Вологодский литератор

Мой наивный советский интернационализм слетел в армии быстро, как сухой лист. Солдаты сразу разбрелись по национальным квартирам: гордецы-прибалты сторонились всех, горцы общались с земляками старшего призыва и тут же попадали под их защиту, грузины пристраивали друг друга в каптеры, даже узбеки прильнули к столовой, одни русские служили по уставу.

С местными – то ли украинцами, то ли русскими – мы сталкивались редко, хотя украинские упитанные прапорщики даже на службе отличились скопидомством и своеобразной рачительностью: тянули в хаты все, что плохо или хорошо лежало.

Во время редких увольнительных в разговорах с аборигенами выяснилось, что национальный вопрос тлеет даже здесь, в местности, населенной преимущественно русскими: сюда время от времени высаживался десант из самостийников в вышиванках. Они кричали что-то о незалежной, цитировали Тараса Шевченко, но на них смотрели как на экзотику. Впрочем, и в Богодухове украинская общинность потаенно складывалась и заявляла о себе.

Но по-настоящему с «жовто-блакитными» я столкнулся уже в Киеве и под Борисполем — своей подлостью и ожесточенной ненавистью к русским они удивляли даже гортанных «детей гор». Вести, приходившие из разных военных частей, где заправляли, как мне объяснили, самые настоящие бандеровцы, были ужасны: первогодки там стрелялись, вешались, в лучшем случае просто убегали.

В Киев я прибыл уже «черпаком», но и на втором году службы мне приходилось лезть в драку – «москалей» они за людей не считали.

В бориспольских лесах взаимная ненависть вспыхнула с новой силой: бандеровцы унижали не только солдат, они избили и молодого лейтенанта — «пиджака», чем-то им не угодившего.

Вскоре меня, как и всех, отслуживших полтора года после института, направили на офицерские курсы в Кривой Рог. Между прочим, курсанты там, в большинстве своем, оказались русскими.

Через полтора месяца на плацу стоял огромный «квадрат» из парадных, но видавших виды солдатских мундиров с сержантскими нашивками на погонах — «звездочки» нам могли светить сразу только на сверхсрочной.

Толстопузый и лысый  полковник, раздобревший на легкой службе начальника курсов, тяжело переступал с ноги на ногу напротив нетерпеливых «дембелей». Почувствовав, что в строе назревает нецензурщина, он замер, потом выпрямился и гаркнул:

— Товарищи будущие офицеры! У вас есть прекрасная возможность стать кадровым военным. Кто согласится остаться на сверхсрочную службу, получит офицерские погоны, должность и жилье. Помедлив, он скомандовал:

—  Кто желает служить на земле Советской Украины, шаг вперед!

«Квадрат» не шелохнулся. Полковник стал ждать, но из строя так никто и не вышел.

Тогда, в июне 1984-го, мы свой выбор сделали.

Подробнее

1

1 793

Как печально, что о поэте, которого любишь, не можешь написать поподробней, потому что видел его всего два раза, да и то не подолгу.

Я несколько раз тосковал по его сборничку, который он мне подарил в Вологде, принимался искать его в своих шкафах и уже согласился, что его кто-то присвоил. Но всё-таки порою надеялся его найти.

В канун его восьмидесятилетия, 2 января, решил просмотреть на полках особо уставленные в дальние ряды стопки узеньких маленьких томиков. Долго не трогал, уж и позабыл, какие там сокровища…

Пушкин (1948 года, Автобиография, критика, история, на чистой странице автопортрет Б. Скобельцына, он мне и подарил это издание во Пскове 23 июня 1971 года).

К.Р. «Времена года».

В. Белов «Рассказы о всякой живности» («Насте… от меня», 1978 год)

Анри Труайя «Пока стоит земля» (на французском, с дарственной надписью. 1975 год, Париж)

А.Н. Апухтин, 1959 год, Орёл

Ю. Казаков «Во сне ты горько плакал», 1987

Ги де Мопассан «Милый друг» (на французском, Париж , 1905 , купил в Москве на улице Качалова).

Нидзе «Непрошеная повесть», XI11 век пер. с японского.

И… и… Коленька! Чудо вологодское. Это ты?! Наконец-то. Слава Богу.

