Вологодский литератор

Юрий МАКСИН

ЦЕНИТЕЛЬ ЖЕМЧУГА

(рассказ-импровизация)

Память раз за разом возвращала меня к безвестной гравюре, увиденной много лет назад, когда ещё не был настолько образован в понимании изобразительного искусства, чтобы постичь глубину замысла графика-самоучки.

Почему самоучки?

Было заметно, что автор на пути освоения тонкостей создания графического произведения делает если не первые, то начальные шаги: гравюра выглядела грубовато.

Но, несмотря на явное техническое несовершенство, была в ней загадка, что останавливала взгляд и даже завораживала.

Вот и снова гравюра всплывает в памяти и побуждает разобраться в старом от неё впечатлении, застигнув меня в несуетные часы подведения итогов и осмысления отложенных на потом истин и впечатлений.

Быстролетящего времени всегда не хватало, но теперь, как ни странно, оно появилось; мало того – именно для неё, с притягивающе-загадочным названием: «Ценитель жемчуга».

И даже теперь, спустя многие годы, видится, что замысел был значителен, если не гениален…

Не исключено, что гравюра автором так и осталась не доработана. Но, как оказалось, в моей душе незримо шла её тонкая доработка. Что-то жило во мне, находясь под магией первоначального очарования, заслонённого повседневностью бытия.

И это что-то должно было в соответствии с замыслом досказаться, дорасти, дошлифоваться, чтобы смог осознанно насладиться перенесённым с плоскости гравюры в моё воображение плодом стороннего вдохновения. По достоинству оценить во всей полноте его округлое совершенство.

И в конце концов настал тот момент, когда гравюра, как бы почувствовав мою окончательную готовность к созерцательному с ней диалогу, к её разгадке, может быть, в последний раз засияла из своего центра мягким манящим перламутровым светом.

Сознательно ли автор выбрал для неё не металл, не дерево, не пластик, а более податливый, даже мягкий материал – линолеум? Как говорится: бог весть. Но явно то, что замысел был, об этом говорит хотя бы её необычное название.

В штрихе на линогравюрах авторами-профессионалами, конечно же, учитывается округлая мягкость материала. Но здесь одно с другим у автора-самоучки могло сойтись и случайно.

На переднем плане его загадочной гравюры была изображена кисть руки, как бы вдвинутая в поле зрения справа, держащая двумя пальцами – большим и указательным – крупную белую жемчужину. А в глубине, почти во всю тёмную плоскость листа, как будто струйками дыма, был обозначен абрис, то есть контур кого-то смотрящего на жемчужину.

Взгляд мой то уходил вглубь гравюры, то возвращался обратно. Этот своеобразный эффект маятника и поразил тогда моё воображение.

Человек, сведущий в изобразительном искусстве, может сказать, что ничего сверхъестественного в этом нет. В случае прямой перспективы линии сходятся в точке, которая лежит как бы в глубине плоскости изображения; именно так мы и воспринимаем предметы в реальном мире. А в случае обратной перспективы, при которой далёкие от зрителей предметы изображаются более крупными, имеет место обратное, − линии сходятся в точке, которая лежит в пространстве зрителя. Что всё это могло быть известно и автору-самоучке, коль скоро давно описано в пособиях по живописи и графике.

Всё так…

Но хочется напомнить читателю, что обратная перспектива издавна используется в иконописи. Приём этот призван показать неземную сущность бытия, в котором существуют персонажи иконы; к тому же, схождение линий в пространстве зрителя как бы демонстрирует изливающуюся − из мира горнего к нам − благодать.

Мне в своё время было интересно также узнать, что обратная перспектива древнее прямой или линейной. Что линейная воспринимается как «заземление чуда».

Но чудесное или загадочное в восприятии данной гравюры для меня «работой» или «игрой» перспектив не заканчивалось.

Возникали вопросы, не один и не два. И первый из них: кисть чьей руки с изящными, тонкими, как у пианиста, пальцами «вдвинута» в пространство гравюры, кому она принадлежит? Видны большой и указательный пальцы. Три других за ними.

Можно, конечно, особо не задумываясь, предположить, что жемчужину держит тот, кто её принёс. Держит прощально-оценивающе. Секунда-другая – и она перейдёт в другие руки. Туда, в глубину гравюры…

Или держит её кто-то третий, «просунувший» руку сбоку? На этот вопрос наталкивало название гравюры − «Ценитель жемчуга», а не оценщик и, тем более, продавец.

