Вологодский литератор

Бондарев — избранный. О таких, как он, в Священном Писании сказано: «Много званых, но мало избранных». Знал ли он, когда подростком бегал по переулкам и дворам Замоскворечья среди чудесных купеческих домиков и покосившихся избушек, где витает таинственный московский дух, который и по сей день дышит среди семи московских холмов, знал ли тогда Юрий Бондарев, что он — избранный? На войне, обслуживая миномёты, а потом артиллерийские орудия, расшибая броню танков, падая оглушённым от взрывов, теряя товарищей, отступая среди горящих деревень и вновь наступая, знал ли Юрий Бондарев, что он — избранный, что его избрала и сберегла судьба среди кровавых кошмаров войны?

Хотелось ли ему уже тогда запомнить сгоревшие лафеты и искорёженные стволы, братские могилы и подорванные танки с крестами? Был ли уже тогда его цепкий, острый взгляд артиллериста взглядом будущего художника, который жадно хватал образы изуродованного мира?

Пережившие войну солдаты и офицеры расходились с полей сражений — кто в родные колхозы, кто на заводы, в лаборатории. Но судьба показала Бондареву лист белой бумаги и перо, властно и тихо шепнула ему: «Пиши!» Ему было дано великое задание, был ниспослан великий дар. Он описал снег, хлюпающий от крови. Описал батальоны, которые просили огня, но, так и не дождавшись, пали смертью храбрых. Он описал войну и создал уникальное, неповторимое направление в русской словесности — военную прозу. Война с её великими бедами, с небывалыми прозрениями, с её философией и мистическими смыслами позвала Бондарева и поручила ему написать незабываемые тексты. Он создал литературный канон, и сам стал каноном, он стал государственным художником — тем, кто выражает идею грозного могучего государства, сам становясь при этом частью государства.

Он занимал высшие посты во властных структурах Советского Союза. Заседал в самых высоких и почётных президиумах. Его грудь украшали самые блистательные награды. Он был значительнее секретарей ЦК, маршалов, директоров военных заводов. Вокруг него двигались энергии, порождаемые жизнью государства. И он сам создавал эти энергии.

Находясь среди ослепительных вспышек славы, среди непрекращающихся аплодисментов, всё тем же острым, зорким взглядом артиллериста он узрел неуловимые перемены, тлеющие в обществе, едва заметные трещины, появившиеся в монолите государства. Он уловил тревогу и ропот в русских сердцах и создал череду романов, связанных с этой тревогой: романы‑предсказания, романы — мучительные предчувствия, которые сбылись и подтвердились в период горбачёвской перестройки.

Перестройка рассекла казавшуюся единой советскую литературу. Как велико было количество вчерашних дерзновенных патриотов, непоколебимых государственников, витийствующих советских пророков, которые в мгновение ока превратились в губителей страны, осквернителей красного времени! В эти страшные для Родины дни Бондарев не скрылся в окопе, не ушёл во «второй эшелон», а вновь, как в военные годы, стоял на передовом рубеже, бился за советскую Родину.

Это он окружённому льстецами Горбачёву бросил страшный упрёк, обвинив его в бездумном разрушении. Это он сказал Горбачёву, что тот зажёг фонарь над пропастью, что поднял самолёт государства с аэродрома, не ведая, где тот мог бы приземлиться. Бондарев предчувствовал близкое крушение страны. Своим ослабевшим от контузии слухом он улавливал скрежет и падение огромных глыб, не уклоняясь от этого камнепада.

Когда в августе 1991 года случилась беда, когда с поля боя бежали прославленные генералы и маршалы, вельможные партийные лидеры, когда валили в Москве памятники, а чекисты, как робкие мыши, забились в тихие чуланы, русские писатели во главе с Бондаревым дали духовный бой побеждающим перестройщикам. Та ночь в Союзе Писателей России на Комсомольском проспекте, когда войска уже бежали из Москвы, а по улицам и площадям шествовали раскалённые толпы, славя Ельцина, и уже дули чудовищные вихри… Тогда в особняке Союза писателей мы забаррикадировали входы, заперлись, как запирались в своих скитах старообрядцы, и были готовы сгореть в огне, но не выйти с петлёй на шее к победившим демократам. Мы пели песни, играли на гитарах, пили водку, молились, читали стихи, и наш атаман, наш командарм, наш духовный вождь Бондарев был с нами и был готов разделить с нами злую долю.

В девяносто третьем, когда баррикады были залиты кровью, и танки лязгали на мосту, а Ельцин в очередной раз праздновал свою кровавую победу, появился роман Бондарева о расстреле Дома Советов — первый роман, за которым последовали другие — у художников и участников этой страшной бойни.

Желая задобрить Бондарева, подкупить, переманить в свой стан, Ельцин наградил его высоким орденом. Но Бондарев не прикоснулся к окровавленной награде, отослал её обратно. Началась опала, забвение, злые глумления. Бондарева, как и многих из нас, называли русским фашистом, «красно-коричневым», старались вырубить его из истории. Нельзя вырубить из истории Сталинградскую битву, нельзя вырубить из истории реющее над Рейхстагом красное знамя Победы, нельзя вырубить из истории Юрия Бондарева.

Его высшей похвалой являются слова: «Ты — солдат». Юрий Бондарев — красный солдат России. Юрий Бондарев — бессмертный солдат русской литературы. Бондарев — божественный, облачённый в сияющие доспехи, есть солдат русской литературы.

С днём рождения вас, Юрий Васильевич! Какое счастье, что вместе с другими вашими учениками и сподвижниками я могу обнять вас в эти торжественные дни!

Рис. Геннадия Животова

(http://zavtra.ru/blogs/bondarev_neoborimij)

1. «В некотором женском монастыре жила при игумении ее племянница, прекрасная собою, по наружности, и неукоризненного поведения. Все сестры любовались и назидались ее ангеловидностию и необыкновенною скромностию. Она скончалась. Ее похоронили торжественно, в твердой уверенности, что чистая душа ее воспарила в райские обители. Огорченная разлукою с нею, игумения предавалась непрестанной молитве, усиливая эту молитву постом и бдением, и просила Господа, чтоб Он открыл ей, какой небесной славы удостоилась ее племянница в лике блаженствующих девственниц? Однажды, когда игуменья, в келейной тишине преполовляющейся ночи, стояла на молитве, — внезапно расступилась земля под ее ногами и клокочущая огненная лава потекла пред взорами молившейся. Вне себя от испуга, она взглянула в открывшуюся пред нею пропасть — и видит среди адского пламени свою племянницу. «Боже мой! — отчаянно воскликнула она. — Тебя ли вижу я?» — «Да», — со страшным стоном произнесла погибшая. — «За что ж это? — с горестью и участием спросила старица. — Я надеялась видеть тебя в райской славе, в ликах ангельских, среди непорочных агниц Христовых, а ты… За что это?» — «Горе мне окаянной! — простонала мучившаяся. — Я сама виною вечной моей смерти в этом пламени, непрестанно пожирающем, но не уничтожающем меня. Ты хотела видеть меня — и Бог открыл тебе тайну моего положения». — «За что ж это?» — снова сквозь слезы спросила игумения. — «За то, — отвечала мучившаяся, — что я в виду вашем казалась девственницею, непорочным ангелом, а на самом деле была не то. Я не осквернила себя плотским грехом, но мои мысли, мои тайные желания и преступные мечты свели меня в геенну. При непорочности моего девического тела, я не умела сохранить в непорочности мою душу, мои мысли и движения сердечные, и за это я предана муке. По неосторожности моей я питала в себе чувство сердечной привязанности к одному юноше, услаждалась в моих мыслях и мечтах представлением его прекрасного вида и соединением с ним, и, понимая, что это грех, совестилась открыться в нем духовнику при исповеди. Следствием порочного услаждения нечистыми мыслями и мечтаниями было то, что по кончине моей святые Ангелы возгнушались мною и оставили меня в руках демонов. И вот теперь я горю в геенском пламени, вечно буду гореть и никогда, никогда не сгорю, нет конца мучению для отверженных небом!» Сказав это, несчастная застонала — застонала, заскрежетала зубами и, подхваченная пылающею лавою, скрылась со всем видением от взоров игумении».
2. «При греческом императоре Маврикии был во Фракии разбойник свирепый и жестокий. Поймать его никак не могли. Блаженный император, услышав о том, послал к разбойнику наперсный крест свой и повелел ему сказать, чтоб он не боялся: этим означалось прощение всех его злодеяний с условием исправления. Разбойник умилился, пришел к царю и припал к ногам его, раскаиваясь в преступлениях своих. После немногих дней он впал в недуг и помещен был в странноприимный дом, где видел во сне Страшный суд. Пробудившись и примечая усиление болезни и приближение кончины, он обратился с плачем к молитве и говорил в ней так: «Владыко, человеколюбивый Царь, спасший прежде меня подобного мне разбойника, удиви и на мне милость Твою: прими плач мой на смертном одре. Как принял Ты пришедших в единонадесятый час, ничего не совершивших достойного, так прими и мои горькие слезы, очисти и крести меня ими. Больше этого не взыскивай от меня ничего: я уже не имею времени, а заимодавцы приближаются. Не ищи и не испытывай: не найдешь во мне никакого добра; предварили меня беззакония мои, я достиг вечера; бесчисленны злодеяния мои. Как принял Ты плач апостола Петра, так прими этот малый плач мой и омой рукописания моих грехов. Силою милосердия Твоего истреби мои прегрешения». Так исповедуясь в течение нескольких часов и утирая слезы платком, разбойник предал дух. В час смерти его старший врач странноприимного дома видел сон: к одру разбойника пришли мурины с хартиями, на которых были написаны многочисленные грехи разбойника; потом два прекрасные юноши-царедворцы принесли весы. Мурины положили на одну чашу написанное на разбойника: эта чаша перетянула, а противоположная ей поднялась кверху. Святые Ангелы сказали: «Не имеем ли мы здесь чего?» — «И что можем иметь, — возразил один из них, — когда не более десяти дней, как он воздерживается от убийства?» — «Впрочем, — прибавили они, — поищем чего-нибудь доброго». Один из них нашел платок разбойника, намоченный его слезами, и сказал другому: «Точно, этот платок наполнен его слезами. Положим его в другую чашу, а с ним человеколюбие Божие, и посмотрим, что будет?» Как только они положили платок в чашу, она немедленно перетянула и уничтожила вес рукописаний, бывших в другой. Ангелы воскликнули в один голос: «Поистине победило человеколюбие Божие!» Взяв душу разбойника, они повели ее с собою; мурины зарыдали и бежали со стыдом».

