Вологодский литератор

Я ехал в плацкартном вагоне поезда в «Тьмутараканию» к тётке в гости. Напротив меня сидел неулыбчивый человек с потухшим взглядом. Больше возле нас никого не было. «Бедолага», как я его сразу же окрестил, сидел, глядя в окно, и что-то бормотал себе под нос.

— А вы далёко? – спросил я, чтобы как-то начать разговор.

Мне показалось, что у человека какое-то несчастье. Я знал, что в поездах люди часто доверяют незнакомым свои тайны и секреты. По профессии я журналист и люблю ненавязчиво завести беседу, когда человек раскрывает душу и покопаться в укромных уголках его души.

— Так куда вы? – переспросил я, видя, что тот не очень-то хочет общаться. – Вот я к тётке еду. А вы?

Его взгляд остановился на мне. В глазах я увидел тоску и безысходность. Он молча пожал плечами и вновь отвернулся к окну.

— А может, мы помаленьку дерябнем? – предложил я, понимая, что этого «бедолагу» трудно будет разговорить. Я достал из чемодана бутылочку водки, закуску и широким жестом пригласил:

— Присоединяйтесь. Я конечно не алкаш, не пьяница, но в поезде не грех и выпить за знакомство. Давайте, давайте подсаживайтесь. Вас как по имени-отчеству?

— Корнеич – нехотя выдавил из себя сосед.

— Ну, вот и хорошо, вот и чудненько, — продолжил я, — а меня матушка Владиленом нарекла. В честь, значится, Владимира Ленина. Маленько на нём сдвинутая была. Всю его биографию чуть ли не наизусть знала.

Это, конечно, не было правдой. На самом деле меня звали нормальным именем – Александр. Но подписывался я, ну, псевдоним мой был Владилен Раскольников. Эта «легенда» помогала мне в работе. Люди быстро раскрывали мне свою душу. И мои истории в журналах шли на «ура».

Я протянул соседу почти полный стакан водки. Тот недоумённо посмотрел на него.

Перехватил в свою ладонь и уставился внутрь стакана, как будто там было что-то непонятное для него.

— Ну, до дна, за знакомство – проговорил я громко, как для глухого, звонко приложив стакан к стакану.

Корнеич ещё раз взглянул внутрь стакана и, неожиданно выдохнув из себя сиплое «ХА», опорожнил весь в широко открытый рот, затем поставил стакан и вновь уставился в окно.

Меня подвела моя журналистская интуиция? Не может такого быть. Я понимал, что это не просто пьянчужка, готовый за чужой счёт пить всё и вся. Я не я буду, если не разговорю его. У меня взыграло самолюбие.

— А ещё понемножку, за хорошую дорожку. О, как я, стихами уже заговорил.

Налил без жадности ему ещё один по края стакан. Себе капнул чуть-чуть.

— Ну, между первой и второй перерывчик небольшой – затараторил я, видя, что сосед не обращает никакого внимания на мои усилия его разговорить. Постучал стаканом о стакан.

«Бедолага» вновь посмотрел на меня пустым взглядом. Затем опустил взгляд на стол. Я ещё раз призывно звякнул стаканом о гранёный бок.

— Ну, поехали.

Рука соседа потянулась к стакану, он подвинул его к себе, впился глазами в содержимое стакана и долго там что-то рассматривал. Я не мешал ему. Пусть поразмышляет. Торопить нельзя, иначе он замкнётся совсем и тогда уже точно разговор не получится.

Громко прозвучало «ХА», водочка легко опрокинулась в горло, и казалось одним глотком прошла внутрь.

— Ли-и-хо! – подивился я его лужёному горлу. – Ещё по одной?

— Не-е – протянул он, мотая головой – я ведь не пью, я это так, не удобно отказать человеку.

— Так куда едете-то? – схватился я поддержать разговор, пока сосед не успел отвернуться к окну.

Сосед глубоко вдохнул, затем выдохнул и, пожав плечами, сказал:

— Да, точно и сам не знаю. Пока к тётке в Полетаево, а там видно будет.

— А что так? Случилось что? Вы чем-то расстроены?

И я налил ещё стакан. Содержимое сразу же оказалось во рту попутчика.

— Вы меня простите – произнёс он, махнув рукой. – Я сейчас в таком состоянии, что сам не знаю, что делаю. Вот, выпил стакан и не запьянел нисколечки.

