Вологодский литератор

                                                           ОТЧАЯННЫЙ

Боры на Кубене. По обе стороны реки. Где-то в одном из них под соснами, который год подряд, гуляют лисы. Иные, крадучись, выходят к деревням Стегаихе, Мартыновской и даже к Сибле, где когда-то обитал Астафьев, как успешный дачник, он же и писатель  с голосом, который слышен был во всех трех деревнях, особенно, когда Петрович был не в духе, и со стола его, белея птичками, летел в окно разорванный рассказ.

Астафьев каждый день ходил на Кубену-реку, где отдыхал и приходил в себя от навалившихся  хлопот.  Встреч Виктору Петровичу на боровой тропе  никто не попадал, особенно, когда он возвращался с Кубены с изловленным добром. Выглядывали лисы на него из-за кустов и тут же прятались, чтоб не попасть оруженосцу    на глаза, ибо Астафьев был всегда не только с удочкой, но и с ружьем.

Но я запомнил старую Евфалью из Стегаихи, где она жила, окно к  окну с астафьевской избой, откуда можно было помахать друг другу и      рукой.   Как  и Астафьев,  Евфалья каждый день  ходила на реку. За голавлями и лещами. Вылавливала и ершей. Тех, не в пример Астафьеву, не выбрасывала, а брала с собой. И по дороге, когда бором к дому шла, расшвыривала , как бесплатный дар.

— Фью, фью!.. – слетало с губ, и на ее веселый свист, спешила рыжая семья – лиса с лисятами и лисовин.

Евфалья через день да каждый день встречала зорьку у реки. Сначала к ней спешили  сойки  и сороки. И вдруг у птичек появился конкурент. Лиса! А там и лисовин. И даже желтобокие лисята. Всем рыбку дай. Все прыгают. Все ловят рыбку   на лету. Евфалья стала, как кормилицей для лис.

Однажды повстречался с кем-то из лисят и я. Ох, как малыш перепугался! Метнулся под сосну, упал да и застрял во мху. Хоть забирай его живьём. Однако я оторопел, услышав визг, а вслед за ним и крик, как человеческий, а в нём, как паника, пугливые слова:

— Не убивай! Я маленький! Нельзя!..

Метнулся  маленький   куда-то вниз, под хвойный бережок. А там обсыпанная иглами нора и чуть заметный вход под бор. Здесь недоростыш, видимо, и жил. Со всей семьей. Я прошептал:

— Живи, отчаянный. Живи…

                                                            СРОК

Жизнь человеческая – это срок, какой мы пребываем на земле. Сейчас зима. Даже почти весна. Последние морозы отдает февраль. И в небесах вот-вот отобразится лик весны. Повсюду к нам, где человеческие гнезда, приходят те, кто никогда не жил. Уходят же от нас, кто долго жил. Уходят незаметно, нехотя, поодиночке.

Нас нет, но место наше занято. Срок пребывания одних прошел. Вторые – тут, как тут. А там и третьи. Жизнь продолжается. Но с новыми людьми.

Прощай февраль. Да здравствуют ручьи!..

Всем – жить и жить.

                                                     ЗА САМОВАРОМ

А ведь и 200 лет назад всё начиналось с утреннего чая. Неумирающее  время явило нам не только снежную дорогу и деревню с огоньками, но и уютный силуэт  кого-то промелькнувшего в окне, и стол с семьей, где царствовал кипящий самовар. О, как  здесь было мирно  и тепло.

А там, где изгородь с воротами, замешкавшийся  конь с кибиткой, в которой едет русский барин в шубе с алым кушаком. Кому-то что-то барин говорит. А может, и молчит, да только около него летают пылкие слова. Ага! Не барин это, а поэт. Кто он такой? Возможно даже  тот, кто не успел сказать о чем-то  самом-самом, без чего сегодня нам нельзя, и вот передает.

 Мороз. Скрипучая дорога, которую сопровождают сокровенные стихи, какие отправляет нам поэт. Наверное, затем, чтоб мы их приняли душой и были благостны, как та семья, которая сейчас сидит за самоваром.