Как будто живого застал.

НИКОЛАЙ РУБЦОВ ─ «ДУША ХРАНИТ». Северо-Западное книжное издательство, 1969 год. «Виктору Лихоносову, без лишних слов, на добрую память о встрече в Вологде. С любовью. Н. Рубцов. З апреля 70 г.»!

И развернулась 33-я страница…

«Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…

Вот наступит октябрь ─ и покажутся вдруг журавли!..»

О-о-о, тотчас вспомнилось мне: это Рубцов пел у Астафьева поздно вечером, после ужина за старательно богатым столом, Коля появился к концу, и мы расположились кучкой в маленькой комнате, вологодцы приготовили астафьевским гостям музыкальное угощение, выманили Колю с улицы, у кого-то на один вечер отняли гармонь, сперва читали стихи Романов, Коротаев, повеселился с гармонью Белов, и, наконец, уговорили Рубцова «спеть про журавлей»

«И разбудят меня, позовут журавлиные крики

Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…»

Это был вечер сиротливого русского счастья. И приехали мы в Вологду к Астафьеву (он позвал) и Белову как к родне. В Москве отсидели в Кремле и в Колонном зале на писательском съезде, проводили с поста Председателя российского Союза писателей Л. Соболева и избрали С. Михалкова, поприкалывали друг дружке к пиджакам значок «Русь» (не всем, конечно), и Астафьев на прощание пригласил новосибирца Н.Н. Яновского с женой, В. Потанина и меня проведать его в Вологде, куда только что переселился с Марьей Семеновной из Перми. 1970 год, конец марта, недавно громко обругали в газетах мою повесть «Люблю тебя светло», и меня провинциалы и вологодские писатели, в частности, окружали как родного. Уже тогда замелькала в статьях, стихах, разговорах тяга к русскому откровенному согласию, к укреплению родных исторических чувств, возвысились надежды на роль журнала «Наш современник». Русские поклонные мотивы в словесности, в кино и театре звучали редко, как-то глухо и сиротливо, на всё такое тут же некими наблюдателями накидывался ярлык патриархальщины. В Вологде мы ничего прямо не обсуждали, но душою объединялись в сокровенном ощущении забытой деревни, разрушенных храмов, отлученных от печати русских исповедников К. Леонтьева, В. Розанова, М. Меныпикова, А. Суворина, даже этнографа С. Максимова и других очень-очень русских писателей.

В лад этому настрою добавлялись все новые стихи Николая Рубцова.

Сам он худенький, невысокого росточка, в каком-то негреющем пальтишке водил нас на нелюдный базар, хвалил тёплые шаньги, и мы покупали их, привёл в своё бедненькое жилище в казённом доме, я пожелал ему в надписи на книге «На долгую память» долгой жизни, и, он спросил вздрогнув: « А ты что, думаешь, что я скоро умру?!»

Я досадую, что нету письменных следов той моей поездки в Вологду, что я не помню разговоров, своего самочувствия, не помню, как попрощались в последний час, негодую даже на то, что не хватило мне простительного тщеславия, чтобы написать ему в надежде на ответ, который бы теперь берег и перечитывал.

В Тотьме глядел я недавно с холма на поворот Сухоны, на прибрежную окрестность и жалел, что не пристал в 1966-м, кажется, году к компании вологодских писателей, собравшихся под крылом Александра Яшина вместе с москвичами и поплывших на пароходике по Сухоне в вологодскую даль. Побывали они в Великом Устюге и в Тотьме. «Пролегла дороженька до Устюга через город Тотьму и леса». За мой спиной сидел нынче бронзовый Николай Рубцов, и каждый считал нужным стать подле и сфотографироваться. А молоденького Колю Рубцова, два года учившегося в техникуме, мало кто знал тогда и уж никто не предполагал, гуляя парами меж берез на этой высоте, какому парнишке поставят тут когда-то приятный памятник.

Северная сиротливость звучала в тот далекий незабываемый вечер в пении Коли Рубцова под гармошку, в щемящем прощании с журавлями.

Детдомовской сиротливостью просквожено всё его творчество.

