Вологодский литератор

В объявлении, зазывающем на лекцию, было сказано: «Как развиваются взаимоотношения поэтов и читателей в городе; чем объясняется внимание столичных журналов и издательств к авторам-вологжанам; кого сегодня можно назвать поэтом «городской окраины» и «деревенским поэтом»; чем интересны поэты Мария Маркова, Ната Сучкова, Лета Югай, Антон Черный; что волнует сегодня Ольгу Фокину, и почему её новые стихи мало известны за пределами Вологды? На эти и другие вопросы ответит филолог Елена Титова (http://cultinfo.ru/news/2019/4/a-lecture-on-capturing-emptiness-will-read-in-the-et).

Афиша висела соответствующая: Ольга Фокина в окружении перечисленных персонажей. Мысль о том, что Фокина выглядит в такой компании инородным телом, возникла не только у меня. Тем более что вологодские читатели знакомы с интервью поэтессы журналу «Русский Север»: «С молодыми авторами, в частности, с поэтами, вы знакомы?

– На слуху Ната Сучкова, Маркова Мария, Антон Черный, Мария Суворова. Недавно прочитала сборник Антона Черного. Называется «Зеленое ведро». Знаете, что удивительно? Никакого просвета в жизни Антон, по-моему, не видит. Я не готова воспринимать такие вещи. Для меня поэзия – это действительно приближение к Богу, по­скольку поэты – посланники Бога на земле. От поэзии должна быть какая-то благодать. Мы должны идти к читателю с чем-то хоро­шим и добрым. Я не понимаю, когда оскверняют слово, когда в стихах нет логики. Как будто авторы никогда не читали ни Лермонтова, ни Некрасова, ни Пушкина и творят какую-то свою литературу. Зачем какое-то фасеточное зрение? Для меня это абсолютно чуждо. По­этому я не понимаю, зачем нужно объединяться с такими авторами? Ведь у молодых авторов сейчас кто сильней извернется и кто громче крикнет, тот более популярен.

Я же считаю, что непременно должна быть редактура, чтобы люди объясняли авторам, что хорошо и что плохо. И книги должны выходить под контролем знающего человека. Потому что происхо­дит девальвация литературного слова».

И что означает этот намёк: «Почему её новые стихи мало известны (кстати, орфографическая ошибка, надо писать слитно – В.Б.) за пределами Вологды?» А стихотворения названных авторов, значит, известны широко? И, кстати, что скрывается за термином «пустота»?..

Всё это заставило меня в компании с Ольгой Александровной Фокиной явиться в зал библиотеки.

Пространная лекция (длилась час и пятнадцать минут) была хорошо подготовлена, Елена Титова профессионально проработала материал; меня, например, впечатлило её чтение наизусть длинной «саги» Беллы Ахмадулиной об «обедах и литературоведах». И творчеству Ольги Фокиной в лекции было уделено основное внимание (главная героиня доклада, кстати, не проронила ни слова…).

Впрочем, вопросы так и остались вопросами. Если точкой отсчёта в оценке «известности» считать количество изданных книг, то этот критерий явно не подходит – можно выпустить целое собрание сочинений и остаться незамеченным, а можно одной книгой или даже одним стихотворением сохраниться в народной памяти (Елена Витальевна привела в качестве примера «Балладу о прокуренном вагоне» Александра Кочеткова). Современный писатель Иван Ерпылёв отмечает: «Есть ошибочное представление о том, что «продуктом» литературного труда является книга, и успешность литературного творчества измеряется книгами. На самом деле, это не так. История литературы XX века знает немало примеров того, что писатели, издававшиеся многомиллионными тиражами, остались в забвении, а рукописи тех, кого не хотели печатать, впоследствии были изданы – пусть не миллионными, но тысячными тиражами…  Каждый графоман, имея достаточно денег, может обеспечить надлежащее издательское сопровождение своего творчества (примеров множество, начиная от графа Хвостова), но писателем так и не станет»

(http://rospisatel.ru/zakon-o-kulture-spr.html).

Если считать мерилом известности публикации в журналах и критические отклики на них, то с этим у всех «всё в порядке» — государство, как говорит Фокина, отделило от себя литературу, и современный творческий процесс сейчас является бледной тенью советского культурного ренессанса.

В моём понимании известность – слишком «неустойчивое» определение, куда более «объективным» количественным показателем всегда являлось наличие объёмной библиографии. Кстати, если оценивать работу Ольги Фокиной в литературе с этих позиций, то у неё материала наберётся даже не на библиографическую брошюру, а на целый том. На этом фоне «достижения» авторов, в обрамлении которых она появилась на рекламном листке, будут выглядеть просто жалко…

И сегодняшние публикации у поэтессы имеются, и они вполне сопоставимы (в количественном отношении) с напечатанными стихами «соседних» литераторов и рецензиями на них. Так, её стихи неоднократно появлялись в журнале «Наш современник», в «Двине», в «Севере», в «Родной Кубани» (к этой публикации и я приложил руку – В.Б.), и в других изданиях, в том же «Вологодском ладе», не говоря о печатных и электронных  газетах… О её творчестве пишут профессор Петров из Архангельска, профессор Яцкевич из Вологды, ваш покорный слуга; в скором времени появится исследование краснодарского учёного (в журнале «Родная Кубань»).

Ольге Фокиной, с её именем, авторитетом и опытом, нет уже необходимости широко печататься и даже следить за публикациями (в том числе «пиратскими») своих стихотворений. А вот «молодой поросли» придётся прилагать усилия, трудиться… И как они будут выглядеть в сегодняшнем возрасте Ольги Александровны с точки зрения читательского признания, ещё надо будет увидеть (не нам, конечно…).

В культуре всегда считалась хорошим тоном не погоня за популярностью, а сила таланта, проверенная временем. Если перефразировать слова Константина Станиславского, «надо любить не себя в поэзии, а поэзию в себе».

Теперь о «пустоте». Выдающийся критик и литературовед Игорь Золотусский оказался прав: «… Если кто-то идёт, видя за собой пустоту, тот и придёт в ту же самую пустоту. И это уже трагедия современной культуры и литературы» (http://www.rospisatel.ru/zolotusskii.htm).

Елена Титова говорила, конечно, и о всеобщей трагедии государственного безразличия к поэзии, но больше рассуждала (довольно туманно) о пустоте творческой, вызванной потерей ориентиров и мировоззрения. Помнится, Максим Горький хотел назвать свою эпопею «Жизнь Клима Самгина» по-другому: «История пустой души»… Что же делать в ситуации безвременья «пустой душе»? Сергей Есенин советовал: «Ищите Родину!»

Но это поэтический, а не литературоведческий призыв. В филологической науке давным-давно действует (именно действует, а не существует! – В.Б.) определение, раскрывающее смысл есенинского высказывания: народность. Как сказал знаменитый русский критик Юрий Селезнёв, «в том-то и заключается национальное своеобразие русской литературы, что все её великие представители и творцы видели свою высшую заслугу и миссию не в том, чтобы выразить свое личное Я, и не в том, чтобы представить свое слово за народный взгляд, но в том, чтобы действительно воплотить в своем слове общенародные чаяния, идеалы, устремления» (Селезнев Ю. Златая цепь. — М., 1985. – С. 65).

В прочитанных на лекции стихотворениях «современных поэтов Вологды» не было сказано ни слова о России, которую Александр Блок называл «живым организмом». Можно ведь о её судьбе говорить не «в лоб», а даже интимно, — лишь бы по-настоящему правдиво и с любовью. Тогда народ сквозь любую «пустоту» увидит и признает автора, как это произошло много лет назад с Ольгой Фокиной, а в наше время – с Николаем Зиновьевым.

Ищите Родину…

В статье пойдёт речь о сибирском эпосе писателя Николая Максимовича Олькова,  нашего современника. Его малой (да и не очень-то малой) родиной  является Тюменский край. Последние десятилетия он живёт в районном селе Бердюжье. В 2018 году вышло из печати собрание сочинений Н.М. Олькова в пяти томах. Читая его произведения и знакомясь с его героями, я думаю: былинный времена… Обычно так говорят о Древней Руси, о том времени, когда жили русские князья и богатыри, когда  зарождалась русская  культура и государственность. Так говорят о легендарных временах, воспетых в былинах.

XX век породил своих князей и богатырей, появились и «иных времён татары и монголы», по словам поэта Н. Рубцова. Новые герои действуют в иных обстоятельствах, но, вероятно, ещё более напряжённых и трагических. Русская литература запечатлела великие противоречия и беды, и, вопреки им, великие достижения и победы  нашего народа в эту эпоху. Современные писатели обычно используют методы критического  и социалистического реализма. Однако их оказалось недостаточно, чтобы в художественной форме осмыслить и прочувствовать до конца то, что произошло с нашим Отечеством и понять, куда мы идём. Видимо, поэтому в XX веке мастера слова снова стали обращаться к поэтике фольклора. В устном народном творчестве эпические жанры угасли, но они, впитав все достоинства фольклора, живы в творчестве русских писателей XXвека. Достаточно, например, вспомнить творчество писателей Михаила Шолохова, Федора Абрамова, Бориса Шергина, Василия Белова, поэтов Николая Клюева, Юрия Кузнецова.

Особенность творчества писателя Н.М. Олькова, уникальная в наше время, заключается в том, что нередко одни и те же персонажи, изображаемые места и судьбоносные события встречаются в разных его произведениях. Такую перекличку  героев, событий и мест можно встретить только в былинах, быличках и сказках. Спаянность героев,  событий и места действия, их сквозная преемственность делают  собрание сочинений писателя  сибирским эпосом XX века и наших дней.

Повесть Николая Олькова «Мать сыра земля»можно определить, с одной стороны,  как былину нашего времени, а с другой стороны, это сказ, поскольку главный герой и повествователь совпадают. При этом  речь рассказчика — это говор сибирского крестьянина, насыщенная диалектными словами и оборотами речи.  Фольклорная закваска этого произведения угадывается уже в его названии.  Старинное выражение «мать сыра земля» пришло из устного народного творчества, из русского поверья  о земле как главном сокровище народа, которое представлено в трёх ипостасях: земля – кормилица, рождающая хлеб, мать – женщина, рождающая человека  и, наконец, Богородица, родившая Спасителя – Иисуса Христа. На эти три основных смысла наслаиваются и многие другие, как более архаичные, так и более  поздние.

Академик В.Н. Топоров, вслед за другими историками славянской культуры и религии, исторически возводит образ матери сырой земли к древней языческой богине славян Мокош, Великой Матери [4; 11]. В отличие от фольклора, в художественной литературе эта этимологическая связь уже не осознавалась, поскольку в русской культуре преобладало православное самосознание, однако она не исчезла бесследно. Достаточно вспомнит такие произведения, как: «Губернские очерки»  М.Е. Салтыкова –Щедрина, «В лесах и на горах»  П. И. Мельникова-Печерского,«Братья Карамазовы» и «Бесы» Ф.М. Достоевского, «Власть земли» Г. И. Успенского, рассказы В.И. Даля и других писателей XIXвека.

В двадцатом веке, эпохе  страшных войн, революций  и крушения цивилизационных устоев, эта мифологема в преобразованном виде вновь стала актуальной во всей своей многозначности и многозначительности, поскольку в ней отразиласьсама основа человеческого существования в мире. В матери сырой земле, в Великой Матери,  искали защиты и спасения. Неслучайно многие наши писатели и поэты, несмотря на различие своих политических мировоззрений, обратились к этому образу. Вспомним  «Песнь о Великой Матери» Н.А.  Клюева (1932), «Мать сыра-земля» Б. А. Пильняка (1924), «Взвихренная Русь» (1917-1924) А. М. Ремизова.

