Вологодский литератор

Бабку собирали всей семьёй. Не тая греха, говорили ей прямо о том, как она надоела. И о том, что, наконец-то, настала весна, и теперь она уедет в деревню до поздней осени. Внуки были холодны к ней, невестка её не любила. А сын постоянно находился в командировках. Но когда приезжал, ничуть не лучше своей семьи относился к матери. Она была обузой для них. Сама все понимала и из последних сил терпела эти мучения, каждый год дожидаясь весны, как чего-то самого лучшего.

Весна в этот год пришла рано. Бабка часто сидела у подъезда и любовалась тёплым весенним небом, грелась на солнце. А вид у неё был, как у ощипанного воробья. Худая, в старых, видавших виды лохмотьях, в стоптанных валенках, на которые были натянуты резиновые калоши.

Несмотря на то, что свои её не любили, соседи к ней относились хорошо. Здоровались всегда, справлялись о здоровье, помогали подняться с улицы домой на пятый этаж. А соседские мальчишки даже как-то носили сумку с продуктами, когда встречали её по пути со школы, идущую из магазина.

Бабка, не обращая внимания на возраст, всегда все делала по дому. Варила, стирала, убиралась. Это были её обязанности. Невестка редко занималась чем-то из этого.

– Вот сидишь дома весь день,  так и делай тут все, – нагло говорила она, приходя вечером с работы и скидывая в прихожей обувь.

Внуки с ней не разговаривали. А когда к ним приходили друзья, она не выходила из комнаты, потому что как-то один из внуков сказал, что она своим видом позорит их.

Бабка никогда никому не перечила. Она больше молчала. А вечерами, когда все уже спали, она тихонько плакала в своей комнатушке о такой доле.

На вокзал её отправили на такси. Чтоб не ходить с ней по автобусам. Поклажи у неё было немного. Старенькая дерматиновая сумка и небольшой кулек с каким-то тряпьем. Опираясь на клюшку, она тихо ковыляла по перрону. Остановившись у скамейки, присела.

Вскоре подошёл поезд, и она зашла в вагон. Она смотрела в окно добрым и светлым взглядом. Когда поезд тронулся, она достала из сумки смятую фотокарточку. Сын, внуки и сноха улыбались с фотографии. Она в последнее время их улыбки только здесь и видела. Бабка поцеловала снимок и аккуратно убрала его в сумку.

Сойдя на станции, она тихонько шла в сторону деревни. Кто-то подбросил её почти до самого дома.

Она открыла калитку забора и пошла по раскисшей от сырости тропке к избе. Здесь все было родным. Своим. И здесь она была нужна. Пусть и ветхим стенам, и старому забору, и покосившемуся крыльцу, но нужна. Её здесь ждали.

Деревня для бабки – всё. Здесь она родилась. Здесь родились дети, и умер муж. Прожила она здесь без малого больше полжизни. Пережила старшего сына. Так уж получилось, что до сегодня он не дожил.

Бабка открыла ставни на окнах, затопила печь. Сев к окошку на лавку, она задумалась. На этой лавке когда-то сидели её дети. За этим столом они ели, и спали на тех кроватях. Бегали по этому полу и так же смотрели в эти окна. В ушах её зазвенели детские голоса. Тогда она была мамой. Самой нужной для них. Самой родной и близкой.

А солнце тогда так же светило в окно, и было много весен, счастливых и заботных. Прожитых в этих стенах.

Она улыбнулась приветливой деревенской весне.

Утром она не проснулась. Рядом на столе лежало много старых фотографий. И одна – свежая. Но помятая, та самая, с которой ещё вчера бабке улыбались родные ей люди.