Вологодский литератор

В дверь застучали ногами.

— Лариска, открывай! Открывай скорее!

— Господи, опять, видно, моего пьянчугу волокут – подумала Лара, услышав голоса собутыльников мужа – опять где-то нажрался.

Она открыла дверь и, не дожидаясь, когда они войдут, пошла в комнату.

— Ларка! Звони в больницу. Твой с третьего этажа упал.

Дружки с Иваном решили выпить винца. А чтобы никто им не мешал, они забрались на стройку. Вечером, когда никого уже там не было, уселись в комнате на третьем этаже, сложив подвернувшиеся ящики в виде стола и стульев. Пили долго. Куплено было и вино, и пиво, и водка. На закусь денег почти не оказалось. Закусывали жевательным мармеладом.

— А что, мужики, очень даже и ничего закуска! – нахваливал Иван. Другие весело поддакивали, жуя эту жвачку.

Захмелев, Яшка уснул, Сидор затянул блатную песню, Гошка начал материть свою дуру жену, доказывая, что она его женила на себе насильно. Иван поднялся.

— Ты, куда, Ванька? – Гоша удивлённо посмотрел на качающегося Ивана.

— До ветру я – махнув куда-то в сторону рукой, сказал тот.

— Ну-ну, не задерживайся.

Иван подошёл к дверному проёму.

— А-а-а! – донеслось откуда-то снизу. И всё стихло.

— Ванька, ты где?

Гоша поднялся и на нетвёрдых ногах пошёл за Иваном. Только на краю балкона, Гошка понял, что вместо лестницы, Ванька вышел на балкон и рухнул вниз. На земле, лицом вверх лежал в неестественной позе его закадычный дружок и не шевелился.

— Мужики, Ванька-то того, убился….

Хмель сразу же выветрился из голов друзей.

— Как убился? Где он?

Они выскочили наружу. Иван лежал всё в той же позе.

— Ванька, ты жив?

Яшка осторожно потряс Ивана за плечо. Они услышали тихий стон.

— Хватай его. Давай до дому скоренько.

Они подхватили обмякшее тело друга и потащили повторяя:

— Ванька, дружбан, держись! Мы тебя мигом, мы тебя….

— Ларка, звони в больницу!

Лариса выглянула из комнаты.

— Ну что ещё?

— Не видишь, Ванька убился!

— Туда ему и дорога! – ответила она. Но на всякий случай подошла к лежавшему на полу Ивану. – Фу, вонь-то. Да он вдрызг пьяный! Что, опять какую-нибудь сивуху пили?

— Да ты, чего, не видишь, он же весь в крови. Вызывай «скорую»!

Яшка подскочил к телефону, набрал номер неотложки. «Скорая» приехала быстро. Пожилая врачиха, чуть осмотрев лежавшего, возмущённо сказала:

— Да, вы, что? Этого алкаша мы никуда не повезём.  Не одна больница его всё равно не примет. Тем более у него сотрясение. Чего ж его дёргать. Пусть отлежится. Десять дней не вставать. Хуже будет, позвоните.

На том и уехали.

Дружки ушли. Иван блевал, бормотал что-то нечленораздельное, но глаз не открывал.

Лариса зло смотрела на него, вытирая вонючую жижу. Села на табурет.

— Вот взять сейчас, приложить ему чем-нибудь тяжёлым, чтоб окочурился. Потом иди, разбирайся, от чего он умер. «Скорая» приезжала, видела, что мужики притащили такого. Шишкой больше, шишкой меньше, кто теперь определит, откуда она взялась. А разбираться будут, так ведь дружки его и скажут, что «убился» на стройке. Еле живого притащили. Вот и помер. И концы в воду. Да никто и разбираться-то не будет. Пьяница, и есть пьяница. Надо тюкнуть. А то вдруг очухается, да инвалидом останется? Кто его знает, что он там повредил, с третьего этажа на кирпичи падаючи.

Пошла на кухню. Посмотрела, чем бы лучше «приложить». Взвесила кастрюлю. Нет, легка. Взгляд остановился на чугунной сковородке с ручкой. Покачала на весу. Да, это то, что надо. Зашла в комнату. Села на табурет. Стала смотреть, как лучше ударить. Поразмахивалась, и поняла, что не сможет ударить его. Не поднимается рука убить этого гада. Бросила на пол тяжёлую сковороду и завыла навзрыд. Поплакала. Вытерла слёзы о полу халата. Попыталась поднять пьяного на диван, сил не хватило. Заплакала вновь, ругая себя за слюнтяйство, за слабость и маловолие. Уснула тут же возле лежащего мужа, прикорнув на угол дивана.

