Вологодский литератор

Нас всех терзает предчувствие войны:

Огнём, враждой земля полным-полна,

И близких всех душа не позабудет…
— Скажи, родимый, будет ли война?
И я сказал:
— Наверное, не будет.

                                     (Н. Рубцов)

Только о какой войне идет речь, о какой войне с сомнением говорит герой стихотворения? – Наверное, о «горячей», ядерной, мировой войне, в которой все окажутся побежденными.

Враг труслив и коварен, и он начал, точнее, продолжил, другую, совсем другую войну, растянутую во времени, но не менее, а более кровавую, вечную войну за человеческую душу.

Он соблазняет ее блеском золотого тельца, сладостью разврата, забвением в развлечениях, отречением от креста.

Мы многих уже потеряли… Миллионы могил в лихих девяностых, миллионы убитых во чреве, миллионы тех, кто мог, но так и не родился. Просторы России теперь  — «бескрайнее мертвое поле», по словам Рубцова. А мы продолжаем истекать кровью – в Сирии, в Донбассе, в России.

Мы не осознаем, что и сейчас по нашей земле ходят сотни тысяч убийц, женщин и мужчин, убийц собственных детей!

Как она нас еще держит…

Как она терпит тех, кто бросает миллиарды на олимпиады и чемпионаты, презирая слабых и больных, совестливых, презирая тех, кто по крохам собирает деньги на лечение ребенка…

Ты думаешь, что война обойдет тебя стороной, а она давно пришла в твой дом, расколола его надвое.

С одной стороны – те, кто закрывают в селах школы, больницы, детские сады, с другой – те, кто продолжают за копейки в них работать.

С одной стороны – те, кто устанавливают памятную доску Маннергейму, с другой – те, кто помогают ее снимать.

С одной стороны – те, кто дезертировал, схватив награбленное, «свалил», предал Родину, с другой – те, кто продолжают трудиться, бороться за справедливость, искать новый путь, путь правды.

Если ты дал волю гневу, гордыне, блуду – враг побеждает. Не справился с искушением – ты уже не боец. Но даже смертельно раненный может продолжить бой.

Все мы сложим головы на этой войне, и только на Страшном Суде узнаем, кто победил.

Россия стоит сейчас в поле одна, стоит насмерть, окруженная врагами. Ее тысячу раз предали и свои, и чужие, но она стоит вопреки всему.

Потому что верит…

Спасибо, скромный русский огонёк,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далёк,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле, и нет тебе покоя…

Подробнее

0

705

Художественный мир Василия Белова в конце прошлого века стал своего рода гимном русской крестьянской культуры. Городская цивилизация, самонадеянно решившая, что ее рационалистический уклад вполне самодостаточен, вдруг ощутила некую пустоту в своем пространстве, которая не заполнялась ничем, а с течением времени становясь только шире, приобретала свойства тягостной болезни, непонятной и неизлечимой никакими «интеллектуальными» лекарствами. И перед русским народом и всеми иными этническими образованиями тогдашнего Советского Союза, словно волшебный и почти беспредельный мир, как бы из небытия или глухой неизвестности внезапно возник огромный материк традиционной русской народной жизни, воплощенной в слове, в образах, живых примерах, в деталях, именах, умениях и распорядке. Таково было впечатление от прозы писателя, проникновенно повествующего о простых людях, их радостях и бедах, о биографиях, вписанных в бытие великой страны и растворившихся в нем, доносящихся до нас теперь только говором и лицами, да еще отрывочной памятью о больших и малых событиях.

Тогда казалось, что большая страна обратится к русскому фундаменту жизни, найдет в нем необходимую опору и построит царство труда и справедливости, возблагодарив всех тех, кто неимоверными усилиями нес на собственных плечах бремя социалистической идеи.

Шли годы, крепло течение литературы, посвященной русской почве. Но рядом и на ключевых точках литературного ландшафта напитывалась соками нашей земли иная словесность, национально выхолощенная, наделенная какой-то дистиллированной кровью. Она отодвигала наследников отечественной художественной традиции на обочину литературного процесса, превращая в пошлый фельетон сердечные слова, вышедшие из самой глубины земной. И народ, по душе русский, а внешне все еще советский, незаметно для себя начинал говорить о малозначащем, задумываться над ничтожным, находить разумные объяснения низкому и уродливому.

Писатели, которых литературные говоруны назвали «деревенщиками», на страницах своих рассказов и повестей, стихотворений и романов сражались за свою страну, спасая уже самые ее основы от поругания и уничтожения. Однако государство, в котором происходили эти невидимые битвы, было уже обречено – и собственной вненациональной доктриной, и людьми, вскормленными западной манной и находящимися на ключевых постах державы.