— Ну, не стакан, предположим, а три…

— Три? – спросил он удивлённо. — Когда?

— Да только что.

Сосед подозрительно с хитрой, удивлённой улыбочкой посмотрел на меня и я понял, что он действительно не помнит, того, что выпил три стакана водки.

— Сколько же он «несёт»? – удивлённо подумал я. Но решил не отступать. Достал ещё бутылку водки, раскупорил и продолжил общение.

-Ну, ладно, давайте за лиху-беду. Чтоб её проклятой в нашей жизни не было совсем. Пусть лучше счастье нас балует. Как у вас со счастьем-то?

Вопрос застал моего попутчика врасплох. Он поднял голову, заморгал глазами и уставился на меня ошарашено.

— Счастье? Да оно у меня было. Хоть пригоршнями его бери, да в рот запихивай. А я его, это счастье своими, вот этими руками – он потряс передо мной огромными ручищами – вот этими, к чёртовой матери отправил. Сам загубил, и жизнь свою, и счастье своё пустил под откос, как поезд с рельсов.

— Да, что же произошло-то? – спросил я как можно участливее, в то же время, пододвигая стакан с водкой к моему приятелю.

— Эх, — махнул он рукой. — Да чего тут рассказывать. Сделал глупость по молодости, а там и понеслось. И остановиться нельзя, и продолжать страшно. Я ж работник хоть куда. Машину знаю, как свои пять пальцев. А за рулём вот с таких лет.

Он расправил пятерню и опустил её чуть повыше колена. Видя мой удивлённый взгляд, мотнул головой и подтвердил:

— Да, точно, с таких. Отец мой всю жизнь шоферил и меня с малолетства приучал к машине. Я ногами до педалей не доставал, так приноровился стоя ездить. А уж в моторе копаться, для меня любимое дело. Хлебом не корми, дай в машине поколупаться. А отец меня и не оговаривал. Наоборот, давай, говорит, сынок, учись. В жизни пригодится. Эта работа тебе навсегда, на всю жизнь. Даже в начальство выйдешь – попрут, а ты им: «а идите-ко вы все к едрене – фене», у тебя профессия, развернулся, да и за руль. И заработок хороший и левак всегда будет.

Вырос. Встретил деваху хорошую. Красивая, умница, ласковая. Танечкой звали. А я Таткой звал. Она себя так в детстве звала. Сошлись мы. Стали жить у её родителей. Ну, тут всё и пошло-поехало. Мамаша у неё на деле оказалась такой стервочкой… Могла спокойно зайти в нашу комнату в любое время. Могла сказать дочери:

— Господи, и что ты в нём нашла. Ни рожи, ни кожи. Мужик-мужиком. Ладно бы хоть денег много зарабатывал, так ведь и этого нет. Бросай ты его! Найдём мы тебе другого. Жениться тебе пора, а он всё одно не женится, не нужён ему штамп в паспорте.

Я Татку любил, но от таких слов тошно мне становилось и хотелось бросить всё и сбежать, куда глаза глядят. Получается, заставляют меня жениться, а я так не согласен. Стал я задерживаться на работе, выпивать иногда. Татка моя тоже смурная стала. А что делать, не знаем. И расходиться не охота, и так жизнь не в жизнь.

А тут приходит мне письмо от друга давнего — Егора. Пишет «приезжай ко мне, у нас огромный завод начинают строить, рабочие во как нужны. Квартиру можно в течение года получить. Приезжай не пожалеешь». Я к Тане. Поехали! Она заартачилась. Как так сразу? А как мама, подруги, друзья. Ну, я махнул рукой, как хочешь, а я уезжаю. Вещи собрал в

чемоданишко. Поехал. Моя конечно в слёзы. Но договорились, отработает, уволится и приедет. Устроился быстро. Начал работать. Татка не едет. Мне без неё тошно. Тут Егор мне и говорит:

— Чего такой смурной ходишь? Не едет и не надо. Пошли со мной. Я на гулянку иду. Девчонки обалденные!  Выбирай любую, только не Иришку.

— А почему не Иришку?

— Эта моя!

— Ты что, а как же жена твоя?

Егор хохотнул:

— Жена не стена, можно и отодвинуть.

— Ну, Егорыч, ты даёшь? Да разве так можно?

