Вологодский литератор

Редакция «ВЛ» представляет читателю фрагменты из книги писателя-краеведа Игоря Ваганова «Сталинград – от поражений до победы», подготовленную на основе фронтового дневника его деда Ивана Ваганова.

ххх

 17 января 1943 года. Состязание. (Из дневника И.М. Ваганова.)

Целый день то затихает артиллерийская стрельба, то с новой, ещё более мощной силой гремят пушки. Слышны раскаты «катюши», стон шестиствольного миномёта, даже доносится мелодичная трель «максима». Но всё это далеко от нас. Мы идем по холмам между Манычем и Доном. Идём как по заколдованному месту. И справа, и слева от нас недолёт. Не война, а рай.

Сзади нас движется казачья часть: кажется, 4-й Донской корпус. Передовые конники то и дело появлялись на курганчиках. Они зорко всматривались вперёд, оглядывались по сторонам и стремительно исчезали.

По колонне прошёл приказ: приготовиться к отражению самолётов. Установки противовоздушных пулемётов выдвинулись вперёд, слетели чехлы с зениток. К тому же дорога круто нырнула в лесистую балку. Густой лес скрыл автомашины, танки и пушки.

Эти меры не были напрасными – вскоре налетели вражеские бомбардировщики, которые, не обнаружив замаскированной техники, улетели на восток.

В это время на ближайшем (Это был 4-й кавалерийский корпус под командованием генерал-лейтенанта Т. Т. Шапкина, потомственного донского казака. — Прим. И. В. Ваганова) от дороги холме появился одинокий всадник – казак 4-го Донского корпуса, который, вероятно, был послан командованием с каким-нибудь срочным поручением. Он на несколько минут замер на вершине холма, обозревая окрестности, а потом стал не спеша спускаться вниз. Казалось, что всё его внимание сосредоточено на маленьком отрезке дороги, заключённой между курганом и балкой. И это чуть не стоило жизни и коню, и всаднику. Казак не видел, как из облаков штопором пошёл самолёт, как он, снизившись, выровнялся, сделал разворот над всадником и, строча из пулемёта, погнался за ним.

Как только сзади и спереди всадника запульсировали снежные фонтанчики (от вражеских пуль), казак вместе с конём немедленно упал на мёрзлую землю. Самолёт пронесся над ним и ушёл вверх, набирая высоту. Конь и казак поднялись и поскакали по степи. Такая дерзость не могла не взбесить гитлеровского аса. Истребитель развернулся и вновь погнался за всадником, надеясь уничтожить лёгкую, как казалось вражескому летчику, мишень. (От пулемётов и зениток механизированной бригады он предпочитал держаться подальше.) Но казак моментально укрылся в ближайшей воронке, и фашист опять остался ни с чем, пролетел мимо, и казак уже вновь скакал по степи.

В это время появился второй немецкий истребитель, но казак не паниковал, стрелой проносился по открытому участку степи и вновь исчезал в каком-нибудь укрытии.

В конце концов, немецкие самолёты прекратили своё преследование (чему способствовал и огонь наших зениток) и улетели на запад, а казак ускакал выполнять поручение.

ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА

«Мы с дедом Вашим видели смерть!»

Здравствуйте, уважаемый Игорь Владимирович и вся Ваша семья. Примите от меня и моей семьи горячий привет и множество добрых пожеланий во всём и всем. Я даю Вам ответ на Ваше письмо. Я очень рад, что мой друг фронтовой имеет внука в Вашем лице, и что внук написал мне письмо. Я вижу у Вас большой интерес к моей фронтовой жизни при том, что ещё касается Вашего деда.

Теперь немного о себе. До войны служил на Тихом океане, закончил военно-морское училище. Когда началась война, я добровольцем ушёл с Владивостока на фронт под Москву. Формировалась наша 54-я механизированная бригада на Уфалее.

Мне запомнились глубокие снега под Москвою, где танки — и наши, и фашистские — давили гусеницами и живых, и мёртвых, где снег был от крови красным.