Алексей Шадринов, будучи ещё белозерским школьником, уже «в тринадцать лет написал свои первые необыкновенно выразительные и зрелые стихи…» (Дорошенко Н. – С. 1), некоторые  из  них  были напечатаны в  районной  газете.  По воспоминаниям И.А. Богомоловой, учительницы русского языка и литературы, Шадринов «на выпускном экзамене по литературе, отвечая последним, читал уставшей комиссии свою поэму «Оборотень», и, когда остановился, боясь наскучить, удивленные и обрадованные учителя просили его продолжать» (Шадринов А. Далекий плач. – С. 130). Перед уходом в армию он принял Святое Крещение, решил сжечь стихи и бросил их в печь, но по счастливой случайности рукописи удалось спасти. В  1991  году Шадринов  был призван  в армию,   где трагически  погиб в девятнадцатилетнем возрасте.

После смерти  поэта появилась  книга «Далекий плач» (Вологда, 1994) и  подборки его  стихотворений  в  московских и  вологодских журналах. Виктор Астафьев, прочитав первую книгу Алексея, схватился за голову: «Погиб настоящий поэт! Некоторые его стихотворения написаны с лермонтовской мощью…» В 1998 году родителями Шадринова был передан архив с неизвестными стихотворениями и поэмами для публикации в Москве. Неизвестные читающей России произведения по своей оригинальности и философичности оказались на порядок выше ранее опубликованных. Наиболее значительные из них: Отшельник; Размышления странника; Обитель; Деревня (стихи); Пилигримы; Оборотень (поэмы); Глушь; Хо­лодные берлоги; Исповедь (проза). Сборник избранных стихотворений и поэм Шадринова  вышел в Москве в 2001 году, а семь лет спустя на средства администрации родного Белозерского района Вологодской области была издана книга «Моя душа над родиной летит…» (Вологда, 2008).

Шадринову был дан с рождения подлинный поэтический голос, «голос истинной Поэзии» (Цыганов А. – С. 7). Как человек и как поэт он был многим обязан природе. Его пейзажная лирика (стихотворения «Весь мир молчит, и занавес приподнят…», «У нас уже черемуха цвела…», «Рассветный край» и др.) – не набор сухих зарисовок, а действительно словесная живопись, которой свойственна удивительная пластичность, цветовая и образная гармония: «Река хранит причудливость изгиба, / Там след змеи пурпурной на песке, / Там расцветает лилия, там рыба / Взвилась клинком, сверкающим в прыжке» («Пилигримы»). Лирика Шадринова – медитативно-изобразительная по-преимуществу, он знал, что мысль присутствует в самой природе, в символичности ее примет и стихий, автору нужно только продолжить, развить ее: «Ветра шумят по всей земле, / Листва колышется повсюду, — / Я чуткий, в предрассветной мгле, / Знакомый голос раздобуду» («Все ж, не подъемля головы…»). Еще один устойчивый мотив в его стихотворениях – предчувствие судьбы, условно говоря, «воспоминание о будущем»: «Рыдают гуси, клином размежив / Поля небес, изрытых облаками, / Моя душа над родиной летит, / Обняв ее бесплотными руками…» («Холодный воздух – хрупкая слюда…»). Романтические мотивы лирики Шадринова: душевная двойственность («Без черного нет белого…»), сознание своего бессилия, одиночество, автобиографический характер лирического героя и, соответственно, исповедальность – не случайны не только в контексте его поэзии, но и в контексте времени. Предельное духовное напряжение – одна из традиций русской поэзии. Но главная тайна ее – мистический переход  стихотворного текста в лирический  (знаменитый ахматовский «сор»). У Шадринова видна  двойственная природа подобного явления: с одной стороны, это «муть», безблагодатная материя, с другой – чудотворение, уже не авторская воля, а воля Творца: «С больших глубин поднялась эта муть, / И благо, что от сердца не дано Вам / Сорвать покров, войти и заглянуть / В горнила, порождающие Слово» («И.А. Богомоловой»). Для его поэзии характерны драматические смены ритма, оригинальные строфические схемы, образно-символические  ряды, «возвышенная» и библейская лексика: вече, обитель, бренный след, Божья Воля, Пресветлый Дух, кадила; соответствующие сравнения: «Плывёт туман, как дым из преисподней…» Эпитеты у Шадринова в большинстве своем – с трагической окраской: неясный ужас, унылый корабль, безвременная ночь, сгорбленные ели и т.п. В последнем стихотворении поэта они определяют и тон, и даже смысл: «Мне разлука с тобой, как ночь бессонная, / Ночь глухая, беззвездная, нескончаемая» («Высоко так подняться нельзя и дереву…»). Шадринов обладал настоящей творческой смелостью. Он мог легко соединить в двух строках лермонтовский мотив и мифологическое сравнение (душа-птица): «Меж землею и небом / Словно птица, метался…». Его лирика отмечена проникновением в запредельные высоты человеческого духа («Все ж нет предела человеческой души…»), афористичностью и одновременно загадочностью мысли («Я на земле и на небесах»), дерзкими образными сопряжениями, отмеченными «детской» гениальностью: «Надо только бросить в воду камень, / Чтоб увидеть синий танец звезд». Контрасты в его поэзии – нечеловеческого диапазона: «синяя птица» детства, — и смятение, ужас бытия, полуфантастические, апокалиптические картины: «Все небо ножами распорото…» Подростковая влюбленность, — и опыт мудреца, за плечами которого – целая жизнь: «Не дорожи ничем земным, / Безудержным и мимолетным». Поразительно объемная и богатая смысловыми оттенками лексика, удивительные сравнения, рождающие множество ассоциаций, неожиданные рифмы, смелые ударения – все говорит о том, что Шадринов как языкотворец не боялся ничего и никого, он не «владел» языком, он был полностью в его власти. Австрийский исследователь Патрик Валох замечает: «Такие мелодичные элегии, магические акценты чистой аскетической неискушённости, независимой подлинности и строгой классики можно найти лишь в Серебряном или даже в Золотом веке русской поэзии. С тем же самым детским удивлением и философскими размышлениями о смысле жизни пишет Николай Рубцов, поэт трагической судьбы, также ставший примером для лирика Шадринова» (Валох П. – Солдатами не рождаются).

В поэме «Оборотень» удивляет не столько парадоксальное сочетание монолога с внутренним диалогом, сколько связанность примет русской катастрофы с диктуемым кем-то сверху поэтическим потоком сознания, пытающегося найти ответы на вечные вопросы бытия. Но наиболее сильное впечатление производит драматическая поэма-загадка «Пилигримы», полная мистики и философских откровений, находящаяся вне времени и пространства, но запечатленная на фоне живописнейших земных пейзажей. «Тема Божией воли и русской удали удивительно своеобразно и таинственно звучит в незавершённой поэме «Пилигримы» Алексея Шадринова (1973-1992), — пишет доктор филологических наук Людмила Яцкевич. —  Гибель поэта не позволила её завершить. Но и в той части поэмы, которую он успел написать, явно воплощены два образа русской удали, противоположные по своему отношению к Божией воле. Уже в прелюдии к поэме автор прикровенно говорит о том, что даже справедливые слова и действия человека не смогут поколебать вечное движение жизни по воле Божией: «Уж раз упрёк правдивый не тревожит / Мир наших лиц, как он ни справедлив, / Мой лёгкий ветерок не переможет / Весенних вод бушующий разлив». В основу символического сюжета поэмы положено христианское представление о земной жизни человека как о временном странствии, в конце которого мы вернёмся к нашему Создателю на Страшный Суд. После этого и решится окончательно наша участь. Главный герой поэмы – Старик-пилигрим, речь которого является голосом самого автора. Он рассуждает о смысле нашего земного пути  и наших желаний. Находясь долгие годы в пути, он понял, что наша человеческая воля порождает бесконечные и часто пустые желания и мечтания, которые губят святость нашей первородной чистоты, которой мы обладали в детстве… …Читая поэму-драму «Пилигримы», поражаешься чуду, которое сотворил Господь на Вологодской земле: в конце кровавого XX века, на пороге начавшейся буржуазной контрреволюции, он дал нам чистого ангела, поэта-пророка, который с силой шекспировского таланта призывал нас не поддаваться бесовской алчности к богатству и к мнимой новизне впечатлений и ощущений, беречь чистоту и кротость души, и тем сохранить её свободу… Но библейская история казни невинного человека повторилась: девятнадцатилетний поэт был жестоко замучен в армии в  1992 году» (Яцкевич Л. – Божия воля и русская удаль).

«Звук и пространство, — эти понятия становятся для меня полны неизъяснимого поэтического наслаждения», — писал Шадринов. «Очарованный странник наших дней», поэт «не от мира сего» (Куняев Ст. – С. 121), он сразу познал великую тайну русской поэзии: «Не мни, читатель, средь бумажной пыли / Найти следы тебе знакомых дней. / Я верен весь туманящейся были, / Я к ней клонюсь и почиваю в ней» («Пилигримы»). Творчество Алексея Шадринова – это стремительный и ранний взлет от детской непосредственности к вершинам, большинство из которых, увы, ещё только предстояло покорить; уникальное явление в русской поэзии ХХ века.

Соч.:  Любимое и… безответное: поэтический сборник. – Сыктывкар, 1992;  Далекий плач. Стихи. Проза. Воспоминания. — Вологда, 1994; Стихи. Отрывок из поэмы «Оборотень» // Белозерье: краеведческий альманах. Вып. 1. – Вологда, 1994; Белые ангелы вод: Стихи // Наш современник. – 1996. — № 7; Из книги «Далекий плач» // Москва. – 1997. — № 10; Оглянитесь на годы… Стихи // Москва. — 1998. -№ 11; Из неопубликованного // Белозерье: краеведч. альманах. Вып. 2. — Вологда, 1998;  Вернусь со стаей перелетной… Стихи // Север. – 2000. — № 10;  Стихи  // Литературная Вологда: Альманах. Вып. 1. – Вологда, 2001. – С. 440 – 443; Стихотворения и поэмы. – М., 2001; Стихи // Всемирная литература (Белоруссия). – 2002. — № 11 – 12; Стихи молодых. Алексей Шадринов // Простор (Казахстан). – 2007.  — № 1; «Моя душа над родиной летит…»: Избранные стихотворения и поэмы. — Вологда, 2008; Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались» (2012–2016) / Сост. Б.О. Кутенков, Е.В. Семёнова, И.Б. Медведева, В.В. Коркунов. – М.: ЛитГОСТ, 2016. – 460 с.; Алексей Шадринов. «Это было со мной, это вновь повторится…» Стихи // Подъём. – 2019. — № 1.

