Вологодский литератор

Уходящий год можно назвать «Годом Василия БЕЛОВА» — отмечался его юбилей – 90 лет со дня рожения.

     Было много разных мероприятий. Но главным стало, конечно, открытие памятника Василию Ивановичу в Вологде, рядом с Областной библиотекой, где он любил бывать.

    Также событием стал выход 2-го издания книги «СИЯНИЕ СЛОВА  Василия БЕЛОВА», отрывок из которой предлагаем читателю.

            ПО  РОДСТВУ ДУШИ…

 Беседа с прозаиком   Александром Цыгановым

      «Главное, что  вы спасли  Вологодскую писательскую организацию!», — сказал  однажды  Василий Иванович   прозаику  Александру  Цыганову.  Разговор их  состоялся  незадолго до ухода  Белова в мир иной.

     Это должно  расценить как завещание мастера слова всем, кто причастен к Вологодской писательской организации и старается продолжать  её традиции.

        Белов и писательская организация — понятия неразделимые! Говорить об этом  можно  долго, назвать много любопытных фактов.  Отмечу лишь, что большой писатель, если возникла  необходимость, опирался на поддержку писательской организации, и сам её поддерживал. Не стала  исключением и работа  над самым главным произведением  — трилогией  «Час шестый»27/.

    Об этом  беседа с  лауреатом Государственной премии Вологодской области, прозаиком Александром Цыгановым.

                                                    ***

 — Найти хорошего литературного редактора  нынче  очень сложно, фактически невозможно, издательский  процесс отдан в частные руки. Поэтому хотелось бы узнать, Александр Александрович, по каким критериям именно Вас  отобрал Василий Иванович Белов для редактирования трилогии «Час шестый»?

     — Должен сказать, что перед этим для меня событием, ещё раньше,  Василий Иванович взял меня к себе  личным секретарём.

  — Вот как? Интересно!

      — Да, так! Он долго выбирал, присматривался. Василий Иванович — человек  своеобразный. Что он задумал,  делал исподволь, не торопясь, обстоятельно.  К  цели шёл выверенно, спокойно, понимая, что нужен результат. В чём проявился его выбор?  Не знаю, случайно или не  случайно, но когда он бывал в писательской организации, или где-то мы встречались в другом месте, то  часто спрашивал: «Слушай, а как там у меня в рассказе вот это?»,  или «А вот это у меня  где?».

Я  знал и любил его книги,  сходу называл рассказ или повесть.

    — Что  проверял  Василий Иванович?

      — Да, получается, проверял. А чего  проверять?  Я   любую его книгу  как бы видел: какой шрифт, кто делал рисунки, кто оформлял, мысленно открывал, находил рассказ и отвечал. И он, попроверяв, видимо,  приступил к проверке, более главной для себя. Спросил моё мнение «О бухтинах вологодских завиральных».  Я нутром почувствовал, что надо быть откровенным до конца,  избегал ответа. Василий Иванович  обладал  завидным терпением.   Тем самым терпением  в лучшем крестьянском понимании , поэтому  не отступал.  Однажды, когда  остались вдвоём в писательской организации, он спросил напрямую: «Как тебе бухтины вологодские?».

Я покряхтел, покряхтел и выдал: «Несколько стилизовано».  Он голову опустил, ничего не сказал.  Я понял, что он и сам сознавал, что   бухтины выглядят на самом деле стилизованными, но для своего времени они были  ярким  событием в литературе.

После того (не знаю, повлиял наш разговор  или нет?) Василий Иванович написал цикл бухтин вологодских завиральных  на современные темы.

— То есть,  продолжил прежний цикл?

     — Да, да. Видимо, он как-то готовил себя к этому. И отдал рукопись новых бухтин в газету «Русский Север», главному редактору Владимиру Панцыреву. Там решили издавать цикл  современных книг, к слову, уже  до этого выпустили сборник публицистики Василия Белова «Без вести  пропавшие».

Я был в те дни на лечении  в санатории «Новый источник».  И вот ко мне примчался главный редактор: «Давай, берись! Василий Иванович сказал, что только Цыганов будет редактировать». Ну, я и стал редактировать.  Бухтины вышли и имели успех у читателей.

— Александр Александрович, мы немного отклонились от истории издания трилогии «Час шестый».

   — Всё, что я рассказываю, имеет отношение и к трилогии, прямое или косвенное. Вскоре меня пригласили в администрацию области и завели разговор о том, что приближается юбилей Белова — 70-летие — и надо бы издать его романы о крестьянстве под одной обложкой. Эта работа поручалась мне. Как я понял, власти согласовали мою кандидатуру с Беловым.

Чуть раньше произошло следующее. Василий Иванович дописывал итоговую часть эпопеи — роман «Час шестый». Он мне позвонил в Союз писателей, мы располагались тогда на улице Ленина, и спросил: «Ты можешь подойти на угол к «Русскому Северу»?».  Ему туда было ближе идти от  своего дома. «Да, конечно!», — ответил я.

