Вологодский литератор

Анатолий АВРУТИН

ГРУШЕВКА
Стирали на Грушевке бабы,
Подолы чуток подоткнув.
Водою осенней, озяблой
Смывали с одёжки войну.

Из грубой, дощатой колонки,
Устроенной возле моста,
Прерывистой ниточкой тонкой
В корыта струилась вода.

От взглядов работу не пряча,
И лишь проклиная её,
Стирали обноски ребячьи
Да мелкое что-то своё…

И, дружно глазами тоскуя,
Глядели сквозь влажную даль
На ту, что рубаху мужскую
В тугую крутила спираль…

 

Владислав АРТЁМОВ

НЕВЕСТА
Это было когда-то, а как будто вчера,
Полюбила солдата
Практикантка-сестра.

Он метался и бредил, и в бреду повторял:
«Мы с тобою уедем…»
А куда — не сказал.

Как-то так, между делом, объяснился он с ней —
«Ты мне нравишься в белом,
Будь невестой моей…»

И без слов, с полужеста, понимала она —
Что такое невеста,
Да почти что… жена!

Мир наполнился эхом, как пустынный вокзал,
Он однажды уехал,
А куда — не сказал…

И пошла по палате, ни жива, ни мертва,
В ярко-белом халате
Практикантка-сестра.

И кричала в дежурке: «Он не умер, он спит…»
И пила из мензурки
Неразбавленный спирт.

Невпопад и не к месту всё твердила она:
«Что такое невеста?
Да почти что… жена!»

КОМАНДИР
Он стоит и стоит на гранитной горе
В ожидание погружён,
И клочьями ночь с его плеч на заре
Облетает, как стая ворон.

Он нелеп и смешон, и одет он, как шут
В допотопный дурацкий мундир,
Но он знает, что скоро его позовут
И попросят: «Веди, командир!»

Да, ему наперёд известна судьба,
Его мысли верны и грубы —
Запоёт на заре полковая труба,
И сомкнутся и дрогнут ряды.

И отдаст он короткий и дикий приказ,
А приказ исполнять надлежит! —
И пойдут, не сводя с него преданных глаз,
Так пойдут, что земля задрожит!

Запоёт труба, барабаны забьют,
И красиво — за рядом ряд
Удивлённые люди пойдут, пойдут,
И никто не вернётся назад.

Что он ведал, что знал о добре и зле?
Будет он опять одинок
До скончанья времён стоять на земле,
Превращаясь в ржавый песок.

Видно, мало я знал про себя самого,
А иначе зачем, почему
Мне охота с восторгом глядеть на него,
И служить беззаветно ему!

Всякий раз, когда полыхает заря,
Искушает меня судьба,
Мне сдаётся — вот-вот содрогнётся земля
И взревёт полковая труба!

 

Владимир БАЛАЧАН

ВДОВЫ
Столы накрыты. Вдоволь
Закусок и вина.
Гуляют нынче вдовы
Все вместе, как одна.
Как в дни войны ходили
В колхозный огород…
Любили.
Проводили.
Простились у ворот.

И хлеб в снопы вязали.
И варежки вязали.
И хлеб на фронт – возами.
И варежки – на фронт.

Жизнь будто по ухабам
Неслась, как грузовик…
И матерятся бабы
И пляшут «под язык».
И пьют вино. И водка –
По маленькой на круг.
Поют: «Ой! Где залётка –
Мой закадычный друг?
Мой суженый, мой сокол,
Ты честно шел и жил,
В каком краю далеком
Ты голову сложил?»

А половицы – с хрустом,
И держатся едва…
В любой деревне русской
Четвертая – вдова.

Гуляют вдовы вместе:
Так легче петь и пить…
Чтоб вдруг не разреветься,
Чтоб в голос не завыть.
1968

 

Игорь БЕЛКИН-ХАНАДЕЕВ

***
Бабушка, мой милый ангел,
Мой хранитель на века.
Ты в каком небесном ранге
Так незримо далека?
В керамическом овале
Образ твой и чист, и свят.
Там, куда тебя позвали,
Адресов не говорят.
Где теперь тебя искать мне?
Здесь ли следующий дом? —
Белый памятник из камня
Не сдаёт дома в наём.
Над могилкой месяц ранний —
Озаряет город Брест.
Вновь сочится старой раной
Нарукавный красный крест.
Под лихим огнём вставая,
Забывая боль и страх,
Воевала фронтовая
Медицинская сестра.
Выносила с поля боя:
«Братец, миленький, держись!»
Снились небо голубое
И бинты длиною в жизнь
И в одну шестую суши.
Спит душа…
Проснись, страна!

Ангелы поют всё глуше…
Всё морозней тишина…

***
«Все для фронта!» — бывало, скомандует сумрачный старший.
«Для победы!» — сквозь ругань и лай отзываются кашлем в груди.
Ломом яму долбили во льду для смертельно уставших.
Без крестов и имён, без оград и наград: «Победим!»

В том краю — беспредельно холодном, безжизненно лютом,
В память ратных побед — перекрестия рельсов и шпал.
Отгремят ли когда-нибудь залпы победных салютов
Над могилами тех, кто и здесь, кто и так… воевал?

МАЙ СОРОК ПЯТОГО
Барахолка в обугленной каменной крошке.
Суетливые фрау в переднем ряду:
— Дивандеки, наряды, губные гармошки —
«Битте, битте, зольдатен», в обмен на еду.

Принимало трофеи голодной украдкой
Вещмешка холостое нутро:
Фройлен-кукла, чулки, перстенёк, шоколадка,
Портсигар. Позабытый патрон.

До Берлина с боями шагали три года,
А обратно — в теплушках за пару недель.
Подступали полком, а разъехались взводом.
Хорошо, что весна. Не метель.

Под напевную сказку медалей негромких
По пути вспоминал уцелевший отряд,
Как ходили в атаку и как похоронки
Устилали победный «ни шагу назад».

И души огневая бетонная точка
Наконец оживала, в боях прожжена —
Когда новую куклу баюкала дочка.
И в чужой фильдекос наряжалась жена.

 

Валентина БЕЛЯЕВА

ГЕРМАНИЯ НАКАНУНЕ ВОЙНЫ И БЕТХОВЕН
Мы не знали тогда… Как безбожно греховен
И немыслим был дух тех поверженных лет…
Мы узнаем потом…  Как бессмертный Бетховен
Леденея увидел их львиный хребет.

И вихрились аккорды над миром несчастным!
И рыдая рвались, задыхаясь в дыму…
А в ночной тишине, роковой и бесстрастной,
Море факелов двигалось в зяблую тьму…

И сжималась Земля в предрассветном трезвоне –
И восточных лучей, и пернатых певцов.
В мелодичных разливах могучих симфоний –
Шли, чеканя шаги, тьмы из кукол-юнцов.

И качалась Земля как на хлипком карнизе
Над колоннами пряжек ремней – «С нами – Бог».
Лились нежные звуки признанья «Элизе»
Сквозь ритмический грохот свинцовых сапог…

ПОСЛЕВОЕННОЕ ЛЕТО
Светящаяся пыль стеной до неба.
Из печки – сладкий дух ржаного хлеба.
Галоши на ногах. Мне – пятый год.
На пальчике – плетёное колечко.
Солдат без ног на липовой дощечке
С колёсами в ладошку у ворот.

Он на меня смотрел светло и кротко,
В одной руке – линялая пилотка,
В другой – на спичке красный леденец.
И, чем-то засмущавшись на минуту,
Он мне его не отдал почему-то
И белым стал. И страшен как мертвец.

Он, словно привидение из мрака,
Смотрел в моё лицо, молчал и плакал,
И что-то вдруг привиделось ему.
Земная твердь у ног загрохотала
И смерть свинец лавинами метала.
И шёл солдат в клубящемся дыму.