Вся история советской «деревенской», а на самом деле подлинно русской литературы являет собой трагическую летопись поражения. С этим можно не соглашаться, однако стоит помнить евангельские слова о зерне, которое должно умереть, чтобы затем возродиться. Именно так стоит понимать подвиг писателей-«деревенщиков», потому что они – не представители творческого цеха, в котором можно менять по своему усмотрению приемы и литературные механизмы. На самом деле – они внуки русской литературной классики, которым выпало разбираться с наследством дедов и отцов под присмотром цепких конвойных, на морозе и зное, преодолевая слабость тела и прислушиваясь к далеким голосам, идущим из смутной толщи памяти.

Василий Иванович Белов судьбой своей был призван в первую линию этого духовного и творческого ополчения. Поразительно острое зрение и речевая свобода позволили ему создать множество литературных героев, которые стали близкими и дорогими всякому человеку, спокойно и с достоинством говорящему о себе: «Я – русский». Удивительный лиризм его прозы дает нам право назвать Василия Белова сердцем русской литературы последних десятилетий. Он чувствовал народную жизнь как никто другой и считал, что отечественная классика коснулась важнейших почвенных сюжетов лишь в очень малой степени. Ему не удалось воплотить все многообразие современной подлинно русской жизни – не хватило физических сил, и он ушел, оставив нам свои книги, с которыми придется жить бок о бок уже не поколению 60-летних, а новым молодым.

Его повести и рассказы являются продолжением той кристальной литературы, к которой принадлежат Толстой и Чехов, Достоевский и Лесков. Не отображение быстротекущей жизни, а погружение в народное бытие – вот главное качество произведений Белова. Конечно, на первый план при таком понимании его творчества выходят вещи философские и орнаментально-житейские, однако поразительное напряжение любви к своим героям от автора передается читателю, и уже он, дитя нынешнего столетия, горюет и плачет, смеется и вздыхает над живыми страницами писателя. Это – литературная часть творческой судьбы Василия Белова, но есть еще и другая ее сторона, связанная с книгой «Лад».

Существует целая полка книг, посвященных русскому характеру и народным обычаям. Все они писались в эпохи, когда Российская империя не стыдилась слова «русский», а либеральный лай в отношении этнической основы государства имел свои пределы. В позднее советское время эти книги стали переиздаваться, хотя в середине XX века были изъяты из круга массового чтения и доступны лишь специалистам. Между тем, такие исследования и очерки – продукт ученого ума или публицистического, пусть и глубоко положительного, взгляда на вещи.

Соединение предметной точности, широты охвата того или иного явления, любви к изображаемому и осознанной собственной принадлежности к русскому народу – подобный культурологический и художественный синтез в книге «Лад» явлен нам впервые. Сегодня зрелый человек и подросток, только начинающий понимать свое место в нынешнем почти «вавилонском» столпотворении этносов, найдут в произведении Василия Белова координаты, в которых необходимо строить собственную жизнь и семейный уклад, налаживать чуткое взаимопонимание с природой. Все это может показаться химерой современному городскому человеку. Хотя в действительности он сам представляет собой только пыль от движения стран и народов через времена и пространства.

Пройдет совсем немного лет, и русская молодежь обратится к творению Василия Ивановича Белова в надежде найти на его страницах духовно верную карту отечественного бытия. И уже здесь, в  нравственном, культурном и интеллектуальном поле традиции,  будет обозначен четкий вектор дальнейшего развития родной страны. Вот почему «Лад» можно считать не только бесценным художественно-историческим документом, но и воспринимать как побуждение к действию. Как программную книгу, в которой заключены сохранившиеся коды древней русской цивилизации.

Подробнее

1

163

Дорогие читатели газеты «Вологодский литератор»!

В марте 2016 года редакция подготовила очередной бумажный номер газеты, но возможности пустить его в печать не было. Нам пришлось опубликовать номер только в электронном виде (смотрите на сайте), тем более что полемика, развернувшаяся в интернете, этого требовала.

