Вологодский литератор

Объявление в районной газете было напечатано крупно и сразу бросалось в глаза. Городок, где я оказался проездом, был мне хорошо знаком. Как, кстати, и автор объявления.

В первый раз я появился здесь с дипломом педагога и двумя чемоданами книг в конце семидесятых теперь уже прошлого века. За короткое время перезнакомился с местными знаменитостями. А когда наскучили, продолжал общаться только с двумя.

Три года незаметных…

Тогда-то, в один из зимних вечеров, писатель, как он себя называл, и насмотрел у меня жёлтого цвета двухтомник «Древнекитайская философия». И попросил почитать редкостное по тем временам издание. Эта входившая в моду философия способствовала нашему дальнейшему тесному общению.

Все три года я также пользовался его библиотекой. Она была собрана со вкусом, но прокурена и запылена до безобразия.

И мой золотой двухтомник за месяц усердного чтения пропах «Памиром», «Примой», дешёвыми прибалтийскими сигаретами в зелёных пачках и самодельной махоркой. Словом, приобрёл он такой же бывалый вид, что и его временные соседи на немытых полках.

Давно замечено, что книги, как и домашние животные, похожи на своих хозяев.

Брезга по натуре, я редко брал книги у писателя. Брезгливость досталась от предка, крестившегося двумя перстами. Вот и читал, иной раз, почти не дыша, ненавидя, как предок, табачный дух.

Впрочем, подобные проблемы решаются просто. С тех пор даю книги только знакомым чистоплотным женщинам. От них остаются чарующий запах духов, листок клёна или цветок меж любимых страниц…

Прочитав объявление, я крепко задумался: «Библиотека, собранная с таким трудом, когда многие издания на «чёрном рынке» стоили половины зарплаты, – это часть жизни, и немалая. А время на поиск? Оно не подвластно учёту…

Эх, да что вспоминать о страстях книголюбов времён недостройки!..»

В общем, прекратив воспоминания и размышления, побрёл я к своему приятелю с одного конца городка на другой. Книги его мне были без надобности. Запах тяжёлого курева до сих пор не вывелся со страниц «Древнекитайской философии». Как заядлый бомж, двухтомник крепко отравил жизнь соседям по книжной полке. Но это была память о светлых днях моей юности.

Поднявшись на второй этаж деревянного дома, каких полно в каждом райцентре, я надавил на кнопку звонка. Тишина напомнила мне, что и раньше звонок не работал. Звонки тоже похожи на своих хозяев. Я надавил на дверь без стука, как прежде. Она открылась. Писатель отсутствовал.

Кроме книг, металлической кружки, чёрной изнутри от жестокого чифиря, ложки, эмалированной миски да источенного кухонного ножа, брать в доме было нечего. Заходи любой.

Диван, стол и стул имели вид худший, чем их собратья на свалке.

Я решил посмотреть на знакомые книги. Боже мой! От них пахло такой тоской, такой неухоженностью! Похоже, с них никто так и не сметал пыль. И они действительно стали не нужны своему владельцу.

Книги продать было можно, но по цене, не достойной их содержания.

На что надеялся приятель, давая объявление в газете, да ещё, наверное, и на последние деньги?.. Это ещё предстояло узнать.

На лестнице взвыли шаги. И я снова увидел тёмные от никотина, но целые зубы, широкие ноздри нахального носа, длинные серые патлы. Такого же цвета глаза. И услышал, как раньше: «Здорово, на фиг!».

Явились – ядрёная русская речь и её самозванный слуга.

Таить греха не стану, взял я с собой пузырь, но пить из писательской кружки не решился… Не на войне же, ей богу.

– Пойдём-ка, Толя, в столовку, съедим что-нибудь…

В столовой я взял два обеда, стаканы. Ел Толя вяло, после вина порывался стрельнуть закурить. А минут через десять я уже пожалел, что налил ему алкоголя.

Писатель понёс вдруг такую околесицу! Прихихикивая и целиком обнажая свои обалденные зубы, он заявил, что всех нас давно наблюдают из космоса через сверхмощные телескопы. И назвал ряд планет, где «эти козлы» обитают. Как будто на Земле их нехватка.

Но больше всего удивило меня его сообщение, что через космический телескоп один вредный немец медленно, но верно заражает нашу планету сифилисом и прочими гадкими болезнями.