Он ползал в чреве дышащего ада,
Он рыл чужую землю для собрата
В саду близ догоравшего  жилья.
Он шёл по пепелищам лихолетья,
Он шёл затем, чтоб в тихом предрассветье
Услышать под Берлином соловья…

Ещё не знала я, что мне – ребёнку
Та встреча с ним – зияющей воронкой
Оставит эхо пройдённой войны…
————————————————-
Ещё не знала я, что плыли реки
Кровавых слёз безногого калеки –
Счетами моей будущей вины…

ВОЕННАЯ МЕДСЕСТРА В КОНЦЕ ХХ ВЕКА
Война ещё дышала
по просёлкам и шоссе
И где-то там, на западе,
смиренно умолкала.
История романы,
мемуары и эссе
Бесстрастной вереницей
в бездну времени кидала.

Варшавские руины
пепел густо серебрил.
И хором пели птицы
на дымящемся органе.
И выживший поляк,
в бинтах, меня благодарил
И плача, как в бреду
шептал ночами: «Проше пани…»

О, сколько лет!
Ужель она была моей судьбой –
Весною сорок пятого
истерзанная Польша?
Но слышится нелепое:
«Родная, что с тобой?
Что так тебя тревожит
и со временем всё больше?..»

Но не было меня здесь.
Я, как прежде, – на войне!
Где плавилась земля
и белый свет дымился адом…
И тайной, и теперь
неоценимой, стал он мне.
И полон, как ни странно, лишь одним
печальным взглядом…

И он один Всевышней силой
преданно храним –
Мне светится далёкой грешной
звёздочкой в тумане.
А в сердце нескончаемо
звенит всё тот же гимн:
Безумное, мучительное эхо:
«Проше пани…»

СОЛДАТ ПОБЕДЫ
Ты вернулся домой по обугленным тропам.
И тебе не понять этих подлых времён.
Что в душе твоей? Может быть, трепет знамён –
Тех, что ты водружал в самом центре Европы?
Иль доска у холма из безвестных имён?

Видишь? Звёзды в столице… себя же предавшей.
Нет, не видишь. В глазах – весь в огне окоём.
Средь развалин Варшавы – вы с Евой вдвоём.
Белокурые пряди и взгляд обжигавший.
Сиротливой берёзкой – фигурка её.

Ты оставил любовь… И бесчестно, внезапно
Ощутил на себе длань жестокой вины.
Плыл рассвет под восточную песнь тишины,
И ты шёл по дымящим руинам – на запад.
Под грохочущим небом бессмертной войны.

Как давно это было, старик молчаливый…
Ты её не нашёл. Что же в сердце теперь?
Или лживые стрелки курантов? Иль дверь
От избы унесённая вихрем под ивой?
Сколько пережил ты невозвратных потерь?

Что в груди твоей? Может быть, горечь бесчестья
От тяжёлого вздоха распятой судьбы?
Или тайна тоски безысходной мольбы?
Или пытка горячечной жажды возмездья –
Временам за сожжённые ими гробы…

 

Любовь БЕРЗИНА

ПАРАД
Колонны из людей,
из техники колонны
По площади плывут,
пронзая времена,
Из всех краев страны
сошлись они, бессонно,
И поступь их шагов
по всей  стране слышна.

Вот Жуков на коне
своим широким телом
Как памятник, вдавил
седло и стремена,
Вот Сталин мавзолей
попрал ногою смелой
Поскольку широка
и вздыблена страна.

Пред ними душ полки
проходят невредимо,
В шинельное сукно
затянуты тела,
Все на одно лицо,
и взгляд, скользящий мимо,
И словно львиный рык —
победное  «Ура!»

Их крик от стен Кремля,
как мячик, оттолкнется,
Стрелой через поля
и страны пролетит.
А что там под сукном,
какое сердце бьется,
Зарыто в глубине,
и словно клад, лежит…

На марше все равны.
Сплоченным четким строем,
Качая ордена,
чеканят шаг полки.
И здесь любой солдат
глядит орлом, героем,
И вражеский штандарт
копьем летит  с руки.

Вот падают у ног
добытые знамена,
Трофеев у солдат
запасы велики,
И, кажется,  вовек
не кончится колонна —
По площади идут
все новые полки.

Она красна, как кровь,
что отдана победе,
Над нею блеск звезды
и клекоты орлов.
Вот только господин,
что нынче мимо едет
Уже не разглядит
шагающих рядов.

Они сквозь нас идут,
натянуты, как струны,
И напряжение их
засело в голове,
Мы с ними, как бойцы,
весной шагаем юной
По залитой дождем
торжественной Москве.

 

Николай БЕСЕДИН

СЫНОВНЯЯ ПАМЯТЬ
Я над белым молчанием Свири стою.
Что тревожит в разливе спокойного света
Даль полей, и деревья, и душу мою?
Что мольбой леденящей вплетается в лето?
Эта белая ночь до вершины полна
Ненавязчивым зовом и нежным и гордым.
И сжимает мне сердце сыновья вина
У безвестных могил сорок первого года.
Сколько раз заклинали забвением леса,
Сколько трав отцвело с той поры лихолетья,
Но по-прежнему смотрит глазами отца
Та деревня, где стал неподвластен он смерти,
Но вплетается в шорох бессонных осин
Тихий голос его, все зовущий кого-то.
Он идет бесконечной дорогой один,
По которой ушла вся стрелковая рота.
Я сажусь в поезда, к самолетам спешу,
Но встречаю всегда только белую заметь.
И тогда неприметной тропой ухожу
В ту страну, что хранит еще детская память.
Мне оттуда не видно еще ничего –
Ни войны, ни победы, ни звезд обелисков…
Там смеется отец, поднимая легко
Меня к самому небу, что сказочно близко.
Там рассветы летят безмятежно чисты,
Там еще наши матери, словно девчонки,
И еще для тетрадей готовят листы,
На которых напишут потом похоронки.
И когда я вернусь, через беды пройдя,
Через годы потерь и вселенское пламя,
Я увижу: стоит, ожидая меня,
У солдатской могилы сыновняя память.

СТАЛИН
Кому за это поклониться:
Судьбе, России, небесам?
Мелькают царственные лица
Подобно прожитым векам.
И среди разных в списке длинном
В двадцатом веке роковом
Стоит он грозным исполином
И верноподданным отцом.
В простой одежде, без отличий,
Погасшей трубкой жест скупой…
И свет державного величья
Над поседевшей головой.
Его с Россией обвенчали,
Продлится жизнь его доколь,
И венценосные печали,
И человеческая боль.
Его народ мечтал о небе,
Круша врагов, смущая плоть.
Он дал насущного нам хлеба —
Из Божьей житницы ломоть.
Его всеношная молитва
Звездой алеет в небесах.
Идёт невиданная битва
За царство светлое в сердцах.
И слово плавится от боли
И, мрак пронзая, рвётся ввысь.
Воскресни, сталинская воля!
И мудрость Сталина, явись!
Ещё не ночь, еще не поздно
Соединить две высоты:
На храме — крест,
на башнях — звёзды —
Две вековечные мечты.

 

Григорий БЛЕХМАН

***
Нет срока давности у памяти,
И каждый раз находишь в ней,
Как будто для тебя незанятой,
Любую отдалённость дней.

И потому всё проходящее
Лишь изменяет окоём,
Легко врываясь в настоящее,
Когда ты с памятью вдвоём

***
Май сорок пятого – особый:
Веселье, горе, ордена…
Но и потом хотелось, чтобы
Звучали ваши имена.

Они  украсили колонны,
Соединившие весну.
И список этот поимённый
Протянут через всю страну.

Вас каждый день уводит в вечность,
Где в пенье птиц уходит стон…
А нам осталось лишь при встрече
Отдать вам свой земной поклон.

***
Гул танков, и вжалась пехота.
Расчёт – артиллерия бьёт.
Война – это та же работа,
Но там, где душа не поёт,

Поскольку душа не приемлет
Такой поворот бытия.
И стоном уходим мы в землю,
Чтоб дать ей еще одно «я».

