Вологодский литератор

***

 

Эти огромные, эти прозрачные,

Только из света и воздуха дни!

…Рвали цветы, загорали, рыбачили,

Сеяли, были в гостях у родни —

Всё ещё день!

…Обежали любимые

Пожни, угоры, полянки в лесу,

Баню потом изготовили, вымылись —

Всё ещё день!

…Пережили грозу,

В дождь наскакались, по лужам набегались,

Вымокли, высохли, ладим костёр —

Всё ещё только сегодня приехали:

След от колёс на дороге не стёрт.

Кажется-чудится: солнце заблудится

И не уснёт за лесным бугорком,

Что-то ещё непременное сбудется

И не закончится день костерком.

 

* * *

Молю: храни, судьба, храни,

Все, что ни связано с тобою!

…Стоят серебряные дни,

Подзолоченныелиствою,

Стоит немыслимый октябрь

С теплом и трепетом апреля,

И вновь на веточки хотят

Те листья, что пооблетели…

В лазурном небе дерева

Так странно голы и высоки!

Она, возможно, неправа,

Природа, спутавшая сроки

Тепла и холода, — но мне ль

Свергать, не брать, не пить запоем

Неповторимый этот хмель,

Незримо связанный с тобою?

И ей-же-ей, совсем не зря

Задумал селянин степенный

Сушить под солнцем октября

В июле ставленное сено!

Перетерпеть — не стало сил:

Кажинныйпласт тряхнув на вилах,

Он целый стог разворотил

Под солнцем, что не щедрым было

В июле, а теперь — дивись:

Жара! Ей-бо, купаться впору!

И голуба, безбрежна высь,

И широки, светлы просторы.

И, далека от миражей,

Теплу поверившая телом,

Слюдою крыл из камышей

Блеснув, стрекозка полетела, —

Вдаль — к перемётанным стогам,

В прозрачный трепет над рекою.

Что — завтра стужа и пурга,

Когда сегодня — есть такое!

 

*  *  *

 

Август. В деревне

Пресно нам снова:

Хочется в дебри —

На Солоново.

 

Хочется в дебри,

Хочется в чащи,

К выпям и вепрям

Пренастоящим!

 

Волок Тимошин,

Селище Ущаж…

Мошек-то, мошек!

Грязи-то, ужас!

 

Вязнут сапожки —

Низки голяшки!

Вброд — без дорожки!

Топко в овражке!

 

Щёки — в расчёсах!

Веки — ковриги.

Мост — не из тёса:

Падаешь — прыгай!

 

С мо?ста-бревёшка —

Кругло и слизко…

Пахнет морошкой.

Озеро близко.

 

Озеро — ласка,

Озеро — нега…

В озеро-сказку —

Ныром — с разбега!

 

***

Как давно такого не бывало:

Ночь без тьмы, река без берегов,

Небо спит под лёгким покрывалом

Перистых прохладных облаков.

Небо спит, но сон его не долог:

Час-другой, и в золоте зари

Без следа растает лёгкий полог…

Не засни, зари не просмотри!

Дома я. Знакомо незнакома

Белой ночи тихая печаль.

По никем не писанным законам

Лес безмолвен, воды не журчат.

По никем не признанной науке

Не отражены — поглощены —

Хоть кричи! — бесследно тонут звуки

В глубине огромной тишины.

Я не сплю. Гляжу. Не отражаю —

Поглощаю… Иль поглощена?

Не мечусь, не рвусь, не возражаю.

Всем прощаю — всеми прощена.

 

* * *

 

Мне себя выгораживать —

Исповедуюсь — нечего:

Я живу по-вчерашнему,

Что ни день, то и к вечеру.

Что ни час, то и убыло,

Что ни год, то и вычтено,

Что не пыль, то и крупное,

Что не ложь, то и истина,

Не ловлю, что не ловится,

Не зову дальних в ближние,

Я живу по пословице:

«Чего нет, то и лишнее».

Моего горя гири-то —

Как у всех, не тяжелее!

