Вологодский литератор

В 1880-м году состоялось открытие первого памятника А.С.Пушкину. На пути к событию были препятствия: торжества, организованные Обществом любителей российской словесности, были намечены на 26 мая, однако Пушкинский праздник не раз пришлось перенести в связи с объявленным трауром по скончавшейся императрице Марии Александровне.

Но он состоялся. И 6 июня 1880 года на Пушкинской площади был открыт первый в мире памятник Александру Сергеевичу Пушкину. Временной период, в котором произошло поистине историческое событие, является для русской литературы «рубежным» — завершался Золотой век русской литературы.

Событие не ограничилось одним возведением мемориала: седьмого числа на празднике прозвучала «Речь по поводу открытия памятника А.С.Пушкину в Москве» И.С. Тургенева. Несмотря на то, что писатель придавал выступлению большое значение, по словам И.С.Аксакова «оно было недурно, но все же жидковато по мысли». И, кажется, «жидковато» оно было прежде всего потому, что было чрезмерно «разбавлено» западным, не сконцентрировано на гении Пушкина. Отметим лишь несколько выражений, которыми была пронизана речь И.С.Тургенева: «круг европейской семьи», «жизнь других западных народов со всеми ее богатствами», «иноземческое воспитание в лицее». Не раз писатель обращался и к цитированию европейских писателей, к французским поговоркам. Невольно вспоминаются замечания современных критиков о «Пушкинской речи» Ф.М.Достоевского, в которой, по их мнению, писателю стоило упомянуть и других литераторов для большей убедительности. «В деле всеобщего примирения у Достоевского только и оставался Пушкин – как единственный аргумент», — недовольно подчёркивает в своей книге Людмила Сараскина. Неужели на торжествах в честь открытия памятника А.С.Пушкину умалять значение поэта перед европейскими мыслителями уместнее, чем обращаться к русскому чувству поэта?

Как верно отметил в письме к супруге Ф.М.Достоевский, на утреннем чтении Тургенев «унизил Пушкина, отняв у него звание национального поэта». Несмотря на то, что И.С.Тургенев назвал А.С.Пушкина «первым», «великолепным» и даже «центральным», в конце концов он пришёл к следующему выводу: «Но можем ли мы по праву назвать Пушкина национальным поэтом в смысле всемирного…, как мы называем Шекспира, Гёте, Гомера? <….> быть может, явится новый, еще неведомый избранник, который превзойдет и своего учителя и заслужит вполне название национально-всемирного поэта, которое мы не решаемся дать Пушкину, хотя и не дерзаем его отнять у него». Трижды Иван Сергеевич подходил к вопросу признания поэта национальным, но твёрдого ответа так и не последовало. Вроде бы «не решаемся дать», но и «не дерзаем отнять». В общем, как заметил Аксаков, «жидковато по мысли».

Но следующая идея И.С. Тургенева звучала достаточно твёрдо: по мнению писателя, народность в литературе — явление, свидетельствующее о слабом развитии искусства. Быть может, именно поэтому творческое наследие А.С. Пушкина не вызвало ожидаемого восхищения И.С. Тургенева. Ведь по словам Ю.И. Селезнёва «в Пушкине есть именно что-то сроднившееся с народом взаправду». И, вероятно, черты «русского иностранца», присущие И.С. Тургеневу, не позволяют проникнуться жизнью простого русского народа, вынуждают поддерживать идеи В.Г. Белинского, восхищаться европейскими мыслителями. В своей речи Иван Сергеевич назвал «самым главным истолкователем» и «замечательным человеком» того, кто считал Александра Сергеевича исчерпавшем себя еще при жизни уникальным явлением русской литературы. «Тридцатым годом внезапно оборвался период Пушкинский, так как кончился и сам Пушкин, а вместе с ним и его влияние», — отмечает Белинский в «Литературных мечтаниях». Эту мысль продолжил и Тургенев: «Миросозерцание Пушкина показалось узким, его горячее сочувствие <…> устарелым…». По его мнению, охлаждение публики к творчеству поэта является признаком роста: «Многие видели и видят до сих пор в этом изменении простой упадок; но мы позволим себе заметить, что падает, рушится только мертвое, неорганическое. Живое изменяется органически – ростом. А Россия растет, не падает». Но как оказалось после, это явление — совсем не положительный показатель. Это болезнь, настоящая тяжёлая болезнь России, лишающая «чувства Родины» и, как следствие, заставляющая лишать А.С.Пушкина звания национального поэта. Не такого выступления должна ожидать публика, торжественно встречающая писателя овациями. Быть может, как отметил Юрий Селезнёв, «многие приехали отнюдь не ради самого Пушкина, а лишь для того, чтобы поприветствовать Ивана Сергеевича». Не стоит забывать и о том, что у каждого праздника есть сценарий и многое зависит от тех, кто за ним стоит.

Но публика тепло встретила и Ф.М. Достоевского. Он выступил перед без конца аплодирующим залом на следующий день, восьмого июня.