В октябре 2016-го положение изменилось, и завтра, 14 октября, печатный номер будет отправлен в почтовые отделения области. Как вы понимаете, часть мартовских материалов устарела – дорога ложка к обеду. Поэтому редакция приняла решение: октябрьский номер сделать комбинированным — некоторые весенние публикации, не связанные напрямую со «злобой дня», оставить  (Н. Рубцов о поэзии;  стихи А. Пошехонова  «Мне снились реки дождевые…»;  рассказ В. Белова «Последняя гроза»; отрывок из повести А. Ехалова «Дорога к дому»; статья В. Баракова «Достоевский о современности»; рубрики «Наша Новороссия», «Антология вологодского стихотворения» и «Память сердца» (Н. Клюев и А. Васильев)), остальные убрать и добавить свежие.

Чтобы не было путаницы, решено октябрьский печатный номер в общий газетный список не включать и опубликовать в электронном виде только новые материалы. Они не появлялись ни в мартовской газете, ни на сайте (стихи Н. Груздевой «Где-то плачут от счастья люди…»; литературная информация; стихотворение В. Белова «Уходящий домой из гостей…», фотоальбом «ВЛ», статья Р. Балакшина «Начинается все со слов…»).

С большинством из них вы познакомитесь уже сегодня на сайте.

С уважением – Александр Цыганов, главный редактор газеты «Вологодский литератор».

13 октября 2016 года.

Подробнее

0

197

Мой наивный советский интернационализм слетел в армии быстро, как сухой лист. Солдаты сразу разбрелись по национальным квартирам: гордецы-прибалты сторонились всех, горцы общались с земляками старшего призыва и тут же попадали под их защиту, грузины пристраивали друг друга в каптеры, даже узбеки прильнули к столовой, одни русские служили по уставу.

С местными – то ли украинцами, то ли русскими – мы сталкивались редко, хотя украинские упитанные прапорщики даже на службе отличились скопидомством и своеобразной рачительностью: тянули в хаты все, что плохо или хорошо лежало.

Во время редких увольнительных в разговорах с аборигенами выяснилось, что национальный вопрос тлеет даже здесь, в местности, населенной преимущественно русскими: сюда время от времени высаживался десант из самостийников в вышиванках. Они кричали что-то о незалежной, цитировали Тараса Шевченко, но на них смотрели как на экзотику. Впрочем, и в Богодухове украинская общинность потаенно складывалась и заявляла о себе.

Но по-настоящему с «жовто-блакитными» я столкнулся уже в Киеве и под Борисполем — своей подлостью и ожесточенной ненавистью к русским они удивляли даже гортанных «детей гор». Вести, приходившие из разных военных частей, где заправляли, как мне объяснили, самые настоящие бандеровцы, были ужасны: первогодки там стрелялись, вешались, в лучшем случае просто убегали.

В Киев я прибыл уже «черпаком», но и на втором году службы мне приходилось лезть в драку – «москалей» они за людей не считали.

В бориспольских лесах взаимная ненависть вспыхнула с новой силой: бандеровцы унижали не только солдат, они избили и молодого лейтенанта — «пиджака», чем-то им не угодившего.

Вскоре меня, как и всех, отслуживших полтора года после института, направили на офицерские курсы в Кривой Рог. Между прочим, курсанты там, в большинстве своем, оказались русскими.

Через полтора месяца на плацу стоял огромный «квадрат» из парадных, но видавших виды солдатских мундиров с сержантскими нашивками на погонах — «звездочки» нам могли светить сразу только на сверхсрочной.

Толстопузый и лысый  полковник, раздобревший на легкой службе начальника курсов, тяжело переступал с ноги на ногу напротив нетерпеливых «дембелей». Почувствовав, что в строе назревает нецензурщина, он замер, потом выпрямился и гаркнул:

— Товарищи будущие офицеры! У вас есть прекрасная возможность стать кадровым военным. Кто согласится остаться на сверхсрочную службу, получит офицерские погоны, должность и жилье. Помедлив, он скомандовал:

—  Кто желает служить на земле Советской Украины, шаг вперед!

«Квадрат» не шелохнулся. Полковник стал ждать, но из строя так никто и не вышел.

Тогда, в июне 1984-го, мы свой выбор сделали.

Подробнее

1

1 785

Как печально, что о поэте, которого любишь, не можешь написать поподробней, потому что видел его всего два раза, да и то не подолгу.

Я несколько раз тосковал по его сборничку, который он мне подарил в Вологде, принимался искать его в своих шкафах и уже согласился, что его кто-то присвоил. Но всё-таки порою надеялся его найти.

В канун его восьмидесятилетия, 2 января, решил просмотреть на полках особо уставленные в дальние ряды стопки узеньких маленьких томиков. Долго не трогал, уж и позабыл, какие там сокровища…

Пушкин (1948 года, Автобиография, критика, история, на чистой странице автопортрет Б. Скобельцына, он мне и подарил это издание во Пскове 23 июня 1971 года).

