Вологодский литератор

Пространство и время не властны над поэзией и поэтами. Они могут встречаться на своей поэтической волне, поскольку поэтический дух, подобен в этом Святому Духу, о котором Господь сказал: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Ин, 3:7). Макарий Великий в связи с этим проводит аналогию с духом человеческой души: «То же самое и в душе: никто не может ни удержать свои мысли, ни помешать течениям ума, ни овладеть источником помышлений разума, ни узнать, откуда он исходит, ни сдержать там, куда уходит. Ибо где его нет? И здесь он пребывает, и вне ума и разума в дальних пределах».

         Действительно, Поэзия пребывает не только на земле, но и «в дальних пределах». Приведу несколько примеров такого вневременного и внепространственного состояния поэтической мысли. Для этого я обратилась к жизни и творчеству поэта Владимира Калачёва (1918 – 1943) , погибшего под Ленинградом в 1943 году. В его стихотворениях я обнаружила несколько поэтических встреч с поэтами, с которыми он в своей земной жизни не встречался.

***

1. ВСТРЕЧА С СЕРГЕЕМ ЕСЕНИНЫМ

        Для многих сейчас очевидно, что Сергея Есенина умучили и убили троцкисты, которые после написания им поэмы «Страна негодяев» сделали всё возможное, чтобы погубить великого русского поэта и оклеветать его, назвав самоубийцей. Однако близкие и родные Есенина никогда не верили этой официально утверждённой версии, они знали – чувствовали правду о его гибели. Сразу после этой трагедии в русском обществе проявилось чётко: кто был истинным другом поэта и понимал его, а кто притворялся таковым. Для примера приведу стихотворение Василия Казина, написанное сразу после гибели Есенина:

                            Памяти Сергея Есенина

                   Эх, Сергей, ты сам решил до срока

Завершить земных волнений круг…

Знал ли ты, что станет одинока

Песнь моя, мой приумолкший друг!

И каким родным по духу словом

Пели мы — и песнь была тиха.

Видно, под одним народным кровом

Мы с тобой растили дар стиха.

Даже и простое восклицанье

Часто так и славило без слов,

Что цвело певучее братанье

Наших русских песенных стихов.

И у нас — о, свет воспоминаний! —

Каждый стих был нежностью похож:

                   Только мой вливался в камень зданий,

                   Твой — в густую золотую рожь.

И, влеком судьбою полевою,

Как и я — судьбою городской,

Ты шагал крестьянскою тропою,

Я шагал рабочей мостовой.

……..

И тебя мой город петь призвал.

Пел. Но в нем, пристрастьем непрестанным

Утвердив лихие кутежи,

                   Сам затмил ты огневым стаканом

Золотой любимый облик ржи.

Где же ты, зеленых кос небрежность?

Где пробор березки при луне?..

И пошел тоскливую мятежность

Разносить, как песню, по стране.

Знать, не смог ты, друг, найти покою —

И под пьяный тягостный угар

Затянул смертельною петлею

Свой чудесный стихотворный дар.

                                                        1925 г.

Казин подчёркивает, что они с Есениным были друзьями, между ними

«цвело певучее братанье»,и пели они «родным по духу словом». Тогда  зачем же сразу над свежей могилой вместо того, чтобы излить горечь потери близкого друга, воспеть его поэтическую славу, в стихотворении рефреном повторяется и усердно утверждается мысль о том, что Есенин сам наложил на себя руки. (Это тем более кажется странным, что Василий Казин сопровождал мёртвое тело поэта, истерзанного и замученного, из гостиницы Англетер в морг). Создаётся впечатление, что утверждение о самоубийстве поэта – главная цель написания стихотворения. С этого утверждения начинается стихотворение:

Эх, Сергей, ты сам решил до срока

Завершить земных волнений круг…

В середине стихотворения опять говорится, что поэт сам во всём виноват:

Сам затмил ты огневым стаканом

Золотой любимый облик ржи.

