Вологодский литератор

ВОЛЬНАЯ ПТИЦА

Открытка Рубцову от семилетней Леночки была, как искрящаяся любовь.
— Едем! – это был ответ на зов Николая Михайловича непременно приехать к нему вместе с мамой. Приехать на пароходе в Вологду в дом на улице Яшина, №3, где была у поэта с недавних пор собственная квартира.
О, как ждал их Рубцов! К дочке своей он испытывал трогательность и нежность с первых минут ее жизни, когда она и ходить-то еще не умела. Но зажигалась всем своим чистым личиком, протягивала к папе ручки, дабы взял он ее и, вскинув к себе на плечо, понес бы во что-то сказочно-дивное, где живет еще никем не раскрытая тайна.
Однако встреча не состоялась. Вернее она состоялась, но ее испортила та, кто рвалась заменить ее маму, оказавшаяся так не вовремя и некстати у Николая Михайловича в квартире.
Для Леночки – это и горе, и катастрофа. Уехала вместе с мамой в тот же вечер туда, откуда так торопилась. Спешила к той жизни, в которой всегда будет папа. И вот он не рядом. Рядом лишь мама и бабушка.
Выходила девочка на крыльцо. Поворачивалась к недальнему берегу, где синела, мерцая льдинками, хмурая речка. И смущаясь, в полголоса:
— Папа! Папа! Ах, как нам тебя не хватает…
Одной ли Леночке не хватает? Не ошибемся, если вздохнем полной грудью и, вспоминая жестокий январь, забравший от нас Николая Рубцова, тоже в полголоса:
— Не хватает всем, всем, кто болеет душой за родимую Русь, в небе которой ты, Николай Михайлович, и остался. Остался, как вольная сильная птица, которой лететь и лететь где-то там, в неземном удалении, но над нами.

ЗАПРЕТ

Поздним летом, время от времени я ходил вместе с бабушкой Шурой в лес по грибы. Заблудился. Не зная, в какой стороне был мой дом, заметался среди деревьев. Мне ещё повезло. Ноги сами вывели на дорогу. И пошёл по ней вниз, к пароходной реке. От реки же встреч мне — собаки. Штук шесть или семь. Серые, с остро вскинутыми ушами. Увидев меня, почему-то свернули с дороги, к ёлкам. Подождали, пока я пройду. И снова выбрались на дорогу.
Собаки ли это? Нет, нет и нет. Обычные волки. С ними я никогда не встречался. Потому нисколько не испугался. Не знакомо мне было также и то, что собаки в тёмное время не бегают по лесам. Узнал я об этом позднее, когда закончил три класса и стал ходить, как и многие мои одногодки в ночное, где мы ловили на удочку рыбу и, расположившись у костра, с вниманием слушали взрослых. Тысячи разных историй. Одна из них — о волках.
— Волки, да чтобы загрызть человека? — как сейчас слышу голос бывалого рыболова. – Да ни за что! У них это запрещено. Кого-кого, а двуногих не тронь! Это вещий запрет. Не обидь человека! Иначе будет расплата. Всю волчью стаю перестреляют…
За всю свою жизнь раз пять или шесть слушал я завывание волка. Как только вокруг всё стемнеет, тут и слышен их вой, обещающий в новой ночи расправу над чьей-нибудь жизнью.
Там, за тёмной рекой по осоке бежит стая серых за верховодом. Разумеется, на охоту. Кому-то из живности в эту ночь так и так пропадать. Почему? Потому, что и волк нуждается в пропитании.
Ну, а если ещё одна встреча с серыми удальцами? Что тогда? «Ничего! — говоришь сам себе. — Ты не трогаешь их. И они не тронут. Если, конечно, они не учуют в тебе изжитого человека, за кого уже некому стало и отомстить».

ДОРОЖЕ ЖИЗНИ

Для счастья так мало надо. Жить для себя, в то же время и для кого-то. Пусть это будет жена. Пусть младший брат. Или чем-то расстроенный друг, которому трудно, и вот он рядом с тобой, и ты ему помогаешь.
Жить для кого-то – это святое. Возможно, оно перешло к человеку от птицы. Всего скорее, от статного лебедя. Тот никогда не бывает один. Жить в одиночестве не умеет. Только с любимой. Ей он верен всегда. С ней он и счастлив, и бодр, и готов за неё отдать свою жизнь.
Известен такой грустный случай. Произошёл он где-то за Тотьмой, к северу, на одном из озёр сурового Заозерья.
Охотник, будучи в лодке, стрелял в стадо кормившихся лебедей. Насмерть ранил лебедку.
Для гордого лебедя – это не только горе, не только беда, но и призыв к лютой мести. Месть заставила взять его высоту. И оттуда камнем упасть на стрелка. Сил после этого оставалось в лебеде ровно столько, чтоб можно было ещё один раз набрать высоту. Ту, которую набирает орёл, перед тем как броситься на добычу.
С горьким кликом упал он на побережье. Упал и предсмертно пошевелился, чтоб укрыть любимую сломанными крылами.