К.Р. «Времена года».

В. Белов «Рассказы о всякой живности» («Насте… от меня», 1978 год)

Анри Труайя «Пока стоит земля» (на французском, с дарственной надписью. 1975 год, Париж)

А.Н. Апухтин, 1959 год, Орёл

Ю. Казаков «Во сне ты горько плакал», 1987

Ги де Мопассан «Милый друг» (на французском, Париж , 1905 , купил в Москве на улице Качалова).

Нидзе «Непрошеная повесть», XI11 век пер. с японского.

И… и… Коленька! Чудо вологодское. Это ты?! Наконец-то. Слава Богу.

Как будто живого застал.

НИКОЛАЙ РУБЦОВ ─ «ДУША ХРАНИТ». Северо-Западное книжное издательство, 1969 год. «Виктору Лихоносову, без лишних слов, на добрую память о встрече в Вологде. С любовью. Н. Рубцов. З апреля 70 г.»!

И развернулась 33-я страница…

«Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…

Вот наступит октябрь ─ и покажутся вдруг журавли!..»

О-о-о, тотчас вспомнилось мне: это Рубцов пел у Астафьева поздно вечером, после ужина за старательно богатым столом, Коля появился к концу, и мы расположились кучкой в маленькой комнате, вологодцы приготовили астафьевским гостям музыкальное угощение, выманили Колю с улицы, у кого-то на один вечер отняли гармонь, сперва читали стихи Романов, Коротаев, повеселился с гармонью Белов, и, наконец, уговорили Рубцова «спеть про журавлей»

«И разбудят меня, позовут журавлиные крики

Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…»

Это был вечер сиротливого русского счастья. И приехали мы в Вологду к Астафьеву (он позвал) и Белову как к родне. В Москве отсидели в Кремле и в Колонном зале на писательском съезде, проводили с поста Председателя российского Союза писателей Л. Соболева и избрали С. Михалкова, поприкалывали друг дружке к пиджакам значок «Русь» (не всем, конечно), и Астафьев на прощание пригласил новосибирца Н.Н. Яновского с женой, В. Потанина и меня проведать его в Вологде, куда только что переселился с Марьей Семеновной из Перми. 1970 год, конец марта, недавно громко обругали в газетах мою повесть «Люблю тебя светло», и меня провинциалы и вологодские писатели, в частности, окружали как родного. Уже тогда замелькала в статьях, стихах, разговорах тяга к русскому откровенному согласию, к укреплению родных исторических чувств, возвысились надежды на роль журнала «Наш современник». Русские поклонные мотивы в словесности, в кино и театре звучали редко, как-то глухо и сиротливо, на всё такое тут же некими наблюдателями накидывался ярлык патриархальщины. В Вологде мы ничего прямо не обсуждали, но душою объединялись в сокровенном ощущении забытой деревни, разрушенных храмов, отлученных от печати русских исповедников К. Леонтьева, В. Розанова, М. Меныпикова, А. Суворина, даже этнографа С. Максимова и других очень-очень русских писателей.

В лад этому настрою добавлялись все новые стихи Николая Рубцова.

Сам он худенький, невысокого росточка, в каком-то негреющем пальтишке водил нас на нелюдный базар, хвалил тёплые шаньги, и мы покупали их, привёл в своё бедненькое жилище в казённом доме, я пожелал ему в надписи на книге «На долгую память» долгой жизни, и, он спросил вздрогнув: « А ты что, думаешь, что я скоро умру?!»

Я досадую, что нету письменных следов той моей поездки в Вологду, что я не помню разговоров, своего самочувствия, не помню, как попрощались в последний час, негодую даже на то, что не хватило мне простительного тщеславия, чтобы написать ему в надежде на ответ, который бы теперь берег и перечитывал.

В Тотьме глядел я недавно с холма на поворот Сухоны, на прибрежную окрестность и жалел, что не пристал в 1966-м, кажется, году к компании вологодских писателей, собравшихся под крылом Александра Яшина вместе с москвичами и поплывших на пароходике по Сухоне в вологодскую даль. Побывали они в Великом Устюге и в Тотьме. «Пролегла дороженька до Устюга через город Тотьму и леса». За мой спиной сидел нынче бронзовый Николай Рубцов, и каждый считал нужным стать подле и сфотографироваться. А молоденького Колю Рубцова, два года учившегося в техникуме, мало кто знал тогда и уж никто не предполагал, гуляя парами меж берез на этой высоте, какому парнишке поставят тут когда-то приятный памятник.