И конец стихотворения «Памяти Сергея Есенина» заканчивается строками, которые формируют у читателя память о поэте, как о пьянице, который не смог сам с собой справиться, и поэтому сам виноват в своей смерти:

Знать, не смог ты, друг, найти покою —

И под пьяный тягостный угар

Затянул смертельною петлею

Свой чудесный стихотворный дар.

«Друг» осуждает великого поэта на бесславную память о нём. Мучительно читать эти стихи, словно присутствуешь при вероломном предательстве.

С 1926 года произведения Есенина были запрещены в течение 29 лет. После его смерти началась борьба с «есенинщиной», со всеми, кто, по выражению Троцкого, был «не сроден» новой власти. Но, наперекор запретам, поэта продолжали любить. Слава Богу, в русском народе Есенин оставил совсем иную память. Его полюбили за «нежность грустную русской души», за неразрывную связь с родной природой и крестьянским миром. Многие знали сердцем, чувствовали, что их любимый поэт убит.

Именно так в 30-е годы Есенина воспринимала молодёжь –  учащиеся педучилища в маленьком городке Череповце, в основном крестьянские дети. Удивительно: они прекрасно знали современную поэзию, следили за новинками литературы. Всё это я смело утверждаю, опираясь на воспоминания своих старших родственников и семейный архив. Уже в годы, непосредственно последовавшие за гибелью Есенина, они знали наизусть и декламировали стихи Есенина, пели их под гитару.

Те из молодых, кто вернулся живыми домой после Отечественной войны, эту любовь сохранили до старости. В 50 – 60 годы у нас в гостях Юрий Андреевич Вальков пел «Письмо к матери», «Отговорила роща золотая…» и другое, а Ольга Андреевна Валькова удивительно проникновенно читала «Гой ты, Русь, моя родная…», «Песнь о собаке» и «Чёрного человека». Помню свой душевный трепет подростка, присутствующего при каком-то священном ритуале памяти великому поэту.

Но особенную близость к Сергею Есенину чувствовал мой дядя Владимир Степанович Калачёв. Видимо, потому что сам был поэтом с детских лет, был деревенским жителем.  В семнадцать лет Владимир написал стихотворение «СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ»:

Синий месяц – синий свет,
Даже синие стёкла в окне.
С золотыми кудрями поэт
И сегодня придёт ко мне.

И в родимой старинной хате
Этой ночью я не усну.
Песнь заслышу за дверью дощатой –
Перед гостем её распахну.

Прочитает он мне «Голубень»,
Золотую, и «Марфу Посадницу»,
Лишь в окне проблеснёт белый день,
Пропоёт голубую «Трерядницу».

И уйду вместе с ним отсюда,
Этот мир навсегда покину.
Пропоёт обо мне панихиду
За плетнём голубая осина.
28 января 1936 г., д. Квасюнино.

Это стихотворение юного поэта пронизано  синим и голубым светом –

самым любимым для Есенина. Сразу вспоминаются его стихотворение:

Гой ты, Русь, моя родная!

Хаты – в ризах образа.

Не видать конца и края –

Только синь сосёт глаза.

Или такие строки:

Что-то всеми навек утрачено.
Май мой синий!  Июнь голубой!  …

Владимир Калачёв воспринимал Есенина как дорогого гостя, который приходит к нему синими ночами и читает свои стихи. Владимир с ними сроднился и поэтому с любовью перечисляет услышанное: «Голубень», «Марфу Посадницу»,голубую «Трерядницу».Конечно, никакой мистики в этом стихотворении нет, оно является развёрнутым образом таинственной поэтической встречи двух очень близких по духу поэтов. Мать Владимира Калачёва, Надежда Феофановна, мне рассказывала, что сын целыми ночами читал книги. В педучилище занятия начинались рано, поэтому и вставать студенту надо было рано. Он оставлял на столе записку матери: «Разбуди меня завтра рано». Это были строки из стихотворения любимого Есенина:

Разбуди меня завтра рано,

О, моя терпеливая мать!

Я пойду за дорожным курганом

Дорогого гостя встречать…

Конечная строфа стихотворения В. Калачёва, посвящённого С. Есенину, оказалась пророческой:

И уйду вместе с ним отсюда,
Этот мир навсегда покину.
Пропоёт обо мне панихиду
За плетнём голубая осина.

