Вологодский литератор

Разговор о Василии Белове и Николае Рубцове в литературном объединении «ЛИРА» г. ПЕСТОВО

Русская глубинка!

Люблю её дух, её людей, её неповторимый облик.

Хотя иногда и встречу там повод для грусти или горьких переживаний.

Представление о русской глубинке, как о чём-то захолустном и малокультурном, давным-давно устарело. В какой-то мере уже не так достоверны, как прежде, и строки известного поэта Николая Некрасова:

В столицах шум, гремят витии,

Кипит словесная война,

А там, во глубине России, —

Там вековая тишина.

Увы, «вековую» тишину встретишь уже не так часто.

Особенно это чувствуешь, когда оказываешься на «стыке» трёх областей — Вологодской, Тверской и Новгородской. Самая что ни на есть глубинка, но жизнь в ней «бьёт ключом». По крайней мере, было так несколько лет назад. Теперь не знаю, потому что «наступление правителей» на русскую глубинку продолжается с ещё большей силой.

Город Пестово Новгородской области стоит на берегах полноводной реки Мологи и весь утопает в соснах.

На литературной карте России Пестову принадлежит особое место. Здесь 3 августа 1933 года родился известный литератор, издатель, доктор исторических наук, профессор, автор повестей, рассказов, монографий Валерий Николаевич Ганичев. Почти четверть века (24 года!) он возглавлял Союз писателей России, сохранил, уберёг от распада уникальную творческую организацию.

Валерий Ганичев подружился с Василием Беловым, когда они были в станице Вешенской на встрече молодых писателей с литературным корифеем Михаилом Александровичем Шолоховым. Много раз Валерий Николаевич приезжал в Вологду, проводил здесь выездные пленумы Союза писателей России, участвовал в торжествах в честь юбилеев Николая Рубцова и Василия Белова.

В Пестове имя Валерия Ганичева присвоено Центральной районной библиотеке.

Конечно, не только одним известным литератором славен «сосновый городок». Земляки пестовчан — заслуженный артист России Александр Корженков. На пестовской земле родился и вырос поэт, главный редактор журнала «Невский альманах» Владимир Скворцов, другие яркие личности.

Но едва ли не самой значимой культурной особенностью Пестова стало литературно-творческое объединение «ЛИРА», которое 30 лет назад организовала Антонина Ефимова, поэтесса, писательница, сотрудница районной газеты.

Кто только ни побывал в «ЛИРЕ» за минувшие годы!

Писатели из Великого Новгорода и Петербурга, из Москвы и Старой Руссы, из Валдая и Боровичей, даже иностранные литераторы.

В своё время с большим успехом выступал в «ЛИРЕ» замечательный поэт из Вологды Александр Александрович Романов. Он читал стихи, делился воспоминаниями о вологодских друзьях-писателях.

В своё время здесь прошла презентация моего поэтического сборника «Ночь на Селигере». На ней звучали стихи в исполнении участников творческих коллективов города Пестова.

По традии, установленной в «ЛИРЕ», разговор шёл не только о новой книге, но и о творчестве других писателей, о текущем литературном процессе.

Сохранилась запись встречи, приведу фрагменты.

***

Виктор ЗАЙЦЕВ, поэт из Пестова, член Союза писателей России:

— Стихи, которые Вы читали, лично мне легли на душу, близки и понятны, за собратьев по перу не буду отвечать. Когда говорят «Вологда», то у меня сразу возникает ассоциация: Василий Иванович Белов и Николай Михайлович Рубцов. Сводила ли Вас судьба с этими людьми? Если нет, то хотел бы услышать просто Ваше ощущение их как собратьев по перу.

— У Вас, Виктор, очень точная ассоциация, хотя я не люблю это слово, как и другие иностранные слова. Но, действительно, когда упоминают Вологду, то в сознании, как бы помимо воли, возникают два имени — Белов и Рубцов. Они были друзьями, и тот, и другой сполна отдали свой яркий талант русской литературе и нашему народу.

Теперь отечественную культуру уже не представить без прозы Белова и поэзии Рубцова. Это как бы два солнышка на небосклоне русской литературы, они светят без устали, их свет не закроет и любая «общественная непогода».

— Да, с Василием Ивановичем судьба свела, за что я ей благодарен. Более того, с ним у меня были достаточно тёплые, доверительные отношения. Сейчас, может быть, они чуть «охладели», точнее — общение между нами уже не такое частое, как прежде. На то есть разные причины, в том числе и не совсем хорошее самочувствие писателя, а беспокоить его из-за каких-то своих вопросов не хочется.

