Вологодский литератор

«Как же я мог её забыть?» — Сергей мысленно укорял себя за необъяснимый провал в памяти, которой всегда гордился. – Если бы не эта записка, я, наверное, так бы и не вспомнил… или не хотел вспоминать?» Сергей сидел сам не свой в гостиничном номере подмосковного городка, куда приехал по делам после нескольких лет разлуки, – сегодня днём ему принесли клочок бумаги, на котором слабым, но ровным женским почерком были выведены слова, поразившие его:

—  Вы, наверное, не помните меня. Я – мама Иры, моей ненаглядной Ирочки, царствие ей небесное! Вы ведь были знакомы?..

Ирина появилась в его жизни непостижимым образом. Сразу после зимних каникул в школу, где он первый год преподавал историю, была зачислена новая лаборантка кабинета живописи, взамен ушедшей в очередной декрет многодетной работницы. Она ходила по коридору, держа в руках стеклянные баночки из-под краски, и в её походке ощущалась притягательность, заставившая его приглядеться к ней.

Ирочка (так её звали все в школе) была совсем юной девушкой, со светлыми от природы волосами и открытым лицом, — оно играло весёлыми веснушками и сияло солнечной улыбкой. Не любоваться ею было просто невозможно: небольшого роста, стройная, всегда приветливая, она хлопала длинными ресницами так невинно и искренно, что Сергей поневоле восхитился ею. Он не узнавал себя: обычно смелый и развязный с другими, к Ирочке подойти никак не мог, его что-то останавливало. Вся эта неопределенность тянулась до весны.

Однажды утром вместе с физруком и трудовиком, — бывалыми ловеласами, — Сергей стоял у школьного крыльца и, поглядывая на речной ледоход, беседовал о политике. Ирочка прошла мимо в облегающем легком пальто и кокетливой вязаной шапочке и, вежливо поздоровавшись, поднялась по ступенькам вверх, — ее ножка мелькнула сквозь вырез так соблазнительно, что у него перехватило дыхание.

— Смотри, как девчонка тебе сигналит, — усмехнулся трудовик, кивая на закрывающиеся двери. – Не теряйся!

— Она просто пришла в школу! — возразил Сергей, чуть ли не возмущенно.

— Ошибаешься, — многозначительно произнес высоченный физрук, похлопав его по плечу, —  просто так они ничего не делают.

Разговор этот не выходил из головы, да и ножка стояла перед глазами особенно долго и никак не забывалась.

Наконец, Сергей решился: явился в кабинет живописи на несколько минут, пока учительница рисования сидела у директора. За перегородкой на столах были разложены пособия, журналы, белые кубики, конусы и шары, на стенах висели репродукции и схемы – лаборантская находилась в полном порядке. Ирочка, как ему показалось, ничуть не удивилась, когда он, осмелев, предложил проводить ее до дома. Она согласилась, но с таким достоинством, что Сергей даже и не вспомнил о своей развязности – он был обезоружен и пленен окончательно.

Через неделю Сергей сошел с ума: он целовал её веснушки прямо в лаборантской, за перегородкой, на больших и малых переменах, даже во время занятий, не обращая внимания на класс.  Он забыл обо всем: и о собственной осторожности, и об элементарной педагогической этике, и об опасных свойствах женского коллектива.

Ирочка была нежна, безропотна, счастлива – и тем самым близка ему.

Еще через месяц они, не таясь, стали ходить по городу, взявшись за руки, обнимались на остановках, целовались, где придется, и не могли оторваться друг от друга.

Они катались на велосипедах по пыльным улицам и переулкам, выезжали за город, в поле, по соседству с взлетно-посадочной полосой аэродрома, бросали «велики» у стога, и там, в пещере из соломы, тоже целовались, но уже жгуче и нетерпеливей.

«Як», похожий на огромного белого гуся, медленно и почти неслышно заходил на посадку, но потом с грохотом проносился над стогом, выпустив закрылки и колеса. Колючий соломенный запах, пахучий и душный, щекотал ноздри.

— Ты любишь меня?.. – спрашивала раскрасневшаяся Ирочка.

— Да! – он поцелуями закрывал ее губы и глаза — Да! Да!..

Накануне Первого мая Сергей предложил Ирочке посмотреть свою комнату в учительском общежитии. Ирочка всю дорогу смеялась, откликаясь на его шутки, но сама была далеко – её глаза сосредоточенно улыбались чему-то иному.