Уходим мы в память, и в этом,
Наверное, будни войны,
Закаты уходят в рассветы,
И холод бежит вдоль спины.

А там, где и любят, и ждут  нас,
Где нам и уют, и тепло,
Пусть весточкой станет попутной
Хоть кто-то, кому повезло.

***
Нам только выполнить приказ
И за высотку зацепиться,
А пулемёты косят нас
И вниз укладывают лица.

Всё это будто бы во сне –
И васильки, и стон, и лица…
Но есть приказ, и нужно мне
За ближний выступ зацепиться.

Хоть и осталась горстка нас,
Ещё чуть-чуть, и мы осилим…
Но там ведь тоже есть приказ,
И на кону лишь «или-или»…

Потом – такая тишина,
И в ней мотивом колыбельным
Высотку чувствует спина…
И выдох входит в мир отдельный.

***
Мы живём на повышенных нотах,
Потому что с обеих сторон,
Постоянно строчат пулемёты,
И не слышно окрестных ворон.

Да и к лучшему: с криком вороньим
Неизвестно с какой из сторон
Могут сразу пойти похоронки
Даже, если здесь нет похорон.

А их нет, потому что не можем
Мы уйти из повышенных нот…
Это будет значительно позже,
Когда речь прекратит пулемёт.

***
Всё пройдёт. Ну а то, что останется,
Будет с теми, кто дальше пойдёт.
Прячут лица случайные станции,
Что ушли в «недолёт- перелёт».

А у нас и землянки остужены,
Потому что их нечем топить,
И ремни затянули потуже мы,
Нам почти уже нечего пить.

Только чуть бы ещё продержался я,
Чтоб смогли эшелоны уйти –
Что поделаешь: эвакуация,
Ну а нам – по другому пути…

Но у всех – полустанки и станции
Да и свой «недолёт-перелёт».
Знаем только –  лишь тот, кто  останется,
Будет с теми, кто дальше пойдёт.

***
В высоком звании солдата
Прошел он через всю страну,
И под Берлином в сорок пятом
Встречал ту самую весну.

Его бомбили и лечили,
Однажды свой попал снаряд,
И даже в спину как-то били,
Куда дышал заградотряд.

Потом прислали похоронку,
Но  в этом он не виноват –
Что трое суток в той воронке
Лежал контуженым солдат.

А от воронки до Берлина –
Почти четыре года путь.
Хоть не дошла и половина,
Но память в силах их вернуть.

И потому, как знак крылатый,
Слова те рядышком стоят:
«Нет выше звания солдата,
Да и надёжней, чем солдат».

 

Александр БОБРОВ

ПОБЕДА ОСТАНЕТСЯ С НАМИ
Просветляется в реках вода,
Соловьи запевают по рощам.
Этот праздник пребудет всегда
Сокровенным – моим и всеобщим.

Мы историю тоже творим,
Если чувствуем, веруем, помним,
Что в дозорах всегдашних стоим
По холмам подмосковным и поймам.

Мне припомнить дороги пора,
Потому что в предчувствии новых
На опушках взмывают с утра
Белоснежные взрывы черёмух.

Лепестки их ложатся, как снег,
На остатки окопов углами
По высотам, излучинам рек –
На Москва-реке, Рузе и Ламе.

Не сдавали солдаты высот
И для новых атак воскресали.
Завтра кто-то из них – упадёт,
Но пока ещё держится фронт,
И Победа – останется с нами!

У ПАМЯНИКА БРАТУ-ГЕРОЮ
Весенние дожди
на северных просторах,
А в Лемболове густ сосновый аромат.
Но снег еще в лесу
И лед на тех озерах,
В которые с высот
глядел мой старший брат.

Он до сих пор в пике…
Глаза земли прикрыты,
Но скоро синевой и светом полыхнут.
Припомнив судьбы тех, что были здесь убиты,
Все трудности свои
я не сочту за труд.

Как много я прошел,
как радужно увидел,
Как часто жизнь моя
безоблачно текла!
И если ранил я кого-то и обидел —
Да видит старший брат — конечно, не со зла.

Горящий самолет, сужающийся в точку,
К высокому зовет
который год подряд…
Все чаще выхожу
К озерам в одиночку,
Все пристальней гляжу,
Выдерживая взгляд.

БЕРЕЗЫ НА КРОВИ
Спал с рюкзаком в изголовье,
Шел и не верил глазам:
Сколько берез в Подмосковье
По боевым рубежам!
Здесь, где во имя столицы
В первую осень войны
Было приказано биться
Насмерть солдатам страны.
И на великом погосте
Многострадальной земли
Их побелевшие кости
Березами проросли.
Солнце скрывается в тучах
И пробивается вновь.
Ветви березок плакучих
Горько шумят про любовь.
Многие парни не знали
Даже о первой любви.
Встали под красное знамя…

Сколько берез на крови!

ПОД ДМИТРОВОМ
У Перемиловских высот,
Метель вовек не занесет
След 1-ой Армии ударной,
Не сдавшейся и легендарной.

Ушел под снег сухой осот
И не победный путь коварный…
Но Память
вновь меня спасет
И взор согреет благодарный
У Перемиловских высот…
2006

 

Юрий БРЫЖАШОВ

***
Победа пришла в сорок пятом,
согретая в душах солдат,
и пели о доме солдаты,
и в небо гремел автомат.
А там, в истомленной России,
как будто воспряв ото сна,
к солдаткам в пахучей теплыни
протиснулась в двери весна.
И песня про синий платочек
светила, как в небе звезда,
под горечь осиновых почек
у вдов выкипали глаза.
Гармоника тяжко хрипела,
мехами пустыми давясь,
и песня на клавишах тлела,
ручьями звенела, струясь.
А пели о доле солдатской,
о Родине пели родной,
о том, как могилою братской
сомкнулась земля над землей.
Был полдень Великой Победы,
и небо блистало огнем,
и плакали старые деды,
себя осеняя крестом.
И день ослепительный, майский
от солнечных бликов стенал,
и праздник Священной Победы
усталой душой ликовал.

***
Вот простое пехоте дело:
для пехоты война — дела.
Чёрный воздух окаменело
трётся лбом о плиту огня.
Нам осталось шагнуть немного,
все отмеряно: жизнь и свет,
дёготь хрипа, почти немого,
рукопашный кровавый бред.
Лает бегом вихлястый оберст,
ветер глушит скелет плетня,
ударяет в решётку ребер
сердцевина глухого дня.
Мёрзлым скрипом немого тела
отзовётся, как боль, душа.
Месяц смотрит окаменело,
затаившись и не дыша.
Немцы снова начнут с рассветом
от обугленного села,
ветер гложет остервенело
металлические тела.
Но они, словно плахи, гнутся,
леденеет от вьюги шаг,
и пехоте не оглянуться
и уже не придти назад.
И она зарастёт морозом,
леденея в глухом бреду,
а арктический холод просто
всех сокроет в глухом снегу.

***
Поиск. Никого в позёмке вьюжной.
Но солдат возьмёт своё, возьмёт.
Вот в рассвете сумрачном, недужном
застучал морозно пулемёт.
Мы отходим. Пятый поиск — пусто.
На ладони вымерзшей степи
наши тени, чиркнув вскользь о бруствер,
змеями в траншею заползли.
Всё начнётся заново. Спешить ли
там, где спешка вовсе не нужна?
Отогревшись, кое-как ожили.
А в окопе – мерзнет тишина.

***
Так что же…
покуда ракетами вверх
согрето сутулое небо,
глоток самокрутки – он будет на всех.
В траншее воды по колено.
Разрывы и черные комья земли.
Пожить?!. А кому ж неохота.
Но дым от пожарищ неистребим,
как неистребима пехота.
Атака рванётся в пределах земли,
в окрестностях тяжкого бега.
Прими наши души, Господь, сохрани
на саже сгоревшего снега.
Ноябрьская стужа идёт поперёк
той первой цепи безнадёжной.
Вчера нас от смерти Господь уберег.
Разрывами дол искорежен…

 

Виктор ВЕРСТАКОВ

ВОЙСКА НЕБЕСНОЙ ОБОРОНЫ
Святая русская держава
В кровавый дым погружена.
Её поруганная слава
Земному взгляду не видна.