В канун нового грозного 1941 года поэт Владимир Калачёв написал светлое стихотворение. В это время он находился в армии, служил в Москве – в охране Кремля. Но все его мысли были о родном крае, о матери. Он сильно тосковал по пришекснинским просторам и думал, что в наступающем 1941 году его демобилизуют, и он вернётся домой. Именно поэтому его стихотворение полно радостных ожиданий, и поэтому он встречает Новый год как дорогого весёлого гостя. Мысленно он уже там, в родном Квасюнине, в родном доме, рядом с матерью…

Моей матери

Разбуди завтра раньше, родная.

Я хочу встретить Новый год.

Новогоднее утро встречая,

Белокрылый петух пропоёт.

Мне сегодня цветы приснились.

Радость снов этих я берегу.

Расцвели в новогоднюю сырость

Голубые цветы на снегу.

Я хочу на заре с песней звонкой

За дорогу уйти без следов,

Для знакомой весёлой девчонки

Поискать в белом поле цветов.

Завлекут колокольчика звоны,

Голос светлый, весёлый мой,

Пропою я в рассвет зелёный,

Возвращаясь с полей домой.

Я, родная, мятежным не стану,

Отоснилось мне всё, пронеслось.

В мою горницу белую рано

Постучался весёлый гость.

Разбуди, не забудь, родная!

Я хочу встретить Новый год,

Задушевного друга встречая

С новогодней зарёй у ворот.

Будет светлым восток зелёный,

В белых окнах потушат огни.

Новый год дорогим почтальоном

Принесёт сердцу письма – дни.

31 декабря 1940 г.

Владимир погиб в боях за Ленинград в 1943 году. Ему было тогда всего 24 года! Считалось, что он без вести пропал, его мать не могла поверить в гибель сына и не хлопотала о пенсии за него до 1956 года. Она так верила, что сын жив,  так его ждала, что даже не отпевала его в церкви долго и молилась за него, как за живого.  Так что пела панихиду о поэте сначала только «за плетнём голубая осина», как он и предсказал.

Мотив скорой гибели звучит в поэзии В. Калачёва с ранней юности:

<…>

Но под вечер синий, весенний

Ваших песен звучат бубенцы.

Только Клюев, Орешин, Есенин

Над родными полями певцы.

Ах, поля, перелески, заборы,

Я хотел бы петь, жизнью горя.

Да моя в белый вечер скоро

Догорит золотая заря.

Это особенно казалось странным, так как среди своих друзей он был самым бодрым, подтянутым, целеустремлённым, никогда ни капли не пил вина, как друзья его ни заставляли на своих студенческих пирушках. Таким образом, дело не в его унылом и слабовольном характере, он не был таким, по воспоминаниям друзей и родственников. Можно предположить, что на подобное настроение повлияло знание судьбы крестьянских поэтов. К 30-м годам, когда писал В. Калачёв, уже погибли Алексей Ганин, Сергей Есенин, не публиковали Николая Клюева. Не случайно в приведённом выше стихотворении 1936 года он упоминает именно тех поэтов, которые уже погибли или в ближайшее время погибнут: Есенин – в 25-м, Клюев – в 37-м, а Орешин – в 38 годах.

Владимир Калачёв неоднократно обращался к поэзии Сергея Есенина, его поэтическими образами пронизаны все произведения юного поэта. Под влиянием поэмы Есенина «Анна Снегина», Владимир написал большую поэму «Анна Дементьева». Она хранится в нашем семейном архиве, но до сих пор не было возможности её опубликовать. В конце 30-х годов В. Калачёв посвятил Есенину целый цикл стихотворений. Ниже публикую одно из этого цикла:

К ПОРТРЕТУ СЕРГЕЯ  ЕСЕНИНА

Золотые кудри. Губы скривлены

В горькую усмешку над собой.

А глаза испуганные, синие

В дали угасают голубой.

В них тоска  и грусть, и песни новые

В нежный и глубокий взгляд слились.