Лит.:  Цыганов А. Земное счастье // Шадринов А. Далекий плач. – Вологда, 1994. – С. 7 – 8; Щуплов А. «И слава Богу, сил моих хватило, чтоб одолеть нечаянный испуг…» // Кн. обозрение. — 1995. — 23 мая;  Бараков В. Далекий плач // Москва. — 1997. — № 10. – С. 176-179 ; Дорошенко Н. Тема // Российский писатель. – 2001. – сентябрь, № 16; Бараков В. «Слова лежат в глубинах русских рек…» // Зеркало. – 2001. – 28 ноября;  Куняев Ст. Очарованный странник // Шадринов А.Ю. Стихотворения и поэмы. – М., 2001. – С. 121-122; Огрызко В.В. Изборник: Материалы к словарю русских писателей конца ХХ – начала ХХ1 века. – М., 2003. – С. 268; Бараков В.Н. Шадринов Алексей Юрьевич // Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги: биобибл. словарь: в 3 т. / под ред. Н.Н. Скатова. – М., 2005. – Т. 3. – С. 674 – 676; Ерёмина О.А. «Моя душа над родиной летит…» О поэзии Алексея Шадринова // Литература. 11 кл.: поурочные разработки: книга для учителя. — М., 2006. – С. 107 – 116; Бараков В.Н. Шадринов Алексей Юрьевич // Вологодская энциклопедия. – Вологда, 2006. – С. 535; Левагина С.Н.»Смогу ль отдать земле — земное…», или «я этим жил…» (Грани одной темы Константина Васильева в лирике Алексея Шадринова) // Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. — 2015. -№ 2. — С. 130 — 137; Валох Патрик (Австрия) Солдатами не рождаются (Об Алексее Шадринове). Перевод Стеллы и Бориса Кутенковых // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2016/12/theme/patrik-valoh-soldatami-ne-rozhdayutsya-o/; Яцкевич Л. «Радость – слишком царственное чувство» Поэтические прозрения вологодских поэтов // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2017/01/theme/lyudmila-yatskevich-radost-slishkom-tsar/; Яцкевич Л. Божия воля и русская удаль // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2018/03/writers-word/bozhiya-volya-i-russkaya-udal/; Яцкевич Л. «Как будто дитя из пожара, я душу свою выношу…» Тема покаяния в русской поэзии // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2018/10/writers-word/kak-budto-ditya-iz-pozhara-ya-dushu-svoyu-v/; Яцкевич Л. «Свете Тихий…» (Поэтические созерцания Божьего мира нашими поэтами) // Вологодский литератор. — Код доступа: https://literator35.ru/2018/01/writers-word/svete-tihij-poeticheskie-sozertsan/

Примеч. автора:

«Переработанная и дополненная статья из энциклопедии «Русская литература ХХ века» опубликована ко дню рождения (22.02.1973) и ко дню памяти поэта(23.02.1992)».

 

* * *

Там, где все кончается однажды,

И глаза безжизненно грустны,

Все проходит с утоленьем жажды,

С претвореньем радостной весны.

За чертой порога голубого

Будет все несбывшееся здесь.

Хриплый звук охотничьего рога

Разнесет отчалившую весть.

Если б знать нам, сколько нужно силы,

Чтоб шагнуть за голубой порог,

Бросить край, приевшийся, но милый

В желтизне дымящихся дорог.

Чтоб за жизнь устало не цепляться,

Как вцеплялась в дерево лоза,

Не гадать: к чему же это снятся

По ночам желанные глаза.

 

ВОЗГЛАС

 

Я увидел сегодня

Безумно красивый восход!..

Говорят, на востоке

Все небо ножами распорото.

И небесная кровь

С убиенного неба течет.

И с печальных березок

Стекает осеннее золото.

 

КАМЫШИ

 

Сквозь сон двойной, сквозь теплые оковы,

Под плеск волны, под северный орган,

От пенистого гребня и до крова

Поет и стонет камышовый стан.

 

Был зной, и день, немилосердно жаркий,

За лучезарным стражем на челне

Минул зенит, и вспыхнули огарки

В чаду бочаг на оголенном дне…

 

О Всеблагой! Твоею чудной силой

Наплыв желаний в солнечном огне

Тщетою выжгло и преобразило

Тоской мечты о безмятежном сне.

 

Ты ж милосерд! И вечер тенью птицы

Вспоил глаза. Далекий плач совы

Донес мне, что седою власяницей

Наплыл туман к угорам боровым.

 

Был каждый миг оценен и бесценен.

«Смежи глаза, чтоб на рассвете вновь

Расслышать неумолкнувшее пенье

За долгий плен, — мятущуюся кровь».

 

Всю ночь до моего немого крова

Поет и стонет камышовый стан

Сквозь сон двойной, сквозь теплые оковы

Про плеск волны под северный орган.

 

* * *

 

Приходит март, как сатанинский месяц.

Этап тревог и оптовых смертей.

Бесчисленных подножек скользких лестниц.

Разбитых душ, не собранных костей.

 

Пусть очарован звонами капели,

Обманут ты, как флейтой пастуха,

Но дни идут, и только лишь в апреле

Слетает с сердца эта шелуха.

 

Я жду врага, откинув благочестъе,

С настороженным каменным лицом.

Я вижу: этот сатанинский месяц

Грозит, как палицей, тринадцатым числом.

 

* * *

 

Этой ночи страшное начало

Память сохраняла все года,

Для меня такая ночь настала

И теперь, пожалуй, навсегда.

 

Зрение, вернись ко мне! Природа!

Я всего лишь твой заблудший сын —

То, что потерял я за полгода,

Не подарит добрый Аладдин…

 

Этой ночью выпала пороша,

И как вспомню, в прежние года

На лога просыпался горошек

Заячьего хитрого следа.

 

На окне, наверное, узоры,

Так и тянет с мерзлого крыльца,

Огласить бы зимние просторы

Ревом молодого выжлеца.

 

А потом усталою походкой

Возвратиться в свой обжитый дом

И хвалить веселую погодку,

И добычей хвастаться потом…

 

* * *

 

Отходит время прошлых изысканий,

И отнимает сердце от крестов —

Прямых и тонких, и волна желаний

Откатывает с пеною листов.

 

И вновь грядут слои других, как чуда,

Желающих свершиться в тишине.

Они берут начало ниоткуда,

Найдут конец желаемый во мне.

 

Но за концом, что за порогом ночи,

Руками стены гладят, как слепцы.

Уйдут и вновь проклятьем напророчат

Другим такие ж горькие концы.

 

Их тощий призрак кружится совою,

Их резкий шепот в топоте шагов —

По мостовой за теменью кривою,

В словах коротких, ржавых, как засов.

 

Безвременье, но в мизерном размере;

Трагедий безголосых плоский взгляд,

И в комнате, как в сомкнутом вольере,

Я отпевал их сорок дней подряд.

 

Я отпевал, но было незаметно.

Шли мимо люди, проходя сквозь сон,

И ни один букета рыжих веток

Не положил к порогу похорон.

 

* * *

 

Это было со мной, это вновь повторится

Не со мной, так с другим: на зеленом ковре

Обессиленно мечется пестрая птица,

Легкий пух поднимая, как снег в ноябре.

 

Что такое судьба? Две случайные встречи,

Просто случай и злость. Только крылья листвы

Так доверчиво гладят взведенные плечи,

Что ослабнет рука и скользнет с тетивы.

 

Этой силою можно пронять и утешить,

Можно душу свернуть на лирический лад,

Можно ввергнуть в смиренье. Но истины те же:

Две капризные стрелки не сдвинуть назад.

 

Но течет, как река, этих дней вереница,

Не оправдана кровь; на зеленом ковре

Обессиленно мечется пестрая птица,

Легкий пух поднимая, как снег в ноябре.

 

* * *

 

Свет звезд над нашей юдолью поник,

Уходит ночь. Залог всего, что будет,

Я сам с собой. Бумага — это лик,

Раскрытый множеству тягчайших судеб.

 

Я вижу: кот пушистый за окном

Встречает утро. Тень моя все ниже

Над ворохом склоняется. Я вижу:

Светлеет наш многострадальный дом.

 

Едва я слышу, — сон ее глубок, —

Мать спит, и сон ее перед рассветом —

В безветрии застывший огонек,

Дыхание поведало об этом.

 

Дыхание поведало о том,

Что дня минувшего тускнеют страсти.

Поет петух — о бытие, о счастье,

Пригрезившемся веке золотом.

 

           (Полный вариант подборки — в журнале «Подъём», 2019 г., № 1)

«Дай рабам Твоим терпение, да не покроет их скорбь». Так молился преподобный Симеон Новый  Богослов, который твёрдо знал, что «Бог есть радость и Он не согласен входить в дом, где печалятся и скорбят, как и люботрудная пчела не терпит места, наполненного дымом» (Слово 82-е)[3: 17]. Терпение в преодолении уныния и невзгод, твёрдое упование на Бога очищает душу и приводит к встрече с Божественной благодатью, которая и есть радость духовная. В состоянии поэтического вдохновения к её созерцанию приближаются и поэты. Обратимся к стихотворению «Надежда», написанному  молодым К.Н. Батюшковым в 1815 году после  Отечественной войны 1812 года, в которой поэт принимал непосредственное участие:

Мой дух! Доверенность к Творцу!

                        Мужайся; будь в терпеньи камень.

                        Не Он ли к лучшему концу

                        Меня провел сквозь бранный пламень?

                        На поле смерти Чья рука

                        Меня таинственно спасала,

                        И жадный крови меч врага,

                        И град свинцовый отражала?

                        Кто, кто мне силу дал сносить

                        Труды, и глад, и непогоду,

                        И силу в бедстве сохранить

                        Души возвышенной свободу?

                        Кто вел меня от юных дней

                        К добру стезею потаенной

                        И в буре пламенных страстей

                        Мой был вожатайнеизменной?

                       

                        Он! Он! Его все дар благой!

                        Он нам источник чувств высоких,

                        Любви к изящному прямой

                        И мыслей чистых и глубоких!

                        Все дар Его, и краше всех

                        Даров – надежда лучшей жизни!

                        Когда ж узрю спокойный брег,

                        Страну желанную отчизны?

                        Когда струей небесных благ

                        Я утолю  любви желанье,

                        Земную ризу брошу в прах

                        И обновлю существованье?

                                                                       [1: 48-49]

Действительно, храбрость ― это терпение в опасной ситуации. Но оно невозможнобез мужества,  надежды  и упования на Бога,.  Это стихотворение К.Н. Батюшкова напоминает гимн преподобного Симеона Нового Богослова, в котором тоже звучит твердая надежда на Бога[3: 454]:

Я объят тенью, но истину вижу.

            Это – не что и иное, как твёрдая надежда.

            Какая же это надежда? – та, которую не видели очи.

            А она что такое? – та жизнь, которую все любят.

            Но что такое эта жизнь, как не Бог – Творец всего? …

         Несмотря на то, что жизнь и поэтическое творчество К.Н. Батюшкова хорошо исследованы, до сих пор остались не раскрыты некоторые очень важные стороны, без освещения которых мы не до конца поймем трагическую судьбу этого выдающегося поэта.

         К сожалению, когда говорят о Батюшкове, стараются обойти некоторые факты его биографии или истолковывают их с позиций господствующей в XX веке в России идеологии. Причина этого заключается в том, что в советское время существовали «запретные» темы.