Исполосованы знамёна.
Но над изменой и враньём
Войска небесной обороны
Ещё глядят на окоём.

Дом Богородицы, Россия,
Твои поля и города,
Враждебной отданные силе,
Горят от боли и стыда.

Полки, бригады, батальоны
Отгородились от своих.
Войска небесной обороны
Одни за мёртвых и живых.

И по невидимому следу,
Не преклоняя головы,
Святые ратники победы
Сойдут из вольной синевы.

И беззаконные законы
Не одолеют Русь, пока
Над нею держат оборону
Её небесные войска.

НАШИ ЗВЕЗДЫ И НАШИ КРЕСТЫ
Побелела звезда жестяная,
И красны от закатов кресты.
И витает печать неземная
Над землею святой пустоты.

Стали черными белые кости,
Стали черные кости черней,
На забытом российском погосте
Породнившись за тысячи дней.

Вся Россия — могилы, могилы,
Пусть на них ни крестов уж, ни звезд.
Неземная, незримая сила
Указует священный погост.

Отчего же, скорбя над пустыней,
Небеса высоки и чисты?
Для чего же все зримее ныне
Наши звезды и наши кресты?

 

Светлана ГОЛУБЕВА

9 МАЯ
Какая тишь! И так необорима
В рассветной неге дремлющая жизнь,
Как будто все снаряды были мимо,
Все мины до одной не взорвались,

И генералы живы и солдаты,
Все дети родились у матерей,
А если здесь и слышались раскаты,
То разве гроз, примчавшихся с морей.

Зарёй румянясь, в лепестках лежала,
Дыша малейшей гранулкой земной,
Такая жизнь, как будто не пропало
Из завершённых судеб ни одной.

 

Анатолий ГРЕБНЕВ

БЕРЕГ ВЯТКИ. ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Не гадал, не знал, не ведал –
Знать судьба ведет меня:
Берег Вятки.
День Победы.
А вокруг – моя родня.
А вокруг — раздолье Вятки,
С водополья ветерок.
На костре бурлит стерлядка,
На мха моей двухрядки
Вспрыгнул рыбничек-пирог!
Пересчитывать не станем
Кто тут есть, кого тут нет:
Брат, племянники с братаном,
Дед за восемьдесят лет.
Я гармонь сниму с коленей:
— Ну, славяне, в добрый час!
Три солдатских поколенья
Тут сошлись, как на показ.
И за каждым – поле брани,
Всем досталось по войне:
Под Берлином дед был ранен.
Сын – в Афгане.
Внук – в Чечне.
Вдосталь всяк хлебнул-изведал
Лиха – каждый на своей.
— Ну, славяне, за Победу –
Шестьдесят сегодня ей!
Тем, кого не ждать обратно –
Поминальное вино.
За погибших третью, братья,
Стоя, как заведено…
О судьбе своей солдатской
Не болтай – таков зарок.
Но влетает – залихватский,
В говорок родимый вятский
Правды-матки матерок:
«Чудо-жизнь!
Да жить погано!
Без верховной сволочни
Что нам было до Афгана
Или долбанной Чечни?..»
Заведет другой – не с дуру! –
За родителей налив,
Про паденье Порт-артура,
Про Брусиловский прорыв.
Слышу я ради броженья
Голос брата своего: —
«Батя наш лежит под Ржевом.
Вот, давайте за него…»
Сладко родину проведать,
Сердце памятью пьяня.
Берег Вятки.
День Победы.
Разлюбезная родня!

***
          Владимиру Крупину
Не в те ль времена Святослава
В моем древнерусском краю
Я вижу,
Как мальчик кудрявый
Бежит босиком по жнивью.
Бескрайней подхваченный волей,
Держа в узелочке обед,
Бежит он по желтому полю,
Которому тысячи лет.
Известно уже мальчугану
Зловещее слово — война.
Отец его —
В битве с врагами,
Мать — в поле
с темна до темна.
Той давней,
Но памятной яви
Я, видно, забыть не смогу.
Не я ли тот мальчик,
Не я ли
В страду к своей маме бегу?
Не я ли тем августом ясным,
Хоть ростом всего с полснопа,
Стараюсь завязывать свясла
И ставить снопы на попа.
Не я ли,
У дня на изломе,
Колосья зажав в кулаке,
Уснул в золотистом суслоне,
Как в сказочном том теремке.

И мать,
Моя матерь-Россия –
Солдатка,
горюха,
вдова –
Над будущим пахарем-сыном
Склонилась в слезах у жнитва.

 

Николай ГРИЩЕНКО

РОВЕСНИКИ ПОБЕД
Нынче грянуло ей шестьдесят,
Стала бабушкой мамка-Победа,
Но у правнуков очи блестят:
«Расскажи про Германию, деда!»

Он в пехоте служил рядовым,
Трижды ранен, имеет награды,
И домой возвратился живым
Под салютов цветных звездопады.

Про Берлин и горящий рейхстаг
Он расскажет, про мутную Шпрее,
Как в Тиргартене – оберст в крестах –
Немец выскочил… Дед был быстрее…

Они слышали это уже,
Но – мальцы, а, гляди, понимают:
Дед на огненной снова меже, –
Молодеет, когда вспоминает…

И опять под рукой автомат,
Как на штрассе той – Унтер-ден-Линден, –
А в окне яркий девичий взгляд:
Ненавидящий?
Робкий? –
Призывный…

Что меж ними там произошло? –
Никому не узнать, ну-тка, нишкни, —
Только дед, воротившись в село,
Пятилетку гулял, не женившись.

Телевизором он раздобрел,
Двадцать лет уже было Победе, –
Про Берлин передачи смотрел
Неотрывно на зависть соседям.

Рвался съездить хоть раз в Трептов-парк,
А колхоз на кого же оставить?
Той весны неуёмный пожар
Жег его совестливую память.

А теперь лет уже шестьдесят
Пролетело. И сын ли, дочурка, –
Юной страсти святой результат,
Коли был, постарел, – вот докука!

Кудри гладит своих правнучат,
«Черноглазые… – молвит с тоскою, –
Шестьдесят, ты гляди, шестьдесят…»
И качает седой головою.

А за окнами снова скворцы
Тараторят – пернатые веды,
И горят золотые венцы
На героях Великой Победы.
2005 г.

 

Василий ДВОРЦОВ

(Отрывок из поэмы «Правый мир»)
Земля горела… Мокрая земля,
Осенняя, остудная, пустая.
Познавшая ненужность урожая,
Нематеринской зряшностью боля…
От Дона к Волге по её груди
Катили, топали, ползли, летели,
В двенадцать языков взахлёб галдели
Язычеств древних новые вожди.

На тех же междуреченских холмах
Вновь для Руси-России перепутье:
Что Запад? Что Восток? – Везде, по сути,
Чужая кабала в желаньях и в умах.
Уйти иль устоять?.. Заклад стократ…
И вот сошлись, собрались миллионы,
Упёрлись лбами тьмы Армагеддона –
Настал твой час, Царицын-Сталинград!

Час вне часов – он как последний вдох.
Пять месяцев, то пыль, то снег вздымая,
С холма Мегиддо на курган Мамая
Сходила злоба браней всех эпох.
Сводилась лютость древних упырей,
Чтоб ей сгореть в огне упорной веры –
Алтарь войны – алтарь любви без меры,
Нет на земле святее алтарей.

Нет в свете более любви, чем та,
Что за своих друзей теряет душу.
Она весь мир собой несёт и дюжит:
Солдата смерть есть исповедь Христа.
А тем, кого призвали в судный бой,
Кому досталось самой полной чашей
Черпнуть, глотнуть от ярости кипящей,
Но выжить – тем не жить собой…

Два миллиона улеглось во рвах,
В окопах, блиндажах, воронках,
В траншеях братских… Чьи-то похоронки
Доныне шевелят сиротский страх.
Два миллиона… ровно пополам
Разделены не кровью, а идейно:
Налево – царство расы безраздельно,
Направо – мера счастья по делам.

