данную версию и цитата из письма Солженицына Медведевой, приводимая в статье Зои Томашевской (команда нобелиата такой документ никогда бы не опубликовала). Вот какое задание, в частности, даёт Солженицын Медведевой: «Очень интересно, что даст вам сравнение автора с Ф. Крюковым… Есть доводы за (очень живой свободный Донской диалог), есть против (голубизна в авторской речи, мягкота личности автора). Весьма перспективно, если Вы найдете и докажете, что нижнедонской, а не верхнедонской диалект…» [20].

Понятно, что Медведева должна была написать работу, доказывающую гипотезы Солженицына, изначально непродуктивные, идущие вразрез с «живой жизнью», ее историей и литературой. Одну из главных гипотез «Стремени» Солженицын приписал Ирине Николаевне, изложив ее на свойственном только ему, палачески изуродованном русском языке: «…о вкладе истинного автора и ходе наслоений от непрошеного “соавтора” и поставил своей задачей отслоить текст первого от текста второго» [18, с. 216].

Солженицын умело направлял Медведеву к нужному результату через устные беседы, письма, поставляемую литературу. Соработничество Александра Исаевича и Ирины Николаевны похоже на общение куратора с террористом-смертником, которого ведут к самоподрыву. Однако до конца план не сработал: Медведева умерла, не закончив «Стремени», поэтому Александр Исаевич (у которого рукопись находилась почти год) вынужден был из руководителя проекта, из куратора-«невидимки» стать видимым соавтором.

Солженицынский след легко обнаружить в «Стремени». В нем транслируются идеи, абсолютно совпадающие с теми, которые являются сквозными, главными во многих текстах писателя на протяжении всей его жизни. Конечно, могут возразить: схожие идеи могут приходить в голову к людям независимо друг от друга. Да, конечно, но у Медведевой, человека с такой биографией, мысли, аналогичные солженицынским, возникнуть естественно, органично, изнутри ее «я» не могли. Если это происходило, то по наводке Александра Исаевича. Тем более, что большая часть «Стремени» свидетельствует о том, что Солженицын сам правил, писал и переписывал сей ущербный, позорный и по сути преступный текст.

Таким корявым русским языком, которым написано «Стремя», владел только Солженицын. На этот лексико-стилевой след нобелиата в «Стремени» обратил внимание, в частности, Захар Прилепин в своей книге «Шолохов. Незаконный». Процитировав большой и довольно показательный отрывок из «Стремени», Прилепин справедливо утверждает: «Никакая Медведева к этим привычно солженицынским риторическим вопросам, причастным оборотам с перестановкой слов и квазинародному языку никакого отношения, конечно, не имела» [14, с. 947].

В продолжение темы приведём примеры, подтверждающие очевидный солженицынский след в «Стремени»: «Самый факт приезда вешенских казаков на спрос у каргинского атамана…» [9, с. 76]; «и здесь вдруг оголяются возможные ходы связей Мелехова с Извариным…» [9, с. 74]; «походный атаман, вынужденный к слитным действиям с добровольческой армией» [9, с. 86]; «…“соавтор-двойник” пытается обходиться зазвоном идейных фраз, пренебрегая идейной перестройкой сюжета и характера…» [9, с. 117]. Последнюю цитату есть смысл прокомментировать. Ирина Медведева – кандидат филологических наук, школьными знаниями по введению в литературоведение обладала. Во всех её текстах проколы, подобные приведенному, отсутствуют. Идея, как известно, – это основной смысл (мысль) произведения, который рождается в результате развития действия – сюжета. То есть речь может идти только о тематической, проблемной, но никак не об идейной перестройке сюжета. Автор данного литературоведческого «открытия», несомненно, Александр Солженицын, который, к тому же, поставил на него свою фирменную «печать» – «зазвон идейных фраз».

Итак, мы смело можем назвать Александра Солженицына как минимум соавтором «Стремени». Понимаем, что кто-то скажет в ответ – Солженицыну удалось зомбировать Медведеву не только на уровне идей, но и лексики, стиля – в результате родился такой «Телёнок». В это невероятное предположение, как и в другие альтернативные версии, поверим в одном случае: если будут предъявлены рукописи «Телёнка». Собственно, это требовали от Михаила Шолохова, автора гениального «Тихого Дона», все шолохофобы, включая Солженицына. Когда же эти рукописи в разное время были найдены, более того, опубликованы, то человек, призывавший жить не по лжи, не только умолчал об этом (как, впрочем, и обо всех многочисленных публикациях, где опровергалась его версия соавторства), но даже не сделал примечания при переиздании «Телёнка».

Александр Солженицын, всю жизнь по-сальеревски ненавидевший Шолохова, целенаправленно делал всё возможное для сокрушения, полного изничтожения русского гения. О разных выпадах нобелиата против Михаила Александровича в «Телёнке» и других текстах мы скажем далее. Сейчас же, подводя итог, подчеркнём: «Стремя “Тихого Дона”» – это главный удар по Шолохову Солженицына, писателя третьего, максимум второго ряда, в бессильной злобе осознающего свое лилипутство на фоне гения и великого романа.

После чтения «Стремени» не только хочется принять душ, но и всегда вспоминаются булгаковские характеристики доктора Преображенского и его помощника. Этими характеристиками, применимыми на все сто к Александру Солженицыну и Ирине Медведевой, мы завершим данную главу: «Лицо у него (доктора Преображенского, которым давно восхищается либеральная интеллигенция. – Ю.П.) при этом стало как у вдохновенного разбойника»; «тут Филипп Филиппович отвалился окончательно, как сытый вампир»; «затем оба разволновались как убийцы, которые спешат». Так бумерангом – с помощью Булгакова – вернулась к Солженицыну оценка, данная Шолохову в письме своему соавтору Ирине Медведевой [с. 4, 263].

ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ:

1. Васильев В. Михаил Шолохов. В сознании А. Солженицына и его единомышленников. – М.: Родина, 2020 – 664 с.

2. Буртин Ю. Исповедь шестидесятника. – М.: Прогресс – Традиция, 2003. – 648 с.

3. Бушин В.С. Я посетил сей мир. Из дневников фронтовика. – М.: Алгоритм, 2012. – 320 с.

4. Из переписки И.Н. Медведевой-Томашевской и А.И. Солженицына (1967-1973) // Солженицынские тетради: материалы и исследования: [альманах]. Вып. 3 / Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына. – М: Русский путь, 2014. – с. 260-270.

5. «Классика и мы» — дискуссия на века. сборник. – М.: Алгоритм, 2016. – 384 с.

6. Корягин С. Тихий Дон. Черные пятна: как уродовали историю казачества. – М: Эксмо, 2006. – 502 с.

7. Литвинов В. Шолохов Михаил Александрович // Русские писатели 20 века: биографический словарь. – М.: Большая Российская энциклопедия; Рандеву. – А.М., 2000. – с. 799-782.

8. Медведева И.Н. «Горе от ума» А. С. Грибоедова; Макогоненко Г.П. «Евгений Онегин» А.С. Пушкина – М.: Художественная литература, 1971. – с. 7-100.

9. D* [Медведева-Томашевская И.Н.]. Стремя «Тихого Дона» (Загадки романа) [Электронный источник] // «Вторая литература» : Электронный архив зарубежья имени Андрея Синявского. – URL: https://vtoraya-literatura.com/pdf/medvedeva-tomashevskaya_stremya_tikhogo_dona_1974_text.pdf.