Мифологема матери сырой земли неоднократно исследовалась и по-разному объяснялась отечественными филологами и философами, начиная с Ф.И. Буслаева. В начале  XX века, в филологической культуре серебряного века к этой древней мифологеме проявился небывалый интерес [2; 6; 7; 9; 12др.]. Если кратко сформулировать её первоначальное содержание, реконструированное историками культуры и религии, то Великая Мать, она же мать сыра земля, это космическое женское божество  — прародительница, жизнедательница всего сущего, вселенной и она же – смертная утроба, поглощающая всё живое.  Как и любая мифологема, она синкретична, о чём пишут многие исследователи, и парадоксально совмещает в себе противоположные смыслы [12: 447; 9: 107-122; 4; 10; 11; 13].

Архаичный смысловой слой этой мифологемы, воплощающей в себе понятия рождения и смерти, а значит жизни и неумолимого времени, нашёл отражение в лирическом сюжете стихотворения И. Мандельштама:

К пустой земле невольно припадая,

Неравномерной сладкою походкой

Она идёт ….

Её влечёт стеснённая свобода

Одушевляющего недостатка.

И, может статься, ясная догадка

В её походке хочет задержаться –

О том, что эта вешняя погода

Для нас – праматерь гробового свода,

И это будет вечно начинаться.

 

Есть женщины, сырой земле родные.

И каждый шаг их – гулкое рыданье,

Сопровождать воскресших и впервые

Приветствовать умерших – их призванье.

И ласки требовать от них преступно,

И расставаться с ними непосильно.

Сегодня – ангел, завтра – червь могильный,

А послезавтра только очертанье…

Что было поступь – станет недоступно…

Цветы бессмертны, небо целокупно,

И всё, что будет, — только обещанье.

 

Современный поэт-пророк Юрий Кузнецов в 1984 году также обратился к философскому осмыслению образа матери сырой земли как  Великой Матери в своём стихотворении «Сито»:

Наша истина – сито полное,
В чьих руках оно, ты не спрашивай…
Сито частое мать с гвоздя брала,
Против солнышка муку сеяла,
Из муки простой вышел хлеб святой.
Старший ел его да похваливал,
Средний ел его да покрякивал,
Младший ел его да помалкивал,
Да на вольный свет все поглядывал.
Вон звезда горит, вон еще одна,
Много в небе дыр, да не выскочить,
Крепко дух сидит в белых косточках.
Вон старик идет, еле тащится,
Из него давно дух повыскочил,
Из него давно песок сыплется.
Мать-сыра земля – наша истина,
Через девицу сеет весточки,
Через матушку сеет косточки,
Через старицу сеет высевки.
Мать-сыра земля не про нас с тобой.
Через белый свет, через истину
Племена прошли – не задумались,
Времена прошли – словно не были.
Мы пройдем насквозь – не задержимся,
Ничего от нас не останется,
Что останется – будет лишнее.

Философский  сюжет этого стихотворения имеет мифологическую основу, поэтому его можно понять, только если учитывать соответствующий культурно-исторический контекст. Великая Мать, мать сыра земля,  в древнем представлении «дважды всемогучая, дважды  побеждающего  всякого – страстью и смертью –  и дважды приемлющая в себя каждого – в рождении и в погребении. Но в древнем  веровании не было  этого раздвоения  Земли на Смерть-губительницу и Любовь-родительницу. … Земля была и той и другой вместе, — короче, она была Судьбой, мировой Необходимостью, Временем» [9: 110]. В стихотворении Ю.П. Кузнецова этот образ человеческого бытия и неумолимого времени-рока воплощается очень ярко.

Совершенно не случайно, что к этому грандиозному и проникновенному образу обращаются в эпоху тяжёлых испытаний и наивысшего напряжения физических и душевных сил человека.  Ярким свидетельством этого является трагическая поэма «Сын» Павла Антокольского, которую он написал в 1943 году после гибели сына Владимира. Духовная и эстетическая сила мифологемы «мать сыра земля» так велика, что поэт-коммунист, на словах признающийся даже в этой поэме в своём атеизме, вдруг обращается к мифологическому сознанию, без которого, действительно, невозможно создать эпическое произведение. Приведу отрывок из поэмы, где он описывает гибель сына:

Он видел все до точки, не обидел
Сухих травинок, согнутых огнем,
И солнышко в последний раз увидел,
И пожалел, и позабыл о нем.
И вспомнил он, и вспомнил он, и вспомнил
Все, что забыл, с начала до конца.
И понял он, как будет нелегко мне,
И пожалел, и позабыл отца.
Он жил еще. Минуту. Полминуты,
О милости несбыточной моля.
И рухнул, в три погибели согнутый.
И расступилась мать сыра земля.
И он прильнул к земле усталым телом
И жадно, отучаясь понимать,
Шепнул земле — но не губами — целым
Существованьем кончившимся:
«Мать».

Эти строки обладают огромной поэтической и духовной силой, и её таинственный источник  — древний образ матери сырой земли. Поэма называется «Сын» и посвящена она младшему лейтенанту, сыну, но речь в ней идёт не только о сыне поэта. Это эпический собирательный образ  —  молодого героя Отечественной войны, защищающего Родину-Мать.

Таким образом, в этом ёмком образе — «мать сыра земля»  —   соединились нераздельно Природа, Человек и Небо. Такое древнее архетипическое представление о мироздании сохраняется в русской культуре до наших дней,  характерно оно и для крестьян, не утративших связи с родной землёй. Об этом свидетельствуют произведения писателей «почвенного направления». О таких творцах слова в своё время написал Н.А. Клюев образно и глубоко по мысли:

В бору, где каждый сук – моленная свеча,

Где хвойный херувим льет чашу из луча,

Чтоб напоить того, кто голос уловил

Кормилицы мирской и пестуньи могил.

О Николае Максимовиче Олькове  также можно сказать: он  — писатель, который «голос  уловил  Кормилицы мирской и пестуньи могил».  Писатель изображает героев своих произведений с неподдельной любовью. Это дети матери-земли, крестьяне, любящие свою мать и не покинувшие, а наоборот, защищающие её от многообразным врагом: будь то завоеватели, или пришлые люди, одурманенные идеологической химерой или жаждой наживы. Любовь эта взаимна. Еще Ф. И. Буслаев в своей книге «Русский богатырский эпос» (1887)  отметил: «Итак, сама мать сыра земля любит Микулу Селяниновича и весь его род-племя» [3].

Сравнительно небольшая повесть «Мать сыра земля» охватывает огромный период нашей российской истории: с XVIII до средины XX века. Столь же масштабно не только время повествования, но и его пространство: вся Россия от Онежского озера и западных границ до Сибирских просторов. Обычными методами  художественного повествования, характерного для  критического реализма, уложить всё это в одну повесть было бы непосильной задачей. Например, чтобы изобразить жизнь России только первой четверти XIX века, Л.Н. Толстому потребовалось написать толстые тома. Своеобразие повести Н.М. Олькова заключается в том, что он использует совершенно иную поэтику композиции, пожалуй, более характерную для устного народного творчества и древнерусской литературы: широта и обобщённость видения пространства и времени, мифологичность и одновременно предельная конкретность бытовых описаний. Всё это служит средством изображения жизни сибирских крестьян как высокой трагедии.

Повесть начинается с семейных легенд, которые передают из поколения в поколение уже двести лет из уст в уста: «Дед Максим любил рассказывать эту историю, потому что остался самым старым в деревне и, пожалуй, один помнил деда Маркела и его повествование».  И дальше вглубь времени о русских богатырях: «Сказывал эту быль дедушка покойный, а он сто пять годиков прошарашился по земле, в семьдесят женился на молодухе, да ещё двоих ребятишек изладил». И опять в глубь времени: «Так вот, дед Маркел Епифантьевич  как-то рассказывал , … что отец его Епифан Демидович  шёл в эти края аж от Онежского моря…» [8: 295]. Получается, если подсчитать, в этом селе прошла жизнь семи поколений, пока не появился на свет главный герой – Лаврентий Акимушкин, или просто по-деревенски Лавря, Лавруша. В этой семейной были повествуется, как зародилась деревня, какие стихийные и рукотворные беды она пережила и выстояна к середине XX века  — переломного в истории России.

Далее после этого зачина весь сюжет повести пронизан неявными противопоставлениями, на которых держится композиция повествования: вольная крестьянская жизнь семьи на своей земле и колхозный подневольный труд на отчуждённой земле; мир и война, любовь и ненависть, любовь и смерть, любовь земная и любовь небесная, самопожертвование в борьбе с врагом и трусливое предательство. Само повествование также «двоится», создавая особый художественный узор, соединяющий как настоящее с прошлым, так и происходящие события с внутренним монологом повествователя. Значимой находкой писателя Н.М. Олькова является особое построение былины-сказа, при котором повествователь от первого лица, сказителя, обращается всё время к самому себе, и использует поэтому не местоимение я, как обычно, а местоимение ты, или даже называет себя по имени. Вот пример: «Охвати, Лавруша, больную свою голову руками, сдави, сожми, стисни, пусть мозги из последних сил соберут всё в одну точку, чтобы понял ты, почему всё так получилось» [8: 316].  В результате возникает впечатление, что все события пропущены через сознание героя, через его думы – добрые, счастливые, или печальные, трагические. И сознание читателя включается в эти думы, расстояние между сказителем и слушателем (читателем) сокращается, а при внимательном чтении совсем исчезает.

Главный герой Лаврентий Акимушкин – образ удивительный, сокровенно русский. Это наш русский герой, о котором многие писатели уже забыли,  и хорошо, что Н.М. Ольков нам о нём напомнил. Главная его черта – искренность и честность, которая позволяет людям безнравственным считать его дурачком. Да, образ типичный для русского фольклора и художественной литературы: от Ивана-дурака, крестьянского сына, до героя Ф.М. Достоевского – князя Мышкина, «идиота». Вместе с тем, это личная авторская находка, несмотря на предшественников. Следует заметить, что в наше время этот образ приобретает особую значимость. Он заставляет нас, современников, вспомнить основы русской нравственности.  Создав этот образ, писатель Н.М. Ольков обращает наш взор к вечному вопросу русской историософии, который обычно становится актуальным в переломные, смутные, времена в жизни нашего отечества. Это вопрос о народном характере и крестьянстве и о русском нравственном идеале, определяющем ход истории. Образ матери сырой земли, архаичный и вечно живой, в художественной форме помогает ответить на этот вопрос. Действительно, в XX веке этап за этапом происходило отчуждение народа от родной земли: разрушение крестьянской общины, Октябрьская революция и  последующая коллективизация, затем укрупнение деревень  и, наконец, нынешняя «приватизация» земель, лишившая крестьян земли. Подробно, с привлечением документов и статистики  эти процессы рассмотрены, например, в статье В.Я. Кириллова «Отчуждение Родины» [5].

К сожалению, природная связь крестьян с землёй, общинный строй их жизни у многих представителей интеллигенции, подверженных западному влиянию, вызывали неприятие.  В 1918 году известный  религиозный философ Н.А. Бердяев в своей книге «Судьба России», противопоставляя западное рыцарство и русскую душевность, писал: «Вселенский дух Христов, мужественный вселенский логос пленён женственной национальной стихией, русской землёй в её языческой первородности. Так образовалась религия растворения в матери-земле, в коллективной национальной стихии, в животной теплоте.  … Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли, женского божества, освещающего плотский быт» [1: 10]. Сказано очень сердито. Кроме этого, умный философ и публицист Н.А. Бердяева рассуждает слишком абстрактно. Удивляет, что эти мысли пришли к нему в тот момент, когда он наглядно видел, какой хаос наступает, когда народ оторван от земли войной и другими обстоятельствами! И как страшно смотреть, когда красные и их противники  мужественно проливают свою кровь! А проливают они её  за землю и за власть над ней! Нет, трудно согласиться  с Н.А. Бердяевым. Его современник о. Сергий Булгаков рассуждал иначе, сердцем был близок Ф.М. Достоевскому и писал: «Это именно чувствовал и провозгласил наш прозорливец «матери земли» Ф.М. Достоевский в словах своих: «Богородица мать—сыра земля есть, и великая в том заключается для человека радость»»[2].