— Э-э-э, мил человек, да я тебя научу, как жить надо. Перетащу к нам в контору, будешь жить припеваючи. Я командировочных одних получаю столько, что ты за полгода получаешь. И работаю дней десять-двенадцать в месяц. Да ещё и прихалтуриваю столько, что тебе и не снилось. А баб меняю, как перчатки. У меня почитай в каждом городе по мальцу растёт. И бабы рады, и мне утеха. Ничего, я тебя научу жить!

Вот так всё и закрутилось.

Пришёл я с ним на вечеринку. Сначала сидел, ни на кого не глядел. Тошно у меня на душе было. А потом выпил стопочку, выпил другую. Смотрю, вроде как и повеселее стало.

Женщин молодых много, но мне ни одна не приглянулась. Я ж всё равно о Татке думал. А тут смотрю, в уголке сидит деваха, танцевать – не танцует, не смеётся. Сидит и всё на меня поглядывает. Вижу, краем глаза, подозвала она Егора и что-то у него спрашивает. А тот посмотрел на меня, хохотнул громко и стал шептать что-то ей на ухо.

Под вечер собрался я домой, а Егор мне и говорит:

— Слушай, Димка, не мог бы ты проводить Наташку до дому. Она живёт не далеко, но там такой тёмный переулок. Шпаны до лешего. Не испугаешься?

— А мне спешить некуда. Если надо, провожу.

Пошли мы. Идём. Она молчит, я тоже. Подходим к её дому. Темень, хоть глаз выколи. У самого подъезда поскользнулся и задницей плюхнулся прямо в лужу. Вскочил. Наташка смеётся. Я психанул, но только хотел развернуться и уйти, как услышал голос:

— Дима, прости меня, я не хотела тебя обидеть. Давай ко мне. Ну не пойдёшь же ты в таком виде по улице. Прихватят где-нибудь, а ты ещё и пьяный.

Зашли мы в дом. Она подаёт мне свой халат и говорит:

— Снимай брюки. Я сейчас застираю их и высушу. Через часик уже высохнут.

А сама всё смотрит на меня и улыбается. Снял я брюки, подал ей, а сам спрашиваю:

— А что ты улыбаешься?

Она улыбнулась и пожала плечами.

— Вы мне понравились….. Я хотела вас попросить…..

— Что?

— Ну…… я ….. Я хочу ребёнка….

— Что?

— Что, что. Я хочу ребёнка.

И она затараторила.

— Я не шучу. Я не больная. Я хочу иметь ребёнка. Мне уже 29 лет. Мужа у меня может быть и вовсе не будет. А ребёнка я очень хочу. Ваш друг сказал, что вы не пьяница, умный, начитанный. А я очень хочу, чтобы мой ребёнок был умным, воспитанным, добрым. Мне кажется, вы как раз такой. Ну, что вам стоит? Я ведь ничего от вас не хочу. Замуж не прошусь, алименты мне от вас не нужны. Я только мальчика очень хочу. Ребёночка. Ну, пожалуйста! А когда вы упали, я сразу поняла, что это судьба, что сам Бог мне вас послал и в лужу толкнул специально, что бы вы ко мне зашли.

Да, задала она мне задачку. Смотрю, деваха вся в слезах. Жалко мне её стало.

— Да что ты, говорю, плачешь! Любовь что ли безответная? Или бросил парень?

Она слёзы утирает. Нет, говорит, у меня никакого парня. Со мной раз, другой повстречаются и уходят. Говорят, больно уж ты скромная. Ни обнять себя, ни поцеловать не даёшь. А как же так? Только познакомились, и сразу лапать лезут.

— Да? А меня-то как же тогда? И домой пригласила, и …всё остальное просишь.

— Так ведь это без любви, это же для ребёночка – почти шёпотом произнесла она, покраснев.

И мне вдруг её жалко стало. Девчушку эту. Воробышка взъерошенного. Что остался я у неё на ночь. И так мне с ней хорошо было, что забыл я и Татку свою, и всё остальное. В порыве нежности, правда, я её по привычке вдруг Таткой назвал. Таточка, говорю, милая моя. А она мне:

— Дима, ты меня назвал так, как меня только в детстве мама называла. Я маленькая не могла Наташа выговорить и называла себя Тата. Вот меня так и дразнили.

Так и пошло-поехало. День работаю, а к вечеру бегом к Наташе. Хорошо мне с ней было. Забыл все свои горести и печали.