Я не раз бывал у Василия Ивановича дома, и он тоже бывал у меня. Мы встречались и разговаривали на улицах Вологды. Я ездил к нему в его родную деревню Тимониху. И не раз писал о нём.

Если оценивать Василия Белова как писателя, то в современной русской литературе, на мой взгляд, равных ему писателей нет. К великому сожалению, конечно. Я имею в виду равных по силе таланта, по глубине понимания бытия народа, по отстаиванию русских интересов, по любви к русскому языку. Хотя, может, я и ошибаюсь в своём мнение. Так, и Фёдор Александрович Абрамов, блестяще описавший русскую деревню военной и послевоенной поры, — огромное явление в русской литературе. Но я, разумеется, не противопоставляю Белова Абрамову, оба развивали традиции русской класической литературы.

Лариса ЯНИНА, поэтесса, автор стихов о Пестове, член литобъединения «ЛИРА»:

— Белова Вы выделяете как писателя-деревенщика, так я понимаю?

— Нет, не так! Термин «деревенщик», если применять к писателю, ничего не говорит. Этот условный термин, придумали, так называемые, литературоведы, а также журналисты из «Комсомольской правды», почему-то обозлённые на творчество Белова. Они, увы, очень далеки от народа, от русской литературы. И сам Василий Иванович не принимал клеймо «деревенщик». Я веду речь о литературе, а не об «условных терминах».

Антонина ЕФИМОВА, поэтесса, руководитель литобъединения «Лира»:

— Что Вы можете сказать о личности Василия Белова?

— Что касается личности, то можно говорить долго. Даже не знаю, как точнее выразить моё восприятие личности Белова? Как я себе представляю, это человек — море, море мыслей, эмоций, чувств. Характер взрывной! Куда у него колыхнётся это «море»?! Куда колыхнётся через минуту нашего разговора? Василий Иванович человек такого темперамента, что он трудно предсказуем. Вот мы разговариваем дружески, а вот он тут же может высказать что-то резкое в мой адрес, иногда, бывает, и без должных оснований.

Я вспоминаю яркий эпизод. В начале октября 1993 года я оказался в командировке в Москве и попал в самый центр событий, которые происходили в столице. Долго рассказывать, что и как было, но я видел на Тверской — главной улице Москвы — огромные баррикады; был свидетелем того, как демократы вооружали «народное ополчение», и ещё много чего видел. Тогда у меня возникло ощущение, я попал в октябрь 1917 года. И думаю, это ощущение имело под собой почву.

Вернувшись из Москвы в Вологду, я написал заметки, в них поделился впечатлениями от того, что увидел в столице, попытался дать собственную оценку тому, что произошло. Местная газета «Русский Север» опубликовала мои заметки целым разворотом. Ну, я был, конечно, доволен, что вологжане получили информацию, как говорится, из первых рук.

А вот дальше произошло неожиданное.

Очень поздно (я часто засиживался — писал или читал) зазвонил телефон. Я взглянул на часы — половина первого ночи. Кто бы это мог быть? Я снял трубку и сразу узнал голос с интонациями, характерными только для Василия Белова.

— Извини, что поздно, — сказал он, — но вот только добрался до газет, прочёл твои заметки из Москвы.

— И как впечатление? — сорвалось у меня с языка.

— Мне не понравилась публикация, я возражаю, — огорошил он меня. — Ты был у Белого дома?

— Нет, — говорю, — Василий Иванович, — не был. Я был на Тверской, на Большой Дмитровке, на Люсиновской, в Чертанове, в других местах…

— Ты знаешь, что по Белому дому стреляли американские снайперы с крыш высотных домов? — опять спросил Белов. — Я сам был все три дня в Белом доме, я сам всё видел.

— Нет, про снайперов не знаю, — признался я. — Но я видел огромную толпу, которая шла по Садовому кольцу штурмовать Останкино…

— Я не согласен с публикацией! — опять сказал он.

И писатель, исходя из наших дружеских отношений, стал меня, похоже, отчитывать.

Но у меня тоже свой характер!

— Василий Иванович, знаете что? — не удержался. — Я высказал свою точку зрения. У Вас — своя точка зрения. Вот вы возьмите и напишите, как видите события, а я написал так, как я вижу. Разве я не имею права на свой взгляд?

— Тогда я тебя не знаю! — он положил трубку.

Честно говоря, я расстроился. Ну, как же так? Сразу и «крест» на наших отношениях? Вскоре успокоился — ладно, на всё — воля Божья. Прошло несколько дней. Я делал пробежки по утрам. И вот бегу возле сквера, где памятник космонавту Павлу Беляеву, а по тротуару рано утром идёт Белов. Я не знаю, как с ним себя вести? Поравнялись, а он мне улыбнулся и протянул руку. Я, конечно, пожал.