Северная сиротливость звучала в тот далекий незабываемый вечер в пении Коли Рубцова под гармошку, в щемящем прощании с журавлями.

Детдомовской сиротливостью просквожено всё его творчество.

Он жил и чувствовал себя забытым ребёнком. Его хотелось пожалеть, быть с ним ласковым. Он и сам был ласковым. В строчках его стихов столько родного, русского. Молчаливый просторный Север с глухими лесами, высокими чудными избами дождался после войны своего гения и потерял его невзначай.

Можно горько помечтать, как стоял бы он нынче в Тотьме на высоком берегу не бронзовым, а живо окружённый местными поклонниками и кто-то (а скорее ─ он сам) пел неизвестную уже вовеки песню на стихи позднего Николая Михайловича Рубцова…

Напечатан в № 1, 2016 г в журнале «Родная Кубань».

Подробнее

0

144

Трудолюбие и талант писателя имеют удивительную силу, способную воскрешать ушедших. Часы невыносимо быстро отсчитывают срок жизни. Я и мои друзья повзрослели, возможно, изменили своё восприятие тех или иных событий, но чувство  беды, нависшей над всем тем, что называется ладом, так и не оставляет нас. Горечь, как после проигранного не по нашей вине боя, давит осиротевшие души. Упёршись головой в небо, мы ещё чувствуем под ногами упругую и надёжную силу нашей земли. Но когда вышибут её из-под нас, останутся бессмертные души, недосягаемые земному злу, и в кронах любимых деревенских берёз кто-то услышит их плач.

Думал ли об этом Василий Иванович Белов, думали ли так все те бесконечно любимые мною люди, когда- то пришедшие в этот мир, не знаю. Но то, что они остались с нами, знаю точно. И даже надеюсь, что пример великого поколения строителей и господнего воинства русского будет изучаться молодыми людьми не только с уважением, но и с особыми чувствами  гордости и благодарности.

Объявлять национальной идеей патриотизм, при тех социально экономических условиях, в которых мы живём, мягко говоря, тщетно. Государству может грозить только две опасности: внешние враги и недовольство собственного народа. И если от первой опасности мы, наверное, защищены, то внутренние проблемы требуют быстрейшего разрешения. Людям родной нам страны надо не так уж много: справедливость, достойно оплачиваемый труд и порядок. Тогда любая национальная идея не повиснет в воздухе, как флаг в безветренную погоду, а будет работать на объединение и прогресс.

Я не знаю, сколько денег выделяется Законодательным собранием области на поддержку литературы. « — Денег нет!»  Нет? А на фестиваль сомнительного европейского кино есть?.. Недавно вот выяснилось, что на четырёх километрах сухонской излучины родилось в разное время сразу три замечательных литератора. Три человека с обнажёнными сердцами и мыслями. В другой стране ими бы гордились, а у нас они – помеха, и чтобы о них вспомнили и сказали тёплые и значимые слова, им надо умереть. Японская мудрость гласит: «Отцы всех народов любят, когда при защите Отечества подданные становятся тиграми, но только чтобы потребности у них были, как у кошек».

Наверное, все, кто читает нашу газету, не хуже меня знают, как трудно молодым дарованиям заявить о себе, материально обеспечить выпуск книги, найти корректора, умного наставника, который согласится возиться с твоими стихами или рассказами. Те, кто уже возведён в сан литератора, понимают, как тяжело говорить правду, не обидев начинающих писать молодых людей, поскольку литературное творчество — тоже храм.

Читатель, наверное, упрекнёт меня, что вот ты, автор, всем дал кучу советов, а сам-то что будешь делать? Отвечаю: писать. И так, чтобы, как у Сергея Чухина: «По правую руку бумаги лист и сердце по левую руку».

« — Кому это нужно, твоё писание?»  —  Наверное, России.

Великий Устюг

Подробнее

0

110

Наша страничка газеты «Вологодский литератор» преобразована в сайт, который будет постоянно обновляться. В разделах мы постараемся опубликовать самые лучшие, талантливые произведения поэзии, прозы, критики и публицистики. Не все они войдут в бумажные выпуски газеты (на сайте можно скопировать как старые, так и, надеемся, новые номера), но вам будут доступны в электронном виде.

Мы ждем, что на наш почтовый адрес (ioann-7772006@yandex.ru) вы отправите и свои тексты. Главным редактором бумажной газеты остается писатель Александр Цыганов, ответственным за сайт – ваш покорный слуга.

Виктор БАРАКОВ, г. Вологда.

Подробнее

1

557