Первый вопрос. Например,  под запретом была критика декабризма, поэтому и отношения Батюшкова с декабристами, его родственниками и друзьями, не получили должного разъяснения. Надо бы задуматься: почему поэт, так любивший семью Муравьевых, с которыми была связана вся его юность, вдруг стал устраняться от общения с ними? Почему поэт, так любивший своих литературных товарищей,стал их чуждаться.Только ли дело в том, что у него началось психическое заболевание?

Второй вопрос. Кто такие Нессельроде,Штакельберг, Катенин, Перовский? Что между ними общего? Все они были членами тайных обществ, враждебных России, что теперь подтверждается документально. Это люди,  с которыми у Батюшкова сложились очень тяжелые отношения. Они появлялись в жизни поэта – и начинались неприятности, скандалы, а затем приступы болезни. Случайно ли это? В наше время появилось большое количество исследований, посвященных этим тайным обществам, идеологией которых питался декабризм. Мы многое узнали о тех деятелях, которые долгое время оставались в тени и  не получили никакого наказания от царя Николая Первого. А ведь именно они толкнули русских мальчиков к декабрьскому восстанию. Одни из них скрылись заграницей. Так, Николая Тургенева, главного идеолога – воспитателя декабристов, не выдала на царский суд Англия.  Другие члены тайных обществ оставались в России и продолжали вести свою деятельность, даже оставаясь на государственной службе и  имея высокие чины. Именно такими были упомянутые враги Батюшкова. Так, например, симферопольский губернатор Перовский, который был свидетелем и, вероятно, причиной психического срыва Батюшкова в этом городе, оказывается, был дедушкой цареубийцы Софьи Перовской. Такие традиции формировались в этой семье.

Третий вопрос. Что мы знаем о духовной жизни Батюшкова? Ведь именно дух питает истинную поэзию. Оказывается, очень мало. Факты его духовной биографии требуют тщательного изучения. Иначе  наше понимание его поэзии будет поверхностным. В чем духовная трагедия Батюшкова? Почему его последние стихотворения пронизаны трагизмом и безысходностью? Только ли дело в  доставшейся ему в наследство от матери «черной меланхолии»? В разное время находились люди, которые сомневались в этой версии.  Современник Батюшкова художник Н.В. Берг, в 1947 году вместе с литературным критиком и журналистом С.П. Шевырёвым посетивший поэта в Вологде, писал: «Темно-серые глаза его, быстрые и выразительные, смотрели тихо и кротко. Густые, черные с проседью брови не опускались и не сдвигались… Как ни вглядывался я, никакого следа безумия не находил на его смиренном, благородном лице. Напротив, оно было в ту минуту очень умно» [2: 340].

Духовная трагедия поэта происходит из глубоких противоречий в его жизни: в его родственных и дружеских связях, в его любви, в его  военной судьбе, в  его творчестве[2; 4].

В юности К.Н. Батюшков, как православный человек, верил в торжество истины, как и его старший друг  Н.М. Карамзин, который в 1795 году писал: «Мы должны смотреть на мир как на великое позорище, где добро со злом, где истина с заблуждением ведёт кровавую брань. Терпение и надежды! Всё неправедное, всё ложное рано или поздно гибнет; одна истина не страшится времени; одна истина пребывает вовеки!» («Филалет к Мелодору») [5].

В 1815 году  в письме к П.А. Вяземскому К.Н. Батюшков раскрывает перед другом свою духовную жизнь:

«Если бы мне предложил какой-нибудь Гений все остроумие и всю славу Вольтера — отказ. Выслушай свое сердце в молчании страстей, и ты со мною согласишься, в противном случае я тебя не уважаю. Так, надобно переменить род жизни. Благодаря Богу я уже во многом успел: стараться укротить маленькие страсти, успокоить ум и устремить его на предметы, достойные человека.…

Я с страхом вопросил глас совести моей…
         И мрак исчез, прозрели вежды: 

И вера пролила спасительный елей
В лампаду чистую надежды.
Ко гробу путь мой весь как солнцем озарен:
Ногой надежною ступаю
И, с ризы странника свергая прах и тлен,
В мир лучший духом возлетаю. 

[5]

Это высокое понимание смысла жизни было оскорблено, когда поэт увидел, как его молодые родственники и боевые товарищи плетутсети тайного заговорапротив Александра Первого (Он потом привел к восстанию декабристов). Батюшков не смог на них повлиять, но и доносить на них – для него было бы бесчестьем. Вот эти страшные противоречия его жизни, духовное  одиночество и не смог вытерпеть поэт. Чёрная меланхолия лишила его поэтического дара и временами затемняла рассудок. Битва духовная оказалась страшнее тяжёлой войны с Наполеоном,  в которой он участвовал и был среди победителей.

Многое пришлось вытерпеть поэту: три войны, отчуждение  друзей, невыносимая для поэтической души служба под неусыпным надзором Штакельберга и Нессельроде, болезни и лечение у невежественных врачей. Поэт решил просить царя об отставке с дипломатической службы, чтобы уйти в монастырь. Ниже приводится его письмо царю:

«Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь!

Поставляю долгом прибегнуть в Вашему Императорскому Величеству с верноподданнейшей просьбою, которая заключается в том, чтобы Вы, Государь Император, позволили мне непременно удалиться в монастырь на Белоозеро или в Соловецкий. В день моего вступления за пределы мира я желаю быть посвящен в сан монашеский, и на то прошу верноподданнейше Ваше Императорское Величество дать благоизволение Ваше. У православного алтаря Христа, Бога нашего, я надеюсь забыть и забуду два года страданий: там стану памятовать только монаршую милость, о которой Вас умоляю,  Государь Всемилостивейший.

Вашего Императорского Величества верноподданный

                                                            Константин Батюшков

Санкт Петербург, 11 апреля 1824 г.»

Друзья Батюшкова объяснили царю причину такого странного, по их мнению, письма: поэт болен и нуждается в серьёзном лечении. Александр Первый, сочувствуя Батюшкову, дал поручение Нессельроде обеспечить поэта хорошим лечением. В результате он оказался в немецком курортном городке Зонненштейн и провёл там четыре года в заточении под видом лечения. И опять поэту пришлось терпеть непонимание, унижения и одиночество. Даже с родной сестрой Александрой, верным другом, врачи этой психиатрической лечебницы не разрешали встречаться.

Он был окружён протестантами и атеистами и не имел возможности бывать в православной церкви, но все-таки молился, и молитва его поддерживала все эти годы. Поэт углём начертал на стене образ Спасителя, просил у него прощения и милости, просил о желанной свободе на родине. Все окружающие относились к нему как к неполноценному безумному человеку.

Наконец, в 1828 году Батюшкова отправили в Россию. Поэт впоследствии вспоминал, как он обрадовался, когда на русской границе услышал родную речь и увидел русских, таких родных ему солдат. Он подошёл к одному из них и попросил кусок чёрного хлеба. Поэт, бывший воин, знал, что у русского солдата всегда есть в запасе чёрный хлеб.  Поэту дали  ломоть, он перекрестил его и тут же съел, словно причастился.

Были ещё четыре года томительной, несвободной жизни в Москве под присмотром немецкого врача Дитриха. Только оказавшись в Вологде, на родине, Батюшков стал постепенно выздоравливать и возвращаться к духовному успокоению.

Поэт завещал похоронить его в Спасо-Прилуцком Димитриевом монастыре вблизи Вологды.

*    *    *

Обратимся к духовному завещанию К.Н. Батюшкова, поэта, воина и мужественного человека, большим достоинством которого было терпение. В его словах содержится христианская мудрость:«Повинуемся судьбе не слепой, а зрячей, ибо она есть  не что иное, как воля Творца нашего. Он простит слабость нашу: в Нём сила наша, а не в самом человеке…»[1: 354].

Традиция духовной поэзии –  воспринимать мир как Слово Божие –  издавна существовала в русской литературе, начиная с поэмы  «Слово о полку Игореве». В XVIII веке и на рубеже XVIII и XIX веков она ярко воплотилась в величественных одах М.В. Ломоносова и Г.Р.  Державина.

Удивительно, будучи ещё юным, восемнадцатилетним, в начале своего  поэтического поприща, К.Н. Батюшков рассуждал о подражании поэта Творцу.  В небольшой статье «Об искусстве писать» (1805 г.)  он развивает мысль о том, что поэтическое произведение только тогда достигнет совершенства, когда имеет необходимую для этого органическую целостность [1: 215-217].  Для сравнения он обращается  к созерцанию природы:

«Зачем творения природы столь совершенны? – Потому что всякое творение составляет нечто целое, ибо она трудится по плану вечному, от  которого никогда не уклоняется. Она в безмолвии приготовляет семена своих произведений, она предначертывает  единожды первобытный образ всякого живого творения, она заставляет продумать, усовершенствывает  беспрестанным действием в течение предписанного времени. Её творения удивляют нас, но что причиняет это чувство? – Печать божественной творческой руки!» [1: 217].

Не только в прозе,  но и в его поэзии  встречаетсяэта мысли о природе как воплощении Божьего замысла; например, в стихотворении  «Бог» (1803 г.):

… Везде могущество Твое напечатленно.
Из сильных рук Твоих родилось всё нетленно.
Но всё здесь на земли приемлет вид другой:
И мавзолеи, где гордилися собой,
И горы вечные, где пламенем курились,
Там страшные моря волнами вдруг разлились:
Но прежде море, где шумело в берегах,
Сияют класы там златые на полях.
И дым из хижины пастушечьей курится.
Велишь — и на земли должно всё измениться.
Велишь — как в ветер прах, исчезнет смертных род!
Всесильного чертог – небесный чистый свод,
Где солнце, образ Твой, в лазури нам сияет,
И где луна в ночи свет тихий проливает,
Туда мой скромный взор с надеждою летит!
<>

Батюшков считал, что сам по себе человеческий разум поэта не сможет ничего создать. «Его плодотворность зависит от опыта и глубокого размышления», а для этого необходимо познавать природу и увидеть в ней «печать божественной руки». Поэт размышляет далее:

«Но если он[человеческий разум]будет подражать природе в её ходе, в её трудах, если он созерцанием оной возвысится к истинам небесным, если он их соединит, образует нечто целое, приведёт их в систему силою размышления –  тогда только основать может на подобных седалищах вечные памятники»[1: 217].

В статье «Нечто о поэте и поэзии» (1815 г.) Батюшков обращается к другим сторонам поэтического творчества [1: 276-283].  По мнению поэта, искусство слова – это «дар, лучшее достояние человека; ибо посредством его он оставляет вернейшие следы в обществе и имеет на него сильное влияние. Без него не было бы ничего продолжительного, верного, определённого; и то, что мы называем бессмертием на земле, не могло бы существовать» [1: 277-278].  Это Божий дар: «Поэзия – сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой». Он «требует всего человека». Образ жизни поэта подчинён особым правилам: «Первое правило сей науки должно быть: живи как пишешь, и пиши как живёшь.  … Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы» [1: 278].  Батюшков уверен, что душа истинного поэта должна иметь нравственную чистоту и даже приближаться к святости: «…будьте добродетельны и свободны, почитайте предмет любви вашей, ищите бессмертия в любви, божества в природе; освятите душу, как освящают храм, и ангел возвышенных мыслей предстанет вам во всём великолепии!» [1: 279].