10. Петелин В. Жизнь Шолохова. Трагедия русского гения. – М.: Центрополиграф, 2002. – 895 с.

11. Петелин В. Михаил Александрович Шолохов. – М.: Алгоритм, 2011. – 960 с.

12. Прийма К. С веком наравне. – Ростов-на-Дону, 1985. – 236 с.

13. Прийма К. «Тихий Дон» сражается [Электронный источник]. – URL: http://litena.ru/books/item/f00/s00/z0000027/.

14. Прилепин З. Шолохов. Незаконный. – М.: Молодая гвардия, 2023. – 1087 [1] c.

15. Сарнов Б.М. Сталин и писатели [Электронный источник] // Сталин и Шолохов. Сюжет четвёртый. «Зачем насаждать антисемитизм?». — URL: http://sholohov.lit-info.ru/sholohov/biografiya/sarnov-stalin-i-pisateli/sholohov-zachem-nasazhdat-antisemitizm.htm.

16. Семанов С. В мире «Тихого Дона». – М.: Современник, 1987. – 253 с.

17. Солженицын А. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. – СПб: Азбука-Аттикус, 2022. 832 с. + вкл. (56 с.).

18. Солженицын А. Невырванная тайна // Васильев В. Михаил Шолохов. В сознании А. Солженицына и его единомышленников. – М.: Родина, 2020. – с. 212-219.

19. Солженицнские тетради: материалы и исследования: [альманах]. Вып. 3 / Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына. – М: Русский путь, 2014. – с. 304.

20. Томашевская З. Как и зачем писалось «Стремя» [Электронный источник]. – URL: https://www.philol.msu.ru/~lex/td/?pid=012211.

21. Явлинский Г. Дисципилна свободы // Буртин Ю. Исповедь шестидесятника. – М.: Прогресс – Традиция, 2003. – 8-10 с.

Источник: журнал «Родная Кубань»

Подробнее:
https://ruskline.ru/analitika/2023/09/10/mihail_sholohov_i_ego_tihii_don_kak_proyavitel_suwnosti_tvorcheskoi_lichnosti

 

Третью неделю в городе стояла гнетущая липкая жара. Солнце палило без пощады, стены домов и асфальт раскалились так, что не спасали ни вентиляторы, ни даже сплит-системы. Вода и мороженое расходовались без счета, арбузы и дыни исчезали в магазинах уже к обеду. В городских автобусах мощности кондиционеров не хватало, пассажиры стояли мокрые и раздражённые. Рабочий день сократили, но сиеста мало кого радовала.

Ночью было тяжелее всего – не спалось от духоты и комаров. Все ждали только одного – ливня, пусть даже с грозой и градом – всё равно!..

Дождь брызнул под утро, без особого энтузиазма. Ни грозы, ни града, просто постучал по крышам и исчез. А днём продолжились прежние страдания.

И тогда я плюнул, взял в аренду мопед и понёсся по дороге в сторону гор, наслаждаясь прохладой встречного потока.

Горную гряду я заметил однажды из окна междугородного автобуса, она красовалась вдалеке в туманной розовой дымке. Почему-то показалось, что добраться до неё – пара пустяков, но я ошибся: бетонные плиты, проложенные неизвестными дорожниками параллельно основной трассе, на которую моему маломощному транспорту заезжать было нельзя, закончились быстро, а по просёлочным дорогам, с заброшенным асфальтом и вовсе без него, пришлось, глотая пыль, уже не мчаться, а ехать с опаской, притормаживая перед незнакомыми поворотами.

В горах, и правда, было не так жарко. Я, поддав газу, забрался на лесную вершину, огляделся, нашёл широкую тропинку, подходящую для двухколёсного временного друга, и сумел спуститься на дно ущелья, где журчала бирюзовая река и шумел водопад, срываясь с отполированного базальта в пенистую заводь горной реки.

Вот где было спасение! Мопед, прислонённый к толстому мохнатому стволу, помаленьку остывал, а я, скинув одежду, почти побежал к водопаду, но чуть не поскользнувшись на крупных камнях, лежащих в воде врассыпную, умерил пыл и, осторожно ступая, достиг цели! Хрустальный душ, окативший меня, вернул тело в прежнее состояние спокойствия и внутренней нормальной температуры.

Я вернулся к колёсному ослику, достал из небольшого рюкзака полотенце, подстилку, припасённую заранее, развернул, бросил её на сухую траву возле дерева и сел на мягкую землю.

Тишина в душе. Смартфон заглох, связь прервалась. Лишь одна линия не исчезнет ни днём, ни ночью: связь с Богом. Теперь можно, наконец, подумать о вечном…

Природа заброшена нами как ценность. Мы привыкли относиться к ней потребительски, как к материи, а не к матери, забывая, что поэзия рождается здесь…

«Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины:

Орел, с отдаленной поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне.

Отселе я вижу потоков рожденье

И первое грозных обвалов движенье.

 

Здесь тучи смиренно идут подо мной;

Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;

Под ними утесов нагие громады;

Там ниже мох тощий, кустарник сухой;

А там уже рощи, зеленые сени,

Где птицы щебечут, где скачут олени…»

 

Пушкин увидел землю с высоты птичьего полёта, лермонтовский герой «летал меж небом и землёй», а мы воспринимаем её как набор цветных фотографий…

А ведь есть ещё и соприкосновение с миром, который был до нас и останется после нас, как эти серые камни, лазурные брызги, пение птиц – и зелёный шатёр, укрывающий путника.

…Пора домой, в искусственный бетонный лес. Но я вернусь, обязательно вернусь!

Я подобрал из прибрежного разноцветья чистый белый камешек и легонько, по дуге, бросил его в круговорот водных пузырей, сверкающих всеми цветами радуги.

— На счастье!..

В позапрошлом веке Достоевский сделал открытие: оказывается, в нас всех живёт подпольный человек. Не тот внешний, благообразный, напускной, где царствует мораль и всё такое, а незаметный, притаившийся в душе человечек, свербящий мозг и «подбрасывающий», как говорил Горбачёв, в него всякие нехорошие мысли.

Вот, например, вы смотрите на летящий самолёт, любуетесь им, следите за его полётом… и вдруг в вас мелькнёт странная, лихая мысль: «А если его сейчас сбить? Будет интересненько!»

И ведь ничего удивительного здесь нет, это охотничий инстинкт, азарт! Вот и Евгений Пригожин признался, что отдал приказ сбивать самолёты, но его люди в камуфляжах переборщили: «Любят они это дело». Отчего же не поохотиться, раз приказали, разрешили, так сказать. Это потом сгоревшие лётчики во сне стращать будут…

Ещё один пример. Как говорит Росстат, мы, в большинстве своём, поддерживаем президента. И если спросят, особенно «люди в сером», то, будьте спокойны, подсчёты статистиков подтвердятся! Только потом, вернувшись с улицы домой, маленький, «фантастический», — как писал Достоевский, — человек тут же начнёт фантазировать и оставлять в Яндекс-дзене о первом лице ТАКИЕ комментарии!… Это подпольный человек строчит, — тот, который искренний.