Ах, вы, кудри русые, шелковые,

Отчего так рано развились.

Отцвели твои глаза задорные,

Словно голубые васильки.

Взоры удалые, непокорные

Как безбрежно-нежно далеки.

                                Череповец, 1937 г., 12 марта.

***

В заключение приведу одно обстоятельство, которое многое  говорит о том, какие отношения складывались в поэтической среде в 20-е  — 70-е годы XXвека в России. Можно рассказать о верной дружбе поэтов и об их дружеских спорах и ссорах. Всё это было искренне и честно. Однако были и другие «друзья» у поэтов, которые несли предательство и беду. К сожалению, у Есенина их было много. Один из них – Василий Казин уже упоминался выше. Назову ещё одного – ленинградского поэта Всеволода Рождественского, поскольку он был знаком и с Есениным, и с Калачёвым. И в обоих случаях его поступки мне показались странными.

Как известно, прибывших первыми к месту гибели Есенина поэтов, милиционер попросил расписаться в составленном им акте о самоубийстве поэта. Для свидетелей было очевидно другое: здесь избиение и убийство. Поэтому Борис Лавренёв и Николай Л. Браун отказались ставить свои подписи, подтверждающие факт самоубийства. Однако в качестве понятых расписались поэт Всеволод Рождественский, литературный критик П. Медведев, литератор М. Фроман.  Как вспоминал Николай  Леопольдович Браун: «Всеволод Рождественский, сделавший это, объяснил свой поступок весьма своеобразно: «Мне сказали – нужна ещё одна подпись»».

Как отмечает в своей статье литературовед Юрий Павлов, несмотря на то, что эти свидетели видели истерзанное тело Есенина, его порванный и изрезанный пиджак, который затем бесследно исчез, как важная улика, они, эти лжесвидетели «потом все в меру своих сил, способностей и угодничества писали лживые свидетельства и мемуары. А наиболее усердный и лживый, Всеволод Рождественский, написал про «отутюженные брюки» и «щегольской пиджак», который «висел тут же, на спинке стула»».

В своих воспоминаниях о Сергее Есенине Рождественский пытается доказать факт его самоубийства и рисует мрачную картину якобы усиливающейся деградации личности поэта:

«Тяжела и незабываема была последняя наша встреча. Уже осенью 1925 года стали доходить из Москвы тревожные слухи. Есенин пугал окружающих сосредоточенной мрачностью, подавленным состоянием, склонностью к бредовым самобичующим разговорам. Его черная меланхолия уже граничила с психическим расстройством. Незадолго перед этим он женился, и его жена, С. А. Толстая, внучка Л. Н. Толстого, женщина редкого ума и широкого русского сердца, внесла в его тревожную, вечно кочевую жизнь начало света и успокоения. Но, видимо, было уже поздно. Есенин неуклонно шел к своему роковому концу. Ничто не могло его спасти».

По другим свидетельствам, наоборот, Есенин был полон новых планов, многое ещё собирался совершить в поэзии и в Петербург приехал по своим издательским делам. Другое дело, что было о чём печалиться поэту: расстрелян его близкий друг поэт Алексей Ганин, на самого Есенина заведено несколько уголовных дел, он обвинялся в антисемитизме. Трудно поверить, что Всеволод Рождественский всего этого не знал, когда писал свои воспоминания.

***

Теперь вернёмся к судьбе поэта Владимира Калачёва и его отношениям со Всеволодом Рождественским. Калачёв служил в штабе армии и был адъютантом известного генерала П. Кокарева. Поэты встретились в апреле 1942 года. В своём письме Владимир так описал эту первую встречу:

Письмо от 6 апреля 1942 г.  Действующая армия.