Именно мать сыра земля, Великая Мать и Богородица всегда спасали русского человека. В наше время мы забыли об этом, и поэтому огромные пространства брошенной русской земли заросли чертополохом и кустарником.

В повести Н.М. Олькова с большой любовью показано, что кровная связь крестьянина с землёй начинается с раннего детства: «Это ещё в единоличные времена было, Акимушкины пахали на своих наделах тридцать десятин пашни, ты совсем малым был, без штанов лазил, следом за отцом или дедом ходил свежей бороздой. Земля мягкая, жирная, плужок её отвалит в сторонку, основание ровное и плотненькое, детская ножонка только влажный следок оставляет. Ты любил присесть на нетронутую твердь, ноги в пахоту засунуть и ждать, когда отец или дед круг сделают … [8: 313]. Вспоминает  Лаврентий и свою первую пахоту как самое главное в жизни событие: «Ты и сейчас помнишь, как высоко взлетела душа, когда первый пласт вспаханной тобой земли легонько отвалился в сторону …» Дед Максим именно так высоко ценил это событие  и считал, что с него начинается настоящая жизнь мужика: «На всю жизнь запомни энтот день, ласковой да сердешной. Первая в жизни своя борозда, на своей земле, матери-кормилице  А на чужой – ничто не в радость, одна, одна усталость. … Потом женим тебя, ну, я не доживу, а отец тебе отведёт и пашню, и покосы, станешь хозяин, а когда человек сам себе хозяин – запомни, Лавруша, он ни перед кем шапку не ломат, окромя Господа»[8: 315]. Важно подчеркнуть, что философию жизни и её цель дед Максим исповедует перед внуком на пашне, на земле, а не абстрактно-обобщённо как это делают кабинетные мыслители. Крестьян учит сама мать-земля.

В этой статье мы размышляли только над некоторыми важными вопросами, которые поставил в своей повести «Мать сыра земля» Николай Максимович Ольков, талантливый писатель, знающий русскую почву и глубоко понимающий русскую судьбу. Эта повесть достойна того, чтобы к ней снова вернуться и продолжить наши размышления.

Литература

1. Бердяев Н. а. Судьба России. М.: Изд-во .мгу.ю 1990. – 256 с.
2. Булгаков, С. Н. Свет Невечерний: созерцания и умозрения / С. Н.

Булгаков. – Москва: Республика, 1994. – 415 с.

3. Буслаев Ф.И. Русский богатырский эпос. 1887.
4. Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. К реконструкции Мокоши как женского персонажа в славянской версии основного мифа. Сборник «Балто – славянские исследования. 1982.
5. Кириллов В.Я. Отчуждение Родины // «Берега» Литературно-художественный и общественно-политический журнал. — № 6 (24). – Калининград, 2017. – С. 8-18.
6. Коринфский А. А.Мать — Сыра Земля // Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. — М.: Издание книгопродавца М. В. Клюкина, 1901. — С. 1—18.
7. Максимов С. В.Мать — Сыра Земля // Нечистая, неведомая и крестная сила. — СПб.: Товарищество Р. Голике и А. Вильворг, 1903. — С. 251—274.
8. Ольков Н.М. Мать сыра земля // Соб. Соч. Том 5.  – М.: «Российский писатель», 2018. –  295-384.
9. Священник Павел Флоренский. Первые шаги философии // Священник Павел Флоренский. Соч. в четырех томах. Том 2. Москва: «Мысль», 1996. – С. 61-130.
10. Толстой Н.И. «Покаяние земле» // Толстой  Н.И. Очерки славянского язычества. –  М.: Индрик, 2003.
11. Топоров. В.Н. К реконструкции балто-славянского образа Земли-Матери *Zemia& *Mate (Mati). Сборник «Балто – славянские исследования 1998 – 1999. XIV. – М.:Индрик, 2000. – С. 239-271.
12. Трубецкой С.Н. Этюды по истории греческой религии // Собр. Соч. Том II. – М., 1908.
13. Шокальский Ежи. Посвящение в материнство (о реликтах древних мистерий в лирике Клюева) //  Inmemoriam: Эдуард Брониславович Мекш. –  Daugavpils  Universitȃtes Akadȇmiskais Apgȃds «Saule», 2007. –  С. 129- 141.

 

Ничто не предвещало такого финала в университетской аудитории. С профессиональным интересом студенты внимали сообщениям, но под конец утомились и в полусне приготовились прослушать последний доклад, как вдруг на трибуне очутилась бойкая первокурсница по имени Настя. Её тема вмиг включила сознание дремавших зевак: «Особенности гендерной идентичности».

Ах, это сладкое, притягательное иностранное слово «гендер»!.. Одно дело – сказать: «Пол. Мужской. Женский…» — и скучно, и грустно, и некому… А тут произносишь: «Гендер!» — и сразу становится игриво на душе…

«Есть ещё и третий пол! — вещала девчонка, ещё недавно закончившая школу, — и подростков надо знакомить с его разновидностями!»… Ага, есть ещё и «разновидности». Догадываемся, какие. Кажется, «голубые», а может, «розовые»?

«А вот и не угадали! – гордо парировала вдохновлённая нашим изумлением студентка. – Они называются трансвеститами!» — и на экране появилось интимно улыбающееся бородатое лицо Кончиты Вурст.

Аудитория оторопела: «А мы-то здесь причём?» — «Как?! – возмутилась Настя. – Разве вы не знаете, что обретение гендерной идентичности – одна из главных проблем европейской действительности? Там, например, известные актёры наряжают мальчиков в платья, чтобы те могли определиться, кем они станут в будущем…»

Аудитория запнулась и замолчала, переваривая в воображении картину «переодевания»…

«Позвольте! – раздался удивлённый голос из президиума. – Среди нас нет извращенцев; бороды у наших девушек, надеюсь, не вырастут (смех в зале), зачем знакомить молодёжь с моральным уродством?»

«Ну, почему? – возразил научный руководитель докладчицы. – Я, опираясь на свой опыт, буду рассказывать детям и внукам о передовых достижениях европейской науки…»

Зал онемел, — в его сознании не совмещались «взрослые дети», которым уже поздно о чём-либо говорить, и внуки, для которых Кончита Вурст – просто сумасшедшая бородатая тётя.

«Скажите… — робко произнесла одна из студенток, — какое отношение к нашей будущей профессии имеет тема вашего доклада?» — Настя не растерялась: «У всех могут возникнуть конфликты в ходе определения идентичности!»

Ответ не убедил – никто из присутствующих не смог припомнить случая, когда кого-нибудь разнимали после выяснения подобных «отношений»…

Доклад был завершён. Первокурсница упорхнула с трибуны, бородатый экран потух, президиум зашелестел бумагами, а зал всё ещё сидел в недоумении, мучительно соображая:  «Что это было?.. Последняя лекция Воланда в варьете?.. Сценка из КВН?.. Или всё это лишь почудилось?» — тем более что в программе, напечатанной на белой бумаге, доклада о «гендере» не оказалось…

«Наверное, это призрак оперы, фантом, мираж», — решили студенты и взяли в руки сумки и рюкзаки.

А преподаватели пошли писать отчёты. О том, что было, и о том, чего не было.

Точнее, о том, чего не должно быть!

Книга профессора В.Н. Баракова, известного критика, члена Союза писателей России, члена Совета по критике при Союзе писателей России, посвящена исследованию произведений современной русской литературы с идеологических и эстетических позиций. Литературоведческий анализ современной литературы  – дело сложное и даже рискованное. Ещё не устоялась оценка того или иного писателя, да и сама жизнь бурлит в борении противоречивых мнений и взглядов. В силу этого труд критика, взявшегося за подобное исследование, имеет особую значимость для развития русской культуры. Так же, как  и художественные произведения, их  критическое обозрение является своеобразным документом эпохи.  Всё сказанное свидетельствует об актуальности работы.

Книга Виктора Баракова состоит из предисловия, четырёх глав,  приложения и списка литературы. Каждая глава имеет твою тему, однако в целом они связаны единой целью – раскрыть своеобразие современной русской литературы и рассмотреть  традиции классической литературы, которые её укрепляют.

В первой главе «Мысли о русской литературе» автор обращается к творчеству выдающихся критиков современности  —  В.В. Кожинову и Ст. Ю. Куняеву. Именно на этой прочной основе В.Н. Бараков  выстраивает далее свои  собственные размышления о русской литературе. В этой же главе рассматривается поэзия Николая Зиновьева, тридцатилетие творческой деятельности которого недавно отмечалось, и анализируются недавно опубликованная лирическая проза Юрия Лунина.

Вторая глава посвящена философскому осмыслению поэзии Николая Рубцова. Поставлены новые вопросы  и обсуждаются новые темы, связанные с его творчеством.

В третьей главе рассмотрены важнейшие проблемы изучения творчества В.И. Белова и «деревенской прозы». Даётся содержательный обзор  научной литературы по этой теме, предлагаются свои подходы к её исследованию.

Публицистический накал характеризует четвёртую главу, в которой дается критический обзор современного литературного процесса в Вологде. Основной пафос этой главы  —  защита классических традиций русской литературы и русского языка, развенчивание псевдохудожественного творчества ряда современных вологодских авторов. Отдельный параграф посвящен стихам талантливого вологодского поэта Татьяны Бычковой, нашей современницы.

Интересным и культурно значимым представляется Приложение. В него вошли ранее неопубликованные выступления Феликса Кузнецова, Василия Белова и Валентина Распутина на собраниях писателей. В них эти выдающиеся мастера слова поднимают злободневные вопросы развития русской литературы и нашей культуры. Эти публикации  Виктор Бараков сопровождает необходимыми комментариями. Кроме этого, в приложении автор делится своими воспоминаниями о встречах с В.И. Беловым и Ю.П. Кузнецовым.

Книга В.Н. Баракова «Классика и современность: размышления о современной русской литературе» представляется завершенным исследованием, имеет значительную научную ценность и является новым вкладом в современную критику и в развитие  отечественного литературоведения.

Людмила Яцкевич,

доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России        .

Скачать текст книги (специальный выпуск газеты «Вологодский литератор» № 2) можно здесь:

https://literator35.ru/2019/02/issues/spetsialnyj-vypusk-2/

Бондарев — избранный. О таких, как он, в Священном Писании сказано: «Много званых, но мало избранных». Знал ли он, когда подростком бегал по переулкам и дворам Замоскворечья среди чудесных купеческих домиков и покосившихся избушек, где витает таинственный московский дух, который и по сей день дышит среди семи московских холмов, знал ли тогда Юрий Бондарев, что он — избранный? На войне, обслуживая миномёты, а потом артиллерийские орудия, расшибая броню танков, падая оглушённым от взрывов, теряя товарищей, отступая среди горящих деревень и вновь наступая, знал ли Юрий Бондарев, что он — избранный, что его избрала и сберегла судьба среди кровавых кошмаров войны?

Хотелось ли ему уже тогда запомнить сгоревшие лафеты и искорёженные стволы, братские могилы и подорванные танки с крестами? Был ли уже тогда его цепкий, острый взгляд артиллериста взглядом будущего художника, который жадно хватал образы изуродованного мира?

Пережившие войну солдаты и офицеры расходились с полей сражений — кто в родные колхозы, кто на заводы, в лаборатории. Но судьба показала Бондареву лист белой бумаги и перо, властно и тихо шепнула ему: «Пиши!» Ему было дано великое задание, был ниспослан великий дар. Он описал снег, хлюпающий от крови. Описал батальоны, которые просили огня, но, так и не дождавшись, пали смертью храбрых. Он описал войну и создал уникальное, неповторимое направление в русской словесности — военную прозу. Война с её великими бедами, с небывалыми прозрениями, с её философией и мистическими смыслами позвала Бондарева и поручила ему написать незабываемые тексты. Он создал литературный канон, и сам стал каноном, он стал государственным художником — тем, кто выражает идею грозного могучего государства, сам становясь при этом частью государства.