В записных книжках  К.Н. Батюшкова кратко отмечены также  те особенности характера и личности поэтов, которые способствуют их вдохновению и творчеству или  мешают им, являются их врагом [1: 325-338]. Так, по мнению поэта, «гордость – огромная вывеска маленькой души», а «упрямство – вывеска дураков». Эти афоризмы он выписал из драматических произведений Я.Б.  Княжнина [1: 326]. Далее автор замечает: «Терпеть не могу людей, которые всё бранят, затем чтоб прослыть глубокомысленными умниками» [1: 327]. В письме к Вяземскому та же мысль о категорическом неприятии поэтом критиканства и насмешки: «Если бы мне предложил какой-нибудь Гений все остроумие и всю славу Вольтера — отказ» [6]. По его мнению, истинные писатели-творцы обладают твёрдостью души и милосердием, снисходительностью к недостаткам других. В доказательство автор приводит  Сократа.

Вспоминает он в связи с этим и своего друга поэта и переводчика Н.И. Гнедича, который умел ценить творчество других писателей и отличался доброжелательностью: «…У Гнедича есть прекрасное и самое редкое качество: он с ребяческим простодушием любит искать красоты в том, что читает; это самый лучший способ с пользой читать, обогащать себя, наслаждаться»[6: 355].Батюшков далее пишет: «Простодушие и снисхождение есть признак головы, образованной для искусства. … Станем наслаждаться прекрасным, более  хвалить и менее осуждать! Слова Спасителя о нищих духом, наследующих Царство небесное, можно применить и к области словесности» [6: 355-356].

Важнейшим свойством поэта должны быть честность и трезвость души, тогда она станет великой. Батюшков считает: «Ничто не даёт  такой силы уму, сердцу, душе, как беспрестанная честность. … Как легко развратиться в обществе, но зато какая честь выдержать все его отравы и прелести, не покидая копья! Великая душа находит, отверзает себе повсюду  славное и в безвестности поприще: нет такого места, где бы не можно было воевать с собой и одерживать победы над самим собою» [6: 354].

Заветы Константина Николаевича Батюшкова вологодские поэты стараются хранить.

 

Литература

1. Батюшков К.Н. Сочинения / [Вступ. Статья и сост. В.В. Гуры]. –

Архангельск: Сев.-зап. Кн. изд-во, 1979. – 400 с.

2. Кошелев В.А. Константин Батюшков. Странствия и страсти. – М.:

Современник, 1987. –  351 с.

3. Творения преподобного Симеона Нового Богослова. Слова и гимны.

Книга третья. – М.: Сибирская Благозвонница. 2011.

4. Яцкевич Л.Г. Поэт и блаженный // «Берега». Литературно-

художественный и общественно-политический журнал. – Калининград, 2017. – № 6. С. 117-131.

5. http://dugward.ru/library/karamzin/karamzin_melodor.html
6. http://batyushkov.lit-info.ru/batyushkov/proza/nechto-o-morali.htm

 

Владислав Сурков: «Большая политическая машина Путина только набирает обороты и настраивается на долгую, трудную и интересную работу. Выход ее на полную мощность далеко впереди, так что и через много лет Россия все еще будет государством Путина…»

«Умение слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно – уникальное и главное достоинство государства Путина».

ДОЛГОЕ ГОСУДАРСТВО ПУТИНА

( http://www.ng.ru/ideas/2019-02-11/5_7503_surkov.html)

 

«Потом – это когда?! — зададут гневный вопрос нетерпеливые читатели. – Неужели вы не видите, что либеральная власть заняла «царское место» давно, всерьёз и надолго, и ни за что его не отдаст?!»

А я отвечу, что есть в истории законы, которые не в состоянии отменить никакая, даже самая предусмотрительная политика.

Уже сейчас власть «понесло в разнос»… Механикам-дизелистам хорошо известно явление, когда двигатель из-за внутренних вибраций начинает разрушаться, и остановить этот процесс уже невозможно. На наших удивлённых глазах происходит невероятное: каждый последующий властный шаг превосходит предыдущий своей абсурдностью и всё больше походит на самоубийство.

В проснувшихся воспалённых массах наливается кровью ненависть, недовольные есть и в верхах. Плод вот-вот созреет и не просто упадёт, а грохнется о землю. И чем ожесточённее будет сопротивляться режим, тем быстрее это произойдёт. Законным или иным путём – это уж как сложится… Конечно, хотелось бы мирного, «бархатного» разрешения конфликта, но, скорее всего, «рванёт» либо заговором внутри элиты, либо воздействием силовиков второго ряда. Гражданской войны не будет. Иных толстосумов не станет защищать даже их охрана.

Русские люди ведут себя как дети. Нет другого такого народа, столь преданного отеческой, по его разумению, власти, и столь жестокого по отношению к ней же, если она разочарует его в лучших ожиданиях. Нет никого страшнее обиженных и злых подростков. «Наш народ – ещё подросток, молодая нация», — утверждал Достоевский.

А если к власти вновь придёт либеральная клика, ещё более разнузданная (например, в лице «преемника») и переведёт нас всех в цифровое и обычное рабство, с потерей последних остатков независимости и угрозой голодной смерти? – Очень даже возможно. По многим признакам, «перестройка-2» уже идёт, только век её будет недолог, либералы не способны созидать, поэтому судьбоносное событие случится в промежутке между 2019 и 2025 годами, когда они окончательно разрушат всё до основания, а затем… В том, что нам придётся заново строить государство, нет никаких сомнений, но где и каким образом это свершится?

Что касается места «смены караула», то, опять же, сама история даёт ответ: это случится в столице. Народные массы только подбрасывают хворост в костёр, но настоящий пожар полыхнёт в Кремлёвских палатах, где же ещё?..

А вот последующие события предугадать гораздо труднее, но предположительные действия будут следующими.

Во-первых, новый лидер-государственник (имя его мы назвать пока не в состоянии), в идеале – православный по убеждениям, а не показушник, как нынешний, — обратится к народу с речью, в которой даст оценку целому периоду нашей государственной и общественной жизни, затем «нарисует» понятный массам идеологический и экономический план спасения державы.

Во-вторых, введённое чрезвычайное положение (без него — никак!) предполагает цензуру и срочное командное управление средствами массовой информации, армией, спецслужбами, центральным банком, полицией, то есть всей госструктурой, которую ломать через колено нельзя, к тому же подавляющее большинство чиновников возьмёт под козырёк сразу, даже не поморщившись, а отдельных бунтарей «успокоят». И лишь затем будет изменена Конституция и законы, для того чтобы они обслуживали не олигархов, а народные интересы.

И, в-третьих, немедленно будут национализированы природные ресурсы, а средний и мелкий бизнес оставлен до произведённой чуть позже научной и плановой индустриализации. Доллар будет взят в тиски, а рубль станет подлинной национальной валютой.

И конечно, будет проведено расследование деятельности В. Путина, преданы суду и отправлены в тюрьму представители «пятой колонны», от которой наша страна понесла невероятные потери: чубайсы, кудрины, медведевы, грефы, асмоловы и прочие. Горбачёв – в первую очередь (если доживёт).

Во внешней политике тоже состоятся невиданные перемены. Враги останутся врагами, а вот друзья поменяются местами. Иноземный газетный вой не стоит внимания, а попытки внутренних мятежей и внешней интервенции будут, как всегда, пресечены армией, правда, с большими потерями.

И самое главное, первые шаги лишь тогда принесут желаемое, если они облегчат, хотя бы частично, народную участь. Честные выборы и референдумы – само собой, но властная воля, справедливая по отношению к людям – в первую очередь. Тогда власть приобретёт в лице народа такую защиту и опору, против которой все попытки вернуться в ужасное прошлое превратятся в жалкие потуги.

Конечно, будут и ошибки, и новые тяжёлые испытания – многие детали будущей реанимации государственного организма известны и сейчас, например, в исследованиях и статьях академика Глазьева и профессора Катасонова, но в общих чертах смена власти произойдёт именно так, а не иначе – откройте любой учебник истории! Повторяю: в общих чертах. На большее эта футурологическая схема не претендует, добавить в неё что-то своё может любой.

Только не надо обвинять автора в маниловщине, с одной стороны, и в подстрекательстве к революции, с другой. Право на прогноз имеет не только Сурков, но и каждый гражданин.

В число «новых традиционалистов» чаще всего включают молодых авторов, вошедших в литературу в недавнее время, — Андрея Антипина, Елену Тулушеву, Юрия Лунина, Алёну Белоусенко, Ивана Макова и других. Автор термина, Андрей Тимофеев, не определил себя в этот список из скромности — сам он является не только известным литературным критиком, но и не менее известным прозаиком.

Необходимо рассмотреть, в связи с этим, центральную проблему любого художественного метода — проблему художественного идеала, на примере творчества двух прозаиков -«новых традиционалистов»: Андрея Тимофеева и Юрия Лунина.

«Между “деревенской прозой” и сегодняшним молодым поколением — три десятка лет, вместивших перестроечное брожение, крушение страны, постмодернистский угар и медленное отрезвление,  — три десятка лет, во время которых у писателей и критиков традиционного направления почти не оставалось сил на осмысление, а хватало только на истощающую борьбу, необходимую для выживания русской литературы, — пишет А. Тимофеев. — Но задача нового поколения — уже не бой во внешнем литературном и общественном процессе, не утверждение реализма над постмодернизмом, а патриотизма над либерализмом; задача нового поколения — поиск и осмысление внутреннего вместо внешнего, и в этом смысле — возвращение и подлинное следование великим авторам русской литературы» (из статьи А. Тимофеева “Новые традиционалисты” как будущее русской литературы») (5).

Внутреннее осмысление происходящего с нами — «вечная» тема реализма во все времена, но какое направление выбирают молодые авторы для поиска «ключа» в художественном освоении действительности?

«Важно сказать, на что же мы надеемся, то есть ответить на вопрос, какой именно мы хотим видеть современную литературу, какими качествами она должна была бы обладать, какие задачи ставить, какие вопросы решать, — продолжает А. Тимофеев, — иначе говоря, каким мы представляем себе её идеальный образ» (5).

А.С. Пушкин писал: “Цель поэзии – поэзия… Цель художества есть идеал…”. Идеал – это то, чего нет на свете, но что существует в идеальной реальности, онтологический образец, соответствовать которому может лишь преображенная реальность. Поэтому в творчестве особенно актуальной оказывается проблема веры… Размышляя о творчестве, нельзя не прийти к мысли, что оно родственно вере, которая, по слову апостола Павла, есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом (Евр. 11, 1). Творчество, по своей мистической сути, занято тем же самым и имеет дело с разысканием в идеальной реальности тех вещей, которые оно призвано воплотить» (2).