 

Сергей ДОНБАЙ

ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
А нас обернуло порознь
И вместе уже не раз:
Глядит сквозь военную прорезь –
Как целится – детство в нас.

И все эти годы мирные
В глубоких тылах страны,
Мы всё ещё эвакуированные
Сиротственники войны.

Отчётливо в детство, в отрочество
Вошла – до сих пор видна –
Как общее наше отчество,
Отечественная война.

 

Валентина ЕРОФЕЕВА-ТВЕРСКАЯ

СОЛДАТСКАЯ ВДОВА
(Баллада)
Перебрала
пожитки в тишине,
Накопленные
за десятилетья.
Ютится
серый голубь на окне,
В немилости
продрогнувшего лета,
Стучится
жёлтым клювом о стекло,
Какое-то известие
пророчит.
Ах, боже, боже,
время утекло,
А память отпускать
никак не хочет.
Никак не хочет,
бередит покой,
Вдова живёт
меж сумраком и светом –
И смерть не ждёт,
и жизни никакой,
И не к кому сходить ей
за советом.
За окнами
в ненастья стонет клён,
Ветра скребутся
под покровом ночи,
И напрочь сон.
Заботой окрылён,
Сон не о ней,
он о других хлопочет.
Пугливый сон уносится,
летит
За синегорья,
за леса
и долы,
Он лёгок,
многогранен,
он сулит:
Кому дары,
кому-то
меч дамоклов.
А ей бы, каплю
света дней былых,
ей – на мгновенье,
милого увидеть!..
Но хрупок сон,
как нет среди живых,
Кого всё ждёт
и всё никак не выждет.

 

Была соседка Тоня – померла,
И почтальона Глашеньку – сменили.
С кем поделится искренне могла
Или уехал, иль в сырой могиле…
Не скрипнет дверь, не зазвенят ключи,
И никому не приготовить ужин…
Нахохлившийся голубь, не молчи!
В урочный час ей собеседник нужен.

 

…Июнь парил, шелками разодет,
И в гнёздах подрастали сорочата.
Фата на стуле, на столе букет –
Но нарядили жениха в солдаты…
Горючим эхом в воздухе рвалось
Со всех окраин, из тарелок чёрных:
«…Вставай, страна огромная», –
неслось
И оседало в душах обречённо.

Как писем-треугольников ждала!
Как целовала их, как голосила…
Все самые важнейшие слова
И мысленно, и вслух произносила.
Ходила в храм, надеясь горячо,
И неумело Господа просила, –
Скорей уткнуться в милое плечо…
Ждала всегда!
Извёстку разводила,
Белила печь,
носила воду в дом,
До одури
работала в колхозе.
Но, даже одержимая трудом
Она цвела в жару и на морозе.
Но почтальон, однажды подойдя,
В глаза не глядя, протянул конверт ей.
И закружилась матушка-земля
В чудовищно бессмысленном конвейере…

… Давным-давно окончена война,
Давным-давно поблёкла похоронка,
В уютном доме бродит тишина,
А здесь мечтали слышать смех ребёнка.

Воспоминаний многолетних пласт
Могильным камнем придавил ей душу…

… а голубю вдова свой хлеб отдаст –
Не зря же он её так долго слушал…

ХАТЫНЬ
В белорусском полесье кукушка слышна…
Только помнят пролески доныне
Всю печаль:
не вмещает в себя тишина –
Горькой скорби по жертвам Хатыни.

…Всех, от стара до млада,
согнали в сарай.
Подожгли,
и огонь полился через край…
Поднимались от горя
ветра на дыбы –
Сатанински пожарище выло,
За сто вёрст
устрашающе были видны,
Как зловещие к небу
стремились дымы.
Всю листву на деревьях
знобило –
и Хатынь
становилась могилой.

Серым пеплом пожарищ
земля зацвела.
Горизонт
белой нитью просвечен, –
так стыдливо на запад
луна проплыла!
Вороньё зябкой тенью
легло у села,
черноглазо следило за всем
до утра…
В дикой ярости выли,
стонали ветра,
Тяжко охая по-человечьи.

В белорусском полесье кукушка слышна.
Горько помнят просёлки доныне
Боль и скорбь…
Не вмещает в себя тишина –
Жгучих слёз по невинной Хатыни.

***
(отрывок из поэмы)
…Не зови, не кричи,
всё равно не услышат…
Как дымок от печи,
голос льётся по крышам,
поднимается ввысь,
ударяясь о месяц…
Голос детский, кружись
над окраиной местной,
распугай вороньё,
что на яблоне старой
караулит жильё –
дом, сарай обветшалый.
Снегири на снегу
словно капельки крови…
Что я вспомнить могу
кроме этого?! Кроме
горьких дней и ночей,
обнищанья и тягот,
что я стала ничьей,
что сомнения тянут
на глубокое дно.
И смыкая ресницы
снами, – всё об одном
каждой ночью мне снится:
на завалинке дед
в галифе офицерском,
в телогрейку одет,
кашель слышится резкий.
Раны хочет прогреть
он под солнышком ранним,
чтоб на вешней заре
Успокоились раны.
Горечь помнит душа,
Ей никак не забыться, –
Сколько деду дышать,
Будет полюшко снится,
Где железным дождём
Поливало пшеницу,
Где горело жнивьё,
Где пылали станицы.
Сам себе: «Виноват,
Что из пламени вышел…»
Среди сотен солдат
Посчастливилось – выжил.
В беспорядочной мгле
Госпитальные койки.
Больше нет на Земле
Ни Аркашки, ни Кольки…
Бой на Курской Дуге
Душу пламенем выжег.
…Воробей налегке
В небо взвился над крышей…
Дед цигаркой пыхтит
на войну обижаясь,
часто в небо глядит,
где зарница большая
льётся за горизонт
опоясавши небо…
Словно деда зовёт
ускользающий некто.

 

Валентина ЕФИМОВСКАЯ

9 МАЯ
Скорбный праздник в моей Отчизне.
Солнце – вечный огонь небес.
Над могилою братской – крест:
Символ смерти и символ жизни.

ВОЙНА СВЯЩЕННАЯ
Без креста в 41-ом встречала
Русь-Россия врагов своих.
“Жди меня” – молитвой звучало,
Словно ладанка был тот стих.
Как с икон, смотрела с плакатов
Богородицей Родина-мать.
Уходили на фронт солдаты,
Не умевшие крест целовать,
Но, как витязи в русской сказке,
Сокрушили логово зла…
День Победы и праздник Пасхи –
Жизни два багряных крыла!

***
        имя твоё неизвестно –
подвиг твой бессмертен
С.Михалков
С полей боевых Подмосковья
тот прах безымянный был взят,
пропитанный праведной кровью
Отчизну спасавших солдат.
Сердца в нем украинцев, русских,
грузин, белорусов слились
в одном солнцедышащем сгустке,
сгустившем до бренности жизнь.
Но Вечен Огонь – над ними –
которые вместе лежат,
приняв Богом данное имя –
одно – Неизвестный солдат.

ПОДВИГ
Не всякий путь тернистый и кровавый,
не всякий путь – несение креста.
Путь Истины, дорога Вечной Славы
проторены страданием Христа,
Его Сыновней жертвенной любовью
сквозь смерть, что Он попрал и покорил.
Полями и холмами Подмосковья
Спаситель наш при жизни не ходил,
но словно бы за Ним, в оскал заката,
туда, где бьет фашистский пулемет,
швырнув свою последнюю гранату,
солдат-мальчишка, зубы сжав, ползет.
За своего отца он, за Россию,
за други вражий ДОТ собой накрыл…
Случайна ль в парне жертвенная сила,
от рода ли в себе её хранил
тот эстафетный ген – от века к веку
причастный тайным свойствам Божества,
дарующим спасенье человеку,
чьё бренно тело, но душа жива
и вечно с Господом своим живёт.
Солдат, огнём распятый, лёг на ДОТ.