                                                      ОБМЕН

Убывают леса.  По всем дорогам родного севера, как шли, так  опять идут груженые лесовозы. Кто – в сторону юга, кто – к северу. Получай, далекая Грузия, вологодский пиловочный лес! Получай, Кавказ, тес и брусья! А заморские корабли в Архангельске? Забирай от нас — то, чего не бывает у них.  Что можно готовить из леса, то и твое.  Бери, Европа! Бери, Азия и Китай!  Исчезают   леса на Руси – не наше и горе.  Тем паче с русскими можно расплачиваться и не валютой. Хоть  южными яблоками, хоть водкой

Лес в России хиреет. Остается на месте ольха да осина. Вырубкам – прозябание.  Были когда-то гульбища глухарей. Были и ягодники с малиной, черникой, морошкой и земляникой. И сейчас они есть. Но лишь избранными местами. А хозяин здесь кто? Не скоро и доберешься. Местный житель, не местный, кто обманет, тот и хозяин. В большинстве своем совладелец рублей, какие могли бы работать и на Россию.

И еще чрезвычайный вопрос: что мы оставим  для наших детей и тех, кто еще не родился, но быть ему так и так после нас?

«Через Вологду на юг идут и идут машины с лесом и брусом,- писал в свое время  в «Невозвратных годах» Василий Белов, — с необрезной  доской. Но больше с круглым свежесрубленным  лесом. Колхозы меняют леса на  комбикорма и яблоки».

Меняли и снова меняют.  Тайга вот-вот исчезнет с лица земли. И птиц стало мало. Не поют ни боры, ни ельники. Где петь-то им, если гнезд уже нет?

Поток с вологодским лесом поступает в те самые страны, которые для России интереса не представляют.

Загаживается и природа. Заброшенные горбыли, рейки, планки валяются, где попало. То в кучах, то в покрываемых мхом штабелях, а то и в кострах.

Грабеж продолжается. От нас – полноценная древесина. Нам – ящики с водкой да какой-нибудь жмых.

Что делается в наших делянках сейчас? Ничего. Одни пни да гнилые стволы. Кто бы похвастался: столько-то саженцев высадили весной?  Некому хвастаться. Профессия лесовода исчезла. Вырубки, гари, мусорные курганы. Правда, кое-где растет еще тонкомер. Но расти ему лет 50. Однако и он под угрозой исчезновения. Лесоруб берет всё подряд. Абы только свалить  и продать. Лишь бы деньгу подзаработать.

Местные  жители нет-нет и проговорятся: «Волков стало мало. Уходят в Сибирь. Здесь, у нас им не прокормиться». Так и есть. Деревня перестала держать овец, не говоря уж о поросятах.  Да и телят — почти ничего. Вот и бежит волк туда, где сохранилась еще  маломальская жизнь.

Возвратить жизнь деревне, равносильно тому, что продлить жизнь лесам. Чтобы снова росли в них  черника и голубика. Чтоб не хозяйничал и разбойник, продавая по  заграницам  елово-сосновый товар.

Право, нарушена связь человека с природой.  Друг без друга нельзя никому. Удивительно, что еще остались, особенно в селах, островки искусственных насаждений, когда люди сами высаживают деревья. Не только садовых, но и хвойных пород. Будет ли рост таких насаждений, никто не скажет. Но то, что нужны хозяйства, которые бы высаживали на вырубках лесные культуры, это уже очевидно. Это шажочек к будущему. Не всё же  будет у нас разлад и разгром. Не везде же будут гореть или гнить  красавцы-леса. Не всюду же будут завалены хламом  наши озера   и реки.

Будущее – это все вместе – селяне и горожане. А где-то около них и урожайный   северный лес. Расти ему, и радовать человека. Ради того, чтобы жизнь  продолжалась не как сегодня, а как в благородные времена, которые пока что не наступили.  Но ведь наступят! – подсказывает душа, открывая  калитку  в тот самый лес, который опять будет с нами.