Вологодский литератор

ОДНА СУДЬБА

Сорок пятый. Солдат, возвратившийся c фронта, домой. А дома кто?   Мать умерла. Жена умерла. Умер и сын.  Горе шестью руками обхватывает солдата, спрашивая его:

— Как и быть?

— Будем жить, — прошептал солдат, обнимая пространство, в котором когда-то жила  его мать, жена и сынок, не успевший  сделать  даже глоточка воздуха рядом с мамой.

— Подскажите, — спросил солдат, – куда мне сейчас?

Промолчала изба.

Распахнул солдат все четыре окна в скорбный край, где была деревенская улица и знакомый народ, тот, кто плакал, надеялся, ждал и верил.

Вечер. Горькая по стаканам. За столом — фронтовые товарищи, родственники, соседи. И поплывшая, как живая, то ли песня, то ли тоска:

Горели Днепр, Нева и Волга,

Горели небо и поля…

Одна беда, одна тревога.

Одна судьба, одна земля…

                                 СВЕТ ОЖИДАНИЯ

Вспомнив родину, он увидел деревню Глебово. Колодец с поднятым журавлем, порядок изб, удаляющихся к реке. На крылечке одной из них – его мать в краповом сарафане, с лицом добрым-предобрым и глазами, в которых – свет ожидания, с каким мечтает она встретить сына, пребывавшего на войне.

Ой, мама, мама, не выйдет, по-твоему. Лейтенант и сам бы хотел с тобой встретиться. Вернуться в родное Глебово. К этому всё и шло. До войны лейтенант был  у поля главным работником. Кем ему быть предстояло после войны? Этого он уже не узнает. В грудь вошла  злая  очередь автомата.

Конец мая. Деревня Глебово. Со всех сторон – яровые поля. Еще вчера они были черными. Сегодня, с восходом солнца  грустно позеленели, как гимнастерка у лейтенанта.

                                                       ЛЕЧУ! 

Ах, как красиво побежал над   улицами города нездешний       свет! Солнца нет, а он играет, выражая  что-то задушевное и молодое.

Я останавливаюсь. Жду. И вот я в чьих-то облегающих руках.  Лечу!  В полузабытый край, в те времена,  когда мне было восемь лет, и я тайком — на городскую колокольню. Нельзя туда. А я всё вверх и вверх. И вот залез!

Воображение и явь. Что для меня важней? Воображение! – подсказывает дальний голос. Благодаря воображению  мне снова 8 лет, и вновь  я там, где крест и небо. Да, да. Оно   со мной, как друг, который мне протягивает руки. Я   чувствую себя, как верхолаз.    

                                             УКОР

Разобрали дома на дрова. Увезли в жилую деревню. А от этой, от бывшей, где никто уже не живет,  остались лишь трубы с лежанками да битый кирпич, где еще сохранились ветхие валенки и подушки, которые ждут стариков и старушек, словно они и не умерли и вот-вот возвратятся к печам, чтобы их затопить и, согревшись, почувствовать жизнь.

Безмолвные печи. Даже в ночи они белые и, горюя, скорбно вслушиваются  в пустыню, не веря в то, что остались  одни, не считая ворон.

Пернатые заменили людей. Забираются на ночь в печи, трубы которых  засматриваются на звезды, принимая от них поминальный  укор.

                               ЗАДЕРЖАВШИЕСЯ ВЕКА

Вологда. Тихие садики. Ивы над майской рекой. София с ее задержавшимися веками. Глядит  из белого камня, как   богомольная мать на питомцев своих, и мы ей внимаем, обнимая  душой летящее время.

Сиятельный  май. Белые лебеди над Софией. Мнится,  что это не птицы, а думы того, кто в ответе за всё. Летят сквозь столетия к нам, чтобы всех нас скрепить. Поселить в нашу грудь то особое единение, с каким мы и будем  держаться  за Русь во имя того, чтобы жизнь продолжалась и продолжалась.

                                       РУКА РОДИНЫ

Хороши вечера, как в Вологде, так и в Тотьме. Да и как иначе. Там и тут обнимает тебя рука скромной родины. Обнимает, не отпуская, словно ты у нее в плену.

За  рекой – зеленое кладбище. Там твоя мама. И все те, с кем, когда-то встречаясь, ты улыбался, веря в жизнь, которой не кончиться никогда.

          Белые храмы. Уходящие в поле зеленые улицы.  И ты, возвращающийся домой. Шепчешь: «Родина, родина, я с тобой…» И рука твоя около сердца. Поддерживает его, чтоб оно не срывалось, куда не надо.

                                          НЕ ТРУСЬ

Заря и лес. А на краю поляны  трепет листьев. И кто-то как живой. Весь серый, с гладким переливом шерсти и с вниз опущенным хвостом. Так это волк! Такой обыкновенный и совсем не  страшный.

 Но вот он повернул чуть голову – глаза в огне, как если бы зрел  в голове его пожар. И этот хищный блеск — в клыках, в глазах и даже в кончиках ушей. Блеск  возмущения и  зла.

Волк, тихий лес и ты. Меж вами – как запретная черта  и  тайный глас, предупреждающий о том, что если нет с собой   ружья, то с  волком  лучше не встречаться. А если  встретился? Тогда  держись, и  будь смелее, чем ты есть.   Веди себя, как волк. Особенно перед врагом, который собирается тебя загрызть.