Он жил и чувствовал себя забытым ребёнком. Его хотелось пожалеть, быть с ним ласковым. Он и сам был ласковым. В строчках его стихов столько родного, русского. Молчаливый просторный Север с глухими лесами, высокими чудными избами дождался после войны своего гения и потерял его невзначай.

Можно горько помечтать, как стоял бы он нынче в Тотьме на высоком берегу не бронзовым, а живо окружённый местными поклонниками и кто-то (а скорее ─ он сам) пел неизвестную уже вовеки песню на стихи позднего Николая Михайловича Рубцова…

Напечатан в № 1, 2016 г в журнале «Родная Кубань».

Подробнее

0

160

Трудолюбие и талант писателя имеют удивительную силу, способную воскрешать ушедших. Часы невыносимо быстро отсчитывают срок жизни. Я и мои друзья повзрослели, возможно, изменили своё восприятие тех или иных событий, но чувство  беды, нависшей над всем тем, что называется ладом, так и не оставляет нас. Горечь, как после проигранного не по нашей вине боя, давит осиротевшие души. Упёршись головой в небо, мы ещё чувствуем под ногами упругую и надёжную силу нашей земли. Но когда вышибут её из-под нас, останутся бессмертные души, недосягаемые земному злу, и в кронах любимых деревенских берёз кто-то услышит их плач.

Думал ли об этом Василий Иванович Белов, думали ли так все те бесконечно любимые мною люди, когда- то пришедшие в этот мир, не знаю. Но то, что они остались с нами, знаю точно. И даже надеюсь, что пример великого поколения строителей и господнего воинства русского будет изучаться молодыми людьми не только с уважением, но и с особыми чувствами  гордости и благодарности.

Объявлять национальной идеей патриотизм, при тех социально экономических условиях, в которых мы живём, мягко говоря, тщетно. Государству может грозить только две опасности: внешние враги и недовольство собственного народа. И если от первой опасности мы, наверное, защищены, то внутренние проблемы требуют быстрейшего разрешения. Людям родной нам страны надо не так уж много: справедливость, достойно оплачиваемый труд и порядок. Тогда любая национальная идея не повиснет в воздухе, как флаг в безветренную погоду, а будет работать на объединение и прогресс.

Я не знаю, сколько денег выделяется Законодательным собранием области на поддержку литературы. « — Денег нет!»  Нет? А на фестиваль сомнительного европейского кино есть?.. Недавно вот выяснилось, что на четырёх километрах сухонской излучины родилось в разное время сразу три замечательных литератора. Три человека с обнажёнными сердцами и мыслями. В другой стране ими бы гордились, а у нас они – помеха, и чтобы о них вспомнили и сказали тёплые и значимые слова, им надо умереть. Японская мудрость гласит: «Отцы всех народов любят, когда при защите Отечества подданные становятся тиграми, но только чтобы потребности у них были, как у кошек».

Наверное, все, кто читает нашу газету, не хуже меня знают, как трудно молодым дарованиям заявить о себе, материально обеспечить выпуск книги, найти корректора, умного наставника, который согласится возиться с твоими стихами или рассказами. Те, кто уже возведён в сан литератора, понимают, как тяжело говорить правду, не обидев начинающих писать молодых людей, поскольку литературное творчество — тоже храм.

Читатель, наверное, упрекнёт меня, что вот ты, автор, всем дал кучу советов, а сам-то что будешь делать? Отвечаю: писать. И так, чтобы, как у Сергея Чухина: «По правую руку бумаги лист и сердце по левую руку».

« — Кому это нужно, твоё писание?»  —  Наверное, России.

Великий Устюг

Подробнее

0

114

Наша страничка газеты «Вологодский литератор» преобразована в сайт, который будет постоянно обновляться. В разделах мы постараемся опубликовать самые лучшие, талантливые произведения поэзии, прозы, критики и публицистики. Не все они войдут в бумажные выпуски газеты (на сайте можно скопировать как старые, так и, надеемся, новые номера), но вам будут доступны в электронном виде.

Мы ждем, что на наш почтовый адрес (ioann-7772006@yandex.ru) вы отправите и свои тексты. Главным редактором бумажной газеты остается писатель Александр Цыганов, ответственным за сайт – ваш покорный слуга.

Виктор БАРАКОВ, г. Вологда.

Подробнее

1

566