Он занимал высшие посты во властных структурах Советского Союза. Заседал в самых высоких и почётных президиумах. Его грудь украшали самые блистательные награды. Он был значительнее секретарей ЦК, маршалов, директоров военных заводов. Вокруг него двигались энергии, порождаемые жизнью государства. И он сам создавал эти энергии.

Находясь среди ослепительных вспышек славы, среди непрекращающихся аплодисментов, всё тем же острым, зорким взглядом артиллериста он узрел неуловимые перемены, тлеющие в обществе, едва заметные трещины, появившиеся в монолите государства. Он уловил тревогу и ропот в русских сердцах и создал череду романов, связанных с этой тревогой: романы‑предсказания, романы — мучительные предчувствия, которые сбылись и подтвердились в период горбачёвской перестройки.

Перестройка рассекла казавшуюся единой советскую литературу. Как велико было количество вчерашних дерзновенных патриотов, непоколебимых государственников, витийствующих советских пророков, которые в мгновение ока превратились в губителей страны, осквернителей красного времени! В эти страшные для Родины дни Бондарев не скрылся в окопе, не ушёл во «второй эшелон», а вновь, как в военные годы, стоял на передовом рубеже, бился за советскую Родину.

Это он окружённому льстецами Горбачёву бросил страшный упрёк, обвинив его в бездумном разрушении. Это он сказал Горбачёву, что тот зажёг фонарь над пропастью, что поднял самолёт государства с аэродрома, не ведая, где тот мог бы приземлиться. Бондарев предчувствовал близкое крушение страны. Своим ослабевшим от контузии слухом он улавливал скрежет и падение огромных глыб, не уклоняясь от этого камнепада.

Когда в августе 1991 года случилась беда, когда с поля боя бежали прославленные генералы и маршалы, вельможные партийные лидеры, когда валили в Москве памятники, а чекисты, как робкие мыши, забились в тихие чуланы, русские писатели во главе с Бондаревым дали духовный бой побеждающим перестройщикам. Та ночь в Союзе Писателей России на Комсомольском проспекте, когда войска уже бежали из Москвы, а по улицам и площадям шествовали раскалённые толпы, славя Ельцина, и уже дули чудовищные вихри… Тогда в особняке Союза писателей мы забаррикадировали входы, заперлись, как запирались в своих скитах старообрядцы, и были готовы сгореть в огне, но не выйти с петлёй на шее к победившим демократам. Мы пели песни, играли на гитарах, пили водку, молились, читали стихи, и наш атаман, наш командарм, наш духовный вождь Бондарев был с нами и был готов разделить с нами злую долю.

В девяносто третьем, когда баррикады были залиты кровью, и танки лязгали на мосту, а Ельцин в очередной раз праздновал свою кровавую победу, появился роман Бондарева о расстреле Дома Советов — первый роман, за которым последовали другие — у художников и участников этой страшной бойни.

Желая задобрить Бондарева, подкупить, переманить в свой стан, Ельцин наградил его высоким орденом. Но Бондарев не прикоснулся к окровавленной награде, отослал её обратно. Началась опала, забвение, злые глумления. Бондарева, как и многих из нас, называли русским фашистом, «красно-коричневым», старались вырубить его из истории. Нельзя вырубить из истории Сталинградскую битву, нельзя вырубить из истории реющее над Рейхстагом красное знамя Победы, нельзя вырубить из истории Юрия Бондарева.

Его высшей похвалой являются слова: «Ты — солдат». Юрий Бондарев — красный солдат России. Юрий Бондарев — бессмертный солдат русской литературы. Бондарев — божественный, облачённый в сияющие доспехи, есть солдат русской литературы.

С днём рождения вас, Юрий Васильевич! Какое счастье, что вместе с другими вашими учениками и сподвижниками я могу обнять вас в эти торжественные дни!

Рис. Геннадия Животова

(http://zavtra.ru/blogs/bondarev_neoborimij)

1. «В некотором женском монастыре жила при игумении ее племянница, прекрасная собою, по наружности, и неукоризненного поведения. Все сестры любовались и назидались ее ангеловидностию и необыкновенною скромностию. Она скончалась. Ее похоронили торжественно, в твердой уверенности, что чистая душа ее воспарила в райские обители. Огорченная разлукою с нею, игумения предавалась непрестанной молитве, усиливая эту молитву постом и бдением, и просила Господа, чтоб Он открыл ей, какой небесной славы удостоилась ее племянница в лике блаженствующих девственниц? Однажды, когда игуменья, в келейной тишине преполовляющейся ночи, стояла на молитве, — внезапно расступилась земля под ее ногами и клокочущая огненная лава потекла пред взорами молившейся. Вне себя от испуга, она взглянула в открывшуюся пред нею пропасть — и видит среди адского пламени свою племянницу. «Боже мой! — отчаянно воскликнула она. — Тебя ли вижу я?» — «Да», — со страшным стоном произнесла погибшая. — «За что ж это? — с горестью и участием спросила старица. — Я надеялась видеть тебя в райской славе, в ликах ангельских, среди непорочных агниц Христовых, а ты… За что это?» — «Горе мне окаянной! — простонала мучившаяся. — Я сама виною вечной моей смерти в этом пламени, непрестанно пожирающем, но не уничтожающем меня. Ты хотела видеть меня — и Бог открыл тебе тайну моего положения». — «За что ж это?» — снова сквозь слезы спросила игумения. — «За то, — отвечала мучившаяся, — что я в виду вашем казалась девственницею, непорочным ангелом, а на самом деле была не то. Я не осквернила себя плотским грехом, но мои мысли, мои тайные желания и преступные мечты свели меня в геенну. При непорочности моего девического тела, я не умела сохранить в непорочности мою душу, мои мысли и движения сердечные, и за это я предана муке. По неосторожности моей я питала в себе чувство сердечной привязанности к одному юноше, услаждалась в моих мыслях и мечтах представлением его прекрасного вида и соединением с ним, и, понимая, что это грех, совестилась открыться в нем духовнику при исповеди. Следствием порочного услаждения нечистыми мыслями и мечтаниями было то, что по кончине моей святые Ангелы возгнушались мною и оставили меня в руках демонов. И вот теперь я горю в геенском пламени, вечно буду гореть и никогда, никогда не сгорю, нет конца мучению для отверженных небом!» Сказав это, несчастная застонала — застонала, заскрежетала зубами и, подхваченная пылающею лавою, скрылась со всем видением от взоров игумении».
2. «При греческом императоре Маврикии был во Фракии разбойник свирепый и жестокий. Поймать его никак не могли. Блаженный император, услышав о том, послал к разбойнику наперсный крест свой и повелел ему сказать, чтоб он не боялся: этим означалось прощение всех его злодеяний с условием исправления. Разбойник умилился, пришел к царю и припал к ногам его, раскаиваясь в преступлениях своих. После немногих дней он впал в недуг и помещен был в странноприимный дом, где видел во сне Страшный суд. Пробудившись и примечая усиление болезни и приближение кончины, он обратился с плачем к молитве и говорил в ней так: «Владыко, человеколюбивый Царь, спасший прежде меня подобного мне разбойника, удиви и на мне милость Твою: прими плач мой на смертном одре. Как принял Ты пришедших в единонадесятый час, ничего не совершивших достойного, так прими и мои горькие слезы, очисти и крести меня ими. Больше этого не взыскивай от меня ничего: я уже не имею времени, а заимодавцы приближаются. Не ищи и не испытывай: не найдешь во мне никакого добра; предварили меня беззакония мои, я достиг вечера; бесчисленны злодеяния мои. Как принял Ты плач апостола Петра, так прими этот малый плач мой и омой рукописания моих грехов. Силою милосердия Твоего истреби мои прегрешения». Так исповедуясь в течение нескольких часов и утирая слезы платком, разбойник предал дух. В час смерти его старший врач странноприимного дома видел сон: к одру разбойника пришли мурины с хартиями, на которых были написаны многочисленные грехи разбойника; потом два прекрасные юноши-царедворцы принесли весы. Мурины положили на одну чашу написанное на разбойника: эта чаша перетянула, а противоположная ей поднялась кверху. Святые Ангелы сказали: «Не имеем ли мы здесь чего?» — «И что можем иметь, — возразил один из них, — когда не более десяти дней, как он воздерживается от убийства?» — «Впрочем, — прибавили они, — поищем чего-нибудь доброго». Один из них нашел платок разбойника, намоченный его слезами, и сказал другому: «Точно, этот платок наполнен его слезами. Положим его в другую чашу, а с ним человеколюбие Божие, и посмотрим, что будет?» Как только они положили платок в чашу, она немедленно перетянула и уничтожила вес рукописаний, бывших в другой. Ангелы воскликнули в один голос: «Поистине победило человеколюбие Божие!» Взяв душу разбойника, они повели ее с собою; мурины зарыдали и бежали со стыдом».

Алексей Шадринов, будучи ещё белозерским школьником, уже «в тринадцать лет написал свои первые необыкновенно выразительные и зрелые стихи…» (Дорошенко Н. – С. 1), некоторые  из  них  были напечатаны в  районной  газете.  По воспоминаниям И.А. Богомоловой, учительницы русского языка и литературы, Шадринов «на выпускном экзамене по литературе, отвечая последним, читал уставшей комиссии свою поэму «Оборотень», и, когда остановился, боясь наскучить, удивленные и обрадованные учителя просили его продолжать» (Шадринов А. Далекий плач. – С. 130). Перед уходом в армию он принял Святое Крещение, решил сжечь стихи и бросил их в печь, но по счастливой случайности рукописи удалось спасти. В  1991  году Шадринов  был призван  в армию,   где трагически  погиб в девятнадцатилетнем возрасте.

После смерти  поэта появилась  книга «Далекий плач» (Вологда, 1994) и  подборки его  стихотворений  в  московских и  вологодских журналах. Виктор Астафьев, прочитав первую книгу Алексея, схватился за голову: «Погиб настоящий поэт! Некоторые его стихотворения написаны с лермонтовской мощью…» В 1998 году родителями Шадринова был передан архив с неизвестными стихотворениями и поэмами для публикации в Москве. Неизвестные читающей России произведения по своей оригинальности и философичности оказались на порядок выше ранее опубликованных. Наиболее значительные из них: Отшельник; Размышления странника; Обитель; Деревня (стихи); Пилигримы; Оборотень (поэмы); Глушь; Хо­лодные берлоги; Исповедь (проза). Сборник избранных стихотворений и поэм Шадринова  вышел в Москве в 2001 году, а семь лет спустя на средства администрации родного Белозерского района Вологодской области была издана книга «Моя душа над родиной летит…» (Вологда, 2008).