Мои слезы все вылиты,

Слов осыпались желуди.

Мне не хвастать запасами,

Не кичиться пред бедными:

Мои сказки — рассказаны!

Мои клады — разведаны!

Что искать-перелистывать,

Рыть-лопатить искателям?

…А ты слушаешь истово,

А ты смотришь внимательно.

Моя Жар-птица — за морем:

Улетела — не вернется!

…А ты песню ту самую,

Под которую — верится.

Мои руки — не лебеди!

Мои волосы — россыпи

Черных дней в серебре беды!

…А ты с розами — Господи!

Мое солнце — закатное,

Под которым — не нежиться!

…А ты слово то главное,

За которое держатся.

Мое сердце вдруг замерло

(Оказалось — не умерло!):

Не Жар-птица ль из-за моря

Воротиться надумала?

Не судьбы ль моей досочка,

Потеряв равновесие,

Колыхнулась от розочек,

Потянулась на «весело»?

На «постой» со «скиталицы»?

Колос вырос — сбери, сожни:

Что текло промеж пальцами —

Собирается в пригоршни:

Что ни ночь, то и к угрею,

Что ни груз, то и сбросила,

Дождь да ветер мне кудри вьют,

На морозе я — розова!

…Тайно-необнаруженно,

Как Дитя в Богородице,

Новым кладом-жемчужиной

В сердце песня заводится…

 

 

Звездочка моя ясная

 

Песни у людей —

Разные,

А моя — одна

На века:

Звездочка моя

Ясная!

Как ты от меня

Далека!

 

Поздно мы с тобой

Поняли,

Что вдвоем вдвойне

Веселей

Даже проплывать

По небу,

А не то, что жить

На земле.

 

Облако тебя

Трогает,

Хочет от меня

Закрыть.

Чистая моя,

Строгая,

Как же я хочу

Рядом быть!

 

Знаю, для тебя

Я не Бог:

Крылья, говорят,

Не те…

Мне нельзя к тебе

На небо —

Прилететь.

 

Бродят за тобой

Тученьки,

Около кружат

Они.

Протяни ж ко мне

Лучики!

Ясная моя,

Протяни!

 

* * *

Я по тебе оттосковала:

Ушло последнее тепло,

И стужей реки заковало,

И родники позамело.

В снегах дома, в сугробах крыши,

И на равнине — ни следа…

Никто не видит и не слышит,

Как подо льдом живёт вода.

Не знай и ты, когда-то милый,

Что совершается в тиши

Моей — не то чтобы остылой, —

Приостановленной души.

По льду метёт-переметает,

А подо льдом — журчит-струит,

Покатым камешком играет,

Песчинки гладит-шевелит.

…Никто не видит и не слышит,

Как я — до проруби по льду:

«Не жди-не жди» — снежок под лыжей.

Под сапожком: «Не жду-не жду».

Не ты (когда я припадаю

К воде, бегущей мимо губ) —

Меня хранит сосна седая,

И прячет ель под свой тулуп.

Над елью звёзд ночных всё боле,

И через звёздное табло

Морозку спрашивать: «Тепло ли?»

Мне утешать: «Тепло! Тепло!»

 

* * *

Открыла форточку…

А там:

По небу — Господи Исусе! —

Навстречу снежным облакам

Летят заснеженные гуси.

Их клин — как будто и не клин:

Опустошен, раздроблен, скомкан!

Вот — два… вот — пять… вот — сам-один, —

Летят… в родимую сторонку.

Который день они летят?

Где, на ночь глядя, приземлятся

И что, усталые, съедят,

Чтоб стало силы вновь подняться?

Мороз внезапно осерчал:

Весна поблазнила — и скрылась…

Подснежной клюквы на кочах

Для птиц еще не появилось.

Что поклюют они в ночи?

Где прикорнут, крылом накрывшись?

«Молчи», — велю себе, — молчи!

Они другое сверху слышат!»