<…> У меня новость: позавчера познакомился с ленинградским поэтом Всеволодом Рождественским. Он здесь у нас  в армии, километрах в двадцати от меня. Пришёл к нему и попросил, чтобы доложили Рождественскому. Через три минуты он вышел мне навстречу, смотрит мне в глаза и смеётся, и сразу сказал: ”Какой хороший парень …” (Я не понял, почему ему понравился: то ли физиономия моя ему понравилась, то ли хороший костюм и шинель, отлично сидящая на мне?) Затащил меня к себе в угол и после десятиминутной беседы попросил прочесть несколько стихотворений. Я вспотел, жарко стало, растерялся. Легче в бою быть, чем стихи читать хорошему поэту. А главное – ни одного стиха записанного. В эти минуты вспомнил тебя (потому что у тебя есть некоторые мои стихи), и, набравшись храбрости, прочёл первое стихотворение об осени. Рождественский улыбнулся, положил мне руку на плечо и сказал: “Вот это хорошо!” Заставил ещё читать. Прочитал ещё пять стихотворений, т.е. разошёлся во всю. Рождественский похвалил, сделал необходимые замечания. Говорили долго. Когда стали прощаться, лежавший рядом человек поднял голову. Рождественский представил его: “Павел Лукницкий, писатель. Написал “Земля молодости”. Лукницкий сказал: “Я лежал и слушал Ваши стихи, они хорошие”. Из соседней двери (из-за перегородки) вышел ещё один человек  –  писатель Дмитрий Щеглов. Прощались тепло. Рождественский просил приезжать к нему, обещал просматривать мои стихи и продолжить знакомство. На днях снова поеду к нему.

Переписка поэтов длилась год – с июня 1942 по июнь 1943 года и прервалась после назначения старшего лейтенанта В. Калачёва командиром роты и отправки в Синявино, где спустя месяц он погиб. Судя по письмам Рождественского, которые частично сохранились в нашем архиве и были опубликованы в 2007 году, их сблизила поэзия. Старший поэт читал стихи младшего поэта и давал советы. Они обсуждали литературные новости.  Рождественский радовался письмам Владимира и высоко оценивал его литературные способности. Приведу отрывки из двух  писем Рождественского  (всего в нашем архиве сохранилось шесть):

<…>«Во всех Ваших письмах и записочках я живо слышу интонацию Вашего голоса и, читая их, явственно вижу Вас перед собой. Это хороший признак. Вы, несомненно, чувствуете природу не только стихотворного, но и прозаического языка. Предсказываю Вам, что со временем Вы будете пробовать себя и в художественном рассказе» <…> 18 августа 1942 г.

«Дорогой Володя! Большой радостью было для меня Ваше письмо. Я услышал Ваш голос и ощутил прелесть живой беседы. А о стихах, о поэзии мне всегда приятно поговорить, тем более с человеком, который искренне любит и понимает в ней самое существенное. Ваш обширный обзор работы ленинградских и московских поэтов эпохи Отечественной войны очень примечателен. Я читал его с глубоким интересом. <…> Присланные Вами стихи – живые, отмеченные непосредственным поэтическим чувством. Возьмите их, добавьте ещё два-три и смело посылайте по адресу: Ленинград, ул. Воинова, 18, редакция журнала «Звезда», Виктору Андрониковичу Мануйлову. Я напишу ему от себя несколько строк о Вас. <…> 16 апреля 1943 г.

***

Считается, что фронтовая дружба очень крепка. Так думала и мать Владимира Калачёва, Надежда Феофановна, когда в 50-е годы решила послать письмо Всеволоду  Рождественскому и напомнить о его погибшем фронтовом товарище, их литературной дружбе и попросить помощи в публикации его поэтического наследия, которое он так высоко оценивал в своих письмах и обещал молодому другу помощь. Состоялась переписка, Рождественский писал матери, что прекрасно помнит Владимира, по-прежнему высоко оценивает его поэзию и обещает обязательно содействовать публикации его стихов. Прошло время, но обещание было не выполнено, хотя В. Рождественский состоял в редколлегии сначала журнала «Звезда», а потом «Нева» и сам активно публиковался.

Я не хочу быть в роли судьи. Но как понять такое пренебрежение и к памяти Есенина в своих воспоминаниях, и к памяти молодого поэта Калачёва, погибшего за Отечество и не успевшего написать свои самые  лучшие произведения?