В статье «Об органической критике», опубликованной в журнале «Октябрь» в 2015-м году, А. Тимофеев сделал попытку «объясниться»: «Подсознательно, порой даже не отдавая себе в этом отчета, мы ищем в художественном произведении не реальность, а реализм – ту самую правду жизни, сгущенную живую субстанцию, которая отражает суть происходящего в человеке и во всем мире» (6). Эту субстанцию, которая в литературоведении известна как катарсис, А. Тимофеев называет «ударом»: «Среди суеты обыденной жизни бывают такие моменты, когда нас словно пронзает, и нам открывается как бы самая суть бытия… Подобные «удары» существует и в литературе, более того, именно они и составляют самое важное в ней. Среди словесной «шелухи»: бессильных описаний, утомительных диалогов, рассудочных авторских утверждений – вдруг встречается эпизод, ценность которого гораздо выше прямого значения описываемых событий, и тогда читатель уже не различает слов, а как бы падает в глубину открывающейся перед ним бездны» (6).

Произведения А. Тимофеева схожи, но не фабульной основой, а изображаемыми жизненными обстоятельствами, в которых оказываются главные герои: любовь, болезнь, выбор. Ещё в первом, раннем романе «На краю» герой, молодой человек Никитин, серьёзно болен, но борется за любовь и ищет своё место в жизни. От внешнего любовного конфликта (рассказ «Свадьба») А. Тимофеев всё уверенней приходит к пониманию его внутренних причин (рассказы «У моря» и «Навстречу»). Но подлинной удачей автора стала повесть «Нелитературная история». Любовный треугольник (профессор Акопян, его смертельно больная жена и нежданная возлюбленная) строится не на столкновении персонажей, а на их психологических переживаниях. Эмоциональная вспышка в конце повести, раскрывающая всю глубину драмы — и есть тот самый «удар», о котором пишет Тимофеев-критик: «…Что же сказать напоследок? Вспомнил, что Вы как-то говорили мне, что всю жизнь ждёте чуда. Здесь я обдумал эту мысль. Мне кажется, главное чудо в жизни каждого христианина – Промысел Божий о нем. Это не те тайны и чудеса, которые открывались великим подвижникам, нет, но это чёткое понимание, что ничто в мире не случайно и всё будет так, как нужно. Так что если желаете чего-то страстно – молитесь и будь это в воле Божьей, обязательно произойдёт…» Настя закончила читать, отложила конверт, заплакала. Она знала, о чём ей хочется кричать на весь мир, о чём хочется молиться страстно, и как никогда, её охватила отчаянная уверенность, что нет на свете ничего невозможного» (7).

“Визитной карточкой” прозаика Ю. Лунина является замечательный рассказ “Три века русской поэзии” (3). Филолог Гурий Судаков пишет: «Рассказ Юрия Лунина “Три века русской поэзии”… поражает глубоким психологизмом в передаче процесса пробуждения поэта в семнадцатилетнем юноше» (4). Но поражает не только психологизм! Во вступлении к рассказу, состоящем из четырех абзацев, автор сразу раскрывает главную его цель и содержание: «По обеим сторонам от дороги стоит спокойный, еще не прогретый солнцем лес. Вся дорога в тени этого леса, и асфальт от этого – синий. В воздухе ясно ощущается запах прохладной дорожной пыли. Парень чувствует, что этот запах и синее каким-то образом связаны друг с другом и что в этой связи кроется нечто не по-земному прекрасное. Ему очень хочется разгадать тайну этой связи, и в то же время ему особенно приятно, что он не может ее разгадать».

В больничной палате парень прочёл антологию «Три века русской поэзии»: Тютчева, Заболоцкого, Фета, Рубцова, Пастернака, Полонского, Державина, Фофанова… «Видимо, боль, с которой он познакомился в больнице, распахнула в его сердце какую-то тайную дверь, в которую сразу и ворвалось понимание этих стихов». Поэзия изменила его взгляд на мир, точнее, мир изменился сам, и столкновение с прагматическим, обыденным (разговор с отцом) убеждает героя: возврат к прежнему состоянию невозможен.  «Он вспоминает свою вчерашнюю мысль, – что стихи делают идеальным неидеальный мир, – и понимает, что был неправ: стихи уже содержатся в мире, только в особом, небуквенном виде». Вспомним Гоголя: “Наши собственные сокровища станут нам открываться больше и больше, по мере того, как мы станем внимательней вчитываться в наших поэтов. По мере большего и лучшего их узнанья, нам откроются и другие их высшие стороны, доселе почти никем не замечаемые: увидим, что они были не одними казначеями сокровищ наших, но отчасти даже и строителями нашими” (1). Главная мысль рассказа заключается в подчеркивании спасительного предназначения настоящей поэзии.

В последнее время в литературной критике можно встретить рассуждения о «конце русской литературы» в период засилья интернета. «Между тем подлинный русский литературный процесс движется медленно, но верно, открывая нам новые имена — без лишней истерики и хлёстких лозунгов молодое поколение “новых традиционалистов” созревает и обретает силу» (5). Кто из этих авторов станет подлинным русским писателем, покажет время. Но стоят они на правильном пути.

 

Список  литературы

 

1. Гоголь Н. В. В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: [В 14 т.] / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — [М.; Л.]: Изд-во АН СССР, 1937–1952. Т. 8. Статьи. — 1952. — С. 369–409. [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://feb-web.ru/feb/gogol/texts/ps0/ps8/ps8-369-.htm
2. Николаева О. Современная культура и православие. – М., 1999. [Электронный ресурс] – Режим доступа: https://scibook.net/religiya-pravoslavie/tvorchestvo-kak-podvig-15640.html
3. Проза: сборник лучших произведений Всероссийского конкурса современной прозы им. В.И. Белова «Всё впереди». – Вологда: ВОУНБ; Полиграф-Периодика, 2017. – 313 с.
4. 4. Судаков Гурий. Что впереди у русской литературы? (Вместо предисловия) // Проза: сборник лучших произведений Всероссийского конкурса современной прозы им. В.И. Белова «Всё впереди». – Вологда: ВОУНБ; Полиграф-Периодика, 2017. – С. 4.
5. Тимофеев А. “Новые традиционалисты” как будущее русской литературы [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.reading-hall.ru/publication.php?id=17426
6. Тимофеев А. Об органической критике // Октябрь. — 2015. № 12 [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/october/2015/12/o-sovremennoj-organicheskoj-kritike.html
7. Тимофеев А. Нелитературная история. Повесть [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.rospisatel.ru/timofeev-ni.htm

Не поехать на митинг против возможной передачи Южных Курил Японии просто не мог. Одно дело – сидеть на диване и тыкать в клавиатуру, другое – лично убедиться в том, что не только ты против готовящейся измены, но и народ, правда, в большинстве своём, не способный из-за нищеты явиться на Суворовскую площадь.

В её центре стоит памятник генералиссимусу Суворову, абсолютному победителю и военному гению, знавшему силу молитвенного и ораторского слова – не случайно его предлагают канонизировать. «Самый главный наш участник!» — воскликнул в конце своей речи Игорь Стрелков, легендарный командир сопротивления в Новороссии.

Выступали и другие известные стране личности. Сергей Бабурин рассказал об истории посягательств на Курилы от Горбачёва и Ельцина до Путина, Леонид Ивашов говорил о юридической, политической, экономической и нравственной несостоятельности переговоров Путина с Абэ, Вика Цыганова вдохновенно исполнила несколько песен о России и Дальнем Востоке (оказывается, она родом из Хабаровска).

Площадь была переполнена, за ограждениями, выставленными полицией, с уважительным сочувствием нас охранявшей, тоже стояли люди, а внутри в тесноте переступали с ноги на ногу от лёгкого мороза и старики, и молодёжь, в основном, левых убеждений.

Все выступавшие у микрофона (их было больше десятка) заявляли, что вопрос о Южных Курилах – это предел, черта, за которую переступать ни в коем случае нельзя. Игорь Стрелков даже выпалил, что если заключат договор, то он будет бороться за его отмену всеми законными и незаконными способами!

«Левые» ораторы не раз отмечали, что только возврат к социализму спасёт страну. Их неожиданно поддержал о. Всеволод (Чаплин), вот отрывок из его речи:

«Война идёт давно, мы отдали не только огромные куски территории, мы потеряли святой для нас город Киев, на очереди – Курильские острова.

Эта война особая, война за молодые души, которые пытаются заразить бездумным приобретательством. По их идеологии «купи-продай» легко продать и Курилы, но это наша земля, и её судьбу должен решать сам народ.

Я приверженец монархизма, представитель белой России, но я совершенно согласен с выступавшими до меня: ростовщический капитализм чужд русской традиции, отвратителен в сребролюбии и жадности, народ – против него!»

В речи одного из ораторов мелькнула досадная мысль о бесполезности митингов – мол, колониальная администрация всё равно продаст острова… Не думаю, что всё так безнадёжно. В условиях, когда всенародный референдум невозможен, митинги, прошедшие в этот день по стране, и даже одиночные пикеты у администраций, например, в Москве, Южно-Сахалинске и Санкт-Петербурге – это референдумы в миниатюре. Власть сама себя загнала в ловушку, и теперь по звукам извне вынуждена делать выводы. В 1991 году для передачи Курил всё было готово, но после нескольких яростных выступлений на митингах в столице и областях Ельцин отменил поездку в Японию, объяснив тамошним журналистам: «В Японии меня встретят с цветами, а в Россию, если отдам острова, меня просто не пустят!»

На Суворовском митинге время от времени мы скандировали: «Курилы – наша земля!» Крик народной души должны услышать. И должны сделать выводы. В противном случае выводы сделает сам народ, а это уже будет совсем другая история…

  Да, путь её и многотруден,

И объясним не всякий раз….

Но Русь была,

И есть,

И будет

До нас,

При нас

И после нас.

Виктор Коротаев

Святая Русь и в XX веке не погибла! Она жила в глубинном самочувствии русского народа, душа которого осталась живой, несмотря на все адские перепутья новейшей истории. Произведения наших писателей свидетельствуют об этом.

Александр Александрович Романов в 90-е годы с возмущением протестовал против огульного очернения нашей жизни советского периода: «Это было в эпоху коммунизма» —  так, похихикивая, говорят уже о годах, прожитых нами». И далее писатель поясняет, почему он против осмеяния этих лет: это было  время, когда жили и творили наши писатели-подвижники русской литературы, смелые и мужественные люди: «…О годах, прожитых вместе с Шолоховым и Твардовским, а если взглянуть поближе к нам, то вместе с Фёдором Абрамовым, Александром Яшиным, Сергеем Орловым. Уж этих-то мужественных и талантливейших людей никак не упрекнёшь в раболепии или в слабости духа. Они были из кремнёвой породы. Жили своим умом. Горели своим огнём. Шли к людям с добром. И рано оборвались их жизненные пути …» [3: 282-283].