Они летят и гомонят,

Свой клин подравнивая криком,

Сквозь мрак и снег — к безночным дням

На диком Севере Великом…

 

* * *

 

Шорох ветра, рокот грома,

Всполох молнии во мгле…

Счастлив тот, кто счастлив дома,

На своей родной земле.

 

Ничего душа не просит,

До краев она полна

Звоном зреющих колосьев,

Синевой небес и льна,

 

Шумом леса, ароматом

Трав, журчаньем родника,

Сластью ягоды несмятой,

Статью первого грибка.

 

А уж если из залесья —

Да гармони перебор,

Словно птица в поднебесье,

Песня вырвется в простор!

 

Жизнь — не поле без огреха,

Но сегодня — так и быть! —

Никуда не надо ехать,

Никуда не надо плыть.

 

…Ветер, ветер, вдаль влекомый,

Сделай надпись на крыле:

«Только тот, кто счастлив дома,

Знает счастье на земле!»

 

* * *

Как в армию повестка,

Где можно пасть в бою,

Страшит меня поездка

На родину мою.

Боюсь узнать: старушки  —

Соседки — больше нет,

В утряске и усушке

Прикончен сельсовет.

И нет библиотеки.

И школа — на замке.

И маленькие дети

Не плещутся в реке.

И поле, где когда-то

Училась боронить,

Стоит в кустах лохматых,

И их не победить.

…Давно пенсионерка,

Забытая людьми,

Грозится рухнуть церква…

Господь её храни!

По росписи на стенах

Там надписи гвоздём.

Живу… Не на гвозде, но

Как на гвозде. Живьём.

Старая деревня

Засыхают старые рябины,

Оседают старые дворы.

На вечерней улочке не видно

Ни влюблённых пар. Ни детворы.

Никого с гармошкою в охапке,

Никого — с цигаркою во рту,

И никто ни в рюхи и ни в бабки,

И никто — ни в салки, ни в лапту.

Отгорит один закат багряный,

Отыграет розовый другой, —

Не шелохнут белые туманы.

Ни вблизи реки, ни за рекой.

Поутру нетронутые росы

Солнцу пить опять — наедине:

Никого — с граблями к сенокосу,

Никого — на скачущем коне.

…Оставляя облака высоки,

Окуная голову в купель,

Редко-редко скрипнет одинокий

Одноногий старый «журавель».

Вскрикнет так, как будто вспомнит юность!

…Только два с краями — не нальёшь:

Полведра — и то большая трудность, —

До избы не скоро донесёшь.

На восьмом десятке молодицы,

Видно, зря живую воду пьют:

Пролетают по небу жар-птицы,

Молодильных яблок не несут.

* * *

А в деревне сейчас —

Непроглядная тьма

И с трудом побеждаемый холод…

И в слепой безнадёге,

Сутулясь, дома

Собираются двинуться в город:

Не нужны здесь уже

Никому и нигде

Сани-подсанки, бороны-плуги:

Пустота гаражей,

Без скота и людей

Бывших ферм измождённые дуги.

Одичали луга,

Зарастают поля,

Остаётся несобранной клюква.

Через месяц-другой

Заметелит пурга…

Вот тогда я пойду — и приду к вам.

Я тропу до крыльца

Пробреду-протопчу,

Громко брякну кольцом на воротах,

И берёсту в печи

Подожгу — засвечу,

И возьмусь за родную работу:

За водой к роднику —

Он ещё не замёрз! —

В час не ранний — прилунный, призвёздный.

Не обсохнет ведёрышко,

Полное звёзд,

И при мне мой родник не замёрзнет.

 

* * *

Три рябины под окном

Как осиротели:

Их плоды октябрьским днём

Съели коростели.

 

Обруснул с рябин листву

Сиверко свирепый,

И ни веткам, ни стволу

Нечем вспомнить лето.

 

Свиристели на юга

Свистнув, улетели,

А рябин сечет пурга,

Чтоб грустить не смели!