Тем самым Василий Иванович как бы сказал: «Я погорячился, я зла не помню, я — христианин, я могу и прощать, и попросить прощения…».

В народе говорили — отходчивый характер.

Да, и таким был Василий Иванович.

И мы тут же, у сквера, заговорили о чём-то оживлённо, уже не возвращаясь к событиям в Москве.

Валентина БРУСОВА, пестовская поэтесса, член литобъединения «Лира»:

— Вы отметили, что не раз писали о Белове. Не могли сказать об этом подробнее?

— Да, была большая беседа с писателем в газете «Правда» о крестьянских проблемах. Чуть позже её перепечатало издательство «Современник», выходил в 1989 году сборник «Что с нами происходит?». Там были опубликованы наряду с беседой Белова очерки и статьи известных литераторов Валентина Распутина, Василия Пескова, Фатея Шипунова…

Когда в Академическом театре драмы имени А.С. Пушкина в Санкт-Петербурге поставили пьесу Василия Белова «Александр Невский», я писал небольшую рецензию-беседу, её напечатала газета «Невский проспект» в Петербурге.

По просьбе журнала «Интеллектуальная собственность», который издавался в Москве, готовил очерк о Белове. Главный редактор обозначил схему: должно быть то, другое и третье. Я ему ответил: «Нет, так не пойдёт. Я согласен писать, как я представляю, каким знаю Белова». Он согласился, я такой очерк написал, показал, конечно, Василию Ивановичу, он кое-что поправил. Рисунки к очерку сделал известный московский художник Геннадий Метченко.

Были публикации, связанные с творчеством Белова, и в газете «Труд».

Друзья, хочу ещё раз напомнить вот о чём. Прозу Василия Белова надо постоянно читать и перечитывать, особенно «Привычное дело», ранние рассказы. И, конечно, трилогию «Час шестый» — уникальная книга.

Виктор ЗАЙЦЕВ:

— Вы не до конца ответили на мой вопрос. Я спрашивал ещё и о Рубцове.

-Да, извините, увлёкся Василием Ивановичем. Ну, что касается Николая Михайловича Рубцова, то личного общения у меня с ним не было. Но о нём, о его творчестве я знал давно, когда учился в университете в Ленинграде. У меня были друзья из Вологды, они рассказывали о нём, давали читать его стихи. Когда случилась трагическая смерть, на другой день на факультете Саша Мигунов, однокурсник, он был из Вологды, поведал мне подробности, ему их сообщили по телефону. Он же вспомнил и эту строчку: «Я умру в крещенские морозы…».

Позже, когда жил в Череповце, я написал стихи, посвящённые Николю Рубцову. Я работал в городской газете «Коммунист», и там был художник Михаил Шамахов, родной брат Генриетты, жены Рубцова, с которой он не оформил брак, но у них была дочь. Когда мы сидели в курилке или где-нибудь в баре, Михаил рассказывал интересные подробности о Рубцове, но я их не удосужился записать, о чём до сих пор сожалею — такая беспечность!

Никогда не думал, что я окажусь на родине Рубцова и буду писать о нём и его творчестве. Но получилось именно так. Когда я переехал с Урала в Вологду, писательская организация, её тогда возглавлял замечательный прозаик Владимир Шириков, попросила меня заняться «рубцовской темой». Дело в том, что в те годы шла определённая борьба за увековечивание памяти поэта. Тогда к нему по-разному относились партийные чиновники, читатели, писатели. По крайней мере, в селе Никольском, где поэт провёл детские годы, не было намёка на память о нём, хотя памятник поэту уже был поставлен на берегу Сухоны в Тотьме.

Тема, которую предложили писатели, была для меня сложная, необычная, и хотелось её воплотить как-то особо, ярко, неповторимо. Я познакомился с другом поэта, талантливым прозаиком Сергеем Багровым. Когда он жил в Тотьме, то Рубцов часто бывал у него дома, и Сергей приезжал к нему в Николу. Сергей Петрович рассказал о своей дружбе с поэтом, мы сходили на улицу Яшина, к дому, где погиб поэт. Потом я ездил в Емец на архангельскую землю, где родился Рубцов, разговаривал с краеведами, читателями, которые любили Рубцова, хранили память о нём.

Ну, естественно, отправился я в Тотьму, чтобы оттуда пробраться в Николу. Председателем райисполкома был молодой парень Сергей Громов. Я зашёл к нему, сказал, что готовлю материал о Рубцове. Он как-то скривился, без особого энтузиазма воспринял моё намерение, мол, бомж был какой-то, чего о нём писать. Особого желания ехать в Николу у него не было.