Слов «Святая Русь» почти не встретишь в поэзии второй половины  XXвека, однако многие вологодские поэты относились к России как к самой главной для них святыне. В поэзии Виктора Коротаева это священное чувство  любви к Родине звучало особенно пронзительно и откровенно и рождало действительно образы Святой  Руси:

                                   Какая даль лежала предо мною…

                                   Я, чувствуя причастность к ней и гордость,

                                   Смотрел в неё и знал,

                                                                       что за спиной

                                   Не менее прекрасная простёрлась.

                                   Светило солнце светом поздних сил,

                                   Леса роняли медленно убранство,

                                   И белый храм, как облако, парил

                                   И озарял дремавшее пространство.

                                   «Россия! Как легко с тобой вдвоём, —

                                   Шептал я …

                                                                       [1: 144]

Белый храм как символ Святой Руси мы встречаем и во многих стихотворениях Николая Рубцова. Его святорусские пейзажи полны печали и тревоги: лирический герой боится утратить это чудо старины и разбить крылья своей души:

                                    И храм старины, удивительный, белоколонный,

                                   Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, —

                                   Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской

                                                                                                          короны,

                                   Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..

                                   О сельские виды! О дивное счастье родиться

                                   В лугах, словно ангел. Под куполом синих небес!

                                   Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,

                                   Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

                                               [4: 154]

Стало классическим стихотворение Н.М. Рубцова  «Ферапонтово», в котором поэт сердцем и душой проникает во времена Святой Руси:

 В потемневших лучах горизонта

Я смотрел на окрестности те,

Где узрела душа Ферапонта

Что-то Божье в земной красоте.

И однажды возникли из грезы,

Из молящейся этой души,

Как трава, как вода, как березы,

Диво дивное в русской глуши!

И небесно-земной Дионисий,

Из соседних явившись земель,

Это дивное диво возвысил

До черты, не бывалой досель…

Неподвижно стояли деревья,

И ромашки белели во мгле,

И казалась мне эта деревня

Чем-то самым святым на земле…

                                     [4: 404]                                                         

Кроме зримых, живописных, образов, поэты создают удивительно тонкие музыкальные образы Святой Руси. Так, у Виктора Коротаева русская природа, замерев, в тишине внимает небесной музыке:

                                   Музыка льётся с небес

                                   В светлые горницы полдня.

                                   От удивления лес

                                   Ушки топориком поднял.

                                   Не оборвётся игла

                                   Неосмотрительно с ёлки,

                                   Даже листва замерла

                                   И колокольчики смолкли.

                                   Выйдя из хвойных глубин,

                                   Высшей покорные силе,

                                   Все ручейки как один

                                   Вдруг язычки прикусили.

                                   Музыка льётся смелей

                                   В ясные горницы мая,

                                   Видно по ликам детей:

                                   Вправду она не земная.

                                   И потому допоздна,

                                   В такт головою кивая,

                                   Только сама тишина

                                   Тоненько ей подпевает.

                                   …                                [1: 232]

У Николая Рубцова есть удивительно бодрое, духовно просветлённое стихотворение «Выпал снег …», в котором поэта вдохновляет не только древнерусская красота зимней Вологды, но радостная весть (сравните: благая весть – Евангелие), которая вместе с белым снегом летит по всей России. И поэт призывает её услышать:

                                   …Вдоль по улице по узкой

                                      Чистый мчится ветерок,

                                      Красотою древнерусской

                                     Обновился городок.

 

                                   Снег летит на храм Софии,

                                   На детей, а их не счесть.

                                   Снег летит по всей Росси,

                                   Словно радостная весть.

 

                                   Снег летит – гляди и слушай!

                                   Так вот, просто и хитро,

                                   Жизнь порой врачует душу …

                                   Ну и ладно! И добро.

                                                                                  [4: 391]

Таким образом, и в конце XX века душа русского народа сохранила способность слушать музыку Небес, внимать Слову Божию. Душа народа всё вспомнила, и произошло чудо  –  «Руси крещение второе», как пророчески предвещал в годы гонения на Православие Николай Клюев. Александр Александрович Романов вспоминает начало этой эпохи чудесного воскресения Руси:

«Вспомнилось мне, как однажды вечером (10 июня 1988 г.) слушал я по радио праздничный концерт из Большого театра, посвящённый 1000-летию крещения  Руси. Какая музыка, какое пение! Больше трёх часов сидел, не тронувшись с места, всё слушал, слушал, — и всё было мало! Кажется, впервые душа соприкоснулась с музыкой веков и обрела простор милосердия, покаяния и небесной чистоты. Как я жалел, что моя мать не дожила двух годов до этого дня, когда голос Русской Православной Церкви зазвучал по всенародному радио, и вся Россия на эти три часа превратилась в немыслимо огромный и образно засиявший храм нашей тысячелетней Веры! Как бы счастливо плакала мать и крестилась, и замирала исстрадавшейся душой своей от света долгожданного праздника!..» [3: 284].

Удивительно, как А.А. Романов глубоко проник в самую сеть православного самосознания русского человека в те торжественные минуты возвращения к Богу:

«Да и сам я, уже седой человек, слушая духовную музыку, проникся неведомой дотоле глубиной и высотой нравственного самопознания, ощущая, как теснятся во мне сумерки заблуждений и как пресветло – радостно вливается взамен откровение земли и неба, человека и Бога, мига и вечности» [3: 284].

Не забыл писатель и самого важного в нашей православной вере – покаяния и  исповеди, без которых невозможно очищение души и её возрастание, и без которых у нас нет возможности приобщиться к Святым Христовым Таинствам. А.А. Романов пишет:

«Во мне возникло страстное желание покаяться в ошибках, которые уже были забыты, а тут вновь открылись во всей своей неприглядности; стать добрее, терпимее, милосерднее к людям …

         И подумалось мне: христианская исповедь и молитва – это вечное развитие души к лучшему своему состоянию, это бесконечное самоусовершенствование человека, его каждодневный духовный рост в высоту добра, совестливости и житейской праведности …

         Я слушал духовную музыку и плакал радостно, просветлённо, самоукоризненно…» [3: 284-285].

В древнюю Вологду в эпоху возрождения Православной Веры вернулся колокольный звон. А.А. Романов посвящает этому событию своё стихотворение  «Колокола»:

                                   Звон вечевой, извечный

                                   Замкнули на замки

                                   И ложью, как увечьем,

                                   Связали языки.

 

                                   Но время шло… Расторглась

                                   И расточилась мгла.

                                   Слышь – будто правды возглас –

                                   Гудят колокола.

 

                                   В сознанье нашем тусклом,

                                   Как вихри в тупике,

                                   Поют на древнерусском,

                                   Забытом языке.

 

                                   В порыве удивленья

                                   Кипят у стен седых

                                   Людские поколенья,

                                   Не слышавшие их.

                                   …                                                                   [3: 109]

Поэт создаёт поэтический образ родной Вологды как города святорусского, основанного в древности преподобным Герасимом:

                                    Изначальная Вологда

                                   Над рекою взросла.

                                   Из секиры и молота,

                                   Топора и весла.

           

                                   У монаха Герасима

                                   Крест потел на груди:

                                   Что ни ель, то орясина  —

                                   В небо храм возводи!

 

                                    Он с мужицкой упрямостью

                                   Выбивался из сил

                                   И с молитвенной радостью

                                   Подвиг свой завершил.

 

                                   Вот по зареву красному

                                   Выплыл с церковки звон.

                                   Шли молиться к Герасиму

                                   Люди с разных сторон.

 

                                   Осенял их двуперстием

                                   И молиться учил.

                                   И в оконца божественно

                                   Проливались лучи.

 

                                   Стихли черти и лешие,

                                   Освятились пути.

                                   По всему побережию

                                   Стали избы расти…

 

                                   Так и ширилась смолоду

                                    Над рекой слобода,

                                   Чтобы вырасти в Вологду

                                   Для молитв и труда.

                                   …                                [3: 110]

Лики          Святой Руси поэты прозревают не только в истории отечества, не только в природе, но и в людях – своих современниках. Вологодские писатели создали целую галерею образов простых тружеников-крестьян, сохранивших в своих характерах и судьбах православные нравственные основы. Это терпеливые, мужественные, правдивые герои Василия Белова, Ольги Фокиной, Александра Романова, Александра Цыганова и других. Так, в героине стихотворения А.А. Романова «Божатка» мы узнаём своих родственниц старшего поколения – жительниц вологодских деревень, которые, сами не зная того, являлись хранительницами Святой Руси, её нравственной чистоты, бескорыстия и сердечной открытости:

                                               Есть в деревне у нас божатка –

                                               Так мы родственницу зовём –

                                               Приезжай хоть ночью, хоть днём,

                                               С кем угодно – накормит сладко.

                                               Удивляться не перестану:

                                               Голова уж белым-бела –

                                               Столько стужи пережила,

                                               А в глазах, конечно, усталых

                                               Неизбывно ещё тепло.

                                               ….                            [3: 149]

Когда я читаю последние, заключительные строки этого стихотворения:

                                                …Где, скажите, ещё найдётся

                                               Терпеливее доброта?! –

Вспоминаю и мою божатку – крёстную тётю Раю Тихомирову и её дочь Тамару, жителей деревни Квасюнино Шекснинского района…

*    *    *

В заключение обратимся к пророческим словам наших духовных писателей. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн  Снычёв свою книгу «Самодержавие духа. Очерки русского самосознания» начал словами святого Иоанна Кронштадтского: «Перестали понимать русские люди, что такое Русь! Она есть подножие Престола Господня. Русский человек должен понять это и благодарить Бога за то, что он русский». И далее митрополит Иоанн Снычёв продолжил мысли святого: «Эти слова всенародного российского пастыря, святого праведного отца Иоанна Кронштадтского как нельзя более злободневны сегодня, когда решается судьба Отчизны. Наше будущее зависит от того, сумеем ли мы ныне восстановить историческую преемственность русской жизни, осознать себя продолжателями великого русского дела, хранителями и защитниками духовных сокровищ тысячелетней российской истории» [2: 7].

Эти слова, сказанные около тридцати лет назад, стали ещё более важными в наше время. Действительно, наши современные писатели понимают свой долг: они должны быть «хранителями и защитниками духовных сокровищ тысячелетней российской истории».

Россия, Русь! Храни себя, храни!

 

Литература:

1. Коротаев В.В. «Прекрасно однажды в России родиться…». –

Вологда: Русский культурный центр,  2009. – 304 с

2. Митрополит Иоанн Снычёв. Самодержавие духа. Очерки русского

самосознания. – СПб., 1994. – 349с.

3. Романов А.А. Последнее счастье. Поэзия. Проза. Думы. – Вологда,
4. – 263 с.
5. Рубцов Н.М. Стихотворения. – М.: Эксмо, 2008. – 480 с.

