Вологодский литератор

ПОКАЖИ КРАСОТУ

Кусочек жизни поэта Бориса Чулкова. Поведал мне о нем один из жителей поселка Белый ручей при  встрече с читателями Череповца. Поэтому и рассказ пойдет от того, с кем я встретился мимолетно.

Сразу же после моего выступления на вечере  ко мне подошел   улыбающийся бодрый парень с наколкой якоря на руке и, глядя в глаза мне,    признался:

«Вы упоминали в своем рассказе   Бориса Александровича Чулкова. Представьте себе, я с ним  как-то даже встречался. Целый день провели  на нашем болоте. Правда, это было давно. Я тогда еще был подростком.  И вот однажды дома у нас  появился дядя Боря Чулков. Привел его к нам в поселок  мой отец с какого-то литературного семинара. У нас дядя Боря и ночевал. Наутро наш гость уговаривает отца:

— Покажи красоту!  Такую, чтоб можно разволноваться.…

Отцу недосуг. Надо ставить стога. Тут кстати  я ему подвернулся.  Хлопает по плечу, передавая меня дяде Боре:

— Он покажет. Юноша смысловатый. Знает лесные угодья не хуже, чем я.

И вот мы вдвоем.  Топаем кустами по косогору за бойко кипящую на камнях поворотливую речушку.  Перескакиваем ее. Сразу – в лес, где юлит между елок  извилистая тропинка.

Выбираемся на болото. Огромная чуткая тишина. И вдруг в верхних ветках сосны – трепетание крыльев и тоненький писк. Это птенцы местных цапель. Готовятся к первому вылету из гнезда. Руководить их полетами будут мать и отец. Родителей, как мы ни всматривались в сосну, разглядеть не могли.

Цапли, цапли. Какие вы зримые  при полёте. И какие невидимые – в гнезде. Что ж. Скрывайтесь себе на здоровье. Не будем мешать. Ну, а мы двинем дальше. Туда, где сиреневые расстилы. Бегут расстилы по кочкам и между кочек.

Дядя Боря в недоумении:

— Это чего?

Я улыбаюсь:

— Морошка!

— Так и цветет?

— Так и цветет!

Под сиянием солнца цветы этих ягод, как сиреневые глаза, которые распахнуло девственное болото. Они беспрерывно моргают нежными лепестками и как бы спрашивают у нас:

— Вы не будете нас топтать?

Я веду дядю Борю назад.  С тем, чтоб вернуться сюда  через две недели. С корзинами, куда полетят румяные ягоды, от которых сладко кружится голова. Да и на сердце, как на заплесканной светлыми всполохами поляне. Словно мы посетили не ягодное угодье, а сказку, хозяин которой потчует нас  своими дарами. Даров этих считать — не пересчитать. Хватит всем, кто в начале июля по солнышку посетит  нетоптаное болото…»

Второй раз на ягодное болото Борис Александрович не приехал. Хотя очень хотел. Прихватило сердечко. А как  он мечтал еще один раз походить по богатому ягодному расстилу!..

    Коренастый,    кроткий и добродушный, постоянно несущий около сердца рождавшуюся строку.  Таким он в моей  памяти  и остался. В последний раз я с поэтом встретился в городской больнице. Посидели в коридоре на стульях. Слаб и кроток   был русский поэт.  Расставаясь, я спросил у него:

— Как, Борис Александрович, еще поживем?

Он улыбнулся:

— Ну да! Погуляем! По кочкам. По кочкам…

Надо думать, имел он в виду нетоптаное болото. И того ходока, кто куда-то идет и идет, и земля  под его ногами с ним беседует, словно с  братом. 

                   Я – ДОМА

Не ходи на реку. Слишком   поздно.  Темнеет. И переправа  уже не работает.  А дождаться утра  можно и около леса, в старом сарае, на окраине поля, где когда-то была деревня, а теперь здесь изгороди да тени навсегда исчезнувших изб.

Воет ветер. Мертвые шевеления. Как если бы  кто-то сюда пробирается  сквозь потемки, однако устал,  и вот сел, прижимаясь к изгороди котомкой, точь-в-точь пьяненький пилигрим, у кого не будет уже дороги, потому что она, как и жизнь, теряется  среди воя.