Потом мою механизированную бригаду соединили в 6-й мех-корпус 2-й армии Малиновского. Я командовал взводом ДШК (крупнокалиберные пулемётные установки на автомашинах) по охране штаба бригады. Под станицей Цымлянской я познакомился с Вашим дедом в жарком бою с фашистами. Был один случай в Цимлянске. В квартиру казака, где я был на квартире, вошёл сосед и говорит: «Я фрица раздел молодого!» Я с волнением зашёл с другой комнаты и сказал ему: «Подлец, ты с убитого юнца содрал тряпки сегодня, а завтра и с меня сдерёшь, не видел я этого, я бы тебя там пристрелил, как плохую собаку». Да потом пошёл в будущее Цимлянское море, в яру там лежал юнец раздетый, и я сейчас вижу того юнца, погибшего за фюрера.

За взятие станицы Зимовники, моя бригада переименовалась в 11-ю Зимовниковскую гвардейскую мех бригаду. На пути к Ростову со 2-й армии Малиновского выделена ударная группа, в которую вошёл и мой корпус с бригадой.

Нашей задачей было перерезать к Ростову путь через Батайск. Когда мы заняли хутор Самодуровку поздно вечером (это было 23 января 1943 года), при рекомендации Вашего деда, я подал заявление в ряды КПСС. За длительный семисоткилометровый путь от моей мото-мехбригады с трёх танковых полков осталось лишь три танка, два из которых могли стоять в обороне, а один был в движении. Я не знал, какой состав был способный вести бой с врагом, но через тридцать лет, когда меня разыскали в бригаде, я был 43-й. Командовал этой группой генерал Ротмистров, его помощник был Соколов (будущий министр обороны, из-за вины которого на Красной площади приземлился немецкий самолёт с юношей). На рассвете хозяйка дала мне напиться молока, я услышал гул моторов немецких танков, а за танками мех-пехота. На наши ряды двигалась с Северного Кавказа великая группировка фашистов: боевой техники, танков, автоброневиков, тягачей и автомашин та мотоциклов было до ста тысяч единиц, не считая людских резервов. И вот на нашу горстку бойцов вели ужасный огонь со всех видов оружия, а когда стало на дворе видно, к добавке появилась эскадрилья за эскадрильей немецких самолётов. Было очень жарко, всюду горело, взрывы, крики, к тому же была оттепель.

Немецкие лётчики настолько обнаглели, что за одним человеком гонясь, чуть не давили колёсами. К сожалению, с нашей авиации я тот день не видел ни одного самолёта.

В этом тяжёлом оборонительном бою были подорваны две мои установки от воздушных налётов.

Последний мой расчёт сражался с врагом в поту и крови. Звено фашистских самолётов, открыв ураганный огонь, заставило умолкнуть тот расчёт. Наводчик погиб, заряжающий тяжело ранен, и очередью прошит скат машины.

Когда фашистскую атаку возобновили, я вскочил на кренившуюся автомашину к установке. Сначала вёл огонь по мотопехоте, которая цепями шла на меня. Я их остановил, а многих — навсегда. В воздухе появились Ю-87, я дал длительную очередь, самолёт вспыхнул и развернул обратно, но вскоре врезался в землю и взорвался, два других пронеслись, ведя пулемётный огонь по мне. Мои глаза были залиты солёным потом, но в этот час позади себя слышу голос твоего деда: «Так, так, Качайло, бей их, подлецов!» Я не представляю, каким я был в то время, но очередь за очередью я сбил второй самолёт, который при развороте взорвался в воздухе. Ваш дед с восторгом сказал, что мной был сбит ещё один стервятник.