Наш народ не дурак, он сразу понял, что это не мятеж, а обычная разборка «хозяйствующих субъектов» в духе девяностых и, устроившись поудобнее у мониторов, стал наблюдать захватывающее зрелище.

А дивиться было чему: под напором трижды героя Пригожина всего лишь однократный герой Шойгу с верным оруженосцем Герасимовым исчез, дематериализовался, превратился в фотон (или фантом), а вместе с ним – сотни преданных (хорошее слово!) генералов и чиновников.

Нет, кое-кто не исчез, а тоже комментировал, как ростовский губернатор: «У нас всё под контролем!» — это после того как миллионный город без единого выстрела был сдан!

«Под контролем» губернских и армейских чинуш мятежники за сутки промаршировали почти до Москвы!

Было сообщение, что президентский самолёт вылетел во вторую столицу, но, как сказал пресс-секретарь Песков, Путин всё время находился в Первопрестольной. А Пескову мы верим! Все же знают, что он – правдивейший и благороднейший человек!..

Но и с противоположной стороны творились чудеса: внешне такой крутой и почти взявший Кремль Пригожин вдруг развернул колонны на 180 (на 180, а не 360!) градусов и засобирался в Белую Русь.

Лукашенко, узнав от первого лица, что защищать столицу некому и нечем, «взял на пушку» «мятежника» и пригрозил, что его «раздавят, как клопа!» И внутренний человек Пригожина… банально струсил.

Что мы имеем теперь?

Внешние слова: «Победа! Победа! Верные войска остановили Гражданскую войну! Ура!» Фанфары, награждения, благодарности.

Внутренние слова… домысливайте сами.

На днях прочёл на одном из сайтов о нападении в Египте акулы на молодого российского туриста. Потом оказалось, что парень не турист, а релокант, — уклонист, по-нашему. Причём, погиб он на глазах отца. Вот так вот. Жалко. Спас отец сыночка…
Знавал одного такого, сбежавшего от мобилизации в Грузию. Кстати, почему их спокойно отпускают? При Сталине или Брежневе вмиг закрыли бы все границы. Но, как говорится, «это не наш метод»…
Нет, никого из них не осуждаю, но принять не могу. Помнится, в 1992 году коллега по институту заявила, что покидает страну, уже оформила документы на выезд. И меня пыталась агитировать, на что ей было сказано, что больную мать не бросают. Она вспыхнула: «Вот будут у вас дети, сразу поймёте, что надо брать их в охапку и бежать от этого ужаса куда глаза глядят!» — «Как можно бросить ближних, — ведь всех с собой не утащишь, — а могилы родных?..» «Беженка» только фыркнула в ответ.
Ничего она не поняла, не почувствовала. Сердце в груди не екнуло, не заныло, не затосковало. Пока…
Как жить без веры, без истории, без природы нашей, без сердечных привязанностей?.. Жить и умирать хочется «ближе к милому пределу». Лучше Пушкина не скажешь:

«Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века
По Воле Бога самого
Самостоянье человека,
Залог величия его…»

А у моего бывшего знакомого,» нового грузина», девушка была, писаная красавица. Она — то ли от горя, то ли от радости — выскочила здесь замуж. И счастлива!
Случай этот, конечно, не сравнить с акульей пастью, это не трагедия. Хотя…

Николай Зиновьев родился в 1960 году в станице Кореновской Краснодарского края. Учился в ПТУ, станкостроительном техникуме, в университете. Работал грузчиком, бетонщиком, сварщиком. В 1987 году вышла его первая книга стихов. На сегодняшний день у Зиновьева опубликовано  несколько  книг. В 2022 году ему была присуждена Патриаршая премия России. Живет в городе Кореновске.

Память для поэта – чуть ли не последняя отрада, он помнит спокойное дыхание могучей Родины, слышит прозрачную мелодию детства, но и ее заглушает пронзительно щемящая нота:

Мы спали на русской печи,

Счастливые русские дети.

В печи мать пекла калачи,

Вкусней не встречал я на свете.

 

Ты, память, давай, не молчи!

Как вены, вскрывай свои дали

Про то, как на этой печи

Мы русские сказки читали.

 

Где нынче та русская печь?..

А там, где и русская речь.

Поэтический образ несёт в себе ещё и мистическое восприятие времени, в котором «…один день как тысяча лет, и тысяча лет как один день» (1):

Я сегодня дежурный по классу,

Я полил все цветы на окне,

Стёр с доски непотребную фразу,

Я сегодня на белом коне, —

Я и весел, и горд, и послушен…

Но теперь, через тысячу лет,

Ощущенья того, что я нужен

Не себе одному, больше нет.

(Из детства)

Тот же образ – в стихотворении «Сентиментальное»:

Моя родимая сторонка,

Где я впервые встретил зло,

С тех пор, когда я был ребенком,

Тысячелетье утекло.

 

Ностальгия (от греч. nostos — возвращение и älgos — боль) (11) – явление широко распространенное в современной России. «Россияне затосковали по Советскому Союзу: число сожалеющих о распаде СССР достигло максимума за последнее десятилетие. Таковы данные опроса «Левада-центра». Сейчас ностальгию по советскому государству испытывают две трети россиян, в течение 10 лет этот показатель не поднимался выше 61%. Основные причины, по которым россиянам не хватает Советского Союза, — это разрушение единой экономической системы и потеря чувства принадлежности к великой державе» (7).

    Кинорежиссер Карен Шахназаров добавляет конкретики, когда говорит о преимуществах советского строя: «Уровень образования. На мой взгляд, в СССР он был очень высоким. Гораздо выше, чем сейчас. Включая и уровень образования обычных людей. Но главное, что я не могу забыть, в Советском Союзе была какая-то внутренняя энергия. Мечта. Цель. У СССР была цель. Которая, к сожалению, сейчас в нашей жизни не просматривается… …СССР — несомненная вершина российской цивилизации, потому что в СССР единственный раз за последние 500 — 600 лет незападная страна сумела — в технологиях — превзойти западные» (8).

Для большинства из нас гибель СССР стала катастрофой. Это был не только огромный тектонический разлом наций и территорий, а слом прежде всего метафизический, смысловой, перекалечивший всех без исключения, — даже тех, кто презирает прошлое (их, видно, ударило особенно крепко). Наиболее известное стихотворение, посвященное этой теме, стало хрестоматийным:

«У карты бывшего Союза,    С обвальным грохотом в груди    Стою. Не плачу, не молюсь я,    А просто нету сил уйти.     Я глажу горы, глажу реки,    Касаюсь пальцами морей.    Как будто закрываю веки    Несчастной Родине моей… »                                        (Николай Зиновьев)    Не стоит укорять автора за сентиментальность, ностальгию и поэтизацию империи, которая, конечно же, была далеко не идеальной. Ведь память сердца неизбывна. Глеб Горбовский, поэт той эпохи, дал в свое время отповедь всем тем, кто склонен видеть в прошлом только атеизм и ничего более:    «И пусть – дракон ее язви –    Жизнь пропиталась липкой ложью…    Ведь ностальгия по любви –    Не ностальгия по безбожью» (10).     На самом деле это поколение – не потерянное, наоборот, его уникальный жизненный опыт (Максим Амелин, например, с удивлением пишет: «Мне тридцать лет, а кажется, что триста…») позволил соединить несоединимое:  в нашей памяти соседствуют и пионерские песни и «Отче наш»:    «Нет! Сквозь елей церковных песнопений    Я вижу – от молитвы горяча,    Безбожница в четвертом поколенье    Слезами оплывает, как свеча.     Сжигает душу-живу, чтоб отныне    На этом смутном страшном вираже    И крестные, и красные святыни    Единокровно ужились в душе»                                                 (Диана Кан)

Владимир Скиф – лишь один из многих поэтов, ностальгирующих о «прошлой жизни»:

Иней в ночь насыпал проседи,

Равнодушный космос мглист.