На следующий день вызвала вновь неотложку. На этот раз Ивана забрали. Увезли в больницу. Две недели он лежал без сознания. Бормотал что-то несвязное или же мычал какие-то непонятные мотивы.

Очнулся он в субботу к вечеру. Долго вглядывался в лица находящихся в палате людей.

Затем спросил:

— Где я?

Ему ответили. Он непонимающе посмотрел вокруг. Сосед по койке жалостливо спросил:

— Ну, что, Иван, очухался?

Тот не прореагировал.

— Ваня, ты что, не слышишь?

— Вы мне? – удивлённо спросил Иван.

— А то кому же?

— А что, меня…. Иваном зовут?

— А ты и не знал….

Иван пожал плечами.

— У тебя что, память отшибло?

— Не знаю. Может быть.

— Фамилию-то свою помнишь?

Иван напряг память, но вспомнить ничего не смог.

Старикашка с койки у дверей скоренько встал и поспешил в коридор искать врача.

— Так, так, так. Очнулся. Ну что ж. Хорошо.

Врач осмотрел Ивана. Постучал молоточком по колену. Поводил им перед глазами больного и со знанием дела промолвил:

— Ну, что ж. Прекрасненько, прекрасненько. Потеря памяти может быть связана с ударом. А может быть, и нет. Чудненько. Будем наблюдать за вами больной. Да-с. Надеюсь, память у вас восстановится. Вам нужны радостные эмоции. Поддержка родных. Ну, а мы со своей стороны сделаем всё возможное.

И пошёл, на ходу бормоча:

— Интересненько.

Старикашка вскочил со своего места и, передразнивая врача, начал ходить по палате, повторяя:

— Да-с! Интересненько! Чудненько! Прекрасненько! Да-с!

Затем махнул рукой и проговорил:

— Эх, где же старые врачи, которые могли одним взглядом определить, что за болезнь у человека. Был в нашем городе врач – хирург по фамилии Цветков. Вот это врач от Бога! Когда он умер, так его почитай весь город провожал в последний путь. Сколько людей он от смерти спас. И каких людей. Считай, покойников с того света вытаскивал. Вот это был врач. Врач с большой буквы! А эти….

И старик махнул рукой.

На следующий день пришла Лариса.

— Ну, очнулся? – проговорила она, вынимая из пакета съестное.

— А вы кто? – удивлённо спросил Иван.

— Ну-ну, давай, издевайся – устало сказала Лара.

— Нет, милая, он, правда, не в себе – подскочил старичок. – Он и имя-то своё не помнит. Видать и себя не помнит. И кто он, и что он. Сходи к врачу. Может, он что умное тебе скажет. А может лучше – он наклонился к уху Ларисы и прошептал – может лучше бабку каку найти. На ентих – он мотнул куда-то влево головой – не стоит много надеяться. Они токо деньги в кармашек любят складывать. А у кого денюжек нема, так на них и внимания не обращают. Лишь бы не здесь подох, чтоб картину не портить. А остальное всё не их дело.

Лариса нашла лечащего врача.

— Ну, что я вам могу сказать? – ответил он. – Надо ждать. Память может возвратиться и через день, а может через год. Может, и вообще не вернуться. Ждать. Ждать. Ждать. Больше я вам ничего не могу сказать.

Он участливо приобнял Ларису, выводя из кабинета.

— Увозите-ка вы его куда — нибудь…. (он хотел сказать «подальше», но понял, что не стоит так уж категорично, вдруг ещё куда пойдёт жаловаться, и продолжил)… на природу. Там ему точно станет лучше, и память вероятнее всего вернётся.

Лариса подняла на него удивлённый взгляд.

— Вот и чудненько, вот и прекрасненько –  и он подтолкнул Ларису в палату. – А мне, извините, пора. Работа, понимаете ли…. Труд во благо общества. Так что забирайте-ка вы его домой. Выписочку мы вам сделаем. Можно даже сегодня. И в деревню, в деревню, на свежий воздух. Курочки, коровки.

И он исчез, будто бы его и вовсе не было.

«Господи, какая же я дура. Пришлёпнула бы на раз и не мучилась. А теперь вот живи с таким придурком. Ни себя, ни других не помнит. Из больницы выпихивают. Делай сама что хошь. Ой, маета. Ох, жизнь – жестянка, а я ….болванка».

