Вологодский литератор

Почему наших родителей так мотало по стране? Архангельск — Кузино — Горький — Нижний Тагил — Астрахань — Тольятти — Сочи — Волгоград… Жили в бараках, съёмных комнатах, иногда нам давали квадратные метры в заводских общежитиях, тех же бараках. Моих будущих тестя и тёщу занесло в Казахстан, обитали они в вагончике. Там, в Казахской ССР, и родилась девочка, ставшая двумя десятилетиями спустя женой такого же путешественника.

«Предки» легко срывались с места, находили новую работу, бросали её без сожаления, брали расчёт. И ведь никто из начальства не возмущался, всё это было в порядке вещей. Страна строилась, росла, шла к цели, полетела в космос. Работала, работала, работала, а не торговала, торговала, торговала…
И всё же мне, тогдашнему ребёнку, приходилось терпеть неудобства постоянных переездов, стойкие холода (зимы тогда были настоящими, не чета нынешним!), новых соседей, не всегда трезвых, бесчисленных бабушек-хозяек. А как тяжело было привыкать к очередному детскому садику! Только подружишься с ребятами — тут же очередной прыжок в неизвестность. Таким, для примера, был набег на Воркуту. Длинный-предлинный железнодорожный поход сквозь белые снега и тёмные леса в город, с ног до головы обсыпанный угольной пылью. По-моему, мы уехали из него в день прибытия — не срослось с жильём. Обратная дорога было тоскливой — я считал телеграфные столбы по краям и мечтал о спокойной, тихой жизни.
Мечтать, конечно, не вредно, но в нашем семейном быту — совершенно бесполезно. Бесконечные перемещения «на перекладных», с ночёвками у деревенских старушек — «по милости» дороги, захлебнувшейся в грязи; авиаполеты в ритме автобусных поездок — и междугородные экспресс-забеги на «Икарусах» в режиме полета; речные пересадки с теплохода на теплоход в стремлении успеть, догнать и перегнать… Кого? Куда? — Нет ответа.
Помню аэровокзал в городе Горьком… Днем родители маялись в очереди, а я, устав стоять рядом, отпрашивался, ходил взад-вперёд по редколесью вокруг аэропорта, рассматривал самолёты с кожухами на моторах, кусты, цветочные клумбы, слушал рев кузнечиков, а поздним вечером — противное зудение комаров… потому что ночевали мы на скамейке.
Следующий день оказался таким же, как и предыдущий, только тянулся медленнее-медленнее, как время в фильмах Тарковского (это я потом узнал).
Когда ходишь в совершенном одиночестве и подолгу изучаешь какой- нибудь дом, механизм, дерево или картину, только тогда раскрывается полностью облик, проясняются детали, осознается смысл созданного природой или человеком… Я тогда не мог так объяснить происходящее во мне преображение, но чувствовал его гораздо сильнее и обьемнее.
Билеты нам так и не достались, пришлось ехать в общем вагоне, в духоте, с длинными остановками, — поезд обзывали «пятьсот-весёлым». От нечего делать я рассматривал в окне луну. Кто-то из пассажиров сказал, что скоро там будут ходить люди.
Поезд сменился речной «Ракетой», а затем попутным грузовиком в ночи. До Нижнего Тагила мы добрались совершенно изможденными, и я заболел.
Температура бросила на неудобную незнакомую кровать с отвратительно скрипящими пружинами, меня трясло, резко заболел живот. Мама принесла эмалированный таз вовремя — организм с болью вывернуло наизнанку.
За дверью соседи отмечали чей-то юбилей, а я лежал один в полутьме, — хорошо, что полоска электрического света пробивалась сквозь дверную щель. Мне стало очень плохо, но от слабости я не мог никого позвать. Я смотрел на потолок и вдруг понял, что скоро умру. Хохот соседей и грохот столовых приборов оборвались, и я неожиданно оказался… под потолком, увидев на кровати свое тело. Я забыл о боли, стало хорошо, легко и спокойно и совсем не страшно, но любопытство все-таки проснулось, — как это меня угораздило отделиться? Может, полететь, взмахнув руками? — такие сны часто мне снились. В них я мог свободно подниматься на любую высоту, преодолевать желанные расстояния, и вольный полет воодушевлял, хотелось и в жизни стать подобным, и таким же остаться здесь… А как же мои друзья? С ними так интересно играть, даже в простые прятки. Каждый из них рассказывает что-то своё, о машинах, о животных, о космосе… И так хочется увидеть космонавтов на луне!.. А мама и папа?! Они ведь с ума сойдут, если я не вернусь. В прошлый раз, когда болел, мама так переживала, плакала, обнимала и целовала, не отходила от кровати. Папа был угрюмым, курил на балконе, молчал, мучился. Но особенно мама… И тут я услышал голос, не мамин, но так похожий на её, когда она пела колыбельную. Мелодия звучала как будто со всех сторон и внутри меня. Никогда раньше я не слышал такой прекрасной, ангельской музыки, мне хотелось слушать её бесконечно, но невидимая связь со мной, лежащим, внезапно восстановилась, и спустя минуты я снова очутился на простыне с уже откинутым от жара одеялом, и только тогда понял, что это была потеря сознания.
За ночь я промок так, что несколько раз меняли бельё, а к утру выздоровел. Через месяц мои неугомонные родители «держали курс» на Астрахань…