Позлащённый в горне осени,

Мне из тьмы сияет лист.

Он один такой, оставшийся

От сердечной и простой

В прошлом веке затерявшейся,

Невозвратной жизни той.

 

Речь идет о так называемом «застое» (1965 – 1982 годов), презираемом нашими либералами и мифологизированном ими до чудовищной степени.

Поэт Николай Зиновьев вспоминает:

Мне всего двенадцать лет.

Горя я еще не видел.

Дымом первых сигарет

Пропитался новый свитер.

 

На экране Фантомас

С комиссаром бьется лихо.

Там стреляют, а у нас – тихо.

Не до этого, мы строим

Тыщи фабрик и дворцов.

 

Назовет потом «застоем»

Это кучка подлецов.

На уроках я скучаю

И гляжу воронам вслед.

Мне всего двенадцать лет

Счастья я не замечаю.

(«1972 год»)

И он в своих ощущениях не одинок. Вот еще одно свидетельство из прошлого: «Земля, ее недра при Советской власти на самом деле принадлежали народу. Плата за газ, отопление, свет, воду не отягощали бюджета семьи, (как и квартплата). Граждане Туркмении, например, и сейчас чувствуют, что нефть у них действительно достояние народа. У нас квитанции ЖКХ вызывают сердцебиение, нервные расстройства. Моя семья за отопление и горячую воду ежемесячно платит столько, сколько стоит недорогое золотое кольцо (и это при теперешней цене на золото), т.е.  наш народ золотом платит за нефть, которая по конституции принадлежит народу. А цены на холодную воду, газ, свет — фантастические! Кстати, и в лес мы, говоря словами Высоцкого, «ходили безбоязненно». Теперь даже не верится, какими сказочно низкими были цены на транспорт. Смешные деньги мы платили за билеты на самолет, а не только на поезд. А сколько копеек, именно копеек, стоили билеты в метро, на трамвай, автобус, троллейбус?

При Советской власти люди ездили к родным, на юбилеи, свадьбы, похороны близких, Есть ли теперь такая возможность у большинства? Нас практически лишили возможности общаться. Раньше в праздники люди засыпали друзей и родных поздравительными открытками. Теперь пенсионеру, чтобы поздравить даже одного друга, надо заплатить 40-50 руб. за приличную открытку.

Трещат, что зарплаты у нас были маленькие. А вы прибавьте к ним деньги за бесплатное образование, лечение, дешевый транспорт, доступные цены на книги, прессу, театр, кино, музеи, спорт, низкую стоимость услуг ЖКХ? Не такой уж маленькой была бы у нас зарплата.

Мы гордились своей страной. А это дорогого стоит. Мы гордились челюскинцами, ворошиловскими стрелками, сталинскими соколами: В.Чкаловым, Г.Байдуковым, А.Беляковым, М.Расковой, П.Осипенко, В.Гризодубовой…  Гордились стахановцами, лучшим в мире метро, Днепрогэсом, Комсомольском – на — Амуре, нашими театрами, балетом, фильмами, которые признал шедеврами уже тогда весь мир («Броненосец Потемкин», «Пышка»), гордились Великой Победой, Верховным главнокомандующим генералиссимусом И.В.Сталиным, при появлении которого Черчилль и Рузвельт испытывали желание встать. Мы гордились нашими успехами в науке, космосе, спорте. Наши хоккеисты и мастера фигурного катания пользовались такой всенародной любовью, что даже медсестры в госпитале не решались выключить телевизор до окончания матча или соревнования на первенство мира: во-первых, это явно сказалось бы на самочувствии больных, а во-вторых, они сами, будучи горячими патриотами, не могли оторваться от экрана.

Скажите, положа руку на сердце, можем ли мы сегодня гордиться страной? Страной, где планомерно проводится геноцид народа, где не удается остановить его вымирание, где миллионы бомжей и беспризорников, безработица, где сотни тысяч матерей мечтают о «железном занавесе», оберегающем их детей от наркотиков, насилия педофилов, преступности. Нельзя гордиться страной, где тотальная коррупция, где не может быть равных возможностей для всех граждан, если нет бесплатного образования. Нельзя гордиться страной, где постоянно гремят взрывы, почти ежедневные теракты, пожары, в которых заживо сгорают старики.

Хозяином земли, ее недр, шахт, заводов, фабрик, пароходов должен быть только народ. Никаких «работодателей», хозяев предприятий. Ценности социализма вошли в плоть и кровь советского человека. Все ли было  так хорошо, почему распался Советский Союз — это совсем отдельная тема. Но могу твердо заверить — будущее все равно за социализмом» (3).

Предстоятель Русской Церкви Святейший Патриарх Кирилл считает, что советский народ оставался религиозным, сохраняя христианские нравственные ценности: «Если говорить о коммунистической идее, то, по крайней мере, в нашем российском изложении, в нашей национальной интерпретации эта идея заимствовала христианскую этику», — заявил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в авторской программе на «Первом канале» «Слово пастыря». — «Вообще возникло странное явление. Бога ликвидировали, марксистская философия Бога отрицала, а этику христианскую заимствовала, и получилось так, что у нас общество формально атеистическое жило, тем не менее, по принципам христианской этики. Общество, конечно, так в полной мере не жило, а вот господствующие этические взгляды укладывались, может быть, не в полной мере, но, тем не менее, укладывались в схему христианских нравственных ценностей. И поэтому все то доброе, что происходило в советское время, в том числе и героизм людей, подвиг, в том числе и межнациональный мир, который имел место, и многое другое, было обусловлено не атеистической идеологией, а рудиментарной религиозностью, которая жила в нашем народе и поддерживалась этической системой, которая была принята в стране» (4).

Известный русский историк Игорь Фроянов  прокомментировал слова Предстоятеля Русской Церкви о религиозности советского народа: «Святейший Патриарх Кирилл уловил некие подспудные моральные течения в человеческой жизни вообще и, в частности русского народа. Связь коммунизма с христианской этикой, Христианством, в принципе подмечена давно. Давно существовало представление о схожести социализма с Христианством. Существует даже такое понятие, как «христианский социализм». Думаю, что Патриарх правильно указал некоторые общие тенденции меду христианской и коммунистической идеей, между христианской и коммунистической моралью. Ведь христианская идея, в сущности, коммунистическая идея, если, конечно, отбросить ее атеистическую компоненту. Все остальное в коммунистическом учении тесно соприкасается с Христианством» (12).

