Вологодский литератор

                                 Полвека, как мы без кумира продолжающейся    эпохи

                                           19 января  Россия потеряла поэта поэтов

50 лет, как нет с нами Николая Михайловича Рубцова.  Какая это печальная дата. Тем не менее, мы осязаем ее. Устарели ли его стихи? Да, устарели, но только те, которые он писал по заказу, получаемому от редактора какой-нибудь местной газеты. Для чего это он делал? Исключительно для того,  чтоб получить микроскопический гонорар и хотя бы на несколько дней иметь возможность жить,  как живут  все нормальные люди.  Я, к примеру, знал пару  таких стихотворений. Знал и забыл. Навсегда. На  благо собственного живота  Рубцов никогда не жил. Для него духовная пища  лишь та, что поднимала его над обыденностью, может быть, даже отправляла в далекий непрожитый день. Именно о тревожном, но уходящем одновременно в будущее, я и разговаривал однажды с вологодским журналистом Михаилом Скляром. Беседа наша  касалась личности  вышибаемого   из жизни сегодняшнего  поэта.  Сегодняшнего, говорю потому, что Николай Рубцов мог бы быть с нами и сейчас, если бы не порывы угрюмых  противоречий. Как и мне, ему бы было сегодня  85 .

М.С. А вы не припозднились, Сергей Петрович? О Рубцове столько написано…

«Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии» — писал Сергей Есенин. Большой талант, а Николай Михайлович Рубцов  был именно таким,  кто оставил для нас себя в жизни, которую не вернешь, но  которую  жаждешь чувствовать рядом всегда…

М.С. Трудно спорить с человеком, знавшим  Рубцова сызмала. Вы ведь вместе учились?

Да, мы какое-то время   вместе учились в Тотемском лесном техникуме. Хотя оба поступили туда не по зову сердца. Николая с детства манили путешествия, экзотика дальних стран и дальних дорог. Помню,  он грезил о Рижском мореходном училище, но, как говорится,  фактурой не вышел. Был невысок, суховат , не косая сажень в плечах. Однако внутренний  настрой души  — приподнятый, романтичный – Николай Михайлович сохранил до самых последних дней. И даже пройдя через тяжелые испытания бытом, через горнило страстей и  человеческих слабостей, в глубине души остался Рубцов самим собой – ясноглазым мальчишкой, с которым мы в голодные послевоенные годы  мечтали о прекрасном будущем.

 М. С. В дальнейшем Ваши дороги разошлись. Надолго ли?

Время – относительное понятие. Когда нам не было и 20-ти,  каждый год представлялся  целой жизнью. А я после учебы решил повидать отца, которого практически не знал, и уехал  в Казахстан, где в то время он жил.   Потом работал в геологической партии, перебрался в Пермь, заочно учился в местном университете, учительствовал в сельской школе. Но корни мои тотемские оказались слишком глубоки. Нигде я не чувствовал себя так естественно, так органично, как в родных местах, хотя подернутые хрустальной дымкой  горные отроги  Казахстана  и суровые первозданные леса Приуралья до сих пор считаю красивейшими местами на планете…

Словом,  я вернулся в Тотьму. И был искренне рад встретить здесь своего друга по Лесному техникуму.   

М.С. Я с интересом прочитал Вашу книгу «Россия. Родина. Рубцов». И вот на что обратил внимание. В отличии от некоторых современных исследователей жизни и творчества  Рубцова, вы  как бы обходите  стороной тему его трагической смерти. Не хотите бередить старую рану или есть какие-то глубинные причины?

Нет, у меня  другое. Я пытаюсь показать, как из крохотных искорок таланта разгорается огонь  поэтического гения, как из наивных детских упражнений в словесности выкристалли-зовываются  яркие образы русской жизни, русской природы, русского характера, как простой деревенский парнишка  превращается в великого русского поэта. И нелепая смерть Николая Михайловича никоим образом  не влияла на мое  отношение к нему, как к избраннику русской лиры, кому дано даже после кончины  оставаться  для нас живым. В  Рубцове  сосуществовали две личности – сильный, мудрый, самобытный художник, наследник лучших традиций русской поэзии  и в то же время  заблуждающийся, мятущийся по жизни человек. Кому-то интереснее анатомировать его пороки, которые, конечно же были не только у Рубцова. Солнце русской поэзии Александр Сергеевич Пушкин  был, как известно, небезгрешен по части  прекрасного пола. Михаил Юрьевич Лермонтов  по воспоминаниям современников  отличался  чрезвычайно насмешливым  и язвительным нравом, провоцировавшим конфликты с теми,  кто шел с ним на вызов и этим его глубоко раздражал.

И все же никто не может лишить гения права  на ошибку. Тем более, что гений чаще всего становится  первой  жертвой своих ошибок. Судьба Рубцова лишний раз это доказывает. Николай Михайлович рассчитался за  свои ошибки по самому высокому счету, заплатив за них жизнью…

М.С. А Вам никогда не приходило в голову, что безвременная смерть Рубцова  была отчасти  предопределена? Он неудержимо летел ей навстречу, словно мотылек на огонь свечи, и не реагировал на попытки близких людей  предостеречь его от беды…

Мне не хотелось бы верить, что Николай  Михайлович  был  «приговорен» умереть 35-летним молодым человеком, на подъеме творческих сил, с огромным потенциалом  нереализованных планов. Разумнее  вести речь  о цепи трагических случайностей, погубивших выдающегося поэта.

Хотя есть люди, категорически противопоказанные друг другу. Судьба, к несчастью, толкнула Николая  в объятия  именно такого человека… Возможно, какого-то другого мужчину  Людмила Дербина могла бы  сделать счастливым, но в жизни Рубцова  она сыграла роль палача. Было ли это предопределено? Было ли это случайно? У меня нет ответа…

М.С. Сергей Петрович, а давайте представим , что Рубцов «разминулся с Дербиной на жизненной дороге и дожил до нашего времени. Каким бы он был сегодня «новым русским литератором» с большими заработками или прежним Колей Рубцовым – безалаберным, простодушным, азартно пьющим из бокала жизни?

Николай Рубцов не был бы Николаем Рубцовым, если бы превратился в торгаша, спекулирующего своими принципами, своей совестью.  Он был фанатично предан поэтической музе, которая сегодня подрабатывает Золушкой  в богатых домах. Николай до самозабвения  верил в свое избранничество, в свою особую миссию на земле. Сегодняшняя действительность, вознесшая на пьедестал языческого «золотого тельца», глубоко оскорбляла бы его отзывчивое и трепетное сердце.

М.С. Вы затронули проблему, далеко выходящую за  рамки чьей-то  индивидуальной судьбы. Даже такой незаурядной,  как у Николая Рубцова. По существу речь идет о настоящем и будущем  русской литературы. Как Вы думаете, Сергей Петрович, вытеснят ли донцовы и маринины со своим «криминальным чтивом» шедевры отечественной  литераторы или все-таки русская классика  выстоит, переживет коммерческую атаку?

Многое зависит от самих литераторов. Если настоящая литература противопоставит девятому валу литературной пошлости и цинизма надежный отечественный ориентир, по которому читатели сверяют свои мысли, слова и поступки, то мы будем жить и творить. Как живет сама Россия, пережившая войны, эпидемии, немыслимые социальные эксперименты, но не сдавшаяся, не исчезнувшая подобно Римской империи, а продолжающая идти. Куда идти? Я спрашиваю у Вас.

Наверно, к свету. Тому самому, который падал бы   на всех.