Раскрыв рот я слушал поток удивительной речи. Куда там фантастам до бедного Толи!

Не поверив мелькнувшей догадке, через полчаса убедился в ней окончательно. Мой приятель стал жертвой глухой провинциальной тоски, иными словами, у него давно «ехала крыша».

Расплескав супчик по своей половине стола, он во время рассказа набрызгал слюны в мою тарелку со вторым. Есть это было уже невозможно.

– Через телек, – шептал Толя мне в ухо, – я общаюсь с инопланетянами…

Телевизора, насколько я успел заметить, в его аскетической квартире не было. Правда, шнур от антенны, пыльный, как дохлая змея, лежал в углу комнаты.

– Вот, смотри, какие на башке ожоги, даже скафандр не помогает.

Ожогов на бедной голове моего приятеля не наблюдалось. Возможно, под серыми патлами его беспокоили лишаи или что-то другое, но с мозгами случилось непоправимое.

В момент, когда Толя примолк, тыкая вилкой в котлету, я спросил у него о библиотеке – зачем продаёт?

– А книгу хочу издать, стихов. У меня их много.

– Прочти что-нибудь.

Толя легко согласился. Стихотворение врезалось в мою память навсегда. Не только под влиянием минуты. Поэзия оживила лицо Анатолия светом незамутнённого разума, светом его настоящей души. Он читал, глядя на меня как бы сверху, чуть покачиваясь в ритме стиха:

Не в слаломе за славой,
не чая на чины,
хочу в стихи оправить
окно из тишины.

Чтобы за строчной трассой,
на грани бытия,
роилась скрытой массой
материя моя.

Чтоб в знаках и меж знаков
читался жизни след.
Так Солнце Зодиаком
проходит бездны лет…

– Великолепно! – невольно вырвалось у меня. – И много таких?

– А и все остальные такая же бяка, – выкрикнул Толя. И в порыве свободного смеха снова забрызгал меня порцией мелкой слюны.

Сидеть в столовой дальше не имело смысла. Писатель, как я понял, уже давно насытился. Поклевал как птичка, глотнул винца. Винцом и сыт.

Мы вышли на улицу, он попросил сигарет. Я купил ему несколько пачек в киоске на краю парка. Он сунул их в карман, кивнув в знак благодарности. Кивнул как-то холодно, почти надменно, не по-приятельски. В парке Толя закурил. На время сигарета заняла его полностью.

Слова наши иссякли. Он посмотрел в небеса. Глаза его снова созерцали что-то невидимое глазу обычного человека. Я пожал ему руку и двинулся на вокзал…

Прошли годы с той случайной в общем-то встречи, и я снова, проездом, побывал в знакомом городке. Зашёл к коллеге-учителю, живущему недалеко от вокзала. За разговором о житье-бытье спросил, как чувствует себя Толя.

– А Толя умер… Сначала попал в психушку. Там от лекарств и еды его раздуло как мяч. Отпустили. Бродил по вокзалу, собирал окурки. Зимой замёрз.

– Где?

– А рядом, на площади, ночью…

Вокзал, кстати, позже сгорел, так и не согрев моего приятеля.

– Послушай, а книгу свою он издал?

– Какая там книга! У него и машинки-то пишущей не было. А сидеть, записывать за ним дуры не нашлось. Держал стихи в своей патлатой башке, все с собой и унёс…

Почти все.

Я прочитал учителю Толино стихотворение.

Потом мы шли молча вдоль реки, вытянувшей город в длинную сытую глисту, летом – зелёную, зимой – пускающую седой дым из всех своих безучастных труб.

На развалинах церкви, где сиживали мы с Толей в годы нашего первого знакомства, помянули его со слезой…

Не знаю, что стало последней каплей, замутившей Толину душу. Общения не хватило? Но одиночество, в общем-то, привычно для всех одарённых людей. Даже необходимо. Но должен быть и момент выхода на публику. Вот доживи Толя до интернета…

Да нет, никакому вездесущему и всемогущему интернету не дано заменить в сердце автора пьянящего ощущения от пахнущего свежей типографской краской желанного томика.

Но, как сказал наш общий знакомый: не нашлось ни одной дуры. Или спонсора. Прости, Господи, за грубые слова.

(https://rospisatel.ru/maksin-rasskaz.html)