Писатель Валентин Распутин говорил: «Советское имеет две характеристики — идеологическую и историческую. Была петровская эпоха, была николаевская, и люди, жившие в них, естественно, были представителями этих эпох. Никому из них и в голову не могло прийти отказываться от своей эпохи. Точно так же и мы, жившие и творившие в советское время, считались писателями советского периода. Но идеологически русский писатель, как правило, стоял на позиции возвращения национальной и исторической России, если уж он совсем не был зашорен партийно. Литература в советское время, думаю, без всякого преувеличения могла считаться лучшей в мире. Но она потому и была лучшей, что для преодоления идеологического теснения ей приходилось предъявлять всю художественную мощь вместе с духоподъемной силой возрождающегося национального бытия» (9).

Исчерпывающий вывод делает философ Александр Молотков: «Может быть оправдан антикоммунизм как несогласие с марксистской идеологией, но не может быть оправдан антисоветизм — как непризнание общенародного советского выбора, ставшего новым историческим воплощением русской цивилизации, олицетворением Родины и Отчизны. Здесь любой антисоветизм оказывается предательством — политический и либеральный, зарубежный и почвенный, националистический и православный. Ибо предается сама национальная история в ее Реальности, отрицается Промысел Божий ее определяющий.

Парадоксально: бывший отсталый Китай, мудро сохранивший во «времена перемен» свое «советское» прошлое, уверенно выходит в мировые лидеры; а еще недавно могучая Россия, упорно отрекаясь от него, — умирает и вырождается. Что может быть нагляднее?!» (5).

Для Николая Зиновьева ностальгия – сквозная тема (есть даже стихотворение с таким названием!), постоянный мотив. Поэт называет себя «гражданином несуществующей страны», в которой «жизнь была на жизнь похожа», где «жизнь текла, а не казалась», но парадоксальным образом, силой поэтического слова, он отправляет нас в будущее, в котором всё возродится:

Всем счастья и здоровья!

В степи встает рассвет.

Гоню пасти коров я,

И мне двенадцать лет.

 

Летает в небе птица,

Течет в реке вода.

Всё это повторится.

…Не спрашивай, когда.

(«Мистика»)

Убеждённость поэта в том, что ностальгия поможет сохранить память о прошлом и подготовит Россию к неизбежным социалистическим преобразованиям – не просто хороший знак, это поэтическое пророчество. А такие пророчества обычно сбываются…

 

 

Библиографический список:

 

1. Библия. Синодальный перевод.2-е послание Петра 3:8. — URL: https://bible.by/syn/47/3/ (дата обращения: 21. 01.2023).
2. Зиновьев, Н. А. Я – русский. Стихи / Н. А. Зиновьев. – Майкоп: Адыгея, 2008. – 320 с.

3. Знаменская, Г. Ю. Постскриптум к статье Ю.Мухина «Что есть «хорошо жить»? / Г. Ю. Знаменская // Движение за возрождение отечественной науки. – URL:  http://www.za-nauku.ru/index.php?option=com_content&task= view&id=3305&Itemid=36. (дата обращения: 21. 01.2023).
4. Кирилл, Патриарх. Коммунистическая идея в России заимствовала христианскую этику / Кирилл (Святейший Патриарх Московский и всея Руси)  // Русская народная линия: информационно-аналитическая служба. Православие  Самодержавие  Народность. – URL: http://www.ruskline.ru/news_rl/2011/02/17/svyatejshij_patriarh_kirill_kommunisticheskaya_ ideya_v_rossii_ zaimstvovala_hristianskuyu_etiku/ (дата обращения: 21. 01.2023).

5. Молотков, А. Исчерпание антисоветизма / А. Молотков // Завтра. – 2010. – 3 февраля. — № 5. – URL: http://zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/10/846/62.html (дата обращения: 21. 01.2023).
6. Наше время. Антология современной поэзии России: Стихотворения, биографические статьи, библиография / Сост. Б.И. Лукин. (Серия: «Наше время»). — М.: Литературный институт им. А.М. Горького; Вертикаль.XXI век; Литературный фонд «Дорога жизни», 2009. – 416 с.

7. Ностальгия по СССР достигла максимума. / Коммерсант. — URL: https://www.kommersant.ru/doc/3835547 (дата обращения: 21. 01.2023).
8. Почему мы до сих пор вспоминаем СССР с ностальгией. Интервью с кинорежиссером Кареном Шахназаровым. — URL: https://rg.ru/2022/12/28/vozvrashchenie-v-nastoiashchee.html (дата обращения: 21. 01.2023).
9. Распутин, В. Г. Прощания с Россией не будет / В. Г. Распутин; публикацию подготовил М. Ходанов (протоиерей) // Шестое чувство. – 2008. — № 2. – URL: http://6chuvstvo.pereprava.org/0208_rasputin.htm (дата обращения: 21. 01.2023).
10. Русская поэзия. XX век: антология / под ред. В. Кострова, Г. Красникова. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999. — 926 с.

11. Философский эциклопедический словарь. – URL:http://philosophy.niv.ru/doc/dictionary/philosophy/fc/slovar-205-2.htm#zag-1846 (дата обращения: 21. 01.2023).
12. Фроянов, И. Патриарх Кирилл старается поставить на правильный путь ретивых священнослужителей // Русская народная линия: информационно-аналитическая служба. Православие  Самодержавие  Народность. – URL: http://www.ruskline.ru/news_rl/2011/02/17/ igor_froyanov_patriarh_kirill_staraetsya_ postavit_na_pravilnyj_put_retivyh_svyawennosluzhitelej/ (дата обращения: 21. 01.2023).

 

***
Не то, что в жизни счастьем слыло,
Что в жизни вешней прорвалось,
Не то для сердца счастьем было,
Душе ночной отозвалось.

Тугою нитью нежной боли
Прочней завяжет свой удел
Тот, кто взыскуя дальней воли,
Почует времени предел.

Так на ветру, в заглохшем поле,
Ещё не сломленный, высок,
Совсем один в чужой неволе
Ржаной тоскует колосок.

Далее:

https://rospisatel.ru/karachev-70.html

 

4 декабря — Введение во Храм Пресвятой Богородицы.

Праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы — то, как легко и радостно взошла трехлетняя Отроковица по ступеням Иерусалимского Храма во Святое Святых — являет для нас не только образ всей жизни Пречистой Девы. Это не только образ Ее приобщения крестному пути Ее Божественного Сына и восхождения в то Святое Святых, которое есть Ее Пресвятое Успение и торжество Второго Пришествия Господня. Это также образ восхождения всей Церкви, каждого из нас к своему Богу, как сказано: «Приведутся девы вслед Ея, искренние Ея приведутся» (Пс. 44, 15). И потому этот праздник — Введение во Храм — праздник великой надежды.

Надежда — христианская добродетель, в которой все мы сегодня особенно нуждаемся. Мы знаем, что в течение истории Церкви были моменты отчаяния, будь то из-за внешней враждебности к ней со стороны мира, будь то вследствие внутренних кризисов. В эти моменты Церковь должна прибегать к духовным источникам и обновлять свои силы. Очень важно для нас во времена испытаний видение всего пути Церкви, обращение к уже пройденным ею этапам. Столь полезным оказывается не оглядываться назад, но знакомиться с историей, знание которой дает мудрость. Сама история — источник надежды. Ибо беспощадно обнажая глубины поражения в прошлом, она учит заранее доверию Господину истории, Который дал пример приснопамятного поражения, положив его в основание существования Церкви и нашего воскресения. Этим событием измеряются все, и каждое отдельное событие в Церкви.