Целовались они в комнате, не замечая времени; ближе к вечеру Сергей стал грустить – провожать её так не хотелось! И тут Ирочка взяла судьбу в свои руки – она разделась и легла в его постель. Сергей был ошарашен, хотя и не показал изумления. Стараясь выглядеть как можно мужественнее, он шагнул ей навстречу…

Сергей ещё спал, пока Ирочка готовила завтрак на электроплитке, напевая что-то себе под нос. Кормила его с ложечки, как младенца, и было видно, что она бесконечно счастлива. Сергей тоже переживал необыкновенный подъём, но никак не мог отогнать от себя мысль, что Ирочка до их встречи могла поступить так же и с кем-то другим. Постепенно в его сознание стала вкрадываться тревога: как теперь со всем этим быть?..

Он каждый вечер оставался у неё (Ирочка снимала квартиру), возвращаясь к себе почти под утро. Целый час уходил на путешествие от дома с теплой постелью и запахом молодого женского тела к пустой и неуютной комнате общежития. Светлые июньские ночи помогали ему найти дорогу. Ночное свечение было похоже на молочный туман. Белизна церквей в этой дымке меняла свой цвет, становилась почти розовой, нереальной, приподнимавшей купола колоколен над притихшей землей. Ноги сами несли Сергея вдаль. Он не ощущал усталости, его переполняли чувства, в которых соединялись восторг от близости и осознание какой-то непонятной потери.

В начале лета Сергей посчитал себя обязанным сделать Ирочке официальное предложение – при её маме, такой же весёлой и слегка курносой блондинке.

Теперь они были женихом и невестой – навещали друг друга вечерами, ходили по воскресеньям на речной пляж, купались в мутной воде, а потом, обнявшись, говорили долго и вдохновенно: Ирочка все больше о любви, а он – о будущей карьере в науке.

Ирочка очень хотела, как она однажды сказала, «куклу от тебя, любимого», хотела жадно, упоенно, безоглядно:

— У ребеночка будет такой же носик, как у тебя – гордый и беспомощный одновременно.

Однажды в субботу он остался у Ирины на всю ночь, а когда утром приехал в общежитие и поднялся на этаж, то обнаружил в зале для собраний спящую на полу мать. Видно, комендант сжалилась и расстелила матрас (Сергей готов был провалиться от стыда, но деваться было некуда). В его комнате и состоялся разговор — длинный, нудный и бесполезный для обоих. Прервался он неожиданным стуком. Сергей обомлел, бросился к двери и чуть приоткрыл её. Перед ним стояла улыбающаяся Ирочка! Сюрприз оказался на редкость удачным… В дверной проём Сергей шепнул ей на ушко всего два слова, от которых Ирочка вмиг пришла в ужас и, повернувшись, побежала к лестнице. За ней, оттолкнув сына плечом, тут же бросилась мама.

Последовавшие вслед за этим действия были невозможными для Сергея. После разговора с Ириной мама была непреклонна: «Она тебе не пара!» Он знал: переубедить мать не получится. Его неловкая попытка уладить отношения закончилась провалом: на сближение с матерью Ирочки она не пошла, даже отказалась от чая в гостях в той самой квартире…

Всё рухнуло. После отъезда его мамы занервничала и прежде невозмутимая Ирочка. Она стала требовать ежедневных признаний в чувствах с горячечной непреклонностью и паническим блеском в глазах. Уверения и ласки успокаивали лишь на время, любые другие слова либо пропускались мимо ушей, либо воспринимались в штыки. Когда он, не подумав, неудачно высказался о возможной временной разлуке, то в ответ получил звонкую пощёчину и вслед за ней долгую и безобразную истерику. Сергей принялся её успокаивать, как вдруг явственно услышал внутри голос, принадлежащий не ему, а кому-то иному: «Этого я тебе никогда не прощу!»

Сергей всё решил, он передумал жениться, но признаться в этом Ирочке было выше его сил… И тогда он пошел на обман, на самую настоящую подлость: объявил невесте, что не сможет иметь детей – из-за перенесённой в детстве свинки и последовавшего за ней осложнения. Сергей надеялся, что Ирочка бросит его после такого признания…

Ирочка плакала так горько, что Сергей испугался за неё: крупные слёзы катились по щекам и подбородку, тело содрогалось от рыданий: «Почему это случилось именно с нами?» Вытерев глаза, она произнесла обречённо: «А я всё удивлялась, почему никак не могу понести…»

Вечером следующего дня Ирочку было не узнать: она явилась в комнату Сергея в строгом платье и с каким-то стальным блеском в глазах. С решимостью, которой он никак не ожидал, она сразу разрубила узел: «Мы будем бороться за наше счастье! Если не повезёт, возьмём сироту». У Сергея кровь бросилась в голову:

— Прошу тебя, только никому не говори о моём… диагнозе.