«Когда я вышел, зала загремела рукоплесканиями и мне долго, очень долго не давали читать, — писал Достоевский Анне Григорьевне. Так описывал выход писателя Ю.И. Селезнёв: «Он медленно шел к кафедре, сухонький, ссутулившийся, осунувшийся…перебирая на ходу свои листки, словно пытался и никак не умел найти нужное». Чувствуется, что выступление для Ф.М. Достоевского было значимым. Разве могла быть спокойной восприимчивая душа писателя, считавшая своим долгом защитить свои ценности в идейном противостоянии? Своё отношение к поэту Фёдор Михайлович обозначил ещё в начале: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа», — сказал Гоголь. Прибавлю от себя: и пророческое». Удивительно, как с первых слов заметны различия в восприятии творческого вклада поэта. Он пророк, «явление русского духа», а не утративший влияние творец. Несмотря на усердную работу над романом «Братья Карамазовы», писатель не пропустил литературное мероприятие. Он будто бы чувствовал, насколько важны и весомы будут его слова, отразившие масштаб личности творца и его духовную близость к народу.  Уже в начале выступления Ф.М.Достоевского чувствуется, как же мало в нем «западного» и как много в нем близкого, народного, настоящего. Он отмечает «чисто русское сердце» Пушкина, и, восхищаясь неповторимыми, созданными «художественными типами красоты русской, вышедшей прямо из духа русского», обращается к образу Татьяны: «… У ней есть нечто твердое и незыблемое, на что опирается душа, — соприкосновение с родиной, с родным народом, с его святынею». Вспоминаются слова В. Г.Белинского, «главного истолкователя» А.С. Пушкина: «Весь внутренний мир Татьяны заключался в жажде любви; ничто другое не говорило ее душе; ум ее спал». Как верно отметил Ф.М. Достоевский, не только Онегин не смог понять Татьяну.

«Главный судья», чьё имя было удостоено звучать рядом с именем поэта на торжестве, не увидел в Татьяне ни твёрдости, ни глубины её души, а, напротив, посчитал ее обреченной и неспособной на смелый шаг. Поэтому, стоит отметить, как же важны, своевременны были слова Ф.М. Достоевского о неповторимом идеале русской женщины, которая не может «не может отдать святыню свою на позор».

Мы видим, что перед нами предстает совсем другой образ А.С. Пушкина. Его признают, им восхищаются, к нему прислушиваются: «…Если б жил Пушкин дольше, может быть, и явил бы бессмертные и великие образы души русской, уже понятные нашим европейским братьям…».  Фёдор Михайлович подчёркивает уникальную способность гения Александра Сергеевича — «Всемирную отзывчивость». Русская сила, по мнению писателя, выражается в стремлении ко всечеловечности: «Способность эта есть всецело способность русская, национальная, и Пушкин только делит ее со всем народом нашим, и, как совершеннейший художник, он есть и совершеннейший выразитель этой способности, по крайней мере в своей деятельности, в деятельности художника». В своей речи Ф.М.Достоевский не только «разгадал» гений Пушкина, но и обратил внимание на, казалось бы, вечные истины: существующие проблемы человечество должно решать, не прибегая к мятежам и бунтам, а сохраняя в сердце христианскую любовь, самоотдачу и смирение.

Удивительно, как тонко Фёдор Михайлович подмечает черты «русских иностранцев» у Алеко и Онегина. Это тот тип человека, который не верит в родную почву, в родные силы и в себя самого (ведь не верит в своё же общество). Эти особенности, как и отмечалось ранее, видны и в Иване Сергеевиче. Отношение к «родному чувству» отличает их друг от друга, что выражалось совершенно во всём, даже во внешнем виде писателей. Так, когда две партийные колонных маршировали к памятнику А.С.Пушкина, Тургенев был одет в «парижский фрак модного покроя», а Достоевский — в сюртук, на котором виделся чуть развязанный белый галстук. Люди, всем сердцем и душой страдающие за Россию, не способны утратит чутьё к Родине и умалить значение А.С.Пушкина перед иностранными писателями. Именно это осознание помогает прочувствовать переживания Ф.М.Достоевского, который в своей речи так легко возвысился над И.С. Тургеневым.

Идеи, в основах которых лежат ценности, не могут утратить свою актуальность. Интересным, значимым подтверждением этой мысли является выступление Валентина Распутина на торжественном собрании в честь 200-летия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. На сцене Псковского академического театра драмы 4 июня 1999 года прозвучала «Пушкинская речь» писателя 20-го века. Так же, как и Ф.М. Достоевский, В.Г. Распутин уже в начале выступления подчеркнул «вечность» творчества А.С.Пушкина: «И не будет ему забвения не только доколе будет жив хоть один пиит, но и доколе жив будет хоть один русский человек». Интересно, что спустя два столетия Валентин Распутин, как и Федор Михайлович, отмечает пророческое призвание А.С.Пушкина: «Как далеко глядел он, сколь многое провидел!». Если его творчество актуально и в 21 веке, могло ли оно «устареть» еще при жизни поэта? Вероятно, нет. Настоящие ценности – самый прочный фундамент. Именно поэтому выступления В.Г. Распутина и Ф.М. Достоевского объединяют и переживания о будущем Родины. Наш современник утверждает: «…продлись пушкинская земная жизнь, не покривела бы наша литература на правый глаз, на тот, который обращён к родному».

Выступления писателей доказали, что отношение к творческой национальной деятельности Пушкина зависит прежде всего от участия в жизни России, от наличия «чувства своей Родины». Как подчёркивал А.С. Пушкин, «больная язва» общества излечима. Надеемся, что люди как можно скорее прибегнут к старым «врачам», которые сердечным своим страданием выжигают любовь к нашей народной правде.