Вологодский литератор

Как легко, легко неимоверно
Я скольжу по лунному лучу.
И герою из романа Верна
Я губами сонными шепчу:

«Капитан, нас обманул Негоро!
Сбился ночью с курса «Пилигрим»,
Меркнет свет, а это значит, скоро
Свет в моей душе померкнет с ним.

Скоро, скоро мрак возьмёт измором,
Город весь тенями прошерстит,
Вороном зловещим Невермором
В каждый дом хозяином влетит.

Напророчит он и мне потерю
На ночном последнем берегу,
Только я в рассвет грядущий верю,
На него надеюсь как могу.

Если я хоть раз увидел солнце,
Что прошло в душе по пустырю,
То у ночи и на самом донце
Буду ждать грядущую зарю».

Ой ты моя зорька-заряница!
Что же нынче утро ниспошлёт?
Самые прекрасные страницы
Я читаю ночи напролёт.

***
Пока в мастерской домовина –
Душой согревается дом
И светлой реки половина
Ещё не затянута льдом.

Пока ещё учится плавать
В широкой протоке река
И в самую тихую заводь
Выводит гулять облака.

Простора распахнуты дверки
И август ещё не предвзят.
И долго ещё водомерки
На тонких конёчках скользят.

Ревёт где-то смерть, как турбина.
Стремится стремнина вперёд.
Качнётся у дома рябина.
Качнется и снова замрёт.

На могиле Николая Рубцова

Среди могил народная тропа.
И под крестом рассыпана крупа
Поэзии – большим и малым птицам.
Жизнь гениев жестоко коротка,
Она, порой, всего одна строка,
В которую и целый мир вместится.

«Россия, Русь! Храни себя, храни!».
Слова поэзии просты так искони!
В Богоявление никто их не задушит.
Они ведь не в душе – душа вся в них.
И к небесам взывает каждый стих
Из глубины: «Спасите наши души!».

Поэзия не повернёт с пути.
И надо так в ней далеко зайти,
Чтоб приходить сюда не по привычке.
И я не поклоняюсь январю,
И я, как спичка тонкая, горю,
Как будто он в меня бросает спички.

***
Что ты, светик мой ласковый, робок?
Что под сердцем огнём не горишь?
Что не ходишь с зарёю бок о бок,
А из мрака аукаешь лишь?

Я тебе, как заветному другу,
Показал где прозябло репьё.
Что ж ты, друг, не готовишь кольчугу?
Что ж ты, свет, не готовишь копьё?

Много нас по обочинам званых.
Так что, свет-пересвет, не робей!
Вон, как в тучах смеётся поганых
Беспощадной луны челубей.

Случай

Кто в жизни хоть раз привечал побирушку,
Поймёт отчего, почему
Чужой человек облапошил старушку,
Что вынесла хлеба ему.

Стоит на пороге у ней участковый,
Укором стоит, недвижим,
И всё не втолкует он ей, бестолковой,
Что веры нет людям чужим.

Она, как ребёнок обиженный, плачет
И мелко трясёт головой:
«Ну как же, родимый? Ну как же иначе,
С бедой коль идут не впервой?».

Жмёт галстук служивому, словно ошейник.
Он скажет на это в сердцах:
«Какие же трогает струны мошенник
В доверчивых старых сердцах!

Теперь вот ищи твоего побирашку!».
Потом участковый вздохнёт,
Посмотрит сурово, наденет фуражку,
Как сокол, в окне промелькнёт.

А ночью, когда засыпала старуха,
За то, что не помнила зла,
Огромного неба большая краюха
В ладонь её тихо легла.

***
Дороги совсем не случайно
Ведут в монастырь небольшой –
Здесь тайна, великая тайна
Над каждой болящей душой
Свершается немногословно.
За стенами монастыря
Кончается обморок, словно
От запаха нашатыря.
Как будто у самого гроба,
В святой покаянной глуши
Отходит от сердца хвороба,
Срываются путы с души.
Недаром в измятом берете
Просвечен зарёй силуэт.
И светится в том силуэте
Художник иль, может, поэт.
Сутулится в том силуэте
Печаль вековая Руси –
Её в монастырь на рассвете
Примчало шальное такси.
И перед иконой Ахтырской,
С горящей лампадой перстов,
За древней стеной монастырской,
Застыла она у крестов.
Вдали от беспутных и чёрствых
Дорожек-путей беговых
Забыла все кладбища мёртвых
На кладбище вечно живых.