Подошёл. Он дал мне пачку листов, наверное, 250 страниц, отпечатанных на машинке. «Ты прочитай сегодня, — сказал. —  Я еду в Москву, в «Наш современник» повезу. Скажи своё мнение, только не жалей меня. Все пометки делай честно на полях карандашом».

Ещё детали, касающиеся рукописи, которую передал Василий Иванович. По его просьбе я делал запрос в Комитет государственной безопасности по ряду репрессированных лиц,   данные он как-то использовал в романе.  Однажды  он прочитал мне  частушку  и попросил уточнить, к какой эпохе она относится. Уточнить! А как? Я переживал, что не могу найти. И вдруг в домашней библиотеке, будто кто-то надоумил,  вижу  сборник, открываю, а там эта самая частушку. Ну, я позвонил Василию Ивановичу, сказал, что эпоха другая, и он убрал частушку из текста.

И вот я пришёл к себе, сел за рукопись, окунулся в неё и не мог оторваться. Читал до самого вечера, делал пометки, помня, что  автор позволил мне редактировать. Однако надо было спешить — Белов собирался на поезд. Я пришёл к нему домой, он  пребывал в  бодром настроении, складывал вещички в портфель, вот-вот пойдёт на вокзал.

Я передал ему  пачку листов.

Василий Иванович взял рукопись, открыл. И вот тут я увидел, как он  гневается! Лицо стало таким белым, и на нём засветились два оконца синевы — невероятной, прожигающей! Но, учитывая, что  отношения у нас были особенные, можно сказать, как у отца с сыном (я  не раз замечал, что мы порой понимали друг друга без слов),   Василий Иванович попридержал себя, не выказал своих чувств.

«Ладно,  — сказал он. — Я еду.  Отвезу рукопись для «Нашего современника».  А буду готовить к изданию, поработаю…».

Разговор был в пятницу. А  в понедельник, мы сидели с прозаиком  Виктором Плотниковым в нашем отделении  Союза, заходит Василий Иванович и прямо с порога: «Я думал ты — писатель, а ты…».

Мы с Плотниковым переглянулись: мол, к кому его  слова относятся?

Но Василий Иванович смотрел пристально на меня. Я под его взглядом даже выпрямился, не зная, чего дальше произойдёт.

А дальше — в  том весь Василий Белов —  выдал:

«Читаю и правлю! Читаю и правлю!».

То есть, он, видимо, признал правоту большинства моих поправок. Но душа-то не смирилась!

— Редактирировать рукопись классика прозы — это, конечно, большая  ответственность. А не случалось ли наоборот, когда классик правил какое-либо твоё  произведение?

    — Было и такое!  Василий Белов редактировал мой рассказ «Таланиха»,  опубликованный в   вологодской областной газете «Русский Север». Я тогда  находился в родной деревне Глебовская,  недалеко от Ферапонтово, мне позвонили: «Тебя разыскивает Белов». Ну, я всё бросил и срочно поехал в Вологду.   Личный секретарь есть секретарь, надо исполнять обязанности; если Белов разыскивает, под козырёк — и вперёд. Приехал, позвонил ему, он ответил, что скоро  придёт. Пришёл.  «Я прочитал твой рассказ, — сказал Василий Иванович, — и без твоего разрешения отправил в журнал «Москва».

Его похвала была следующая: «Добротный рассказ. Нет шелухи!»

И добавил: «Но нужно его доработать».

Мы сели с ним, как говорится, лоб в лоб. И что меня удивило? Василий Иванович боролся за автора так, как будто это был его собственный рассказ. Там у меня был один герой, Василий Иванович охарактеризовал его так: «узкопоставленные глаза». И я оставил беловскую правку. Причём, он редактировал интересно. Прочтёт предложение вслух, а потом: «Хм-хм, чего-то не то…».

У меня до сих пор сохранилась газета с правкой Василия Ивановича, где отдельно красной пастой он написал соображения в целом по рассказу — об идеи, сюжете, композиции.

Это был урок настоящего писательского мастерства!

— Александр Александрович, вернёмся к изданию трилогии «Час шестый».

    — Немалую работу  уже проделали — выбрали формат, шрифты, подготовили набор текстов  предыдущих романов, а Василий Иванович  отшлифовал  текст заключительной части трилогии, убрал некоторую торопливость, совершенно не свойственную ему, и роман получился такой, как течение могучей реки.

Во всём, что касалось оформления, мы учитывали его мнение. Оформлял  книгу наш замечательный художник, мастер книжной графики Эдуард Викторович Фролов. Книгу готовили долго, объём большой, под одной обложкой  уместилось три романа.

И вот книга вышла. Василий Иванович позвонил, я зашёл к нему. «Я там две ошибки нашёл», — сказал он. Я ему говорю: «Василий Иванович, покажите, где?».

Он махнул рукой: ладно, мол, пустяки.

Я понял: скорее всего, он  ошибок  не нашёл.

 — Замечательная книга получилась. Я помню, как на её презентации в областной библиотеке Василий Иванович говорил, что это главная и лучшая его книга, она — дело всей  жизни.