 

* * *

По течению плыву,

Не гребу, не правлю,

Ни на помощь не зову,

Ни конец не славлю.

Доля желтого листка,

Сорванного с ветки:

И унынье, и тоска —

От одной расцветки!

Всё-то лето рвался, ныл:

— Полетать бы птичкой! —

Оторвался, пал, поплыл

Увлечен водичкой.

(Перед этим — мотыльком

Побыл, — да недолго!)

И уплыл недалеко —

До запруды только.

Холодит его вода,

Ветки древа снятся:

Никогда ему туда

Больше не подняться.

Жизнь сложна, мораль проста,

Смысл — картинкой в раме:

«Долговечнее листа

Дерево с корнями».

…Никуда и не плыву,

Унываю зря я,

Ради будущей — листву —

Бывшую — теряя.

 

* * *

По апрелю, поутру,

По простору-настику,

Где березы на ветру

Делают «гимнастику»,

По звенящему ледку,

Мимо черной проруби,

В сосны, где по холодку

Птица голос пробует,

Убегу и растворюсь

В световом сиянии:

Лес и солнце, я и Русь —

Неразрыв-слияние.

Если вместе — без подпор,

Без пособий — выстоим!

…Где-то точится топор

На стволы смолистые.

Назначая умирать, —

Злой, чужой, таинственный, —

Кто-то ставит номера

На колоннах лиственниц.

С вековым запасом лет,

В двадцать — уж помечены!

…Соскоблю зловещий след,

В снег зарою: нечего

Обрекать и отнимать

Жизнь «по праву сильного».

Всем судья — Природа-Мать.

У нее спросили ли?

 

*  *  *

 

У вдовы река поленницу

В половодье унесла,

И мужчинам, что не ленятся,

Дело новое дала.

 

Взяв багор, переобутые

В бредни добрые — по пах!

У реки дежурят сутками:

Взмах — полешко! Снова взмах.

 

Не ахти доход! Но всё-таки

Работёнка стоит свеч:

Будет лишний раз истоплена

Мужиком в морозы печь.

 

Что сказать? Дрова — не рыбица,

Но, пожалуй, поценней!

А вдова едва ль обидится —

Ей полезно быть умней:

 

Не реветь и не досадовать

На догадливых парней,

И поленницы выкладывать

На горе, а не под ней.

 

* * *

Доноры были.

Теперь обескровлены:

Жилы опали.

Нет сил закричать.

Сеяли, жали,

Рожали и строили.

…Кабы до капли из нас не качать

Кровушку,

Нужную — городу, городу! —

Мы бы, возможно,

Ещё поднялись…

Молча уходим.

Молчания золото

Тут же сгребают,

Как плату за жизнь.

Сгинем:

Безмолвно.

Печально.

Беспамятно.

Наши дворища репьём зарастут.

Наши надгробья —

Песчано-некаменны —

Воды и годы

Бесследно сотрут.

 

* * *

 

…И до глубинной деревеньки

Дошли раскол и передел:

У вас всю ночь считают деньги,

Мы — без гроша и не у дел.

 

Вы натянули шапки лисьи,

И шубы волчьи вам к лицу.

Мы — воспитали, вы — загрызли,

Мы — на погост, а вы — к венцу.

 

Такое звёзд расположение!

Таких «Указов» звездопад:

Вы — в господа, мы — в услуженье

Да на работу без зарплат.

 

На вашей улице — веселье:

Еда — горой! Вино — рекой!

Святые звёзды окосели,

Смущаясь вашею гульбой.

 

У вас всю ночь огонь не гаснет!

У нас — ни зги во всём ряду!

На нашей улице — не праздник,

…Но я на вашу — не пойду.

 

 

* * *

 

… И была у меня Москва.

И была у меня Россия.

И была моя мать жива,

И красиво траву косила.

И рубила стволы берез,

Запасая дрова по насту,

И стоял на ногах колхоз —

Овдовевших солдаток братство.

И умели они запрячь,

Осадить жеребца крутого,

И не виданный сроду врач

Был для них отвлеченным словом.