— Конечно, — она прильнула к нему успокаивающе, — никто ничего не узнает.

Вступительные экзамены в аспирантуру московского вуза закончились для него успешно. Шёл отпуск, и Сергей не стал возвращаться к невесте – надо было устроиться в столице, и он написал, что вызовет её позже.

Поиски жилья затянулись: в общежитии семейным находиться было не положено, а дешевой квартиры ни в центре, ни в пригородах не было. Сергей мог продать ненужные вещи, занять денег, но зримое видение приводило его в ужас: они вдвоём в чужом и равнодушном городе…

Шли недели, а он никак не мог решиться на поступок – был мрачный, злился на себя, но всё более и более раздражался самой перспективой семейной жизни. Сергей ходил по столице, сидел у фонтанов, не в силах разорвать невидимую нить. В конце концов, он отправил письмо, сочиненное в тоске и удушье неизбежного предательства, — письмо-отказ от Ирины. Он остался жить в Москве, заставив себя забыть о ней…

Сергей очнулся от воспоминаний – в номере стало темнеть, наступил вечер. Он вышел на улицу, купил коробку конфет и, подойдя к знакомому дому с горящими окнами, поднялся на второй этаж.

Дверь открыла маленькая, сухонькая, болезненного вида женщина лет шестидесяти, — он  узнал бы её даже на улице, по глазам — так они были похожи на Иринины. Единственное, что он помнил из тех лет – её глаза.

— Как же она любила! – говорила мама Ирины, усадив его за стол. — Как сильно она вас любила, говорила: я однолюбка, я родилась не в свое время, мой век – девятнадцатый.

Сергей, не шевелясь, сидел и невидящим взглядом смотрел на свою чашку.

— Она замуж так и не вышла, — продолжала хозяйка, — всё объясняла, что такого родства душ, как с вами, уже не будет. А потом заболела.

— Что с ней было?.. – почти неслышно спросил Сергей.

— Сначала у нее жутко болела голова, потом она ослепла, отказали ноги… Врачи уверяли, что никогда не видели такой мученицы. Но моя Ирочка терпела, полагалась во всем на волю Божью. Всё повторяла, что страдания даются за грехи. А вас ждала. До последнего дня. Хотя боялась, что застанете её в таком виде, умоляла: «Когда он приедет, скажи ему, что я в другом городе» — и плакала.

Сергей внутренне застонал.

— Может, сходим на её могилку? – вопрос прозвучал так неожиданно, что он вздрогнул:

— Нет, нет, потом… У вас сохранились её фотографии?

— Да, сейчас принесу альбом.

Всё в нём напряглось: он пришел за этим.

Когда мать Ирины раскрыла бархатный том с фотографиями того лета, у Сергея чуть не остановилось сердце. На фотокарточках он увидел лицо удивительной чистоты и радостной красоты: здесь она на работе, в деловом костюме, тонкие полоски бровей чуть приподняты… Здесь Ирочка на экскурсии, стоит в лёгком полосатом платье, ноги в белых босоножках так хороши… А вот здесь она на пляже в Анапе, в купальнике…

— Она у меня всегда была красавицей.

— Да, — отвечал Сергей, чувствуя, как плачет его душа.

— Это была ваша судьба, — продолжала говорить её мать без укоризны, но ему почему-то становилось от этого ещё тяжелее.

Оказывается, его сердце все эти годы любило Ирину. Поэтому он и боялся встретить её…

Сергей ехал в ночном вагоне и не спал от душевной боли. Теперь он понимал, почему у него не было ни семьи, ни детей, ни любви… Она промелькнула, как тот белый самолет над стогом их далёкой юности, и исчезла в небесах. Только теперь он, вспомнив строки из её ответного письма, присланного на адрес университета, понимал, что самое дорогое он потерял тогда, в те дни, когда всё ещё можно было вернуть…

Здравствуй, любимый, самый-самый лучший, единственный!

Тебя со мною нет, но я помню всё, не могу и не смогу забыть ничего.

Я пыталась всё бросить, метнулась в другие объятья, в темноту, на дно… Я хотела растоптать тебя в себе, но у меня ничего не получилось.

Я до сих пор вспоминаю, как ты называл меня родной, – и снова чувствую себя счастливой.

Возвращайся ко мне, пожалуйста, мой навсегда родной человек!

Я знаю, что сама во всём виновата, но я люблю тебя, только тебя.

Возвращайся, любимый!..

(Опубликовано в журнале «Вологодский ЛАД», 2020, № 1)