И кто тогда тот, что из глубины гравюры по обратной перспективе как будто заглядывает вам в душу? Что-то отталкивающее было в нём. И это что-то мешало назвать его ценителем.

А взор зрителя, ввязавшись в «игру» перспектив, так и ходит-перемещается: то вглубь гравюры, то на свою сторону, как будто фиксируя чьё-то сомнение: отдать? не отдать? Так бывает, когда не хочется или страшно потерять что-то большее.

И становилось понятно, что подобные вопросы не возникают на пустом месте. Значит, было всё же в гравюре то самое, что придаёт произведению искусства не ремесленную, а художественную ценность.

Во всяком случае, рука, держащая жемчужину, не принадлежала тому, кто «маячил» на заднем плане, иначе к зрителю были бы обращены три её пальца: мизинец, безымянный и средний. Жемчужина к абрису, будем так его называть, ещё не перешла.

Он из глубины гравюры как бы ждёт своего часа.

И тут снова возникал вопрос: почему у гравюры именно такое название − «Ценитель жемчуга»?

Кисть руки белая, чистая, как жемчужина…

По каким-то нравственным критериям, гнездящимся в душе каждого человека, это явно рука не оценщика.

Название «Ценитель жемчуга» подсказывает, что речь в изображённом сюжете идёт не о банальной купле-продаже, после состоявшейся оценки достоинств жемчужины. Ценитель не оценивает, а ценит жемчуг, а потому не продаёт; для него он выше любой цены.

Ценитель − своего рода собиратель. Попробуйте у коллекционера выпросить-выкупить бесценный в его глазах предмет коллекции. Не отдаст ни за какие деньги, чуя, что потеряет нечто такое − с чем сросся, что приобрело для него непреходящую ценность. К тому же есть произведения искусства, с которыми и сам автор ни за что не захочет расстаться. Продать, как предать. Продают, как предают.

Разные варианты ответов на поставленные вопросы имели место быть. Но ведь у художника в соответствии с замыслом возникает один, окончательный, вариант. Его, в идеале, и должен увидеть зритель, иногда с помощью профессионального толкования. Хотя не мной сказано: каждому даётся в меру его совершенства, в том числе и толкователю или критику. И мой, будучи ещё недостаточно искушённым, взгляд на загадочную гравюру проходил различные стадии совершенствования на пути к варианту-замыслу графика-самоучки.

Разгадать загадку художественного произведения, когда она выражена ещё невнятно, достаточно трудно, если не попытаться зайти на волну вдохновения автора. Неумелый штрих, рваный ритм в тексте, какофония в музыке − раздражают и отталкивают. Но иной раз и они участвуют в теме.

Жемчужина была вырезана блестяще, если не сказать чистейше. И кисть руки тоже. Всё остальное пространство, включая «дымящийся» абрис, огрублялось присутствием чистого, белого.

По одну сторону – зритель, по другую – неизвестный со змеящимся абрисом. В центре гравюры − жемчужина в тонких изящных пальцах «вдвинутой» справа кисти чьей-то руки.

На жемчужине сходится внимание и зрителя, и того, кто в глубине, и того, чья рука её держит. Логично предположить, что она представляет по замыслу автора что-то ценное, даже сверхценное, для «участников» гравюры.

И тут − не сразу, не без аналогий-подсказок − далась мне разгадка гениальности замысла автора. В памяти должно было отыскаться что-то созвучное, намекающее на смысл запечатлённого образа, чтобы неоконченная, скорее, «недосказанная», гравюра обрела вдруг в моём воображении параллель сюжетного смысла.

Мне вспомнилась фреска великого Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы в Ватикане. Та, где запечатлён момент «передачи» Творцом неба и земли души будущему человечеству – прикосновением пальца Создателя к пальцу первого человека.

Замысел великого итальянца понятен, основанный на библейском сюжете.

Не без этой, запечатлённой на века, подсказки я и рискнул предположить, что рука на гравюре – рука Вседержителя.

Это Он – Ценитель жемчуга.

И риск предположения оказался оправдан: в толковании гравюры всё встало на свои места.

Сверхценная жемчужина в руке Бога − чья-то чистая, сияющая душа. Вместе с Ценителем жемчуга ценителем её становится и зритель; возникает гениально задуманное автором триединство.

А тот, чей абрис змеится из глубины, – сторонний четвёртый; он отнюдь не ценитель, но и не просто оценщик. Стоит ему похитить жемчужину, окутав её своим «дымом», − и придёт темнота.