Зашла обречённо в палату.

— Одевайся! Домой пойдём! – сквозь слёзы промолвила она, со злостью глядя на мужа.

— Вы, что, женщина – замотал он головой – никуда я с вами не пойду. Я вас не знаю!

— Да ну? Не знаешь? И что же это такое!? Врачи, гады, гонят. Этот подлюка, не желает знать меня! А я, как дура, как дура, должна возиться с этим дебилом.

— Я не дебил!

— А кто же ты? Кто? Да, правильно, ты не дебил. Это я дебилка! Я! Давно бы пора было бросить тебя. А я, я!!!

Лариса заплакала, заорала навзрыд, стуча по спинке кровати своими натруженными кулаками.

— Ты, милый, иди с ней, иди – проговорил старик, подойдя к Ивану и гладя его по голове, как маленького ребёнка. – Иди. Видно она баба добрая, она тебя не обидит. Сбирайся, родной. А ты, баба, если хочешь, можешь с ним ко мне ехать. У меня дом в деревне.

Он сунул ей в руки ключ.

— Вот бери. Поживёт на природе, может и правда оклемается. Да у нас там – и он перешёл на шёпот – у нас там Михеевна. Она ведает. Ведунья она. Глядишь, может и твоему горю поможет.

Удивительно, но, услышав слова старика, Иван встал и беспрекословно пошёл за Ларисой.

Подленькие мыслишки не переставали докучать Ларисе.

— А вот возьму, отвезу «этого» к старику, да и оставлю там. Ишь, добродетель. «У меня дом в деревне. Живите». Отвезу, спихну, и пусть там подыхает на свежем воздухе.

Но нутром Лара понимала, что и этого она не сможет сделать. Не такой она человек.

«Ладно, может, пока попрошу кого поухаживать за ним. Денежку предложу… Хотя какие у меня деньги. Вряд ли кто позарится на такие гроши».

Но она всё-таки решила съездить в деревню к старику. Хоть выходные отдохнуть на природе.

Изба деда была справная. Хоть и видно, что срублена давно, но стояла крепко. Не покосившись, не врастая в землю. В доме тоже было прибрано и уютно, без каких-либо затей. Иван на всё смотрел удивлённо и с детской непосредственностью.

— Ты меня куда привезла? Я здесь жил? Это мой дом?

— Твой, твой! Как же, всё твоё – пробурчала Лара. — Ты тут посиди маленько, а я схожу. Мне надо.

Михеевна сидела у окна и вязала носок. Чуть взглянув на вошедшую, недовольно сказала:

— Ишь, чего удумала. Старику своего алкаша сплавить! Шустра ты девка. О себе подумала. А о Петровиче? На тебе, за твою доброту! Хороша! Нечего сказать!

— Да я….

— Знаю, знаю, голова твоя пустая, да душа-то вот добрая у тебя. И сердце ещё не закостенело. А ить правильно говоришь, дура ты, дура и есть. Муж-от твой топереча, как белый лист. А на нём, на листе-то этом сейчас всё что хошь написать можно.

— Да как же….

— Не перебивай девонька. Ваньке-то твоему сейчас тепло, да ласка нужна и всё. Он образумится. В ум — то войдёт. А ты сейчас поезжай-ко домой, да и возьми вещи мужа да свои. Да и начинайте жить с чистого-то листа. Он же не знает, кто он, что делал, чем занимался. Вот ты ему и говори, какой он хороший семьянин был, как тебя любил, да лелеял. Как он любую работу любил, да как вино ненавидел.

— Да ведь я же работаю.

— Уборщицей? Таку работу и здесь найдёшь.

— Да ведь жить-то где.

— У Петровича и живите.

— Но он же….

— ….. Он уже не приедет сюда. С больницы прямо в дом престарелых поедет. Да и там долго не протянет. Рак у него. Это от одиночества. Всю жизнь, почитай, одиноким прожил. А дом… У него никого не осталось. Война всех прибрала. И жену и дитё. А он больше так и не женился. Одну свою Любушку любил. Бабы возле него крутились, как пчёлы у мёда, а он… Любушка ему дороже всех была. Так что сбирай манатки, да и живите здесь.