Наша надежда не может быть обманута

Всегда необходима трезвая оценка того, что здесь и сейчас, по сравнению с тем, что происходит в целом в мире — на других континентах и в других культурах и эпохах. Но сколько бы мы ни повторяли старую мрачную шутку по поводу конца света в отдельно взятой стране, сколько бы ни удалялись от российских потрясений минувшего века в 1917-м и 1993 году, чтобы увидеть их на расстоянии, все очевиднее будет становиться, что нынешнее противостояние Америки и Запада России имеют значение, которое можно без всякого преувеличения сравнить с катастрофами тех лет. Это противостояние — их продолжение, только на новой, более разрушительной глубине. Оно глобально, но не только из-за того особого места, которое занимает православная Россия в судьбах мира, а из-за того страшного, почти всемирного одобрения беззакония (так же было и в 1917-м, и в 1993 году), о котором апостол Павел в Послании к Римлянам говорит как о последнем пределе испытания долготерпения Божия. «Нашествие языков» на Россию через Украину есть прямое следствие того, что произошло тогда.

О нашей надежде

Отчего стряслась катастрофа 1917 года и 90-х годов? Оттого что вначале разрушено было Святое Святых, а потом, естественно, не осталось ничего святого. Нравственное разложение общества привело тогда к крушению России и подчинению народа безбожной власти. Кровавые события октября 1917-го и октября 1993 года и беды нашего народа, последовавшие за этим, — еще одно страшное, как Чернобыль, может быть, последнее предупреждение: если не покаетесь, все так же погибнете.

Многие говорят, что с началом специальной военной операции на Украине появилась надежда на исцеление нашего общества от метастазов 1917 года и 90-х годов и очищение от всесильной «пятой колонны», не оставляющей «радужной» для нее мечты о гей-параде на Красной площади в сопровождении танков НАТО в день победы постхристианского Запада и Америки над Россией и православием. Но сегодняшний праздник надежды напоминает нам, что самая прекрасная надежда может быть иллюзорной. Где нам взять неложную надежду, которая питается истинной жизнью? Пресвятая Богородица открывает нам, что это дается прежде всего в заповедях Божиих и в Божием храме. Мы радуемся, что вокруг недавно подписанного президентом Указа о сохранении в нашей стране традиционных ценностей собираются патриотические силы, однако для нас, христиан, должно быть ясно, что никто и ничто не спасет мир от ужасов, грядущих на вселенную, если не будет покаяния. «Ибо приблизилось Царство Небесное». И «человек беззакония» на пороге.

Всегда существует опасность превратить учение Церкви в идеологию, в особенности там, где это касается общественно-политических явлений — то есть в теорию и практику, определяемую чисто человеческими взглядами. Пока не будет покаяния, которое означает изменение ума, иное видение жизни, духовное видение, видение главного, самой сути, — ничего по-настоящему не изменится. Мы призваны увидеть подлинный смысл происходящего. Это означает, что наша жизнь должна быть не просто утверждением принципов добра и правды, а выражением любви Церкви Бога, явившегося плотию. Церкви, воплощающейся в каждодневных испытаниях, чтобы освещать их светом евангельским изнутри. Для того мы и приходим в Храм, чтобы открылся нам этот свет, это Святое Святых, жизнь вечная, без которой все на свете — только распад, иногда медленный, иногда очень быстрый.

Но мы должны на самом деле войти в Храм для восхождения во Святое Святых. Прорваться, пробиться к Храму любой ценой, ценой жизни и смерти своей, не веря от радости, что это возможно, что это нам дано, что это действительно существует и что это — единственное, что существует, чтобы жизнь не погасла ни в нас, ни в мире. Не для сладостных, вдохновенных переживаний этот свет так незаслуженно вдруг блистает нам, а для того, чтобы мы прежде всего увидели всё в истинном свете, так, как на самом деле есть — этот ужас, который совершается в мире, и начинает уже проникать в Церковь.

В девяностых годах прошлого века у нас начали открываться новые храмы, в то время как в Америке и на Западе, где не было большевистской революции, христианские храмы все чаще стали отдавать под ночные клубы и рестораны, потому что воскресный день из дня благодарения и молитвы становился для большинства днем отдыха и развлечений. Но свобода Церкви в нашей стране в девяностые годы была только на поверхности жизни, а на глубине начинала разгораться, как в Америке и на Западе, — небывалая еще война против Церкви, против Бога и против человека. Грех объявлялся как утверждение личности человеческой, а не как попрание ее. Сегодня все видят, что эта духовная война вырвалась наружу, соединяясь с войной на земле, и сметает все. Мы должны увидеть, что наши храмы, никогда не закрывавшиеся или только что отреставрированные, держатся только чудом. Что не такие они были, и не столько их было накануне той великой беды, когда рассыпал все Господь, потому что не было востребовано чудо, сокрытое в храмах, миллионами рассеянно входящих в них.

Но пока не отнято у нас это за наши грехи, будем приходить сюда, и не только в воскресные дни, праздники и кануны их — как грозно предупреждает древняя заповедь, подобная заповедям «не убивай», «не воруй», «не блуди». «Тайна беззакония» раскрывается в поругании «тайны благочестия» — в отвержении Божиих заповедей человечеством и разорении храма. Это последняя черта — дальше гибель, распад на глазах. Как апостолы, услышав весть Воскресения, со всех ног бежали ко Гробу Господню, так душа нормального человека устремляется ко святому храму Его.

Будем в этом мире отчаяния исполняться надеждой, которая превосходит возможности естества и питается благодатью, неотделимой от добродетелей веры и любви. Где нет веры и любви, где неверие и ненависть, там не может быть надежды. Церковь же совершает свое восхождение от силы в силу, от славы к славе по стопам Божией Матери в немощи и бесславии, многими скорбями, которыми прежде всего и необманнее всего подается надежда, ибо источник ее — Сам Бог.

Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма свт. Николая в Пыжах, член Союза писателей России

(https://ruskline.ru/news_rl/2022/12/03/o_nashei_nadezhde)

Вот так бывает — и знаком с человеком, и говорили о разном, и довелось слышать, как чудесно он поёт, и знаешь, что он пишет — и статьи, и прозу. Статьи читал — а прозу  не привелось. А потом человек этот подарил мне свою книгу. Так у меня и появилась книга Николая Устюжанина «Самое счастливое утро». Я и обрадовался, конечно. Но и боязно немножечко  сделалось — не доводилось ещё читать прозу авторов, с коими знаком лично.

Но чувство это моё оказалось ложным и появилось совсем другое — вот как когда в море заходишь, ощущая захватывающую дух нежность воды, не думаешь в эти мгновения о том, где ты — в Архипо-Осиповке или Дивноморске. Так и здесь — начал читать, и с первых же строк чтение захватило — и лишь когда откладывал книгу, вспоминал, кто автор.