Ветер, ветер, пожалуйста, успокойся.  Не пугай никого. Посмотри – вот дрова. Вот и спичечный коробок. Снова будет тепло. Снова – ласково и уютно, как в детстве, около мамы, когда она растопляет русскую печь. И уют обнимает тебя, как живая рука.

— Мама, мама, — спрашиваешь с надеждой, — где ты есть-то сейчас?

Из сарая, словно из вечности:

 — Тут, —  вылетает сквозь рваную крышу то ли голос, то ли шуршание крыльев.  Кажется, это была сова. А может быть и душа того, кто мне вспомнился  в этот вечер.

                     СПОКОЙНО И ЛЕГКО

С раннего утра в пути. Устал. Сажусь под дерево. Кругом березы и трава. И где-то рядом льется  ручеек. Мне кажется, что мир устроен по заказу чьей-то опытной  души, перед которой кланяются  тихие цветы, алеет горизонт и кто-то мне, как другу  вдруг махнул  рукой, приветствуя мой отдых и покой.

Направо лес. Налево луг. И чей-то голос. Нет никого, а голос  раздается. И вот он стих. Святая тишина. Она стекает, как воздушная река, облагораживая воздух запахом ромашек и синюх. Мне так спокойно и легко. Я превращаюсь в поползня. Тот  птичьими шажками по березе —  вверх и вверх.  Как хорошо, быть сразу на земле и там, вверху, в березовых ветвях, соединяющих меня с вечерним небом.

— Давай сюда! — кричат мне облака.

Но я — ни с места. Как прирос. Земля  не отпускает.

                  ТАК ЭТО ТЫ?

На родине, где дом уже чужой, и детство навсегда  заволокло завесой забытья, всё так же громоздятся  облака, звенит, как прежде,  бодрый ручеек. Всё та же и толпа  черемух с  бойкой стаей  пасущихся на ягодах дроздов, и мальчик среди веток с ягодным добром под клетчатой рубахой. Всё есть, как в давние года. Однако нет азарта и волнения в груди, с какими бы я вновь почувствовал себя  десятилетним. Добавился к тому же и глухой туман сегодняшнего дня. Я в нём  тону и знаю, что вот-вот вместо меня проявится мираж. И кто-то, разглядев его, взмахнет ладонью и, как у привидения,  робко  спросит:

— Так это ты?

— Наверное,  — отвечу я.

                    НОВЫЙ ГРОМ

Жизнь, кажется, прошла, а я как будто этого не понял. Чего-то жду. А может, и не жду.

Родное лето. Куда-то всё иду, иду. Кругом трава. Сосна. И ястреб над сосной.

Пахнуло дымом ближнего села. Блеснула молния. Прогрохотало. И сразу ливень, как понесшая на землю бурная река. А в ней трепещущая птица, а, может, и моя душа, которая спаслась и снова рвется в жизнь.

О, как  светло от росчерка  вверху. И вдруг провал, как если бы кто прыгнул в облака, где яростно смешалось черное и золотое.

Я никуда не убежал. Стою под луговой сосной. Оглохший и сырой. Мне кажется, что я – это не я. Я там – вверху, где собирает свои силы новый гром.

                    ЧУЖИЕ ДЕТИ                                  

Жду жизнь, которая прошла, чтобы опять ее начать. Вверху – небесная лазурь. Внизу – земля. А на земле мой город. Душа тоскует и поет. Ей мило оттого, что по забытой  улице  идут навстречу мне чужие дети. Жизнь возвращается. Я улыбаюсь маленьким, как собственной родне.

                    МОЙ ПАРОХОД

Зовёт. Сердечно, грустно и призывно. А кто зовет, не понимаю.

Я снова там, где был рожден.  Стою на берегу реки среди насупленных  ракит. Как ниоткуда слышу песню. И тут же вижу пароход.  Плывет из юности, как призрак прошлых лет, который мне вернула летняя река. Чтобы опять сияла  жизнь, а в ней – моя воскресшая любовь к тому, что шло ко мне, но задержалось.  И вот опять  передо мной. Я  узнаю его. Да, это он –  тот, кто таинственно зовет – мой  пароход.