“КОРИДОР СМЕРТИ“

Вечная память героическому подвигу
железнодорожников, которые по легендарному
“коридору смерти” под прицельным
немецким огнем водили поезда с
продовольствием в блокадный Ленинград2E=mc
Эйнштейн

Я верю – с посекундным постоянством
вернется время к нам за часом час,
поскольку искривляется пространство
вблизи неизмеримых звёздных масс.
Но где любви энергия лучится,
там силы большей во Вселенной нет,
и жизнь над смертью неизбывно длится:
меж телом и душой в квадрате свет!
И в этом свете жертвенном не меркнет
Простая и незыблемая суть:
Прорвется поезд “коридором смерти”,
Для жизни вечной проторяя путь!

* * *
          Отцу
Люблю я воинский парадный ритуал
и строй штыков, готовых к обороне.
Скорблю, услышав оружейный залп,
когда своих военные хоронят.
Несут смиренно: тяжек гроб, как крест;
смысл бытия нам до конца неведом…
И влажны светы офицерских звезд,
затепленных от солнечного света.

И слышится в сиянье тех лучей,
что нет служенья ратного нужней,
и по плечу оно лишь людям сильным…
Пасхален поминальных свет свечей,
вплетенный в имя вечное – Россия.

В ОГНЕ ВОЙНЫ
Меняется природа вещества,
Когда огонь его строенье рушит,
Являя прах любого естества…
Но прахом никогда не станут души.

* * *
Росси дух вовек не источится,
Как тысячу, как десять лет назад…
Бескровные, родные вижу лица
Погибших за нее солдат.

Отчизна – суть извечных упований
Героев Бреста, Ясс, Бородина.
Росси сердце – это поле брани.
С победой не кончается война…

И наши православные границы
Тьма одолеть пытается опять.
России дух вовек не источится,
Пока на Бога будем уповать,

Покуда в горний край Господни слуги
Возносят, утешая, души тех,
Кто отдал их за веру и за други,
И русских душ пред Богом больше всех.

ПАРАД ПОБЕДЫ
Май. Парад. Не сдерживаю слёзы:
Рада мощи ядерных систем.
Были русским символом березы –
Стал вечнозеленый “Тополь — М”.

Он красив небесно, ярый – страшен.
Им хранима Русская Земля.
Стати вековой Кремлёвских башен
Подражают эти “Тополя”.

Над парадным фронтом пылкой “рощи”
Просветлели даже небеса.
Красная гудит, ликует площадь,
Провожая “Тополи” в леса.

 

Георгий ЕШИМОВ

РОВЕСНИКИ ПОБЕД
Нынче грянуло ей шестьдесят,
Стала бабушкой мамка-Победа,
Но у правнуков очи блестят:
«Расскажи про Германию, деда!»

Он в пехоте служил рядовым,
Трижды ранен, имеет награды,
И домой возвратился живым
Под салютов цветных звездопады.

Про Берлин и горящий рейхстаг
Он расскажет, про мутную Шпрее,
Как в Тиргартене – оберст в крестах –
Немец выскочил… Дед был быстрее…

Они слышали это уже,
Но – мальцы, а, гляди, понимают:
Дед на огненной снова меже, –
Молодеет, когда вспоминает…

И опять под рукой автомат,
Как на штрассе той – Унтер-ден-Линден, –
А в окне яркий девичий взгляд:
Ненавидящий?
Робкий? –
Призывный…

Что меж ними там произошло? –
Никому не узнать, ну-тка, нишкни, —
Только дед, воротившись в село,
Пятилетку гулял, не женившись.

Телевизором он раздобрел,
Двадцать лет уже было Победе, –
Про Берлин передачи смотрел
Неотрывно на зависть соседям.

Рвался съездить хоть раз в Трептов-парк,
А колхоз на кого же оставить?
Той весны неуёмный пожар
Жег его совестливую память.

А теперь лет уже шестьдесят
Пролетело. И сын ли, дочурка, –
Юной страсти святой результат,
Коли был, постарел, – вот докука!

Кудри гладит своих правнучат,
«Черноглазые… – молвит с тоскою, –
Шестьдесят, ты гляди, шестьдесят…»
И качает седой головою.

А за окнами снова скворцы
Тараторят – пернатые веды,
И горят золотые венцы
На героях Великой Победы.
2005 г.

 

Геннадий ЁМКИН

***
Гремели из Кремля приказы:
— Вставай, народ, к плечу плечом!
И бей фашистскую заразу
Огнём и сталинским мечом!

И брал огонь, и брал я меч,
И в полный рост я шёл на танки,
Мне восемь раз не уберечь
Пришлось себя на левом фланге.

Горело тело и железо,
Горело все, как есть, подряд.
И с той поры я неизвестный
Великой Гвардии Солдат.

Мне все известны, кто со мною
Развеян в дым, развеян в прах.
Под Александровской плитою
Горит огонь у нас в руках.

Мы принесли с войны тот пламень,
Не раз погибшие в бою,
Мы говорим вам через камень:
— Все неизвестные в строю!

Никто не мнит себя героем,
Но если надо, то опять
Мы из — под камня выйдем строем —
На рубежах своих стоять.

Чтоб никогда под мирным небом
Никто! (Вы слышите меня?!)
Солдатом неизвестным не был
И не принёс с войны огня.

 

Николай ЗИНОВЬЕВ

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Воспетый и в стихах, и в пьесах,
Он, как отец к своим сынам,
Уж много лет как на протезах —
Что ни весна — приходит к нам.
Он и страшнее, и прекрасней
Всех отмечаемых годин.
Один такой в России праздник.
И слава Богу, что один.

***
Я своего совсем не помню деда,
Но в этом вовсе не моя вина:
Его взяла великая Победа,
А если проще — отняла война.
Мы с братом на него чуть-чуть похожи,
И правнук тоже, хоть еще малыш.
Совсем не помню деда я, но Боже,
Кого в России этим удивишь?

 

Александр ИВУШКИН

БАЛЛАДА О НЕЖЕЛАННОМ СЫНЕ
Немым укором ветер дул с Востока.
Бойцы шагали хмуро — ветру встреч.
А к вечеру в селенье одиноком
звучала немцев лающая речь.

Гуляла громко пьяная забава.
И женщину,
приставив к горлу штык,
втащила в дом орущая орава,
потехи ради – «Тринкен унзер Зиг!..»

А чуткой ночью, часовых пугая,
шла по дороге к дому, вдоль села,
покачиваясь, тень полунагая
и смерть себе в помощники звала.

А по утру село ругало фрицев,
но были и другие на селе:
«…Уж лучше б этой сучке удавиться,
свою вину перехлестнув в петле!»

Но – чья вина,
уж коли есть такая?..
Округа в спорах встала на дыбы.
А может тех, кто сёла оставляя,
страну бросал на произвол судьбы?..

«Ужо настанут дни, —
роптали люди. —
И надо ещё будет отвечать!..»
Вот и Россия залпами орудий
победный путь свой стала отмечать.

Уже война к Зееловским высотам
свои пути-дороги подвела.
А женщина пугливо, без охоты
супруга с фронта, словно суд, ждала.

Она-то знала, что понять не сможет
и не ждала прощенья от него.
Ведь сын рождён —
войны на год моложе.
И на селе расскажут — от кого.

Доложат, озираясь воровато,
что носит по деревне мальчуган
фамилию советского солдата
и отчество – от имени Иван.

И потому, к груди прижав ребёнка,
она, рыдая, не свалилась с ног,
когда прочла на мужа похоронку,
а испустила облегчённый вздох.

И лишь потом – до боли исступленья! —
созналась, плача, что себе лгала.
Что вздох души –
не подлость преступленья:
ждала ведь мужа, видит Бог, ждала.