До самого вечера Лариса ходила по избе и думала, думала, думала. Решение пришло ночью. «Что я теряю. Права Михеевна. Работу я и здесь могу найти. Там дружки Ванькины его неизвестно на какие ещё художества могут подбить. А тут, вдруг и правда получится. Была – не была. Ведь жили же мы с Иваном первые годы счастливо. Какой он тогда добрый был, заботливый. А потом?  Может и сама я виновата. Ревновала его, чуть что — истерика. К родителям в деревню и то не отпускала. Даже на похороны не пустила, далеко, видите ли, ехать, мол, пошли соболезнующую телеграмму. А он как маялся от этого, но и против меня не мог пойти. Вот и стал по подъездам прятаться, да винцо попивать с дружками – собутыльниками. Те то уж его понимали, лишь наливай, всё выслушают, пожалеют. А мне ж всё некогда слушать-то. У меня стирка, готовка, магазины. А с мужем-то и некогда посидеть, поговорить».

И стали они жить в деревне. Лариса рассказывала мужу о том, как они встретились, как поженились. Иван слушал с интересом и удивлением. Эта женщина, сидящая напротив, всё больше привлекала его. Он смотрел в голубые бездонные глаза, любовался её губами и ямочками на щёчках. Память не возвращалась, но теперь ему уже не было это важно. Ему нравилась эта весёлая, добрая женщина. Нравилось жить здесь. Копаться в земле, топить печь. Носить из колодца воду. Ставить самовар и пить такой вкусный, ароматный заваренный на травах чай.

И Лариса оттаяла, ожила. Она, казалось, даже помолодела. Да и Иван изменился. На сером лице его появился румянец. А взгляд из пустого и отрешённого стал светлым и лучезарным.

— Ишь, как два голубка, воркуют, не наворкуются – улыбалась Михеевна. – Так живите, Бог вас и наградит.

Однажды затапливая печь, Лариса вдруг охнула и присела, схватившись за живот.

— Милая, что с тобой?

Испуганный Иван подскочил к ней, схватил, понёс на кровать. Уложил на подушки, начал гладить по волосам, целовать лоб, щёки.

— Дорогая моя, что случилось?

Лариса смутилась, покраснела:

— Маленький у нас Ванечка будет. На третьем месяце я.

— Лариса! Любимая моя!!!

Иван осыпал жену поцелуями. Схватил на руки, начал кружить её по комнате, напевая какую-то белиберду.

— Всё! Устроим сегодня праздник! Я бегу в магазин. Мороженое, пирожное, фрукты – овощи. Сегодня у нас пир! Лежи, я сейчас.

И он исчез за дверью. Через двадцать минут он уже стоял у стола и выкладывал из сумки снедь. Апельсины, виноград, бананы, пирожные. На столе уже появилась целая горка из еды, когда с самого дна сумки Иван достал запотевшую бутылку водки.

— Вот, – сказал он гордо – надо отметить это дело. Давай по рюмашечке за нашего первенца.

Лариса побледнела. Страх сковал всё её тело.

— Вот и кончился рай — подумала она обречённо. Иван откупорил бутылку:

— Давай….

И тут он посмотрел на жену. Лицо Ларисы посерело, нижняя губа предательски дрожала, а в глазах… в глазах стояли слёзы. Иван схватился за голову. Ему показалось, что кто-то большой и сильный сжал её в своих ладонях и начал расплющивать.

— А-а-а – вырвалось из его горла. Он развернулся и выбежал из дома.

Через полчаса встревоженная Лара вышла на улицу. Ивана нигде не было. Она уже решила возвращаться обратно, когда на берегу реки увидела чей-то силуэт. Подошла поближе. Иван сидел у самой воды. Лариса осторожно подошла и тронула мужа за плечо.

— Ваня!

Иван резко вскочил:

— Лариса, Ларисочка, милая! Я всё вспомнил. Ты понимаешь, я всё вспомнил. Прости меня, родная. Ты из-за меня…, ты для меня, а я…  Я больше никогда не возьму ни одного глотка в рот. Ты мне веришь? Ты веришь мне, любимая?

Лариса подняла глаза, посмотрела на мужа и, улыбнувшись, молча качнула головой, затем обняла и прижалась к нему всем телом. И в этот миг Иван ощутил, какая она маленькая и беззащитная. Он глубоко вдохнул и, наклонив голову, спрятал лицо в её волосах. Солёная слеза скатилась по его щеке. Он вытер её и проговорил:

— А давай старика сюда привезём. Пусть хоть умрёт в своём доме, а не в доме престарелых. Мы его, как отца слушаться будем. Может, и поживёт ещё.

Лариса подняла глаза и счастливо заулыбалась.