Вологодский литератор

Отец учил меня прививать деревья в саду. К диким яблоням подсаживал разные культурные сорта, а однажды в расщепленный тонкий ствол дички вставил веточку белой черешни.
Рос я, росла и черешня. Когда она раскинула ветви с бело-розовыми плодами, я взобрался в её самое крепкое сплетение, снял и положил в рот капли первого урожая.
Как же они были вкусны! Ни до, ни после я не испытывал такого наслаждения от вкуса молодой сладости. Это было чудо!
Я приводил друзей, и мы, весело переговариваясь, подтягивали к себе усыпанные фонариками веточки самодельными, сделанными из бросовой проволоки крючками.
Мы смотрели на блюдце далёкого синего моря и замирали от красоты, удовольствия и счастья.
Когда мне исполнилось тридцать лет, заболела мама. Опухоль и операции изувечили ногу и, как ни отговаривали мы с папой её от работы в саду, она упрямо шла на костылях в гору к любимому месту.
В тот же год мы заметили, что в привитом уступе единственной нашей черешенки образовалось дупло. Оно росло и становилось все шире и уродливей. Чёрное пространство в круглой оплывшей корке ствола, точнее, того, что от него оставалось, зловеще смотрело на нас.
Мама пыталась вылечить черешню, замазала дупло пластилином, перевязывала какими-то тканями, пропитанными лекарствами, обнимала ее и плакала. «У неё рак!» — сказала мама и посмотрела на меня выцветшими глазами.
Я не поверил ей. Как такое может быть? Неужели и деревья подвластны этой мучительной болезни?
Но она оказалась права. Спустя два года черешня дала последний урожай. Её веточки посерели, стали ломкими, но вкус малочисленных даров оставался все тем же.
Своей поредевшей кроной деревце изо всех сил тянулось к небу, словно умоляя его о пощаде.
Спустя месяц после смерти мамы ствол нашей черешни был сломан прорывом ветра в месте прививки.