И что детей ему бы нарожала,
как самая надёжная жена.
И что всю жизнь его бы обожала.
Скорей бы только кончилась война…

И что хулу народную просила:
не укоряй, мол, душу не тревожь.
И что пока дитя в себе носила,
хотела, чтоб на мужа был похож.

И что растёт он, словно отщепенец
в родимой стороне садов и хат,
где все его зовут заглазно: « Немец!..»
Как будто бы мальчонка виноват.

И что в лицо ей, может быть, не бросит
досадных слов обиженный юнец.
И что, взрослея, никогда не спросит:
«Скажи мне правду,
кто же мой отец?..»

И, может быть, груз непосилья скинув,
ей не придётся, как в холодном сне,
уклончиво бубнить чуть слышно сыну:
«Без вести где-то… канул на войне.»

Из цикла «Картинки детства»

ИГРА В ВОЙНУ
А в нашем детстве не было вины.
что слёз и бед военных не застали,
что на десятый год после война
в свою войну отчаянно играли.

В лесу за Ламой, где окопы — в ряд,
мы кучковались, гордости не пряча.
И, как взаправду, строили отряд,
и наступая, верили в удачу.

Послушно шли в разведку и в дозор,
и прятались под лапником ершистым.
Да вот беда – шёл постоянный спор:
никто не соглашался стать фашистом.

Никто не соглашался лезть в окоп
в немецких касках,
чтобы за фрицев драться!..
И в жизни, как тогда, мы жили, чтоб
в продажной шкуре вдруг не оказаться.

ГОРЬКОЕ ЭХО
В окопах и подгнивших блиндажах,
на свежей пашне и по кромкам леса –
после войны, в нас не вселяя страх,
ещё живое пряталось железо.

Снега в апреле, стаявши на треть,
ручьями звонко по земле бежали
и дней военных брошенную смерть,
не весть зачем, повсюду обнажали.

Ах, как кипел наш боевой задор,
как волновал мальчишеские души!
Мы стаскивали мины на костёр,
и, в ямы спрыгнув, затыкали уши.

Кололся воздух — как врагам назло.
Мы ликовали: «Во, рвануло!.. Сила!»
Но так однажды вдруг не повезло:
троих из нас осколками скосило.

Прощальный плач у края тишины…
Но кто б посмел
вину свалить на детства?
…Мы жили горькой памятью войны.
И от неё куда нам было деться?..

 

Виктор КАРПУШИН
(Балашиха, Московская обл.)

МЕМОРИАЛ
На Братском кладбище сквозь плиты
Растёт трава. Вы не забыты!
Теперь весна, раскрылись почки,
Как письма, клейкие листочки,
Как будто весточки оттуда,
Где все надеялись на чудо,
Что повезёт и пуля ми́нет,
Не подорвётся друг на мине,
Что уцелеешь под обстрелом
В окопчике заиндевелом…
…Запомни имена на камне,
По плитам проведи руками.
Здесь вербы – белыми свечами,
А раньше и не замечали…

9 МАЯ
Две золотистые полоски
На мешковатом пиджаке.
Под ними – Красная Звезда.
Концы лучатся.
Старик у входа в парк,
Дрожит картон в руке:
«Ищу однополчан!»
И крупно – номер части.

Так он бродил в толпе,
Прядь убирал со лба.
Седую прядь.
И музыка гремела.
А после прошептал:
«Как видно, не судьба…»
И закурил одной рукой умело…

 

Екатерина КИРИЛОВА

ВАЛЬС НА ВОЙНЕ
Тишина, но страшная такая,
И не слышно шелеста травы…
Майский ветер, гладя и лаская,
Не спасает от ночной жары.

Вдруг… округа спавшая проснулась —
Ритмы танца разбудили тишь,
Солнце к полю боя прикоснулось,
И взлетел свободно в небо стриж…
Громко пела в блиндаже пластинка —
«Мирный» вальс звучал среди войны —
Отдыхали после поединка
Русские защитники страны —
Юные безусые мужчины —
Не у всех ещё был школьный бал…
Эшелон военной злой машины
Тех ребят на смерть завербовал.
Карандаш, клочок бумаги жёлтой,
Милой фотография в руке…
Пуля просвистела, как иголкой,
Рваный след оставив на щеке.
Быстро так… Никто и не заметил,
Как потух горячий взгляд бойца —
Паренька, что не пожил на свете,
И не ждал такого вот конца…

Полем боя смерть гуляет злая,
И кружится в вальсе тишина…
Жаль: мальчишка даже не узнает,
Что сегодня кончилась война.

 

Виктор КИРЮШИН

ПОБЕДИТЕЛЬ
Грязь месил,
В медсанбате срывал бинты,
Стали руки темней свинца…
Я не знаю,
Не знаю совсем, кто ты,-
Ни фамилии, ни лица.

Ведь Россия-мать велика собой,
У неё не счесть сыновей.
А случится бой: там солдат – любой.
Все одной семьи и кровей.

Тополя цвели, пели кочеты,
Но пришел июнь ледяной.
Сколько холмиков по обочинам
У тебя, солдат, за спиной!

От Москвы лежал в десяти верстах-
Всё равно своё наверстал!
Позади война, впереди рейхстаг.
Вся земля тебе – пьедестал.

ФРОНТОВИКИ
После медсанбатов и штрафбатов —
По своей вине и без вины —
Им уже давно не до дебатов
На погостах рухнувшей страны.

Памяти зияющие дыры
Не закроют речи и цветы…
Спят в земле бойцы и командиры,
Армии, дивизии, фронты.

Позади десанты и тараны,
Сталинград, днепровский рыжий ил.
А сегодня души их и раны
Лечит сам архангел Михаил.

Не они, а мы теперь во мраке,
Раз твердят не спьяну за столом —
Не добро и зло сошлись в атаке:
Это воевало зло со злом.

Жизнь воспринимая без идиллий,
Не хочу турусы городить…
Нас, детей и внуков, победили,
Их уже не смогут победить.

 

Юрий КЛЮЧНИКОВ

МЫ ТЕБЯ ОТСТОИМ!
Край передний иную
наметил манеру рисунка,
поменяли регистры
октавы военной грозы —
по высотам сердец,
по лощинам и лужам рассудка
пролегает сегодня
зигзаг фронтовой полосы.
Мы в окопах еще,
мы в траншеях по самые плечи,
видно, день не настал,
видно, час наступать не пришел.
Словно мессеры кружат
чужие недобрые речи,
атакуя повсюду
притихший российский Глагол.
Ждали пуль и огня,
оголтелой пехоты и танков,
на прямую наводку
в туман приготовив стволы.
А отрава вползла
на позиции главные с флангов,
потому что мы сами
открыли отраве тылы.
Мы и это пройдем,
в эшелонах тройных перестроясь,
пусть нас кто-то хоронит,
пророчества нам — не в нови.
Мы тебя отстоим,
золотая славянская совесть,
наше русское сердце —
сияющий Спас на крови!