Шадринову был дан с рождения подлинный поэтический голос, «голос истинной Поэзии» (Цыганов А. – С. 7). Как человек и как поэт он был многим обязан природе. Его пейзажная лирика (стихотворения «Весь мир молчит, и занавес приподнят…», «У нас уже черемуха цвела…», «Рассветный край» и др.) – не набор сухих зарисовок, а действительно словесная живопись, которой свойственна удивительная пластичность, цветовая и образная гармония: «Река хранит причудливость изгиба, / Там след змеи пурпурной на песке, / Там расцветает лилия, там рыба / Взвилась клинком, сверкающим в прыжке» («Пилигримы»). Лирика Шадринова – медитативно-изобразительная по-преимуществу, он знал, что мысль присутствует в самой природе, в символичности ее примет и стихий, автору нужно только продолжить, развить ее: «Ветра шумят по всей земле, / Листва колышется повсюду, — / Я чуткий, в предрассветной мгле, / Знакомый голос раздобуду» («Все ж, не подъемля головы…»). Еще один устойчивый мотив в его стихотворениях – предчувствие судьбы, условно говоря, «воспоминание о будущем»: «Рыдают гуси, клином размежив / Поля небес, изрытых облаками, / Моя душа над родиной летит, / Обняв ее бесплотными руками…» («Холодный воздух – хрупкая слюда…»). Романтические мотивы лирики Шадринова: душевная двойственность («Без черного нет белого…»), сознание своего бессилия, одиночество, автобиографический характер лирического героя и, соответственно, исповедальность – не случайны не только в контексте его поэзии, но и в контексте времени. Предельное духовное напряжение – одна из традиций русской поэзии. Но главная тайна ее – мистический переход  стихотворного текста в лирический  (знаменитый ахматовский «сор»). У Шадринова видна  двойственная природа подобного явления: с одной стороны, это «муть», безблагодатная материя, с другой – чудотворение, уже не авторская воля, а воля Творца: «С больших глубин поднялась эта муть, / И благо, что от сердца не дано Вам / Сорвать покров, войти и заглянуть / В горнила, порождающие Слово» («И.А. Богомоловой»). Для его поэзии характерны драматические смены ритма, оригинальные строфические схемы, образно-символические  ряды, «возвышенная» и библейская лексика: вече, обитель, бренный след, Божья Воля, Пресветлый Дух, кадила; соответствующие сравнения: «Плывёт туман, как дым из преисподней…» Эпитеты у Шадринова в большинстве своем – с трагической окраской: неясный ужас, унылый корабль, безвременная ночь, сгорбленные ели и т.п. В последнем стихотворении поэта они определяют и тон, и даже смысл: «Мне разлука с тобой, как ночь бессонная, / Ночь глухая, беззвездная, нескончаемая» («Высоко так подняться нельзя и дереву…»). Шадринов обладал настоящей творческой смелостью. Он мог легко соединить в двух строках лермонтовский мотив и мифологическое сравнение (душа-птица): «Меж землею и небом / Словно птица, метался…». Его лирика отмечена проникновением в запредельные высоты человеческого духа («Все ж нет предела человеческой души…»), афористичностью и одновременно загадочностью мысли («Я на земле и на небесах»), дерзкими образными сопряжениями, отмеченными «детской» гениальностью: «Надо только бросить в воду камень, / Чтоб увидеть синий танец звезд». Контрасты в его поэзии – нечеловеческого диапазона: «синяя птица» детства, — и смятение, ужас бытия, полуфантастические, апокалиптические картины: «Все небо ножами распорото…» Подростковая влюбленность, — и опыт мудреца, за плечами которого – целая жизнь: «Не дорожи ничем земным, / Безудержным и мимолетным». Поразительно объемная и богатая смысловыми оттенками лексика, удивительные сравнения, рождающие множество ассоциаций, неожиданные рифмы, смелые ударения – все говорит о том, что Шадринов как языкотворец не боялся ничего и никого, он не «владел» языком, он был полностью в его власти. Австрийский исследователь Патрик Валох замечает: «Такие мелодичные элегии, магические акценты чистой аскетической неискушённости, независимой подлинности и строгой классики можно найти лишь в Серебряном или даже в Золотом веке русской поэзии. С тем же самым детским удивлением и философскими размышлениями о смысле жизни пишет Николай Рубцов, поэт трагической судьбы, также ставший примером для лирика Шадринова» (Валох П. – Солдатами не рождаются).

В поэме «Оборотень» удивляет не столько парадоксальное сочетание монолога с внутренним диалогом, сколько связанность примет русской катастрофы с диктуемым кем-то сверху поэтическим потоком сознания, пытающегося найти ответы на вечные вопросы бытия. Но наиболее сильное впечатление производит драматическая поэма-загадка «Пилигримы», полная мистики и философских откровений, находящаяся вне времени и пространства, но запечатленная на фоне живописнейших земных пейзажей. «Тема Божией воли и русской удали удивительно своеобразно и таинственно звучит в незавершённой поэме «Пилигримы» Алексея Шадринова (1973-1992), — пишет доктор филологических наук Людмила Яцкевич. —  Гибель поэта не позволила её завершить. Но и в той части поэмы, которую он успел написать, явно воплощены два образа русской удали, противоположные по своему отношению к Божией воле. Уже в прелюдии к поэме автор прикровенно говорит о том, что даже справедливые слова и действия человека не смогут поколебать вечное движение жизни по воле Божией: «Уж раз упрёк правдивый не тревожит / Мир наших лиц, как он ни справедлив, / Мой лёгкий ветерок не переможет / Весенних вод бушующий разлив». В основу символического сюжета поэмы положено христианское представление о земной жизни человека как о временном странствии, в конце которого мы вернёмся к нашему Создателю на Страшный Суд. После этого и решится окончательно наша участь. Главный герой поэмы – Старик-пилигрим, речь которого является голосом самого автора. Он рассуждает о смысле нашего земного пути  и наших желаний. Находясь долгие годы в пути, он понял, что наша человеческая воля порождает бесконечные и часто пустые желания и мечтания, которые губят святость нашей первородной чистоты, которой мы обладали в детстве… …Читая поэму-драму «Пилигримы», поражаешься чуду, которое сотворил Господь на Вологодской земле: в конце кровавого XX века, на пороге начавшейся буржуазной контрреволюции, он дал нам чистого ангела, поэта-пророка, который с силой шекспировского таланта призывал нас не поддаваться бесовской алчности к богатству и к мнимой новизне впечатлений и ощущений, беречь чистоту и кротость души, и тем сохранить её свободу… Но библейская история казни невинного человека повторилась: девятнадцатилетний поэт был жестоко замучен в армии в  1992 году» (Яцкевич Л. – Божия воля и русская удаль).

«Звук и пространство, — эти понятия становятся для меня полны неизъяснимого поэтического наслаждения», — писал Шадринов. «Очарованный странник наших дней», поэт «не от мира сего» (Куняев Ст. – С. 121), он сразу познал великую тайну русской поэзии: «Не мни, читатель, средь бумажной пыли / Найти следы тебе знакомых дней. / Я верен весь туманящейся были, / Я к ней клонюсь и почиваю в ней» («Пилигримы»). Творчество Алексея Шадринова – это стремительный и ранний взлет от детской непосредственности к вершинам, большинство из которых, увы, ещё только предстояло покорить; уникальное явление в русской поэзии ХХ века.

Соч.:  Любимое и… безответное: поэтический сборник. – Сыктывкар, 1992;  Далекий плач. Стихи. Проза. Воспоминания. — Вологда, 1994; Стихи. Отрывок из поэмы «Оборотень» // Белозерье: краеведческий альманах. Вып. 1. – Вологда, 1994; Белые ангелы вод: Стихи // Наш современник. – 1996. — № 7; Из книги «Далекий плач» // Москва. – 1997. — № 10; Оглянитесь на годы… Стихи // Москва. — 1998. -№ 11; Из неопубликованного // Белозерье: краеведч. альманах. Вып. 2. — Вологда, 1998;  Вернусь со стаей перелетной… Стихи // Север. – 2000. — № 10;  Стихи  // Литературная Вологда: Альманах. Вып. 1. – Вологда, 2001. – С. 440 – 443; Стихотворения и поэмы. – М., 2001; Стихи // Всемирная литература (Белоруссия). – 2002. — № 11 – 12; Стихи молодых. Алексей Шадринов // Простор (Казахстан). – 2007.  — № 1; «Моя душа над родиной летит…»: Избранные стихотворения и поэмы. — Вологда, 2008; Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались» (2012–2016) / Сост. Б.О. Кутенков, Е.В. Семёнова, И.Б. Медведева, В.В. Коркунов. – М.: ЛитГОСТ, 2016. – 460 с.; Алексей Шадринов. «Это было со мной, это вновь повторится…» Стихи // Подъём. – 2019. — № 1.

Лит.:  Цыганов А. Земное счастье // Шадринов А. Далекий плач. – Вологда, 1994. – С. 7 – 8; Щуплов А. «И слава Богу, сил моих хватило, чтоб одолеть нечаянный испуг…» // Кн. обозрение. — 1995. — 23 мая;  Бараков В. Далекий плач // Москва. — 1997. — № 10. – С. 176-179 ; Дорошенко Н. Тема // Российский писатель. – 2001. – сентябрь, № 16; Бараков В. «Слова лежат в глубинах русских рек…» // Зеркало. – 2001. – 28 ноября;  Куняев Ст. Очарованный странник // Шадринов А.Ю. Стихотворения и поэмы. – М., 2001. – С. 121-122; Огрызко В.В. Изборник: Материалы к словарю русских писателей конца ХХ – начала ХХ1 века. – М., 2003. – С. 268; Бараков В.Н. Шадринов Алексей Юрьевич // Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги: биобибл. словарь: в 3 т. / под ред. Н.Н. Скатова. – М., 2005. – Т. 3. – С. 674 – 676; Ерёмина О.А. «Моя душа над родиной летит…» О поэзии Алексея Шадринова // Литература. 11 кл.: поурочные разработки: книга для учителя. — М., 2006. – С. 107 – 116; Бараков В.Н. Шадринов Алексей Юрьевич // Вологодская энциклопедия. – Вологда, 2006. – С. 535; Левагина С.Н.»Смогу ль отдать земле — земное…», или «я этим жил…» (Грани одной темы Константина Васильева в лирике Алексея Шадринова) // Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. — 2015. -№ 2. — С. 130 — 137; Валох Патрик (Австрия) Солдатами не рождаются (Об Алексее Шадринове). Перевод Стеллы и Бориса Кутенковых // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2016/12/theme/patrik-valoh-soldatami-ne-rozhdayutsya-o/; Яцкевич Л. «Радость – слишком царственное чувство» Поэтические прозрения вологодских поэтов // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2017/01/theme/lyudmila-yatskevich-radost-slishkom-tsar/; Яцкевич Л. Божия воля и русская удаль // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2018/03/writers-word/bozhiya-volya-i-russkaya-udal/; Яцкевич Л. «Как будто дитя из пожара, я душу свою выношу…» Тема покаяния в русской поэзии // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2018/10/writers-word/kak-budto-ditya-iz-pozhara-ya-dushu-svoyu-v/; Яцкевич Л. «Свете Тихий…» (Поэтические созерцания Божьего мира нашими поэтами) // Вологодский литератор. — Код доступа: https://literator35.ru/2018/01/writers-word/svete-tihij-poeticheskie-sozertsan/

Примеч. автора:

«Переработанная и дополненная статья из энциклопедии «Русская литература ХХ века» опубликована ко дню рождения (22.02.1973) и ко дню памяти поэта(23.02.1992)».

 

* * *

Там, где все кончается однажды,

И глаза безжизненно грустны,

Все проходит с утоленьем жажды,

С претвореньем радостной весны.

За чертой порога голубого

Будет все несбывшееся здесь.

Хриплый звук охотничьего рога

Разнесет отчалившую весть.

Если б знать нам, сколько нужно силы,

Чтоб шагнуть за голубой порог,

Бросить край, приевшийся, но милый

В желтизне дымящихся дорог.

Чтоб за жизнь устало не цепляться,

Как вцеплялась в дерево лоза,

Не гадать: к чему же это снятся

По ночам желанные глаза.

 

ВОЗГЛАС

 

Я увидел сегодня

Безумно красивый восход!..

Говорят, на востоке

Все небо ножами распорото.

И небесная кровь

С убиенного неба течет.

И с печальных березок

Стекает осеннее золото.

 

КАМЫШИ

 

Сквозь сон двойной, сквозь теплые оковы,

Под плеск волны, под северный орган,

От пенистого гребня и до крова

Поет и стонет камышовый стан.

 

Был зной, и день, немилосердно жаркий,

За лучезарным стражем на челне

Минул зенит, и вспыхнули огарки

В чаду бочаг на оголенном дне…

 

О Всеблагой! Твоею чудной силой

Наплыв желаний в солнечном огне

Тщетою выжгло и преобразило

Тоской мечты о безмятежном сне.