И умели они вспахать

И посеять… а что ж такого?!

И — холстов изо льна наткать,

И нашить из холстов обновы!

Соли, сахара, хлеба — нет.

И — ни свеч. И — ни керосину.

… Возжигали мы в доме свет,

Нащепав из берез лучины.

И читали страницы книг,

Протирая глаза от дыма,

Постигая, как мир велик

За пределом избы родимой.

Но начало его — в избе,

В этой — дымной, печной, лучинной,

Где в ночи петушок запел

Без малейшей на то причины.

Мы хранили избы тепло,

В срок задвижку толкнув печную…

Неторопкое время шло,

Припасая нам жизнь иную.

И распахивались пути,

Те, которым мы были рады,

И, отважась по ним идти,

Мы стучали под своды радуг.

Сердце пело. Играла кровь.

Справедливость торжествовала.

И возвышенная любовь,

Словно ангел, меж нас витала.

И копились в душе слова,

И копилась в народе сила:

Ведь была у людей — Москва!

Ведь была у людей — Россия!

 

* * *

 

Ничего из себя мы не строим,

В нашем теле обычная кровь.

Мы пришли из некрасовских «Троек»,

Из некошеных блоковских рвов.

Мы из тех, кто и предан, и продан,

И схоронен был тысячи раз!

Но и всё-таки мати-природа

Отстояла и выбрала нас,

Попримеривших стужу и нужу

На свои, не чужие, плеча,

Пуще тела жалеющих душу,

Пересиливших в песню печаль

Безысходную… в песню-кручину

Неизбывную! С песней живём:

Про лучину, про горьку рябину,

Про «На улице дождик…» поём.

Эти песни оркестров не просят:

Лишь вздохни, да, вздохнув, затяни —

Засливаются в хор подгололосья

Многотысячной кровной родни.

В нарастающем песенном шквале

Не разъять, не сравнить голоса,

Не услышать себя запевале:

Женской доли — одна полоса.

Пролетали с корнетами тройки,

Поезд с окнами мимо бежал,

А мужик после каждой попойки

Лишний хмель на тебе вымещал.

Что с того! Ты сносила побои…

Прикрывая клеймо синяка,

Ты сама оставалась собою:

Ты жалела его, мужика.

Ты жалела — да тем и держалась,

Ты терпела — да тем и жила:

Ведь от матери жалость досталась,

Ведь и бабка терпёлой слыла.

Что поделаешь! Тяжко не тяжко,

Что попишешь! Под дых не под дых —

Поднимайся: в одной ведь упряжке.

Не вдвоём — так одной за двоих.

Унижал он, а ты — возвышалась.

В землю втаптывал — ты поднялась!..

Только будь она проклята, жалость,

Что любовь заменить собралась!

Нам во все терпеливые годы,

Хоть какой из веков оживи,

Снилась Синяя Птица Свободы,

Золотая Жар-Птица Любви!

… Чем наш век от иных отличится?

Не во сне, Боже мой, наяву

Птица Синяя — тише — садится —

Не спугните — … к рукам… на траву…

 

***

К восьми утра пробьется солнце

Сквозь восхитительный туман,

И запотевшее оконце

Поймает лучик, как в капкан.

И луч не будет вырываться,

И солнце в окна — целиком!

…И будет печь, топясь, стреляться

Горячим на пол угольком.

И буду я в горшке из глины

Мутовкой тесто подбивать,

И раскалённую калину

Для пирогов с куста срывать.

(В пирог и рыжики сгодятся,

Их у меня — уже ведро!

А всё, красавчики, родятся

Промеж маслят, — куда с добром!)

Куда с грибами, с пирогами,

С брусникой, клюквою — куда?

Отец и мама в чёрной раме —

Им ни к чему моя еда.

Но — здесь они! Они меж теми,

Кто Солнце, Звезды, Дождь, Туман,

Кто на сентябрьский день рожденья

Не опоздает, мною зван.