Вологодский литератор

ХЛЕБНАЯ КНИГА

55 лет Степану Круглову. Трактор, сеялка и комбайн – три партнёра, с какими он постоянно на «ты». Правда, машины все время ломались. Были слишком стары. А водитель еще ничего. Держался, хотя здоровье кричало: «Круто берешь! Положе давай!»
Работал Степан, как машина. Однако однажды услышал сердце свое. Билось оно, как чужое. Да и руки вдруг затряслись. Местная фельдшерица посоветовала сменить работу. Уйти куда-нибудь в сторожа.
Вот и ушел Круглов, только не в сторожа, а в колхозные счетоводы. Должность из лёгких. Да и зарплата, как у колхозного бригадира. Однако душой Степан чуть поугрюмел, ощутив себя пленником письменного стола, утонувшего среди сводок, отчетов и цифр.
Эко у нас! – сокрушался он, поработав в конторе около года. Был вроде, и человеком. Стал пародией на него. Однажды постановил решительно для себя: «Возвращаюсь туда, где усатый ячмень да и рожь, как вторая жена». О, как был рад председатель, когда Круглов явился к нему с заявлением, где среди прочих слов были самые строевые: «Жалаю назад. Ближе к технике..»
Вновь Степан включился в рабочую канитель. Зимой возит лес для стройки и пилорамы. Весной сеет хлеб. Летом косит траву. В осеннюю же страду убирает хлеба. Комбайн для него, что родная изба. Уработался – отдыхай, а то и сны принимай, как в своей тихой горнице на диване. Да и голос движка был для уха его, как душевная ария из театра, куда он никогда не ходил, но знаком был по передачам, которые слал навязчивый телевизор. Да и поле само было в двух-трех шагах, как налитая смыслом хлебная книга, которую он читает, пока по строкам ее не порхнет осенняя полумгла. А ближе к потемкам, как их засады выбежит с криками ребятня. Среди них и Гошка, его сынок, кому 14 лет. Он и встречает отца. Чтобы вместе – домой.
Сумерки, запахи намолота. Сын и отец ступают по стерне. К родным воротам. Степан прихрамывает.
– Устал, – признается. – хоть замену себе ищи. А-а? – треплет сынка по свалке волос на мальчишеской голове.
– Чего искать-то! – смеется сынок.- Коли я уже тут…

ИСЧЕЗНУВШАЯ УЛИЦА

Какая красивая пустошь! Трава и цветы! Невозможно в неё не войти.
Идешь, как плывешь. Запах мака и меда. Поющие корольки. И вдруг, покрытая буквами изрезанная скамейка. Читаешь: «Аня + Ваня». Рядом – колючий чертополох и деревянная детская зыбка, в которой простенькие игрушки, как свидетели детства того, кто когда-то здесь жил.
Неужели? – вздрагивает душа.- Ты идешь по исчезнувшей улице?
Именно так. Ты, как поздний свидетель чего-то большого, ушедшего, как невидимка, с нашей земли. Идешь вдоль ромашек и незабудок, а они из забытой деревни, той, которая здесь и была, но ушла, как пропащая, в неизвестность. Были избы и пятистенки. И где они ныне? Переехали в новое место? Или стали трухой?
Сжимается сердце. Это же наше гнездо, самая подлинная Россия! Неужели она уходит от нас? Может быть, для того и уходит, чтоб однажды остановиться. Собраться с силами и, сказать:
– Здравствуй, родина. Я вернулась…

ПЕРЕПОЛОХ

Конюх пьяненький, поэтому не заметил, как из конюшни выбралось на свободу всё её поголовье. И сразу – в соседнее поле, где наливался овес.
Ночь. Луна. Силуэты коней.
Неожиданно сверху рыдающий плач. Встревожились кони. Кто – на дыбы, кто – вскачь, кто – к конюшне.
Стая белеющих птиц. Словно демоны, вот-вот усядутся на коней. И помчатся туда, где хаос.
Беспокойство внизу. Тревога вверху. Птицы летели на корм к болоту. Да разглядели коней, приняв их за грозную силу.
Два встревоженных косяка. Тех, кто скачет, и тех, кто летает.
Было лето. Пахло не только овсами, но и гривами лошадей. Сверху летели легкие перья. Стоял 1963 год. Тогда еще были живые кони. Сейчас коней нет. Однако они, как живые. Их для нас сохранил бессмертный поэт.

ЖДУ

Земля на отдыхе. Солнечно и тихо. Пахнет хлебными полями. Хочется идти куда-то к горизонту, откуда поглядеть на все миры и, улыбнувшись, осознать, что ты живешь. Отдать и чувство благодарности тому, кто тебя вывел в жизнь. И в глубине души почувствовать дорогу, которой ты идешь. Услышать и волнение в груди. Как если бы в ней вместо сердца – бодрый колокольчик. Звенит и обещает рай.

СМУЩЕНИЕ

Дорога, пыль и стук копыт.
Нет никого, а кто-то скачет из прошлого сюда, где ты.
А вон и девушка с изящной цинией в руке. И тот, к кому метнулись её талые глаза.
Ты где-то в стороне, смущенный оттого, что разглядел соединение двух душ.

АУ-У?

Ночь надела на себя и звезды, и луну. Стало чисто, празднично и высоко.
Ликуй, мой друг! И радостно прими улыбку неба, с какой глядит на нас, наверное, сам Бог, еще не выбрав самой горестной души, которую он обязательно полюбит и спасет.
Ау-у? Душа несчастная? Открой себя! К тебе идут…

СТИХИЯ

Убежать! От всего, что рычит и ворчит, пугает, злится и ненавидит. Оказаться, как ветер, в широкой степи, где когда-то рождал поэзию мудрый Тютчев. Стать стихией, и никому на свете не поддаваться. Только стуку в груди, какой тебя приведет к большой тишине, перед которой склоняются все народы.

ДУНУЛО И ВЗДОХНУЛО

Треснуло где-то за огородами. Засвистело в лесу. Где-то свет загорел. Вдоль по улице, как на крыльях, повалил мягкий снег. Осень уже на исходе. Скрипя дырявыми сапогами, ушла бродить в мрачный сумрак полей. В деревне – покой. Застучали мостки. Кто-то шел с бадейками на колодец. Снова дунуло. Снова треснуло за оградой. На все улицы, раздышавшись морозами, входила молоденькая зима.