 

Ты ж милосерд! И вечер тенью птицы

Вспоил глаза. Далекий плач совы

Донес мне, что седою власяницей

Наплыл туман к угорам боровым.

 

Был каждый миг оценен и бесценен.

«Смежи глаза, чтоб на рассвете вновь

Расслышать неумолкнувшее пенье

За долгий плен, — мятущуюся кровь».

 

Всю ночь до моего немого крова

Поет и стонет камышовый стан

Сквозь сон двойной, сквозь теплые оковы

Про плеск волны под северный орган.

 

* * *

 

Приходит март, как сатанинский месяц.

Этап тревог и оптовых смертей.

Бесчисленных подножек скользких лестниц.

Разбитых душ, не собранных костей.

 

Пусть очарован звонами капели,

Обманут ты, как флейтой пастуха,

Но дни идут, и только лишь в апреле

Слетает с сердца эта шелуха.

 

Я жду врага, откинув благочестъе,

С настороженным каменным лицом.

Я вижу: этот сатанинский месяц

Грозит, как палицей, тринадцатым числом.

 

* * *

 

Этой ночи страшное начало

Память сохраняла все года,

Для меня такая ночь настала

И теперь, пожалуй, навсегда.

 

Зрение, вернись ко мне! Природа!

Я всего лишь твой заблудший сын —

То, что потерял я за полгода,

Не подарит добрый Аладдин…

 

Этой ночью выпала пороша,

И как вспомню, в прежние года

На лога просыпался горошек

Заячьего хитрого следа.

 

На окне, наверное, узоры,

Так и тянет с мерзлого крыльца,

Огласить бы зимние просторы

Ревом молодого выжлеца.

 

А потом усталою походкой

Возвратиться в свой обжитый дом

И хвалить веселую погодку,

И добычей хвастаться потом…

 

* * *

 

Отходит время прошлых изысканий,

И отнимает сердце от крестов —

Прямых и тонких, и волна желаний

Откатывает с пеною листов.

 

И вновь грядут слои других, как чуда,

Желающих свершиться в тишине.

Они берут начало ниоткуда,

Найдут конец желаемый во мне.

 

Но за концом, что за порогом ночи,

Руками стены гладят, как слепцы.

Уйдут и вновь проклятьем напророчат

Другим такие ж горькие концы.

 

Их тощий призрак кружится совою,

Их резкий шепот в топоте шагов —

По мостовой за теменью кривою,

В словах коротких, ржавых, как засов.

 

Безвременье, но в мизерном размере;

Трагедий безголосых плоский взгляд,

И в комнате, как в сомкнутом вольере,

Я отпевал их сорок дней подряд.

 

Я отпевал, но было незаметно.

Шли мимо люди, проходя сквозь сон,

И ни один букета рыжих веток

Не положил к порогу похорон.

 

* * *

 

Это было со мной, это вновь повторится

Не со мной, так с другим: на зеленом ковре

Обессиленно мечется пестрая птица,

Легкий пух поднимая, как снег в ноябре.

 

Что такое судьба? Две случайные встречи,

Просто случай и злость. Только крылья листвы

Так доверчиво гладят взведенные плечи,

Что ослабнет рука и скользнет с тетивы.

 

Этой силою можно пронять и утешить,

Можно душу свернуть на лирический лад,

Можно ввергнуть в смиренье. Но истины те же:

Две капризные стрелки не сдвинуть назад.

 

Но течет, как река, этих дней вереница,

Не оправдана кровь; на зеленом ковре

Обессиленно мечется пестрая птица,

Легкий пух поднимая, как снег в ноябре.

 

* * *

 

Свет звезд над нашей юдолью поник,

Уходит ночь. Залог всего, что будет,

Я сам с собой. Бумага — это лик,

Раскрытый множеству тягчайших судеб.

 

Я вижу: кот пушистый за окном

Встречает утро. Тень моя все ниже

Над ворохом склоняется. Я вижу:

Светлеет наш многострадальный дом.

 

Едва я слышу, — сон ее глубок, —

Мать спит, и сон ее перед рассветом —

В безветрии застывший огонек,

Дыхание поведало об этом.

 

Дыхание поведало о том,

Что дня минувшего тускнеют страсти.

Поет петух — о бытие, о счастье,

Пригрезившемся веке золотом.

 

           (Полный вариант подборки — в журнале «Подъём», 2019 г., № 1)

«Дай рабам Твоим терпение, да не покроет их скорбь». Так молился преподобный Симеон Новый  Богослов, который твёрдо знал, что «Бог есть радость и Он не согласен входить в дом, где печалятся и скорбят, как и люботрудная пчела не терпит места, наполненного дымом» (Слово 82-е)[3: 17]. Терпение в преодолении уныния и невзгод, твёрдое упование на Бога очищает душу и приводит к встрече с Божественной благодатью, которая и есть радость духовная. В состоянии поэтического вдохновения к её созерцанию приближаются и поэты. Обратимся к стихотворению «Надежда», написанному  молодым К.Н. Батюшковым в 1815 году после  Отечественной войны 1812 года, в которой поэт принимал непосредственное участие:

Мой дух! Доверенность к Творцу!

                        Мужайся; будь в терпеньи камень.

                        Не Он ли к лучшему концу

                        Меня провел сквозь бранный пламень?

                        На поле смерти Чья рука

                        Меня таинственно спасала,

                        И жадный крови меч врага,

                        И град свинцовый отражала?

                        Кто, кто мне силу дал сносить

                        Труды, и глад, и непогоду,

                        И силу в бедстве сохранить

                        Души возвышенной свободу?

                        Кто вел меня от юных дней

                        К добру стезею потаенной

                        И в буре пламенных страстей

                        Мой был вожатайнеизменной?

                       

                        Он! Он! Его все дар благой!

                        Он нам источник чувств высоких,

                        Любви к изящному прямой

                        И мыслей чистых и глубоких!

                        Все дар Его, и краше всех

                        Даров – надежда лучшей жизни!

                        Когда ж узрю спокойный брег,

                        Страну желанную отчизны?

                        Когда струей небесных благ

                        Я утолю  любви желанье,

                        Земную ризу брошу в прах

                        И обновлю существованье?

                                                                       [1: 48-49]

Действительно, храбрость ― это терпение в опасной ситуации. Но оно невозможнобез мужества,  надежды  и упования на Бога,.  Это стихотворение К.Н. Батюшкова напоминает гимн преподобного Симеона Нового Богослова, в котором тоже звучит твердая надежда на Бога[3: 454]:

Я объят тенью, но истину вижу.

            Это – не что и иное, как твёрдая надежда.

            Какая же это надежда? – та, которую не видели очи.

            А она что такое? – та жизнь, которую все любят.

            Но что такое эта жизнь, как не Бог – Творец всего? …

         Несмотря на то, что жизнь и поэтическое творчество К.Н. Батюшкова хорошо исследованы, до сих пор остались не раскрыты некоторые очень важные стороны, без освещения которых мы не до конца поймем трагическую судьбу этого выдающегося поэта.

         К сожалению, когда говорят о Батюшкове, стараются обойти некоторые факты его биографии или истолковывают их с позиций господствующей в XX веке в России идеологии. Причина этого заключается в том, что в советское время существовали «запретные» темы.

Первый вопрос. Например,  под запретом была критика декабризма, поэтому и отношения Батюшкова с декабристами, его родственниками и друзьями, не получили должного разъяснения. Надо бы задуматься: почему поэт, так любивший семью Муравьевых, с которыми была связана вся его юность, вдруг стал устраняться от общения с ними? Почему поэт, так любивший своих литературных товарищей,стал их чуждаться.Только ли дело в том, что у него началось психическое заболевание?

Второй вопрос. Кто такие Нессельроде,Штакельберг, Катенин, Перовский? Что между ними общего? Все они были членами тайных обществ, враждебных России, что теперь подтверждается документально. Это люди,  с которыми у Батюшкова сложились очень тяжелые отношения. Они появлялись в жизни поэта – и начинались неприятности, скандалы, а затем приступы болезни. Случайно ли это? В наше время появилось большое количество исследований, посвященных этим тайным обществам, идеологией которых питался декабризм. Мы многое узнали о тех деятелях, которые долгое время оставались в тени и  не получили никакого наказания от царя Николая Первого. А ведь именно они толкнули русских мальчиков к декабрьскому восстанию. Одни из них скрылись заграницей. Так, Николая Тургенева, главного идеолога – воспитателя декабристов, не выдала на царский суд Англия.  Другие члены тайных обществ оставались в России и продолжали вести свою деятельность, даже оставаясь на государственной службе и  имея высокие чины. Именно такими были упомянутые враги Батюшкова. Так, например, симферопольский губернатор Перовский, который был свидетелем и, вероятно, причиной психического срыва Батюшкова в этом городе, оказывается, был дедушкой цареубийцы Софьи Перовской. Такие традиции формировались в этой семье.

Третий вопрос. Что мы знаем о духовной жизни Батюшкова? Ведь именно дух питает истинную поэзию. Оказывается, очень мало. Факты его духовной биографии требуют тщательного изучения. Иначе  наше понимание его поэзии будет поверхностным. В чем духовная трагедия Батюшкова? Почему его последние стихотворения пронизаны трагизмом и безысходностью? Только ли дело в  доставшейся ему в наследство от матери «черной меланхолии»? В разное время находились люди, которые сомневались в этой версии.  Современник Батюшкова художник Н.В. Берг, в 1947 году вместе с литературным критиком и журналистом С.П. Шевырёвым посетивший поэта в Вологде, писал: «Темно-серые глаза его, быстрые и выразительные, смотрели тихо и кротко. Густые, черные с проседью брови не опускались и не сдвигались… Как ни вглядывался я, никакого следа безумия не находил на его смиренном, благородном лице. Напротив, оно было в ту минуту очень умно» [2: 340].

Духовная трагедия поэта происходит из глубоких противоречий в его жизни: в его родственных и дружеских связях, в его любви, в его  военной судьбе, в  его творчестве[2; 4].

В юности К.Н. Батюшков, как православный человек, верил в торжество истины, как и его старший друг  Н.М. Карамзин, который в 1795 году писал: «Мы должны смотреть на мир как на великое позорище, где добро со злом, где истина с заблуждением ведёт кровавую брань. Терпение и надежды! Всё неправедное, всё ложное рано или поздно гибнет; одна истина не страшится времени; одна истина пребывает вовеки!» («Филалет к Мелодору») [5].

В 1815 году  в письме к П.А. Вяземскому К.Н. Батюшков раскрывает перед другом свою духовную жизнь:

«Если бы мне предложил какой-нибудь Гений все остроумие и всю славу Вольтера — отказ. Выслушай свое сердце в молчании страстей, и ты со мною согласишься, в противном случае я тебя не уважаю. Так, надобно переменить род жизни. Благодаря Богу я уже во многом успел: стараться укротить маленькие страсти, успокоить ум и устремить его на предметы, достойные человека.…

Я с страхом вопросил глас совести моей…
         И мрак исчез, прозрели вежды: 

И вера пролила спасительный елей
В лампаду чистую надежды.
Ко гробу путь мой весь как солнцем озарен:
Ногой надежною ступаю
И, с ризы странника свергая прах и тлен,
В мир лучший духом возлетаю. 

[5]

Это высокое понимание смысла жизни было оскорблено, когда поэт увидел, как его молодые родственники и боевые товарищи плетутсети тайного заговорапротив Александра Первого (Он потом привел к восстанию декабристов). Батюшков не смог на них повлиять, но и доносить на них – для него было бы бесчестьем. Вот эти страшные противоречия его жизни, духовное  одиночество и не смог вытерпеть поэт. Чёрная меланхолия лишила его поэтического дара и временами затемняла рассудок. Битва духовная оказалась страшнее тяжёлой войны с Наполеоном,  в которой он участвовал и был среди победителей.