Погаснет жемчужина; погаснет и гравюра. Останется тот самый пресловутый «Чёрный квадрат».

Не знаю, как другим, а мне наконец-то стало понятно, почему и кто за него отдаёт миллионы. Им доподлинно известно, что в этом «Чёрном квадрате».

Не исключаю, что замыслу автора гравюры могло помочь впечатление от увиденной им «Троицы» Андрея Рублёва.

Не исключаю также, что сердце автора творчески усвоило понятие триединства из веры предков.

Хотя имел ли место в творческом процессе такой своего рода «спусковой крючок» или, как нынче принято говорить «триггер», можно только предполагать. Вполне вероятно, его и не было, а гравюра возникла в результате наития; по воле чего-то снизошедшего свыше в душу автора-самоучки, вдохновив и его самого и его резец-штихель. Наверное, именно в этот момент зарождается и возникает затем в процессе воплощения замысла художественная ценность произведения.

На фреске Микеланджело Бог Отец через мгновение, касанием пальца Адама, вселит в него душу. Наверное, то самое, что подсказало великому мастеру простой как всё гениальное ход, посетило воображение и мастера-самоучки. Да, в моём понимании его гравюры всё сложилось, пришло к одному варианту, когда я понял, что жемчужину вложил он в большой и указательный пальцы − Бога. Жемчужина в них – это чья-то душа. И она, чистая и непорочная, может перейти по ту или другую сторону листа. Но не переходит. Взор зрителя игрой перспектив возвращает её в руку Бога и с той, и с другой стороны. Бог держит её и любуется ею.

А из глубины гравюры тёмный четвёртый, образ которого обозначен дымом, жадно следит за процессом любования жемчужиной Богом…

Если подобные аналогии имели место, то поневоле проникаешься уважением к автору-самоучке, дерзнувшему на площади небольшой гравюры «разыграть» столь драматичный сюжет с душой-жемчужиной. Своего рода философскую драму.

Кстати, жемчуг бывает и чёрным.

Да и душа может стать добычей тёмных сил, «утонув» в чёрном квадрате.

Но это совсем другая история, как часто говорят экскурсоводы, заканчивая экскурсию…

После всего осмысленного я склонен думать, что автор не до конца осуществлённой гравюры был отмечен печатью гениальности. К сожалению, только печатью, потому что гениями становятся и благодаря титанической трудоспособности и безоговорочному мастерству.

Где-то там, «в небесной канцелярии», всё учтено, и всем воздаётся по заслугам не перед земными царями, перед Царём Небесным. Каждый, кому подарена Его искра, должен помнить: талант надо отработать здесь, на Земле; что мастерство достигается кропотливым ежедневным трудом, напряжением и души и тела, где тело с разумом – лишь инструмент достижения цели.

Когда дописываю эти строки, снова вспоминается первоначальный эффект вовлечённости сознания в загадочность замысла автора. В гравюре одновременно присутствовали прямая и обратная перспективы; и снова задаю себе вопрос: произошло это от недостатка мастерства или сознательного хода автора?

Во всяком случае, взор зрителя то уходил через жемчужину вглубь гравюры к тёмному абрису, то возвращался от него, снова через жемчужину, по другую её сторону.

Да, неискушённому зрителю могло показаться, что всё дело именно в отсутствии мастерства и недостойно его заинтересованного внимания. Но почему тогда наивный примитив останавливает внимание и со временем становится ценен?

Впрочем, наивностью тут и не пахло.

Здесь почти физически ощущалось присутствие Ценителя, держащего в своих чутких пальцах сияющую жемчужину.

На неё смотрит и тот, чей абрис, хищный и алчный, «маячит», почти слитый с темнотой.

И за неё идёт безмолвная борьба…

Тут впору давать слово искусствоведам или философам. Им, как говорится, с руки, объяснять загадки творчества и искать более широкие аналогии.

Повторюсь: по компетентному мнению искусствоведов обратная перспектива родилась раньше прямой или линейной, родоначальником которой в живописи считается Джотто. Обратная сохранилась в иконописи, а прямая была от Джотто воспринята западноевропейским изобразительным искусством и присутствует во всей последующей реалистической живописи и графике. С ней ушла загадка, явилась соразмерность, свойственная ремеслу.