Но тут произошло ещё одно событие, повлиявшее на всю дальнейшую мою жизнь. Неожиданно приехала Танюшка. Увидел я её, и показалась она мне такой родной, такой единственной, что я тут же забыл Наташу. Целую неделю я был на седьмом небе от счастья. Приехала моя родная, моя любимая. Теперь мы заживём! Но прошла неделя, прошла другая, и понял я, что меня безудержно тянет к Наташе. Я не знал, что делать. Жизнь дала осечку, и как жить дальше я не знал. И надо же было мне в этот момент встретить Егора. Тот сразу же разложил мне всё по полочкам. Переходи, говорит, к нам в контору. Будешь ездить в командировки, успеешь пожить и с той и с другой, а там сам разберёшься, которая тебе дороже.

Но я так не могу. Думал, думал. Решил с Наташей расстаться. Ну что, она девка хорошая, найдёт ещё себе парня. И ребёночка ему родит. Не сорок лет. Найдёт. Дай, думаю, зайду к ней, поговорю. Объясню, что Таня приехала моя. Буду семью заводить. Может даже и женюсь. Пора.

Захожу. Наташка, как увидела меня, как бросится мне на шею:

   — Любый ты мой, ненаглядный ты мой.

И ну меня целовать. Я руки её с плеч снимаю, отодвигаю её от себя. А она:

— Димочка, счастье-то какое. Я беременна!!!!!

Тут меня даже пот прошиб. Стою, не знаю, что и сказать. Все слова, которые хотел сказать застряли в горле. И чувствую, по щеке моей слеза катится. У меня ребёнок будет! Да ведь это же какое счастье. Я буду отцом. Папой! Сел я на стул и встать не могу.

— Татка, это правда?

— Да, милый, да, любимый!

И она закружилась по комнате. Затем взглянула на меня. И что-то поразило её в моём лице. Она остановилась, подошла ко мне, встала на колени передо мной и тихо сказала:

— Дима, ты…. ты не думай, я не буду тебя держать. Мне только сыночек нужен. Ты не бойся. Я камнем на твоём пути не буду.

— Мне пора…. – сказал я и вылетел из квартиры.

Домой я шёл, не чуя под собой ног. Нет, нет. Вот она, моя половинка. Та, которая не упрекнёт, не устроит истерик. Что же я ещё думал?  У нас будет ребёнок. И мы семья. А Тане я всё объясню. Попрошу извинения, что сорвал её с места. Но ведь и она сама виновата. Надо было сразу со мной ехать, тогда бы и не было этой канители. Да! Да, она сама виновата.

Зайдя домой, я увидел, что Таня лежит бледная на постели, а возле её лежат лекарства, ампулы, шприц.

— Татка, что случилось?

Она слабо улыбнулась и прошептала:

— Ничего, сейчас уже лучше. Что-то мне плохо стало и я в обморок упала. Хорошо соседка зашла. Увидела и вызвала скорую.

— Ну, и что врачи сказали?

— Да вроде бы серьёзного ничего нет. Но, сказали, надо врачу участковому показаться, да анализы сдать. А там видно будет.

Я схватился за голову. Как же мне быть? Только что хотел к Наташе уйти. Но ведь не оставишь же Таню в таком состоянии. Ладно, думаю, подожду, пока Танюшка с болячкой разберётся, а потом и уйду.

Долго разбираться не пришлось. Уже на следующий день Татьяна радостно мне сообщила, что она беременна.

Можете себе представить моё состояние, когда я это услышал. Я разрывался на части и не знал, как мне лучше поступить. Вот тут-то и помог мне совет Егора. Перешёл я к нему в контору и стал ездить по командировкам. Неделю езжу, вторую отдыхаю у Татьяны, потом снова в рейс и на отдых к Наташке. Зарабатывал хорошо, да ещё прихалтуривал. На жизнь хватало в обе семьи. И ни та, ни другая не знала, что её благоверный имеет две семьи. Я думал, это на время, а, оказалось ….. Сначала думал, вот родят, тогда и решу, с которой останусь. Родили с разницей в неделю. И у той и у другой девочки. Курносые, голубоглазые. Похожи друг на дружку, как две капли воды. А бабы и та, и другая, «я хочу Алёнкой назвать».

Назвали.