Многое пришлось вытерпеть поэту: три войны, отчуждение  друзей, невыносимая для поэтической души служба под неусыпным надзором Штакельберга и Нессельроде, болезни и лечение у невежественных врачей. Поэт решил просить царя об отставке с дипломатической службы, чтобы уйти в монастырь. Ниже приводится его письмо царю:

«Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь!

Поставляю долгом прибегнуть в Вашему Императорскому Величеству с верноподданнейшей просьбою, которая заключается в том, чтобы Вы, Государь Император, позволили мне непременно удалиться в монастырь на Белоозеро или в Соловецкий. В день моего вступления за пределы мира я желаю быть посвящен в сан монашеский, и на то прошу верноподданнейше Ваше Императорское Величество дать благоизволение Ваше. У православного алтаря Христа, Бога нашего, я надеюсь забыть и забуду два года страданий: там стану памятовать только монаршую милость, о которой Вас умоляю,  Государь Всемилостивейший.

Вашего Императорского Величества верноподданный

                                                            Константин Батюшков

Санкт Петербург, 11 апреля 1824 г.»

Друзья Батюшкова объяснили царю причину такого странного, по их мнению, письма: поэт болен и нуждается в серьёзном лечении. Александр Первый, сочувствуя Батюшкову, дал поручение Нессельроде обеспечить поэта хорошим лечением. В результате он оказался в немецком курортном городке Зонненштейн и провёл там четыре года в заточении под видом лечения. И опять поэту пришлось терпеть непонимание, унижения и одиночество. Даже с родной сестрой Александрой, верным другом, врачи этой психиатрической лечебницы не разрешали встречаться.

Он был окружён протестантами и атеистами и не имел возможности бывать в православной церкви, но все-таки молился, и молитва его поддерживала все эти годы. Поэт углём начертал на стене образ Спасителя, просил у него прощения и милости, просил о желанной свободе на родине. Все окружающие относились к нему как к неполноценному безумному человеку.

Наконец, в 1828 году Батюшкова отправили в Россию. Поэт впоследствии вспоминал, как он обрадовался, когда на русской границе услышал родную речь и увидел русских, таких родных ему солдат. Он подошёл к одному из них и попросил кусок чёрного хлеба. Поэт, бывший воин, знал, что у русского солдата всегда есть в запасе чёрный хлеб.  Поэту дали  ломоть, он перекрестил его и тут же съел, словно причастился.

Были ещё четыре года томительной, несвободной жизни в Москве под присмотром немецкого врача Дитриха. Только оказавшись в Вологде, на родине, Батюшков стал постепенно выздоравливать и возвращаться к духовному успокоению.

Поэт завещал похоронить его в Спасо-Прилуцком Димитриевом монастыре вблизи Вологды.

*    *    *

Обратимся к духовному завещанию К.Н. Батюшкова, поэта, воина и мужественного человека, большим достоинством которого было терпение. В его словах содержится христианская мудрость:«Повинуемся судьбе не слепой, а зрячей, ибо она есть  не что иное, как воля Творца нашего. Он простит слабость нашу: в Нём сила наша, а не в самом человеке…»[1: 354].

Традиция духовной поэзии –  воспринимать мир как Слово Божие –  издавна существовала в русской литературе, начиная с поэмы  «Слово о полку Игореве». В XVIII веке и на рубеже XVIII и XIX веков она ярко воплотилась в величественных одах М.В. Ломоносова и Г.Р.  Державина.

Удивительно, будучи ещё юным, восемнадцатилетним, в начале своего  поэтического поприща, К.Н. Батюшков рассуждал о подражании поэта Творцу.  В небольшой статье «Об искусстве писать» (1805 г.)  он развивает мысль о том, что поэтическое произведение только тогда достигнет совершенства, когда имеет необходимую для этого органическую целостность [1: 215-217].  Для сравнения он обращается  к созерцанию природы:

«Зачем творения природы столь совершенны? – Потому что всякое творение составляет нечто целое, ибо она трудится по плану вечному, от  которого никогда не уклоняется. Она в безмолвии приготовляет семена своих произведений, она предначертывает  единожды первобытный образ всякого живого творения, она заставляет продумать, усовершенствывает  беспрестанным действием в течение предписанного времени. Её творения удивляют нас, но что причиняет это чувство? – Печать божественной творческой руки!» [1: 217].

Не только в прозе,  но и в его поэзии  встречаетсяэта мысли о природе как воплощении Божьего замысла; например, в стихотворении  «Бог» (1803 г.):

… Везде могущество Твое напечатленно.
Из сильных рук Твоих родилось всё нетленно.
Но всё здесь на земли приемлет вид другой:
И мавзолеи, где гордилися собой,
И горы вечные, где пламенем курились,
Там страшные моря волнами вдруг разлились:
Но прежде море, где шумело в берегах,
Сияют класы там златые на полях.
И дым из хижины пастушечьей курится.
Велишь — и на земли должно всё измениться.
Велишь — как в ветер прах, исчезнет смертных род!
Всесильного чертог – небесный чистый свод,
Где солнце, образ Твой, в лазури нам сияет,
И где луна в ночи свет тихий проливает,
Туда мой скромный взор с надеждою летит!
<>

Батюшков считал, что сам по себе человеческий разум поэта не сможет ничего создать. «Его плодотворность зависит от опыта и глубокого размышления», а для этого необходимо познавать природу и увидеть в ней «печать божественной руки». Поэт размышляет далее:

«Но если он[человеческий разум]будет подражать природе в её ходе, в её трудах, если он созерцанием оной возвысится к истинам небесным, если он их соединит, образует нечто целое, приведёт их в систему силою размышления –  тогда только основать может на подобных седалищах вечные памятники»[1: 217].

В статье «Нечто о поэте и поэзии» (1815 г.) Батюшков обращается к другим сторонам поэтического творчества [1: 276-283].  По мнению поэта, искусство слова – это «дар, лучшее достояние человека; ибо посредством его он оставляет вернейшие следы в обществе и имеет на него сильное влияние. Без него не было бы ничего продолжительного, верного, определённого; и то, что мы называем бессмертием на земле, не могло бы существовать» [1: 277-278].  Это Божий дар: «Поэзия – сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой». Он «требует всего человека». Образ жизни поэта подчинён особым правилам: «Первое правило сей науки должно быть: живи как пишешь, и пиши как живёшь.  … Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы» [1: 278].  Батюшков уверен, что душа истинного поэта должна иметь нравственную чистоту и даже приближаться к святости: «…будьте добродетельны и свободны, почитайте предмет любви вашей, ищите бессмертия в любви, божества в природе; освятите душу, как освящают храм, и ангел возвышенных мыслей предстанет вам во всём великолепии!» [1: 279].

В записных книжках  К.Н. Батюшкова кратко отмечены также  те особенности характера и личности поэтов, которые способствуют их вдохновению и творчеству или  мешают им, являются их врагом [1: 325-338]. Так, по мнению поэта, «гордость – огромная вывеска маленькой души», а «упрямство – вывеска дураков». Эти афоризмы он выписал из драматических произведений Я.Б.  Княжнина [1: 326]. Далее автор замечает: «Терпеть не могу людей, которые всё бранят, затем чтоб прослыть глубокомысленными умниками» [1: 327]. В письме к Вяземскому та же мысль о категорическом неприятии поэтом критиканства и насмешки: «Если бы мне предложил какой-нибудь Гений все остроумие и всю славу Вольтера — отказ» [6]. По его мнению, истинные писатели-творцы обладают твёрдостью души и милосердием, снисходительностью к недостаткам других. В доказательство автор приводит  Сократа.

Вспоминает он в связи с этим и своего друга поэта и переводчика Н.И. Гнедича, который умел ценить творчество других писателей и отличался доброжелательностью: «…У Гнедича есть прекрасное и самое редкое качество: он с ребяческим простодушием любит искать красоты в том, что читает; это самый лучший способ с пользой читать, обогащать себя, наслаждаться»[6: 355].Батюшков далее пишет: «Простодушие и снисхождение есть признак головы, образованной для искусства. … Станем наслаждаться прекрасным, более  хвалить и менее осуждать! Слова Спасителя о нищих духом, наследующих Царство небесное, можно применить и к области словесности» [6: 355-356].

Важнейшим свойством поэта должны быть честность и трезвость души, тогда она станет великой. Батюшков считает: «Ничто не даёт  такой силы уму, сердцу, душе, как беспрестанная честность. … Как легко развратиться в обществе, но зато какая честь выдержать все его отравы и прелести, не покидая копья! Великая душа находит, отверзает себе повсюду  славное и в безвестности поприще: нет такого места, где бы не можно было воевать с собой и одерживать победы над самим собою» [6: 354].

Заветы Константина Николаевича Батюшкова вологодские поэты стараются хранить.

 

Литература

1. Батюшков К.Н. Сочинения / [Вступ. Статья и сост. В.В. Гуры]. –

Архангельск: Сев.-зап. Кн. изд-во, 1979. – 400 с.

2. Кошелев В.А. Константин Батюшков. Странствия и страсти. – М.:

Современник, 1987. –  351 с.

3. Творения преподобного Симеона Нового Богослова. Слова и гимны.

Книга третья. – М.: Сибирская Благозвонница. 2011.

4. Яцкевич Л.Г. Поэт и блаженный // «Берега». Литературно-

художественный и общественно-политический журнал. – Калининград, 2017. – № 6. С. 117-131.

5. http://dugward.ru/library/karamzin/karamzin_melodor.html
6. http://batyushkov.lit-info.ru/batyushkov/proza/nechto-o-morali.htm

 

Владислав Сурков: «Большая политическая машина Путина только набирает обороты и настраивается на долгую, трудную и интересную работу. Выход ее на полную мощность далеко впереди, так что и через много лет Россия все еще будет государством Путина…»

«Умение слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно – уникальное и главное достоинство государства Путина».

ДОЛГОЕ ГОСУДАРСТВО ПУТИНА

( http://www.ng.ru/ideas/2019-02-11/5_7503_surkov.html)

 

«Потом – это когда?! — зададут гневный вопрос нетерпеливые читатели. – Неужели вы не видите, что либеральная власть заняла «царское место» давно, всерьёз и надолго, и ни за что его не отдаст?!»

А я отвечу, что есть в истории законы, которые не в состоянии отменить никакая, даже самая предусмотрительная политика.

Уже сейчас власть «понесло в разнос»… Механикам-дизелистам хорошо известно явление, когда двигатель из-за внутренних вибраций начинает разрушаться, и остановить этот процесс уже невозможно. На наших удивлённых глазах происходит невероятное: каждый последующий властный шаг превосходит предыдущий своей абсурдностью и всё больше походит на самоубийство.

В проснувшихся воспалённых массах наливается кровью ненависть, недовольные есть и в верхах. Плод вот-вот созреет и не просто упадёт, а грохнется о землю. И чем ожесточённее будет сопротивляться режим, тем быстрее это произойдёт. Законным или иным путём – это уж как сложится… Конечно, хотелось бы мирного, «бархатного» разрешения конфликта, но, скорее всего, «рванёт» либо заговором внутри элиты, либо воздействием силовиков второго ряда. Гражданской войны не будет. Иных толстосумов не станет защищать даже их охрана.

Русские люди ведут себя как дети. Нет другого такого народа, столь преданного отеческой, по его разумению, власти, и столь жестокого по отношению к ней же, если она разочарует его в лучших ожиданиях. Нет никого страшнее обиженных и злых подростков. «Наш народ – ещё подросток, молодая нация», — утверждал Достоевский.

А если к власти вновь придёт либеральная клика, ещё более разнузданная (например, в лице «преемника») и переведёт нас всех в цифровое и обычное рабство, с потерей последних остатков независимости и угрозой голодной смерти? – Очень даже возможно. По многим признакам, «перестройка-2» уже идёт, только век её будет недолог, либералы не способны созидать, поэтому судьбоносное событие случится в промежутке между 2019 и 2025 годами, когда они окончательно разрушат всё до основания, а затем… В том, что нам придётся заново строить государство, нет никаких сомнений, но где и каким образом это свершится?