И трилогию: повести «Моё советское детство», «Перестроечная юность», «Вечернее солнце», и армейские зарисовки, и рассказы я читал с огромным удовольствием. И, точно знаю, что с не меньшим удовольствием перечитаю ещё не раз. Очень много родного мне, тёплого, близкого, иной раз даже слово в слово созвучного. Вот взять хотя бы, как Николай Устюжанин описал звук мотора трудяги-ЛИАЗа. Он у него — «булькающий». Он и у меня, в «Жизни необъятной» назван «булькающим» (я этот звук, как и этот автобус своего детства, вспоминаю с нежным чувством). Иной раз возникало ощущение, что герой книги — я и есть, потому, что, повторюсь, очень много действительно родных, тёплых и близких воспоминаний оживают при прочтении. Да и ощущения очень часто совпадали. Когда я читал, например, о Валерии Дементьеве — автор описал все то, что я думал, но не смог сформулировать, когда открыл и читал книгу Юрия Селезнёва «Мысль чувствующая и живая». Вот эти строки: «… оказывается, литературная критика может не только знакомить с текстом и комментировать, она способна зажигать сердца и умы, поражать воображение, как и художественная литература». Или когда читал об учителях-фронтовиках, про их особенное благородство и восприятие их детьми. Это заняло у автора всего четыре предложения, но какие! Живые, насыщенные, наполненные величием русского человека!   «Теперь я понимаю, почему уроки истории, русского языка, литературы, музыки, географии и даже физкультуры так отчетливо отпечатались в моей памяти — нам преподавали не просто сельские учителя, а учителя-фронтовики. В них было какое-то особенное благородство, которое не впитывается с молоком матери, а входит в живую плоть только вместе с кровью и болью. Всё, о чем они говорили, воспринималось не просто на веру, а именно как откровение, подтверждённое не словами, а поступками; не только жизнью, но и смертью. Мы были детьми, но чувствовали, что нас учат не просто хорошо, а блестяще». Я эти предложения несколько раз перечитывал — и снова и снова видел нашего учителя по алгебре и геометрии, фронтовика Василия Кузьмича.

А иной раз доходило и вовсе до мистических совпадений. Вот взять финал Кубка СССР 1990 года, о котором написано в повести «Перестроечная юность». Ведь в трилогии описано несколько десятилетий, но финал Кубка — именно этот. И я его помню как вчера. Меня в наказание за какую-то шалость родители не взяли с собой к дяде Боре, весельчаку и балагуру, которого я обожал слушать. И  я, обиженный, остался дома и смотрел в одиночестве финал Кубка — киевское Динамо играло с московским Локомотивом. И болеть решил за Локомотив. В семье у нас все болели за Спартак — потому за киевлян я болеть ну никак не мог. А после матча, который Локомотив проиграл столь разгромно — 1:6, так и вовсе потом маялся, чувствуя себя самым разнесчастным и обманутым человеком на земле. И в силу возраста, других финалов Кубка СССР столь ярко я не запомнил — а этот финал, наверное, из-за своего тогдашнего прескверного настроения — запомнил очень хорошо.

Еще мне повести очень понравились своей масштабностью — путь лирического героя показан на фоне событий, ставших историей. Причем событий самых разных — и культурных, и спортивных, и политических, событий, о которых русский человек вспоминает и с гордостью, и с ужасом. И, мне кажется, потому, что изящно описана сама жизнь во всех её необъятных проявлениях, нет ничего наносного и придуманного, как говорил Виктор Иванович Лихоносов — не возникает ощущения раздвоенности (вот здесь герой, а где-то там — события в стране), и поэтому тоже страницы книги мною просто «проглатывались», при этом некоторые моменты я с удовольствием перечитывал по нескольку раз, и даже выбегал в другую комнату к супруге с восклицанием: «А вот ещё послушай!»

И читал ей вслух: «Для школьной стенгазеты пришлось сочинить и первое стихотворение, — сатирическое, за которое был получен и самый первый гонорар в виде сдачи от обиженного мной двоечника и хулигана Вершкова по прозвищу «Вершок». Только в зрелом возрасте я понял, что был несправедлив, и что получил по заслугам, а тогда был не на шутку обижен. Правда, сатирических стихов больше не писал». Взбучка от хулигана — житейский эпизод из детства. И вроде бы иронично написано — а прочитаешь и задержишься  — душе тепло делается.

Ещё  многое узнавал — например, о художнике Константине Васильеве я узнал из  книги Николая Устюжанина и, выбегая на перекур, брал в руки телефон и лез в интернет  читать о нём. Не знал я, к своему стыду, что и танковый виртуоз Дмитрий Лавриненко (наколотил 50 с лишним немецких танков только в сорок первом году, и которого, кстати, немцы так и не смогли одолеть в танковом бою, а погиб он осколка мины)  — жил у нас в крае, в Армавире. Хотя читал о нём — но знал только его военную, короткую, но очень славную биографию. После прочтения книги я еще вот о чем подумал. В последнее время, стараниями наших властей, даже недалекая наша история — точнее, конечно, не сама история, а её подача, рассчитанная на молодежь — превратилась в нечто бездушное, лишённое человека напрочь. И книги, и фильмы, и их герои и большинство передач — там есть всё, что угодно — и чрезмерный пафос, и соревнования по обличениям режимов и обливание грязью, и ложь, ложь — но вот живого человека за всем этим не стало совсем. А сопереживать, глядя на такие безжизненные продукты, невозможно. И это молодежь, как минимум, чувствует. Чувствует ложь, чувствует несоответствие речей и поступков нынешних высоких говорунов. Утопая в информационном потоке, не понимает, например, как  такой «варварский» народ, Россия, СССР, могли добиваться таких колоссальных побед и достижений. А  прочитав книгу «Самое счастливое утро», где сопереживая герою (тем более студентам журфака — для них герой близок), можно увидеть то живое, человеческое, что стараются скрыть. И тогда история нашего народа, возможно, явится молодому читателю близкой, родной. Поэтому мне кажется — автор сделал большое дело!

И если уж зашла речь о студентах, то нужно сказать, что у них есть возможность  прочитать книгу «Самое счастливое утро» и на страницах повести «Перестроечная юность» увидеть, каким в молодости был Юрий Михайлович Павлов. Лично мне было весьма интересно читать строки о главном редакторе «Родной Кубани». Думаю, что и студентам будет не менее любопытно. Тем более что повесть «Моё советское детство» опубликована в «Родной Кубани» («Родная Кубань» – 2019. — № 4; «Родная Кубань» – 2020. — № 1), а книгу целиком можно бесплатно скачать в интернете (https://literator35.ru/2021/09/issues/spetsvypusk-4-kniga-n-ustyuzhanina/).

Ну и конечно же, впечатления при прочтении нарастали и от нахлынувших тёплых воспоминаний собственного детства, ощущений того доброго времени, ощущений бесконечно дорогих, наверное, каждому человеку.

Слово в Неделю 22-ю по Пятидесятнице

Мы живем в мире, где все более ощущается присутствие диавола. И потому сегодняшнее Евангелие об исцелении гадаринского бесноватого представляет для нас особый интерес. Этот человек был во власти злых духов, и он был безумен. Замысел врага рода человеческого — установить на земле такую власть над всеми людьми.

Мы не можем не удивляться силе гадаринского бесноватого. Никто не мог связать его — он разрывал не только веревки, но и железные цепи, и разбивал оковы. Именно так нужно диаволу свести с ума всех, и прежде всего молодежь. Как этого достигнуть? Он знает, что избирающие путь ничем не ограниченного греха избирают путь добровольного безумия. Диавол хочет, чтобы заповеди Божии, законы совести и стыда люди ощущали как цепи и оковы, которые мешают им свободно жить. И пусть они разбивают их. Пусть они свободно берут от жизни все, что можно.

