Вологодский литератор

Последний день  Николая Михайловича Рубцова. А ведь было накануне его и осознание  себя, как поэта, которого уважают и обожают. Рубцов  понимал, что та манера создания  поэзии, в которой он совершал открытие за открытием, может длиться не бесконечно. Нужен был новый вариант отношений его с читателем, дабы сохранилась свежесть поэтического  слова и слога.  К этой мысли пришел Николай Михайлович после поездки  своей летом 1969 года в Нижегородскую область  на реку Ветлугу. Но об этом немного  подробней.

В новой квартире, на улице Яшина, №3 бывал я несколько раз. Рубцов все время куда-нибудь уезжал. В начале июля 1969 года, перед тем как ему отправиться на Ветлугу, куда его приглашал  поэт Александр  Сизов, он попросил меня:

— Если не трудно, то приходи иногда ко мне на квартиру. Вот тебе ключ. Я уезжаю, быть может, на целое лето. И надо, чтоб кто-нибудь тут  у меня присмотрел.

Отсутствовал Николай не целое лето, а лишь неделю. За это время я побывал у него пару раз.  В последний раз с сыном Петей, — которому было три года. Мы принимали с ним душ, когда дверь в ванную комнату отворилась, и в ней показался Рубцов. Я хотел его, было о чем-то спросить:

— Ты, Коля…

— Да, да, — он перебил, — приехал я из Варнавина. Есть такое местечко на Ветлуге. Я весь в пыли! — добавил с усталой улыбкой и, быстро раздевшись, забрался к нам в ванну, подставив себя рядом с нами под душ.

Мы дружно смеялись, радуясь теплым брызгам и тесноте. Перед тем как уйти, мы услышали, как Рубцов в слабом рокоте душа негромко сказал:

— Я вернулся оттуда богатым. Отыскал разбойничий клад. Скоро я вам открою его. А пока вы идите. Я, как и Ляля, должен сегодня побыть один…

Разумеется, я ничего не понял. Лишь месяца через три он позвонил мне по телефону:

— Я у Энгельса Федосеева, — назвал собкора российского радио. — Ты знаешь, где он живет?

В этот вечер в огромной квартире Энгельса Федосеева я впервые  услышал «Разбойника Лялю». Читал Рубцов, проникая взглядом  в окно, где виднелись вечерние крыши Вологды, на которых играл несмелый закат. А за ним, за сгоравшим закатом, километров  этак в четыреста или пятьсот, мрачновато таился тот самый разбойничий бор, в котором спрятано золото Бархотки и Ляли.

Писал Рубцов  поэму  всю вторую половину лета и, считай всю осень 1969 года. Причем  писал не только в Вологде, но и в деревне Тимониха у Василия Ивановича Белова. Это был для него совершенно новый жанр, не случайно же он  называл исполненное   то былью,то поэмой, то сказкой. Первыми читателями поэмы  были Василий Белов, Виктор Коротаев и Александр Романов.  Новый жанр поэта и теперь вызывает у читателей самые разные чувства. Но главное в нем то, что он нов и неожиданен и, как  стихия, пошел в народ, одновременно его смущая и  удивляя.   Что касается клада, то поэт, действительно, перенес его из далекой  давности  в  сегодняшний день. И находится он в наших душах. В чьих именно? Этого, к сожалению, Рубцов  сказать не успел