Я ему сказал: «Сергей Михайлович, вот завтра мы с вами сядем в машину и поедем. Если вы не поедете, я так и напишу: Сергей Громов показал себя нехорошо, такое у него отношение к поэту…».

Громов задумался, забеспокоился. А что, если на всю страну прозвучит такое?

И мы поехали!

В Николе мы нашли людей, которые ещё видели Рубцова и помнили о нём в деталях. Пришла старушка, стала вспоминать-рассказывать. Это надо было слышать. Из её слов возникал живой облик поэта, каким он был на самом деле.

И я сказал Громову: «Пока есть эта старушка, пока не развалилось здание интерната школьного, надо всё сохранять, надо спешить…».

И он согласился со мной.

Написал большой очерк «Свет Николы», его опубликовала «Правда», отвела почти полосу. В материале были поставлены вопросы увековечивания памяти поэта. Не претендую на какие-то лавры, но, думаю, после публикации началось определённое движение.

Помню, позвонил из Варшавы собкор Анатолий Старухин: «Я прочитал твой очерк о Рубцове и заплакал…».

«Да ладно тебе, Толя, разыгрывать меня», — ответил я.

«Нет, в самом деле, я не вру, говорю тебе истину», — заверил он.

С тех пор «рубцовская тема», если уместно так сказать, стала для меня постоянной. Когда ленинградский писатель Николай Коняев опубликовал свою повесть «Путник на краю поля», посвящённую Николаю Рубцову, я откликнулся большой рецензией в газете «Труд». В том же издании чуть позже появилась моя публикация «Убийство на улице Яшина», где я вынужден был вступить в спор с «учёными-медиками» из Петербурга, которые уверяли, что, якобы, Людмила Дербина не убивала Рубцова, а он умер сам… от сердечного приступа.

Такая была запущена в различных СМИ «новая легенда» о кончине великого русского поэта.

И я выступил в защиту памяти Николая Рубцова.

Пришлось изучать в Государственном архиве Вологодской области два «дела» — гражданское и уголовное, связанные с именем Рубцова. Это дало возможность приблизиться к трагедии 19 января 1971 года и лучше понять характер поэта и его творчество.

Вот, если кратко, о значении для меня поэта Николая Рубцова.

Владимир ВАСИЛЬЕВ, пестовский прозаик, член литобъединения «ЛИРА»:

— Из вашего монолога я понял, что Василий Белов — авторитет для Вас. Это так?

-Да, конечно! Это так!

— Не могли бы Вы навскидку назвать ещё имена в прозе и поэзии из текущего дня?

— Это сложно, но попробую. О прозе. Рядом с Беловым стоит Валентин Распутин, это однозначно. Достойные прозаики Владимир Крупин и Владимир Личутин, в Сибири – Лев Трутнев из Омска и Анатолий Байбородин из Иркутска, Леонид Иванов из Тюмени, можно и ещё назвать имена. Если говорить о военной теме, которой много занимаюсь, то для меня авторитет — прозаик, фронтовик Владимир Богомолов, автор романа «Момент истины» и других замечательных произведений. Это большой писатель.

В поэзии тоже есть привлекательные имена. Для меня на одном из первых мест стоит, вне сомнения, Владимир Николаевич Соколов, мой земляк, появился он на свет на тверской земле. Кстати говоря, если вы не знаете, то напомню: Владимир Соколов пестовал Николая Рубцова, Евгения Евтушенко и ещё некоторых популярных стихотворцев.

Владимир Соколов — поэт, до конца ещё не осмысленный.

Прочту отрывок из его стихотворения:

Я устал от двадцатого века,

От его окровавленных рек.

Не нужны мне права человека,

Я давно уже не человек…

Вот вдумайтесь! Все слова здесь — простые! Нет никакого образа в поэтическом понимании. Но это — грандиозное четверостишие. Целая концепция существования мира и человека, это — целая философия.

Или вот ещё четверостишие:

Хотел бы я долгие годы

На Родине милой прожить,

Любить её светлые воды

И тёмные воды любить!

В этих строках нарисовано целое мироздание.

Соколов мне дорог не только потому, что он земляк — родился в Лихославле, рядом с моим Торжком.

Он мне близок по мироощущению.

Так же, как близок по мироощущению и Василий Иванович Белов.

К слову, Василий Иванович дружил с Соколовым и очень высоко оценивал его поэзию.

г. ПЕСТОВО- г. ВОЛОГДА,

Подробнее:
https://ruskline.ru/analitika/2023/10/22/dva_solnyshka