А мне пришло наконец время остановиться, не разлагая гармонию на атомы…

Я описал своё давнее, незрелое впечатление от увиденной однажды гравюры с необычным названием «Ценитель жемчуга» − с расстояния постижения созревшим к её пониманию разумом.

Но жила-то она в душе, в сердце. И, надеюсь, продолжит жить, вбирая в себя на сердечной глубине идущий к ней свет, как вбирала его на глубине морской совершенное творение природы − жемчужина.

Или разгаданные загадки и тайны уже не манят?..

Звёзды на небе, как рассыпанный жемчуг. Есть звёзды первой величины – самые крупные, есть еле заметные. Где-то их гуще, там они образуют собой созвездия, галактики. Есть одинокие звёзды. Есть ставшие тьмой, но свет которых долго будет блуждать во Вселенной.

Каждый, смотрящий в ночное, графичное, звёздное небо, пусть знает: там есть Ценитель.

Как далеки и бесчисленны звёзды. Однажды засияет в небесной дали и ещё одна звезда − единственная и похожая, и не похожая на других жемчужина… Которую не оценивает, нет, а ценит Тот, Кто и наделяет звёзды светом разной величины. Для Него они безымянны. Это не Он, а люди, глядя на небо, дают им имена.

Все мы ищем свою звезду. Ею может стать любимый человек, любимое дело; и люди счастливы обретя их на жизненном пути.

Некие предприимчивые конторы уже присваивают за мзду безымянной звёздной пылинке имя чьей-то любимой женщины, заносят его в реестр. И кто-то дарит своей любимой «паспорт» звезды с её именем. Романтично. Но это всего лишь прихоть, вошедшая в моду.

У каждой небесной пылинки уже было когда-то своё имя. На Земле…

Положив мысли на бумагу и бросив на них прощальный взгляд, сознаю, что рассказ вырастал – из необычности названия. Именно к его разгадке и шла долгие годы моя душа. Произошла раскрутка от названия к воплощению. И хотелось бы верить, что мои мысли наиболее полно совпали с замыслом безвестного художника.

Но бывает и обратный процесс, когда от известного художественного произведения, в силу издержек переживаемого времени, остаётся одно лишь название, символ. Так случилось с «Алыми парусами» − праздником выпускников школ в Петербурге. Многие ли вспомнят, любуясь феерическим зрелищем, что название его идёт от одноимённого шедевра Александра Грина? И знают ли вообще, что был такой писатель − Александр Грин; что именно благодаря ему стали бессмертны Ассоль и капитан Грэй?

Говорят, история развивается по спирали. Верю, что и у неё есть прямая и обратная перспективы. И обратная связана с памятью, с воскрешением изначального образа, свободного от наслоившейся коммерческой шелухи.

Так ли всё было на гравюре, как я рассказал, – полностью не уверен. Помню кисть руки и жемчужину в ней. Был ли абрис? Сверить свои ощущения с оригиналом не имею возможности. Если автор не успел его изобразить, то это стоило за него сделать, хотя бы в воображении.

Да и яркая белая жемчужина, может, душа автора, в центре тёмного фона гравюры, в руке Ценителя, так и манила начать игру перспектив. И как будто подталкивала взяться за резец…

Да, в рассказанной истории «виновато» название. Хочешь не хочешь, а на ум приходит ставшая крылатой фраза: как вы лодку назовёте, так она и поплывёт.

Где-то услышал: мастерство – второстепенно, первостепенно – содержание. Думаю, что верно это на начальном этапе, а потом глубина замысла потребует и глубины воплощения. Хотя и примитив может стать гениальным, примером тому древние петроглифы, полотна Анри Руссо и Пиросмани. При постоянном упражнении и рука становится уверенней, и резец послушней; тонкости – дело наживное.

Но кому-то уже поздно становиться художником…

Мне давно резала слух строчка известного поэта: «Но ещё гениальнее слушали вы…». В процессе работы над рассказом стал понимать, что она всё же имеет право на жизнь, если даже неоконченные и технически несовершенные произведения продолжают жить в чьём-то воображении.

Ещё и поэтому, как мог, записал свои впечатления, свою давнюю импрессию, от названия гравюры, и дарю их возможному творцу. С одним условием: она должна быть исполнена на волне вдохновения. И это должна быть линогравюра…

Впрочем, всё это вряд ли осуществимо.

Тогда пусть её словесный портрет от несостоявшегося художника побуждает работать и ваше воображение.

Гениально и слушать, и видеть…

2024 г.

.