Ну, как тут выберешь, с кем остаться, от которой уйти? Тянул с решением, сколько мог. Дотянул до дела. Забеременели у меня обе мои бабы и опять в один срок. Пришло время Наташке рожать. А наш роддом закрыли на ремонт. И пришлось мне её вести в другой, который ближе к дому, где жила Татьяна. Ну, думаю, попал. Лишь бы Таня потерпела, не рожала бы хоть недельку. Не тут-то было. Только я попрощался с Наташей, которую повели в родильное отделение, и вышел на улицу, как увидел, что во двор роддома въезжает «скорая». Дверца в машине открылась, и из неё вышла медичка, а за ней показалась …..Танька, моя Танюха. Я отвернулся, но заметил, что она еле-еле выползла из машины и, громко поойкивая, направилась к дверям, поддерживаемая с обеих сторон санитарами. Меня аж пот пробил. Ну, достукался, голубчик. Через два часа позвонил. Мурова, спрашиваю, как? Родила, говорят, только что. Девочка. Три триста. Рост пятьдесят четыре сантиметра.

Положил трубку, снова номер набираю. Чуть с хрипцой спрашиваю, как Самохина?

Родила, говорят, только что. Девочка, три триста. Рост пятьдесят четыре сантиметра.

Я от волнения забыл даже, что хрипеть надо, как заору.

— Да вы что, издеваетесь? Я про Самохину спрашиваю, а не про Мурову.

Тихо стало на том конце провода. Затем удивлённый голос спросил:

— А вам которую надо? Вы сами — то кто?

Я осёкся.

— Кто, кто. Мне Самохину.

— Ну. Я вам про неё и говорю. А Мурову — то кто спрашивает?

— Какая Мурова? Я ни какую Мурову не знаю, и знать не хочу — рявкнул я, и положил трубку.

Самого аж пот пробил. Ну, заварил же я кашу. Как теперь её расхлебать? Но, вроде и тут обошлось.

А я увязал всё глубже. Скачу, как белка в колесе. Везде успеть надо.

Младших я сам назвал. Валюшками. Подумал, хоть путаться в именах не буду. Девчонки росли умненькие, весёлые и добрые. Но что удивительно, были похожи друг на дружку, что старшие, что младшие. Я даже одёжку им покупал одинаковую. Что долго мудрить.

Со временем вроде бы привык к своему положению. Чего, думаю, маяться. Девки вырастут, вот тогда и решу, что делать.

И вот вчера прихожу домой. Смотрю, дома всё вверх коромыслом. Жена на кухне. Стряпает пироги, салаты делает.

— Ты, чего это? – говорю. — Праздник какой?

А она мне:

— Да, вот, подругу свою встретила. Наверное, полчаса с ней на улице стояли, говорим, говорим, и наговориться не можем. Вот и решили вечером встретиться. Ребятишек она своих захватит. Посидим, поговорим. Ой, она такая интересная собеседница! Ну, придёт, сам увидишь.

Почти всё уже было готово, когда жена вспомнила, что она не купила вина.

— Милый, сбегай, купи бутылочку вина и коробку конфет в подарок.

Через полчаса я открыл двери в свою квартиру. Услышал смех в комнате и оживлённые голоса.

— Да, как же так может быть? Нет, ты только посмотри, это же чудо какое-то.

Затем я услышал приближающиеся шаги и голос жены:

— Вот и муж пришёл.

Она распахнула двери и со смехом сказала:

— Димочка, посмотри на это чудо!

Я шагнул в комнату. Татьяна хохотала. За столом сидела улыбающаяся Наташа. Две Валюшки стояли друг против друга и удивлённо разглядывали друг друга. А Алёнка прыгала около них и хлопала в ладоши.

— Дима? Как ты нас нашёл? – удивлённо спросила Наташа. И вдруг, всё поняв, закрыла рот ладошками и, побелев, стала съезжать со стула.

Мой собеседник отвернулся к окну и на глазах его навернулись слёзы.

— Вот так я потерял всё – проговорил он, и закрыл ладонями глаза. Потом отвёл руки, взглянул на меня и с надеждой спросил:

— Как вы думаете, меня можно простить? Наверное, нет. А вдруг, да?

Он прихватил меня за лацкан пиджака и, нервно дёргая, затараторил:

— Я понимаю, такое нельзя прощать, но ведь девчонки, ведь я их так люблю. Да и Татьяну с Наташей я тоже люблю.

Он вдруг схватил чемодан, куртку и, махнув рукой, помчался к выходу. Поезд в это время затормозил и остановился. Я удивлённо посмотрел вслед этому непонятному человеку. Как легко судить других людей, и как трудно иногда разобраться в своих делах и поступках.