Название стихотворения Ольги Чернорицкой отсылает нас к традиционному стремлению идти «куда-то просто по привычке». Судьба, «заложница земного притяженья», с давних пор ведет нас, особенно поэтов, «туда – не знаю куда».
С тех пор, как Лермонтов вышел один на дорогу и сгинул, целая толпа пиитов вытоптала кремнистый путь, да так, что он, отполированный, не блестит, а сияет до рези в глазах.
Полировать начал ещё Василий Жуковский, посвятивший ночному светилу десять стихотворений и сравнивший его с таинственной лампадой («Подробный отчёт о луне»). Александр Пушкин безжалостно обозвал луну «глупой». С точки зрения Михаила Лермонтова, луна – это «блин со сметаной» («Посреди небесных тел»). Заступились за неё, пожалуй, только Фёдор Тютчев и Афанасий Фет.
Подлинное признание луна обрела в поэзии «серебряного века». Тусклое «время луны» породило многочисленные стихи о ней. Особенно отличился Константин Бальмонт, повторивший «подвиг» Василия Жуковского по количеству, но не по качеству. Поначалу он сравнивал луну с серпом, но потом одумался и назвал её царицей («Восхваление луны»). Марина Цветаева ограничилась банальным сравнением с серпом («Новолуние»), туда же двинул и Пётр Орешин, но позднее догадался сопоставить небесное тело с рогом степного буйвола («Месяц»). Николай Гумилёв сравнил луну с сияющим алмазом («Свидание»), а Иван Бунин – с обитательницей гарема (кто бы сомневался!).
Сергей Есенин разошёлся не на шутку и окрестил «желтоглазую» ягнёночком, жеребёнком, рогом и колоколом (ссылки приводить не буду, хрестоматийные строки известны из школьной программы).
Владимир Маяковский сравнил «ненаглядную» с «серебряной ложкой» («Лунная ночь»), завершив серебряный век по-своему.
В двадцатом столетии луна не затерялась, особенно у восторженных поэтесс. У Вероники Тушновой она «очерчена радужным кругом» («Тропинка»), у Ларисы Васильевой — соткана из льна («Льняная луна»).
Но дадим слово классикам… Николай Тряпкин оказался оригиналом и смешал со снегом «лунный порошок» (Дорога»). Владимир Высоцкий обошёлся без сравнений и ограничился упоминаниями луны в своих сочинениях. У Николая Рубцова – фольклорное восприятие отражённого луной солнечного света: «отблеск небесного счастья» («Осенняя луна»). А вот у Юрия Кузнецова, согласно славянской мифологии, она источник злого, тёмного начала. В стихотворении «Испытание зеркалом» сам дьявол открывает лирическому герою тайну своего зеркального обмана: «вместо солнца ты видишь луну».
Итак, беглый обзор (если хотите утонуть в лунном сиянии, возьмите в библиотеке антологию «Три века русской поэзии». — В.Н.) однозначно показывает, что ведущим тропом на этой поэтической тропе (простите за тавтологию) стало сравнение.
Ольга Чернорицкая решила не мелочиться и сравнила луну аж три раза подряд: с «вечной запятой, мирской скобой, белесою кавычкой». Понятно, что эта внешняя форма не луны, а месяца, но не будем придираться, куда важнее разгадать поэтический подтекст. В последующих строфах автор разъясняет смысл образного выбора.
«Вечная запятая» указывает на невозможность познания человеческим умом всей сложности бытия. Дух всеобъемлющий и вечный неподвластен ограниченному временем носителю сознания, поэтому и каждый человек в отдельности, и поколения в целом вынуждены «ставить запятую», передавать потомкам вечную «теорему Бога».
Но жизнь, «мирская скоба», невозможна без преодоления. Узкие врата, ведущие к спасению, открываются силой, — тут столько дверей, что устанешь за скобы дёргать, — но куда деться «заложнице земного притяженья»? Зато «стремление идти» (слова «иду», «идут», «идти» повторяются в стихотворении девять раз!) — даже ночью заслоняет от мрака.
Но, увы, ирония смерти главенствует, «ни свет, ни стоны, ни моленья» уже не воскресят, как в стародавние времена, и поэту, как и любому человеку,
оставляется привычка («замена счастию она»). Остаётся вынужденная самоирония, «белесая кавычка».
Так мы и живём в подлунном мире, ищем созвучия в душе, — обычно «под тяжёлый стон».
Как заметил ещё один из классиков, «этот стон у нас песней зовётся». Стихотворение – та же песня, удалась она или нет?
Внутренняя и внешняя цельность, самодостаточность, чувство ритма, выдержанный размер, композиционное кольцо – всё свидетельствует о том, что стихотворение сложилось по законам гармонии, оно зазвучало, стало жить и разрастаться согласно таинственному предназначению поэзии, родной сестры молитвы.
Каждый новый читатель увидит в нём что-то своё, но только после автора…
P. S.:
«Баллада о российском паспорте» мне тоже приглянулась (люблю иронию и самоиронию, особенно в перекличке с Маяковским). Я настроился написать о балладе жирный опус, но споткнулся о высокую ступень профессионального разбора Лусине Флджян, целым экспертом Совета Европы по образованию, доктору, профессору и прочая и прочая. А когда узрел её отчество (Грантовна!), то окончательно выпал в осадок…
Виктор БАРАКОВ, литературный критик, член Совета по критике при Союзе писателей России.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Лунный путь
Ольга Чернорицкая
**
Иду давно привычной темнотой,
Иду куда-то просто по привычке.
Луна плетется вечной запятой,
Мирской скобой, белесою кавычкой.
Наверно, с нею мы одних кровей —
Я и она — из тех, кто по дорогам
Идут за каждым — это тяжелей,
Чем ни за кем, и чем навстречу многим.
Иду, не зная, что такое враг,
Поскольку «за» вне этики и права,
Поскольку свет рассеивает мрак,
Неважно, где он: слева или справа.
Иду с тех пор, как желтая скоба
Мне указала истину слеженья:
Иди за каждым, ежели судьба,
Заложница земного притяженья,
Тебя зачем-то делает такой,
Как я, — не видящей земного света,
Венчает с непроглядною тоской
И заслоняет пленкою рассвета,
Зато дает стремление идти
Не выбирая, не давая знака,
И каждый, находящийся в пути,
Да будет ночью заслонен от мрака,
Да будет он под таинством луны
Искать созвучий с а капелла мира
И под тяжелый стон души-струны
Узрит зеркальность в раструбе эфира.
Но в мире есть и тот, кого уж нет…
Ни свет луны, ни стоны, ни моленья
Не воскресят его, и я – поэт,
Не посвящу ему стихотворенья,
И вот иду привычной темнотой,
Иду за каждым просто по привычке.
Луна плетется вечной запятой
Мирской скобой, белесою кавычкой.