Что касается места «смены караула», то, опять же, сама история даёт ответ: это случится в столице. Народные массы только подбрасывают хворост в костёр, но настоящий пожар полыхнёт в Кремлёвских палатах, где же ещё?..

А вот последующие события предугадать гораздо труднее, но предположительные действия будут следующими.

Во-первых, новый лидер-государственник (имя его мы назвать пока не в состоянии), в идеале – православный по убеждениям, а не показушник, как нынешний, — обратится к народу с речью, в которой даст оценку целому периоду нашей государственной и общественной жизни, затем «нарисует» понятный массам идеологический и экономический план спасения державы.

Во-вторых, введённое чрезвычайное положение (без него — никак!) предполагает цензуру и срочное командное управление средствами массовой информации, армией, спецслужбами, центральным банком, полицией, то есть всей госструктурой, которую ломать через колено нельзя, к тому же подавляющее большинство чиновников возьмёт под козырёк сразу, даже не поморщившись, а отдельных бунтарей «успокоят». И лишь затем будет изменена Конституция и законы, для того чтобы они обслуживали не олигархов, а народные интересы.

И, в-третьих, немедленно будут национализированы природные ресурсы, а средний и мелкий бизнес оставлен до произведённой чуть позже научной и плановой индустриализации. Доллар будет взят в тиски, а рубль станет подлинной национальной валютой.

И конечно, будет проведено расследование деятельности В. Путина, преданы суду и отправлены в тюрьму представители «пятой колонны», от которой наша страна понесла невероятные потери: чубайсы, кудрины, медведевы, грефы, асмоловы и прочие. Горбачёв – в первую очередь (если доживёт).

Во внешней политике тоже состоятся невиданные перемены. Враги останутся врагами, а вот друзья поменяются местами. Иноземный газетный вой не стоит внимания, а попытки внутренних мятежей и внешней интервенции будут, как всегда, пресечены армией, правда, с большими потерями.

И самое главное, первые шаги лишь тогда принесут желаемое, если они облегчат, хотя бы частично, народную участь. Честные выборы и референдумы – само собой, но властная воля, справедливая по отношению к людям – в первую очередь. Тогда власть приобретёт в лице народа такую защиту и опору, против которой все попытки вернуться в ужасное прошлое превратятся в жалкие потуги.

Конечно, будут и ошибки, и новые тяжёлые испытания – многие детали будущей реанимации государственного организма известны и сейчас, например, в исследованиях и статьях академика Глазьева и профессора Катасонова, но в общих чертах смена власти произойдёт именно так, а не иначе – откройте любой учебник истории! Повторяю: в общих чертах. На большее эта футурологическая схема не претендует, добавить в неё что-то своё может любой.

Только не надо обвинять автора в маниловщине, с одной стороны, и в подстрекательстве к революции, с другой. Право на прогноз имеет не только Сурков, но и каждый гражданин.

В число «новых традиционалистов» чаще всего включают молодых авторов, вошедших в литературу в недавнее время, — Андрея Антипина, Елену Тулушеву, Юрия Лунина, Алёну Белоусенко, Ивана Макова и других. Автор термина, Андрей Тимофеев, не определил себя в этот список из скромности — сам он является не только известным литературным критиком, но и не менее известным прозаиком.

Необходимо рассмотреть, в связи с этим, центральную проблему любого художественного метода — проблему художественного идеала, на примере творчества двух прозаиков -«новых традиционалистов»: Андрея Тимофеева и Юрия Лунина.

«Между “деревенской прозой” и сегодняшним молодым поколением — три десятка лет, вместивших перестроечное брожение, крушение страны, постмодернистский угар и медленное отрезвление,  — три десятка лет, во время которых у писателей и критиков традиционного направления почти не оставалось сил на осмысление, а хватало только на истощающую борьбу, необходимую для выживания русской литературы, — пишет А. Тимофеев. — Но задача нового поколения — уже не бой во внешнем литературном и общественном процессе, не утверждение реализма над постмодернизмом, а патриотизма над либерализмом; задача нового поколения — поиск и осмысление внутреннего вместо внешнего, и в этом смысле — возвращение и подлинное следование великим авторам русской литературы» (из статьи А. Тимофеева “Новые традиционалисты” как будущее русской литературы») (5).

Внутреннее осмысление происходящего с нами — «вечная» тема реализма во все времена, но какое направление выбирают молодые авторы для поиска «ключа» в художественном освоении действительности?

«Важно сказать, на что же мы надеемся, то есть ответить на вопрос, какой именно мы хотим видеть современную литературу, какими качествами она должна была бы обладать, какие задачи ставить, какие вопросы решать, — продолжает А. Тимофеев, — иначе говоря, каким мы представляем себе её идеальный образ» (5).

А.С. Пушкин писал: “Цель поэзии – поэзия… Цель художества есть идеал…”. Идеал – это то, чего нет на свете, но что существует в идеальной реальности, онтологический образец, соответствовать которому может лишь преображенная реальность. Поэтому в творчестве особенно актуальной оказывается проблема веры… Размышляя о творчестве, нельзя не прийти к мысли, что оно родственно вере, которая, по слову апостола Павла, есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом (Евр. 11, 1). Творчество, по своей мистической сути, занято тем же самым и имеет дело с разысканием в идеальной реальности тех вещей, которые оно призвано воплотить» (2).

В статье «Об органической критике», опубликованной в журнале «Октябрь» в 2015-м году, А. Тимофеев сделал попытку «объясниться»: «Подсознательно, порой даже не отдавая себе в этом отчета, мы ищем в художественном произведении не реальность, а реализм – ту самую правду жизни, сгущенную живую субстанцию, которая отражает суть происходящего в человеке и во всем мире» (6). Эту субстанцию, которая в литературоведении известна как катарсис, А. Тимофеев называет «ударом»: «Среди суеты обыденной жизни бывают такие моменты, когда нас словно пронзает, и нам открывается как бы самая суть бытия… Подобные «удары» существует и в литературе, более того, именно они и составляют самое важное в ней. Среди словесной «шелухи»: бессильных описаний, утомительных диалогов, рассудочных авторских утверждений – вдруг встречается эпизод, ценность которого гораздо выше прямого значения описываемых событий, и тогда читатель уже не различает слов, а как бы падает в глубину открывающейся перед ним бездны» (6).

Произведения А. Тимофеева схожи, но не фабульной основой, а изображаемыми жизненными обстоятельствами, в которых оказываются главные герои: любовь, болезнь, выбор. Ещё в первом, раннем романе «На краю» герой, молодой человек Никитин, серьёзно болен, но борется за любовь и ищет своё место в жизни. От внешнего любовного конфликта (рассказ «Свадьба») А. Тимофеев всё уверенней приходит к пониманию его внутренних причин (рассказы «У моря» и «Навстречу»). Но подлинной удачей автора стала повесть «Нелитературная история». Любовный треугольник (профессор Акопян, его смертельно больная жена и нежданная возлюбленная) строится не на столкновении персонажей, а на их психологических переживаниях. Эмоциональная вспышка в конце повести, раскрывающая всю глубину драмы — и есть тот самый «удар», о котором пишет Тимофеев-критик: «…Что же сказать напоследок? Вспомнил, что Вы как-то говорили мне, что всю жизнь ждёте чуда. Здесь я обдумал эту мысль. Мне кажется, главное чудо в жизни каждого христианина – Промысел Божий о нем. Это не те тайны и чудеса, которые открывались великим подвижникам, нет, но это чёткое понимание, что ничто в мире не случайно и всё будет так, как нужно. Так что если желаете чего-то страстно – молитесь и будь это в воле Божьей, обязательно произойдёт…» Настя закончила читать, отложила конверт, заплакала. Она знала, о чём ей хочется кричать на весь мир, о чём хочется молиться страстно, и как никогда, её охватила отчаянная уверенность, что нет на свете ничего невозможного» (7).

“Визитной карточкой” прозаика Ю. Лунина является замечательный рассказ “Три века русской поэзии” (3). Филолог Гурий Судаков пишет: «Рассказ Юрия Лунина “Три века русской поэзии”… поражает глубоким психологизмом в передаче процесса пробуждения поэта в семнадцатилетнем юноше» (4). Но поражает не только психологизм! Во вступлении к рассказу, состоящем из четырех абзацев, автор сразу раскрывает главную его цель и содержание: «По обеим сторонам от дороги стоит спокойный, еще не прогретый солнцем лес. Вся дорога в тени этого леса, и асфальт от этого – синий. В воздухе ясно ощущается запах прохладной дорожной пыли. Парень чувствует, что этот запах и синее каким-то образом связаны друг с другом и что в этой связи кроется нечто не по-земному прекрасное. Ему очень хочется разгадать тайну этой связи, и в то же время ему особенно приятно, что он не может ее разгадать».

В больничной палате парень прочёл антологию «Три века русской поэзии»: Тютчева, Заболоцкого, Фета, Рубцова, Пастернака, Полонского, Державина, Фофанова… «Видимо, боль, с которой он познакомился в больнице, распахнула в его сердце какую-то тайную дверь, в которую сразу и ворвалось понимание этих стихов». Поэзия изменила его взгляд на мир, точнее, мир изменился сам, и столкновение с прагматическим, обыденным (разговор с отцом) убеждает героя: возврат к прежнему состоянию невозможен.  «Он вспоминает свою вчерашнюю мысль, – что стихи делают идеальным неидеальный мир, – и понимает, что был неправ: стихи уже содержатся в мире, только в особом, небуквенном виде». Вспомним Гоголя: “Наши собственные сокровища станут нам открываться больше и больше, по мере того, как мы станем внимательней вчитываться в наших поэтов. По мере большего и лучшего их узнанья, нам откроются и другие их высшие стороны, доселе почти никем не замечаемые: увидим, что они были не одними казначеями сокровищ наших, но отчасти даже и строителями нашими” (1). Главная мысль рассказа заключается в подчеркивании спасительного предназначения настоящей поэзии.

В последнее время в литературной критике можно встретить рассуждения о «конце русской литературы» в период засилья интернета. «Между тем подлинный русский литературный процесс движется медленно, но верно, открывая нам новые имена — без лишней истерики и хлёстких лозунгов молодое поколение “новых традиционалистов” созревает и обретает силу» (5). Кто из этих авторов станет подлинным русским писателем, покажет время. Но стоят они на правильном пути.

 

Список  литературы

 

1. Гоголь Н. В. В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: [В 14 т.] / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — [М.; Л.]: Изд-во АН СССР, 1937–1952. Т. 8. Статьи. — 1952. — С. 369–409. [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://feb-web.ru/feb/gogol/texts/ps0/ps8/ps8-369-.htm
2. Николаева О. Современная культура и православие. – М., 1999. [Электронный ресурс] – Режим доступа: https://scibook.net/religiya-pravoslavie/tvorchestvo-kak-podvig-15640.html
3. Проза: сборник лучших произведений Всероссийского конкурса современной прозы им. В.И. Белова «Всё впереди». – Вологда: ВОУНБ; Полиграф-Периодика, 2017. – 313 с.
4. 4. Судаков Гурий. Что впереди у русской литературы? (Вместо предисловия) // Проза: сборник лучших произведений Всероссийского конкурса современной прозы им. В.И. Белова «Всё впереди». – Вологда: ВОУНБ; Полиграф-Периодика, 2017. – С. 4.
5. Тимофеев А. “Новые традиционалисты” как будущее русской литературы [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.reading-hall.ru/publication.php?id=17426
6. Тимофеев А. Об органической критике // Октябрь. — 2015. № 12 [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/october/2015/12/o-sovremennoj-organicheskoj-kritike.html
7. Тимофеев А. Нелитературная история. Повесть [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.rospisatel.ru/timofeev-ni.htm