В 2019 году исполняется 100 лет со дня гибели известного духовного писателя и общественного деятеля епископа Вологодского и Тотемского Никона Рождественского (4 апреля 1851 г. – 12 января 1919 г.). В своих многочисленных трудах, которые при его жизни публиковались миллионными тиражами и распространялись по всей России, этот талантливый и мужественный писатель смело защищал православные устои государства и его традиционные духовные ценности. В наше время к его духовному опыту обращаются те, кто обеспокоен надвигающейся новой гражданской смутой и новыми нападками на Русскую Православную Церковь. Так, например, не так давно появилась его книга: Архиепископ Никон (Рождественский) . Православие и грядущие судьбы России / Сост. о. Ярослав Шипов / Отв. ред. О. А. Платонов. — М.: Институт русской цивилизации, 2013. — 640 с.
110 лет назад, в 1909 году, епископ Никон Рождественский опубликовал удивительно вдохновенную книгу:
Никон, Епископ Вологодский и Тотемский. Чѣмъ жива наша русская православная душа. Благословенiе Обители Преп. Сергiя. Издание второе дополненное. – Свято-Троицкая Сергiева Лавра. Собственная типографiя, 1909. – 103 с.
Предлагаем вашему вниманию первую главу из этой книги

ЧЕМ ЖИВА
НАША РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУША
Не бойся, малое стадо: се Аз с
вами есмъ до скончания века.
\I.
Как отрадно верующему сердцу повторить эти сладчайшие словеса Господа нашего Иисуса Христа! Особенно отрадно в наше поистине страшное время, страшное не потому, что мы каждый день читаем о грабежах и разбоях; не потому, что враги Церкви и Отечества подкапываются под самые устои их, а потому, что дух богоотступничества, как страшная духовная чума, на наших глазах заражает все слои нашего народа сверху до низу, проникает во все круги нашей общественной, семейной, государственной и, как ни больно это сказать, даже церковной жизни, всюду прикрываясь столь излюбленным ныне, а в сущности – пустым словом «Свобода»… Во имя этого современного нам молоха, во имя свободы без точного определения – кому и чему она дается, ныне попираются все заветные святыни русского сердца, совершаются возмутительные кощунства, открыто издеваются над верою в печати, и в публичных речах, не говорю уже о частной жизни именующих себя христианами. Вечно слово Божие и неизменно, а оно говорит: Бог поругаем не бывает. Еще у всех нас живо впечатление ужаса от страшного землетрясения в Мессине, но, может быть, не все знают, до какого богохульства дошли жители Мессины накануне этого события. Безбожная газета «Телефон» опубликовала богохульное стихотворение, которое кончилось вызовом к Господу Богомладенцу: «Если ты по истине не миф, то раздави нас всех землетрясением…» А безумная, пьяная толпа растоптала ногами изображение Превечного Младенца среди улицы… И чаша гнева Божия к кощунникам переполнилась, и более полутораста тысяч мессинцев погибло под развалинами несчастного города. Поистине – страшно впасти в руце Бога Живаго! И сердце содрогается, когда поставишь рядом это событие, с одной стороны, и все то, что творится и печатается у нас на Руси в последнее время – с другой… Невольно приходят на память грозные слова Спасителя о задавленных обрушившеюся башней Силоамской: аще не покаетеся, еси токожде погибнете! И исстрадавшаяся душа ищет опоры, ободрения, нравственной поддержки, и мысль невольно обращается к векам минувшим, и хочется раскрыть летописания церковные или жития святых, даже –наши русские летописи, чтобы перенестись хоть на несколько минут в иной мир, совсем на современный нам мир непохожий. Какая была тогда горячая, младенчески простая, но могущая и горы переставлять вера! Наши предки, не говорим уже о Божьих угодниках, были – это чувствуется как непреложная истина – были как бы в непосредственном общении с небом: для всего у них была одна мерка – согласно или несогласно известное деяние, даже намерение, с волей Божией; грех они грехом и называли, правда, грешили, но и каялись в своих грехах от всего сердца сокрушенного и духа смиренного: приходила беда – к Богу и Его угодникам обращались; Матерь Божия всегда была первым прибежищем русского человека; Церковь являлась всемощною заступницей, руководительницей в жизни, которой слушались и властители, и смиренные земли; история нашего народа была историей церкви, а так как Церковь в своей сущности есть живой , неумирающий организм, части коего находятся в живом непрестающим общении друг с другом, и люди, живущие на земле, присно пребывают в общении с отшедшими к Богу, то народ наш возрастал, как единый цельный организм, для которого прошлое было столь же жизненно, как и настоящее. Он черпал силы и жизненную мощь из прошлого не в уроках только истории, как у других народов, а в живом общении со святыми предками своими посредством молитвы, посредством божественной Евхаристии, посредством дел любви, творимых от имени тех, кого уже нет на земле. – Да, то было настоящая христианская жизнь! Никто, может быть, не сознавал так глубоко свою греховность, ка русский человек. И в этом было заветное сокровище его души. Это было то мытарево злато, коим одним только и отверзаются двери райские. Словом – это было то смирение, которое, по слову святых отцов, и одно способно содеять наше спасение, без других подвигов добродетели, хотя косно… Народ наш жил чувством покаяния, он утешался милостями Божиими, он был в постоянном, говорю, благодатном общении с небесною Церковию, на небесах торжествующею, и в ней черпал ту животворящую силу, которая дала ему возможность возрасти в древо велие на земном шаре.
То ли теперь? Тем ли живет ныне русская душа?
С болью сердца мы наблюдаем глубокое падение нравов, а что особенно ужасно – это какое-то безотрадное отчаяние в религиозном отношении: как будто на наших глазах совершается то ужасное «отступление», о коем говорит апостол Павел в послании к Солунянам. И является страшная мысль: уж не умерла ли на Руси та вера, которая давала ей жизнь на протяжении тысячи лет? Уж не порвалась ли та святая нить, которая соединяла нас с небом? Уже не близко ли то время, о коем сказал Господь: егда приидет Сын Человеческий – обрящет ли си веру на земли?..
Нет! Ещё жива русская православная душа! Ещё не погас светильник Церкви Православной на Руси! Ещё есть души верующие, души, Богу преданные, души, для которых небо столь же осязательно реально, как и вся окружающая их жизнь.
Кому не случалось путешествовать по родным палестинам? Вспомните чудную картину, полную мира и утешения для русского сердца: вот вы поднялись на возвышенность, откуда открывается чудный вид на далёкие окрестности, – что прежде всего вы замечаете? Храмы, храмы и храмы! Вы насчитываете их больше десятка на пространстве открывшегося горизонта. Вон, там, вдали, в синеве тумана, на высокой горе, как светлый маяк, красуется церковь Божия с высокой колокольнею; вот ближе из-за леса виднеются два-три храма, выступая своею белизной из зелени деревьев; там храм Божий приютился у подножия горы, а тут стоит на ровной местности, окружённый хижинами поселян, как бы собирая их яко кокош под криле свои … И крестится православный русский человек, любуясь на эту родную его сердцу картину, и радуется его сердце, что так хорошо жить на свете, когда куда ни взглянешь — на тебя смотрит Божий храм, везде-то можно отдохнуть душой, везде можно миром Богу помолиться… И невольно приходит на мысль: а что, если бы можно было одним взглядом, сразу окинуть всю Русь православную, от Тихого океана до моря Балтийского, и от океана Ледовитого до палимых солнцем степей Средней Азии, если бы можно было взглянуть на неё – необъятную в те дни великие, когда сотни тысяч храмов Божиих бывают открыты, когда православный люд отовсюду стремится в них с крестным знамением, когда по всей Руси гудят сотни тысяч колоколов или заунывно, как во дни поста и покаяния, или же радостно-торжественно, как в Пасхальную Святую ночь: что за величественная, трогательная, единственная во вселенной картина развернулась бы перед нами! Хороша ты, наша Русь-матушка, прекрасна неземною красотою храмов Божиих, тепло и уютно живётся под благодатным кровом их миллионам простых верующих душ: есть им где свои скорби перед Богом излить, своё бремя сложить, есть где и поплакать в горести, и порадоваться в радости и Бога прославить! А что было бы, если бы вовсе храмов Божиих не было? О как холодно, мрачно, тоскливо и пусто было бы на земле для русского человека! Церковность есть живая стихия русской народной жизни, и пока народ живёт ею, дотоле жива и православная русская душа, дотоле и её общение с небесной Церковью будет для неё неиссякаемым источником благодатной жизни, света, радости и светлой надежды на блаженную вечность, — дотоле и для каждого верующего члена Христовой Церкви будут отверсты объятия Отца Небесного, и он не будет лишён, хотя в малой мере, утешения ощущать это в своём сердце и свидетельствовать о сём личным опытом.
Да, личным опытом.
Кто из искренно верующих не испытал хоть раз в жизни на себе или не слыхал благоговейных повествований от других о дивных явлениях благодати Божией, утешающей, возрождающей исцеляющей и к Богу наше сердце устремляющей? Особенно это проявляется в тех, кто отдает себя на служение Богу в звании иноческом. Редкий инок не хранит в сокровищнице своей благодарной памяти те обстоятельства, которые привели его святую обитель. Но и миряне внимательные к путям промысла Божия в своей жизни, многие могут поведать из той сокровищницы сердца, куда верующий слагает все, что дорого, поучительно и отрадно для его души.
Почему бы не записывать все это на память в поучение детям и внукам? Почему бы, по крайней мере, не вспоминать почаще в беседах благочестивых? Ведь любим же мы собираться, чтобы приятно провести время в праздник: вот вместо праздных речей, вместо занятий политикой да пересудами, отчего бы не побеседовать о делах и чудесах Божиих в наши дни. Или уж так и нет у нас ничего за душой, что бы вести такую беседу? Тогда хотя бы почитать то, что добрые люди позаботились напечатать для нас: авось и в нашей душе загорелся бы огонек живой и животворящей веры, авось, холодное, черствое наше сердце согрелось бы и ожило и стало способно к восприятию Божией благодати…
Кто несколько лет тому назад был в Сарове, на открытии мощей новоявленного чудотворца Серафима, тот видел чудные дела Божии воочию, видел и умилялся, и не мог не сказать: воистину Иисус Христос вчера и днесь, Тойже и во веки! Как будто небо было отверзто тогда над родною нашей Родиной, как будто Господь, провидящий грядущие беды и скорби неизреченные, нами ныне переживаемые, готовил Свой народ к этим великим испытаниям, щедро изливая свои милости на души страждущие, заранее утешая верующих и как бы говоря им: не бойся, малое стадо! Се Аз с вами есмь!.. Где эти простые верующие души? Ведь быть с ними в общении – значит жить жизнию Церкви, быть в общении и с небесною Церковию. А в этом и наше спасение – временное от бед настоящих и вечное – от грядущих.