Но не зря сказано о гадаринском бесноватом, что он мог жить только в гробах. Для него это стало единственной, естественной средой обитания, так как ему невыносимо было прикосновение к нормальной человеческой жизни.

Мы видим, что Христос, спасая души от власти сатаны, спасает живых от власти смерти. Евангелие говорит, что гадаринский бесноватый был ужасом и мучением для себя и для окружающих. Какая жуткая картина ада на земле предстает перед нами! Всегда, днем и ночью, в горах и гробах этот человек кричал и бился о камни. Диавол — жестокий господин. Жестокость — вот что в предельной степени определяет отпадение от Бога.

Что есть человек, когда свергнут его разум, и на месте разума утверждает свой престол сатана? Что стало бы с родом человеческим, если бы не спас его Господь от насильства греха, смерти и диавола?

Но как ни страшны в своей жестокости и гнусности бесы, мы не должны их бояться, потому что они трепещут от одного приближения Христа. Гадаринский бесноватый, издалека увидев Господа, прибежал и поклонился Ему. К другим людям он бежал, чтобы наброситься на них. А здесь — бежит с ужасом и покорностью, потому что в присутствии Христа в одно мгновение вся его власть и сила исчезают.

«Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего», — кричит диавол голосом этого человека. Диавол исповедует Христа Сыном Божиим, и мы не должны удивляться, когда святейшие истины исходят из нечестивейших уст. Чем ближе время «человека беззакония», тем чаще мы можем наблюдать благочестие только на словах. И верхом лжи будет исповедовать Христа Сыном Божиим, откровенно воюя против Него.

Перед нами пророчество о последнем времени — покоряясь Господу, диавол не может скрыть своей вражды к Нему. «Что Тебе до меня, — говорит он, — не трогай моей свободы. Не Ты ли Сам мне ее дал?»

В Евангелии от Марка Христос спрашивает бесноватого: «Как тебе имя?» И тот отвечает, вернее, бесы за него отвечают: «Легион имя мне, потому что нас много». Легион — это огромное войско. Бесы воюют против Бога и человека. И в сегодняшней войне против православия и нравственных устоев легионы бесов вторгаются в нашу Россию. Особенность последней, третьей мировой войны — соединение войны земной и войны небесной. Одновременно организуются легионы враждебных России формирований, чтобы уничтожить ее. И для подавления всякого сопротивления сатанинская власть будет готова использовать легионы, в буквальном смысле, мировой военной силы.

«Нас много», — хвастаются бесы, и в этих их словах вдруг начинает звучать как бы вызов Самому Христу. «Нас слишком много, чтобы кто-то мог нас одолеть. Нас много, и мы едины». Бесов много, но они — один легион, направленный на осуществление единой цели. Сколь зловещим может быть единство без добра, без истины, без Христа! И мир, мы знаем, все более устремляется к такому единству. Какая это грозная сила! Кто устоит перед таким легионом? Какой человек, какой народ, какое человечество?

Мы не можем сказать, что у нас достаточно сил, чтобы отразить нашествие наших врагов, видимых и невидимых. Но в Господе и с силой Его мы можем победить.

Однако мир снова и снова оказывается свидетелем того, как люди отрицаются Христа, несмотря на явное чудо Его любви. Целый народ, только что избавленный от власти бесов, уныло выходит навстречу Христу и просит Его отойти от их пределов, как бы повторяя слова бесноватого: «Что Тебе до нас! Зачем Ты раньше времени пришел к нам! Не отнимай от нас свободы быть во власти бесов».

Господь показывает, что на войне, в которой так или иначе участвуют все, необходимо чем-то жертвовать. Нам хорошо знакома психология гадаринского народа, внезапно потерпевшего ощутимый урон. Сколько раз мы слышали: «Мы ничего не имеем против вашего Христа. Да, Он исцелил этого безумного человека. Но разве этого достаточно, чтобы восполнить нашу потерю, которую нельзя не связать с Его приходом? Вероятно, Он действительно велик. За исцеленного можно порадоваться, но кто вернет нам наших свиней, откормленных, приготовленных на продажу?» На продажу — потому что сами они, как предписывает закон, ни за что не будут есть свинину.

Как бы обращаясь к каждому из тех, кто стоит в недоумении перед этим событием, Господь говорит: «Ваше свинолюбие, не ужасайтесь всему этому, потому что то, что происходит с вами и вокруг вас, не менее страшно». Они не хотят понять, что Господь поступил так намеренно, чтобы коснуться самой глубины их душ, где гнездится диавол. Корень всех зол, всех грехов, власть диавола над душами человеческими — в любви к материальным ценностям, к миру и тому, что в нем. Если бы люди исполнились подлинной решимости рассчитаться со своими грехами, Господь тотчас же даровал бы им жизнь и радость. У Него всегда есть, что нам предложить взамен нашего убожества. Но вот, поставленные перед необходимостью отказаться от своих грехов и от своего мнимого богатства, люди предпочитают оставить своего Спасителя.

Однако Господь никогда никого не оставляет. Прежде чем наступит полное торжество зла, можно сказать, всеобщее беснование перед кончиной мира, Он дает надежду спасения всякому, кто не утратил еще главный признак человека — способность жить по стыду и совести, и потому способность к покаянию. Мы часто повторяем, что сейчас стоит вопрос не о том, существует ли Бог, а существует ли человек. И угроза расчеловечивания человека, судя по официальным заявлениям тех, кто ведет сегодня войну против России, — реальна.

Но разве у нас в стране все благополучно? Разве мало у нас несчастных, искалеченных грехом, который в течение последних десятилетий старательно насаждали в нашем Отечестве алчные «торговцы свиньями»? Очень точно сказал стихотворец: «Не победив врага внутри, не победить его снаружи». И как вовремя подписан на днях нашим президентом указ «Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей»! Это не просто запрет пропаганды ЛГБТ и всякого рода деструктивной деятельности в культуре, в образовании и в СМИ. Это преграда сатанинскому разгулу. Это должно стать знаменем в нынешнем противостоянии России нашествию освобожденных от стыда, совести и разума постхристианских западных ценностей, уничтожающих человека. Но ничего не переменится, если эта программа останется только знаменем и не начнет решительно осуществляться. Не так ли произошло в 1996 году со всеми призывами к власти общественного комитета «За нравственное возрождение Отечества», в котором принимали активное участие такие известные личности как Валентин Распутин, Игорь Шафаревич, Василий Белов, Александр Недоступ, Валентин Непомнящий и многие другие достойнейшие люди? Но ведь сейчас сам президент, причем когда идет война, ясно обозначает, что угроза, исходящая от внутренних врагов, растлевающих душу народа, не менее опасна, чем от внешних.

Как никогда явлена сегодня жестокость диавола. Как никогда мучим им род человеческий. И Господь милосердием Своим обращается к последним нашим глубинам: кто отзовется на всемирную людскую беду, у кого дрогнет душа, кто обратится с верой ко Господу? Потому что здесь уже начинается тайна Страшного Суда, последнего испытания каждого человека.

(https://ruskline.ru/news_rl/2022/11/12/kak_nam_pobedit_v_etoi_voine)