В этот момент ко мне подскочил лёгкий броневичок, разорвавшийся снаряд пробил его левую дверцу. Я соскочил с установки, и мы с твоим дедом вытащили с броневика тяжело раненого в обе ноги водителя, который сказал: «Качайло, комбриг приказал отходить». Впоследствии (после войны) я узнал, что комбриг погиб геройски у лафета 76-мм орудия, где немцы на груди ему и друзьям вырезали звёзды. Но было поздно уже отходить: на мой расчёт неслось звено Ю-87. Я бросился к расчёту, но разорвавшаяся авиабомба прикрыла меня землёй. Я пришёл в чувство, когда немецкий врач приказал отрыть меня из-под земли и привёл меня в чувство. Меня он спросил на русском: «Сколько тебе лет?» Я ответил ему на немецком, что двадцать два. Он покачал головой, отобрал у меня пистолет, бинокль, планшетку и мех. шубёнку. После нас тринадцать человек раненых и контуженых (среди нас был там водитель броневика, которого я вытаскивал с дедом Вашим с броневика) повели к их штабу. Но с того момента я деда Вашего больше не видел. По пути к штабу немец-конвоир приказал оставить водителя возле той хаты, где я вечером и рано утром пил молоко. А мне приказал идти в колонну.

Раздался выстрел. Я увидел, как водителя тело вздрогнуло, за это меня конвоир ударил прикладом карабина в спину: я упал в снег, а он, целясь на меня карабином, приказал идти в колонну.

Возле штаба нас раздели и разули, а власовец говорил: «Вам далеко уже не идти. А нам далеко».

Пройдя метров до ста от их штаба, я услышал — немцы остановились, остановились и все мы за три метра от них. Один из наших просил немцев: «Пан, не стреляй, у меня трое детей, жена, родители».

Я же в то время взглянул на небо и в мыслях подумал: «Господи, мне ещё двадцать два года, разве я здесь погибну?»

Раздалась автоматная очередь, и первым упал тот, кто просил у пана-фашиста помощи. В тот миг упал и я лицом в снег, хотя его было 3—4 см. После хмаристого неба на закате вечера появилось красное солнышко. Я увидел его, и вновь мысли заработали мои: «Господи, дай я посмотрю на твоё небесное солнышко!»

Вдруг очередь для проверки: две пули пронзили мне спину у левой лопатки. Одна пуля, разрывная, сделала разрыв 17х9 (мм?), а вторая прошла возле сердца на 2 см. Я очнулся, когда меня подобрала наша разведка. Мой близкий друг и земляк (он с Полтавы), капитан первого ранга Андрюшенко, сделал мне перевязку первичную на второй день и отправил в медсанбат. Лечился в Саратове, в госпитале 13—15, тоже Полтавский эвакогоспиталь. Потом был вновь во 2-й армии (командующий Крейзер Я. Г.) во 2-м корпусе 5-й мехбригады при особой разведке. Легко и тяжело был ранен на Саур-Могиле в Донбассе. После излечения воевал в Ломоносовской дивизии от ком. роты до ком. батальона. Тяжело был ранен в левую руку, которую мне ампутировали.

Возвратился домой. Немцы сожгли наше хозяйство, которое районная комиссия г. Ахтырки оценила в 55 тыс. рублей. Но Москва деньги с немцев содрала, а нам не уплатили и не оказали никакой помощи. Пришлось строить с одной рукой, стареньким отцом и матерью да больной сестрой. К тому ещё осталось четверо племянников. Сестру придавило после обвала стеной, а зять погиб на Днепре. Тридцать лет я не получал пенсии, надо мною смеялись соседи и близкие, так как я числился в списках потерь погибших на фронте.

Благодарю Господа, что дал мне красавицу жену, которая не посмотрела на моё увечье, вышла за меня замуж, и мы имеем два сына и две дочери, пять внуков и четырёх правнуков. Наконец терпенье моё прекратилось, меня разыскали друзья. Два раза был на приёме у Брежнева. Выступал по телевидению 5-го канала, в Останкино бывал с женой и семьей по своих фронтовых путях. Получал пенсию 345 рублей в месяц, но за прошлые годы всё кануло в пучину. Моя жена в возрасте 74 лет ушла на небо уже один год и восемь месяцев.

Мне уже 78 лет, мне одинокому очень тяжело. Это всё, что мной написано, есть горькая правда. Я Вам дал ответ, потому что мы с дедом Вашим видели смерть. Господь спас меня, и я верю лишь Ему, а больше никому. С уважением к Вам и семье Вашей.

_{(Из письма Николая Ивановича Качайло. Украина. Сумская область. Ахтырский район. Село Бугриватое. 1.10.1998 г.)}