    -Ещё до этого  прошла презентация книги  в областной филармонии,  на неё приезжала Галина   Кострова, редактор издательства «Молодая гвардия», жена поэта Владимира Кострова. Она когда-то редактировала  мою книгу.

«Саша, а кто делал эту книгу Белова?» — спросила она.  «Мне разрешили, Галина Степановна», — ответил я. «Очень хорошо, — оценила она. — Это уровень «Молодой гвардии».

Мне было приятно, что я  «попал в жилу».

— Что ещё интересного можно вспомнить  из  сотрудничества с Василием Ивановичем?

     — Было много разных эпизодов.  Так, я заметил, что в рассказах «периода перестройки»  Василий Иванович  часто  возвращался к деревенским героям —  старик Лещов,  тракторист Валька и другие. Ну, я ему и сказал: «Цикл  ваших рассказов  получается об одной деревне». Он посмотрел на меня внимательно, но ничего не ответил. А через короткое время  в издательстве «Советский писатель», по-моему, в 2001 году, вышла книга Белова «Повесть об  одной деревне».

Он принёс книгу, сделал надпись: «Дорогой Саша, прими в честь нашей дружбы. И меня тоже спасает молитва».

А чуть пониже написал: «Здесь всего 2-3 опечатки, сам увидишь».

Ну, что тут скажешь?

— К слову, о молитве. Как-то Вы  говорили,  что Василий Иванович подарил  иконку, которую сделал сам. Нельзя ли  поделиться  подробностями?

    — Охотно поделюсь. В то время меня  тянуло в Дивеево, и я решил поехать в паломническую поездку к батюшке Серафиму от храма Святителя Николая. Но  прибаливал, и всё думал: что взять с собой — таблетки или книгу Белова? Дело вот в чём. Я обратил внимание, что когда читаю «Плотницкие рассказы», выпущенные в 1968 году Северо-Западным книжным издательством с оформлением  Бронислава  Шабаева, то мне становится легко и радостно. Лёгкость чувствую даже во всём теле. Ну, я взял с собой книгу. Поездка прошла замечательно.

И однажды, когда мы шли с Беловым по скверу в Вологде, я ему рассказал о таком целебном воздействии «Плотницких рассказов». Василий Иванович в свойственной ему манере вспыхнул весь, глаза стали синими-синими — он не терпел лжи, фальши, подхалимажа. И, возможно, в первую  минуту  подумал, что я его ублажаю. Но тут же понял, что я искренне говорил — он всё слышал душой,  лицо его просветлело, выражение стало беззащитным, как у ребёнка.

Прошло какое-то время.  Я прихожу в Союз писателей, а Виктор Плотников подаёт мне небольшой пакет. И тут же раздался телефонный звонок от прозорливца Василия Ивановича.

«Тебе там передали?»  — спросил он.

«А чего?» — я не мог понять.

«Как чего? — удивился Белов. — Я тебе передал иконку Серафима Саровского. Сделал сам рамку и под стекло поставил…».

Я  развернул пакет и поразился поистине царскому подарку. Всё было сделано любовно, аккуратно, даже маленькая тесёмочка, чтобы  повесить на стену. Это был прижизненный портрет Серафима Саровского.

 — Значит, твой разговор о поездке в Дивеево не прошёл для Василия Ивановича бесследно. Его великий учитель Александр Яшин пришёл в конце жизни к Вере,  так и Белов обретал утешение в Боге. Об этом ещё раз свидетельствует его поездка на Валаам.

     — Да, Василий Иванович шёл к Вере долго, трудно. Хотя, как я  считаю, он от рождения был исконно верующим, как и всякий нормальный русский человек. И в какой-то момент случилось то, что и должно было случиться — нас стало перекручивать, ломать. А Василий Иванович настолько мощно укрепился в Вере, что не страшился ничего; он и от спиртного отказался — это один из элементов того, что он стал истинно верующим.

Приведу  эпизод, о нём  мало кто знает. После событий 1993 года  Белов однажды зашёл в писательскую организацию и поделился тем,  как он был у Белого Дома. «Там на меня  напали…» — признался Василий Иванович.  Наш прозаик Василий Елесин стал записывать, а Белов махнул рукой — «не надо ничего записывать».

Поясню, в чём дело. Один местный купец-предприниматель  послал своих «прислужников»  в качестве «защитников свободы»  к Белому Дому,  про них и говорил Белов.

Спустя какое-то время ситуация в стране изменилась, и купчик, встав на колени,  публично извинился перед Беловым.

Василий Иванович, как истинно верующий, ради того, чтобы его простить,  преобразил себя даже внешне — сбрил усы и бороду. И все книги, которые у него выходили, взял и подарил обидчику. Так он себя преобразил, чтобы простить грешника, но далось  это ему тяжело.

Такой поступок не характерен для обывателя, на него способны только прозорливые,  сильные духом  люди.

  ВОЛОГДА,

2019-2022 гг.