Низкий поклон вологодскими и московским журналистам, которые смогли опубликовать стихи и письма Владимира Калачёв в местных и московских изданиях, а также в журнале «Север». Конечно, хорошо было бы, чтобы и в Петербурге узнали о поэте и воине, положившем свою жизнь за освобождение Ленинграда от блокады.

Литература

Макарий Великий.Поучение 15 //Собрание рукописей типа III.

http://bible.optina.ru/new:in:03:08. 

1. Отдельные публикации, посвящённые гибли Сергея Есенина

Браун Н. Я не инакомыслящий, я – мыслящий, это опаснее… // Посев, 2009, № 4.

Рождественский Вс. Избранное в 2-х томах, т. 2. Л., Художественная литература, 1974, с. 82–122. //

http://esenin-lit.ru/esenin/vospomininiya/sovremenniki/rozhdestvenskij-sergej-esenin.htm

Павлов Юрий.  Алла Марченко: «Есенин» без Есенина, или Путь в беспутье. Новая книга Аллы  Марченко (М., 2012) //

www.rospisatel.ru/pavlov-martshenko.htm

Сидорина Наталия. Убит и оклеветан. К 95-летию гибели Сергея Есенина // http://prod3.ruskline.ru/news_rl/2020/12/02/ubit_i_oklevetan

2. Публикации стихотворений В.С. Калачёва и статей о нём

Владимир Калачёв. Стихи Письма. Воспоминания. Составитель – Л.Г. Калачёва (Яцкевич) – Вологда, ВГПУ, изд-во «Русь», 2007. –  184 с.

Владимир Калачёв. Слово о русском солдате. Стихи. Письма». М., Редакция газеты «Вечерняя Москва», 2012. — 190 с.

Кружков Н. Командир и адъютант // Газета «Красная Звезда» от 2 апреля  1943 г.

Письмо Н. Асеева (адресованное В.С. Калачёву) / Публикация Л.Г. Калачёвой, вступительная заметка А. Смородина // Русская литература. — №  2, 1964

Викулов В. Стихи остаются в строю // Газета «Коммунист» от 20 марта 1965 .

Он не успел стать поэтом / Подборка писем и стихов В.С. Калачёва // Газета

«Вологодский Комсомолец» от 12 декабря 1971 г.

Макушин Р. Письма с фронта // Газета «Красная Звезда» от 7 мая 1972 г.

Тихова  Т.Н. Стихи остаются в строю // Газета «Вологодский Комсомолец» от 11 сентября 1974 г.

Викулов В. Стихи остаются в строю // Газета «Коммунист» от 31 декабря 1974 г.

Мелков Л. Стихи остаются жить //  Газета «Красный Север» от 24 апреля

1975 г.

Малков В. Строки, опалённые огнём // журнал «Север» –  № 6. – 1981.

Малков В. Поэтическая исповедь солдата // Малков В. Голоса сурового времени. – Архангельск, 1982. –  С. 140-148.

Тихова Т.Н «Нам другом стал и братом Володя Калачёв» // Газета «Коммунист» от 25 марта 1983 г.

Тихова Т.Н. «Я в бой иду, чтоб завтра жить…» // Газета «Красный Север» от 28 феврала1985 г.

Тихова Т.Н. «Нам другом стал и братом Володя Калачёв» //  Литература в школе. — № 2. – 1987.

Бараков В.Н. Владимир Калачёв: Стихи и письма // Череповец. Краеведческий альманах. Вып. 2. – Вологда, 1999.

Калачёва Л.Г. (Яцкевич) Воскресенье на Шексне // Калачёва Л.Г. Вологодская нива. – Вологда, 2004.

Калачёва Л.Г. (Яцкевич). «Новый с поля поэт….»  О поэте Владимире Калачёве // Вологодский лад. – 2007. — № 2.

Владимир  Калачёв // Ушли на рассвете. Судьбы и стихи. 25 молодых поэтов, погибших во время Великой Отечественной  / Автор – составитель Д. Шеваров. – М.: Российская газета, 2020. – 416 с.  С. 172-182.