А.А.

Сад хризантемный да астровый
В горницу тихо глядит –
Девой сосуд алавастровый
С миром бесценным разбит.

Миро смущается, капая,
Молвит апостол со зла:
«Что же она, куролапая,
Столько добра пролила?».

Радостью светится горенка,
Только Иуда сердит.
Анна (в девичестве Горенко)
У ног Иисуса сидит.

***
На снимке они улыбаются всем простодушно,
Как будто и вовсе не будет последнего дня.
На ней подвенечное платье небесно-воздушно
И горькое что-то кричат им друзья и родня.

Вот-вот поцелует, а губы чуть-чуть обметало.
Ах, если бы ведать. Ах, если бы знать наперёд.
И как же они в искореженной груде металла?
И где их отыщут, когда и надежда умрёт?

А там поглядим – как тумана порвётся завеса,
Вильнёт их дорога, последняя как ни крути.
И скажет сержант из космического дэпээса:
«Оставь фотографию людям, они уж в пути».

В городке Терпеже

Где нет остановки трамвая,
Где липы настороже,
Влюблённых скамейки скрывая,
Стоят в городке Терпеже –

Сидит на вечерней скамейке
Вся в трауре, словно желна,
В тоске по весёлой семейке
Ушедшего мужа жена.

В руке телефона огарок
На нерве последнем дрожит –
Ушедшего мужа подарок,
Которым она дорожит.

Никак не отыщет родного
Ушедшего мужа жена,
Звонит она снова и снова,
Но в трубке её тишина.

И боль её рвётся наружу
Всё смыть в городке Терпеже.
Звонит и звонит она мужу
Сказать, что недолго уже.

Луковка

В доме встреч и внезапных разлук
Свет на кухоньке тихий горит,
Чистит женщина репчатый лук,
Как ребёнку, ему говорит:

«Что ж ты, Луковка, плачешь? Не плачь!
Всё пойдёт обязательно впрок.
Вон, в задачнике сколько задач.
Ты ведь выучишь этот урок?..

Ты прости его. Кто без греха?..
Ты исправила то, что могла…
Шелуха, это всё, шелуха.
Сердцевина бы лишь не сгнила».

И навалится ночь на окно.
И слеза обратится в исток.
В сердцевине, где было темно,
Льноволосый прозябнет росток.

И надежда взрастёт в ней самой.
И она из окна, через тын
Кликнет в сад: «Чиполлино, домой!»,
Где льняной светит луковкой сын.

***
Во всей Вселенной тишина.
Да только с четверга
Душа покоя лишена
И бьётся в берега.

Так берега её близки –
Как пальцы на руке.
Качаются над ней мостки
На хилом позвонке.

Цветёт по берегам ирга.
И опадает цвет.
И нет покоя с четверга
Уже сто тысяч лет.

***
Когда ещё не было в мире чернил
И всюду – один голубой,
Я дудку из пучки-травы смастерил
И лето позвал за собой.

А нынче, всего-то за несколько дней,
Пожухла на солнце трава
И в поле нездешней печали моей
Как будто прошла татарва.

Но может быть там, где я встречу закат,
Где встретит зарница стеной,
Я буду по-детски неслыханно рад
И тонкой былинке одной.

***
Чтобы помнил народ супостата,
Чтобы впредь не кончались святые,
Брат идёт на родимого брата,
Ангел жнёт колоски налитые.

Чтоб на небе синела наколка,
Чтоб истории кровь не густела –
Всё везут из времён Святополка
На телеге Борисово тело.

Чтоб на братьев ломалась краюха,
Словно горло трапезному хлебу,
Верный повар от уха до уха
Режет горло смиренному Глебу.

Сколько примет святыней осколков
Мощевик из бедра кипариса?
Сколько будут везти святополков
Тело Глеба и тело Бориса?

***
Где б ни пел я, как Лорка Гарсиа, –
Моя песня не стала новей:
Словно пугала в поле, Россия
Вознесла над землёй сыновей.

Кровь сочится из жутких пробоин
У развешанных здесь по верхам.
И я тоже достоин, достоин
Принимать эту высь по грехам.