* * *
Ax, власть советская, твой час
Был ненадолго вписан в святцы.
Ты гнула и ломала нас,
Пришел и твой черед сломаться.
Бывало, на тебя ворчал,
Но не носил в кармане кукиш.
И поздно вышел на причал,
Что никакой ценой не купишь.
Когда сегодня Страшный Суд
Долги последние свершает,
А телевизионный шут
На торг всеобщий приглашает,
Я поминаю дух и прах
Отцов, которые без хлеба,
Отринув всякий Божий страх,
Как боги, штурмовали небо.
Не убивал и не убью,
Не принесу свидетельств ложных,
Но их по-прежнему люблю,
По-детски веривших, что можно
Через кровавые моря
Приплыть к земле без зла, без фальши.
Смешная, страшная моя,
Страна-ребенок, что же дальше?
1999

ПИСЬМО СВЯЩЕННИКУ
Вы Родине нашей вменили в вину
публично, с амвона, ни мало, ни много,
что страшную мы заслужили войну
за власть коммунистов, отвергшую Бога.
Ну что ж, и церковный, быть может, погром
в семнадцатом тоже был горьким лекарством
за несохранённый Синодом Покров
Святой Богородицы над государством.
Но я-то в стихах не виню никого
за нынешние и былые невзгоды,
нам вместе бы с вами вернуть торжество
священной весны сорок пятого года.
В ту пору связать нас сумела беда
сегодня же беды разводят в тумане.
Вы ждёте повинной? Примите тогда
за всех коммунистов
моё покаянье.
Простите, что манны не ждали с небес,
что, Бога не помня, творили молитву,
что строили вместо церквей Днепрогэс,
колхозы, метро, Комсомольск и Магнитку.
Что был, не мерещился классовый враг,
что с ним воевали, не прячась по затишкам,
что гибли за цвета кровавого флаг,
и верили батьке с усами — не батюшкам.
Но если вернётся на Родину Свет
и Знамя победное вновь будет поднято,
я верю — допишется в Новый Завет
апостольский грех большевистского подвига.
10 июня

22 ИЮНЯ
В тот самый длинный день,
в день ущемленья ночи
увёртливая тьма
готовила реванш.
Был верховод её
в своих расчётах точен,
он всё предусмотрел,
как извести славян.
Лишь не учёл их душ
безмерные просторы,
безмолвие снегов,
загадочность болот.
Священная война!
Вошла ты в наши поры,
как чудный элексир,
как шпальный креозот.
Когда сегодня шут
на голубом экране
твой пепел шевелит,
тревожа наш покой,
ему и невдомек,
что он смертельно ранит
себя же самого
блудливою рукой.
Кусайте нас, шуты,
нам очень нужно это —
разбуженный покой
и ненависть врагов.
Дождётесь от Руси
святого рикошета,
разбудите в сердцах
пригашенный огонь.
22 июня 2013

ОНИ И МЫ
Нам их пиджак и неуклюж и тесен,
Их раздражает наш простор и вес…
Они не понимают наших песен,
а мы их либеральный политес.
Нам скучен гвалт о пользе инвестиций,
жар биржи не живёт у нас в крови.
Душа жива погоней за жар-птицей,
тоской по правде, братству и любви.
Мы греемся в аду мечтой о рае.
И это тоже непонятно им,
как Русь до сей поры не умирает,
как мы её безжалостно храним.
Мы будем жить доколе в русском поле
родная песня излучает грусть
и русская учительница в школе
нам Пушкина читает наизусть.

 

Екатерина КОЗЫРЕВА

РУССКОМУ ВОИНСТВУ
Страшно досталось земное Крещение
Боголюбивому русскому воинству:

В огненной вы окрестились Купели
Политы собственной Кровью…

В подвиг державного их послушания
Бога молите о них, православные!

Господи! Вольные или невольные
Им прегрешенья прости!

Души врагов покори ненасытные,
Русь от лукавых избавь многочисленных,

Чтобы вернулось домой войско русское,
Славя Христа с Пресвятой Богородицей.

БОЕЦ РЯДОВОЙ
Стройным сияет парадом
Красная площадь с утра:
Люди в военных наградах
Кричат троекратно: Ура!

То дальше война, а то ближе,
Когда вдруг салют загремит,
И взмывшие голуби с крыши
Крылами поднимут зенит.

За ними взлетят самолёты
Над Русью и над Москвой,
И гулкие марши пехоты
Услышит боец рядовой

Родимую вспомнит Отчизну
Несломленный русский народ…
И, правя законную тризну,
Военную песню споёт.

 

Валентина КОРКИНА

ПИСЬМО С ФРОНТА
Над прошлым нашим ложь витает,
На свет и правду тень легла…
Но письма прадеда читает
С волненьем Катя МаршалА.

Нательным крестиком хранимый,
Их Пётр Андреич Лукичёв
С войны писал жене любимой,
Когда мечталось горячо

О долгожданном Дне Победы,
О милом доме в три окна,
Где столько песен было спето,
Пока не грянула война.

Писал в затишье, меж боями:
«ЛидОк, милОк, скучаю, жди:
Ведь наше будущее — с нами,
И наша встреча — впереди!»

Мечты о будущем, о встрече…
Увы, война не просто зла —
Она жестОка…

Школьный вечер
В музее…
Катя МаршалА

Письмо читает, трудно дышит.
И — как морозом — по спине!

…А Лукичёв
всё пишет, пишет
Письмо домой, своей жене…

P.S. Все имена и фамилии, а также
строки из письма — подлинные.
Письма П. А. Лукичёва хранятся
в литературном музее курской
школы № 35, которую недавно окончила
правнучка фронтовика Катя МаршалА.

 

Владимир КОРНИЛОВ

СТИХИ О ГРОЗНЫХ ДНЯХ МИНУВШИХ
                   Светлой памяти писателя-фронтовика,
                    Иннокентия Захаровича Черемных
От грозных лет до юбилея
Пронёс он сердце, не жалея…
Пройдя все адовы круги,
С друзьями съев по пуду соли,
Вдрызг поразбил он сапоги –
И не одни на ратном поле
…И сам со смертью был на «ты» –. .
Она вблизи его держала,
Но всякий раз из темноты
Небытия звала держава.
И он, поднявшись в полный рост,
Шел в рукопашную без страха.
И лишь в груди дышал мороз,
Да сердце билось в ней, как птаха.
…Терял в боях однополчан
Из Курска…Вологды…Рязани…
И сердцу снилось по ночам,
Как плачут вдовы их слезами.
…Пройдя тот жуткий перевал
Войны длиной в четыре года,
Не раз вопрос он задавал:
«А как на родине погода?..
Поди, намаялась земля? –
От рук мужских совсем отбилась?
…Ужель, где хлебные поля, –
Там сорняками всё затмилось?..»
И, взяв в ладони горсть земли,
Понюхал жадно и ноздристо.
И померещилось вдали
Что пашут в поле трактористы.
… «Скорей бы дембель  –  и домой!
А там, эх-ма, держитесь, бабы!..
Да и земле, поди, самой
Пора родить и славить свадьбы!»

*   *   *
                  Ветеранам и участникам Великой
                   Отечественной войны посвящается
Позади грозовая эпоха –
Сколько жизней взяла на погост?!
Но никто до последнего вздоха
Не свернул с этих огненных вёрст.
…А живые, кто хмеля отведал
Из кровавого чана войны, –
Вы огромной ценой за Победу
Заплатили для нашей страны…
Вас сегодня осталось немного –
С каждым годом редеет в строю…
Но по воле провидца и Бога –
Я о вас, о героях, пою…
Пели вам и Бернес, и Вуячич
О саднящей тоске журавлей.
И в сумятице дней тех горячих
Мнился мир вам добрей и светлей.
…От души мы желаем вам счастья,
Добрых внуков и солнечных лет,
Чтоб великое ваше участье
Русь хранило от будущих бед!

ЮРКИНА ПОЭМА
1
Встреча у реки
В стылый вечер я набрёл случайно
На костер, пылавший у реки.
Там рыбак сидел и грелся чаем.
Был  он стар и без одной руки.
По-отцовски просто он приветил:
«Подходи, сынок, не прогоню!
До чего же нынче лютый ветер! –
Все живое тянется к огню.
… В непогодь такую – и собаку
Человек не гонит со двора.
Вон луну – и ту, как старый бакен,
Раскачали зябкие ветра»…
Пламя все неистовей плясало –
И под  эту пляску в старике
В думах его что-то воскресало
В том, видать, суровом далеке.
… И за кружкой чая он поведал
Мне судьбу простого паренька:
«Юркой звали. Ждал он всё Победу…
Да не дОжил сорок три денька…
Ты,  сынок, рассказ послушай деда!
Время многих не вернет назад.
А вот Юрка – русый непоседа –
До сих пор живой стоит в глазах…
Бой, бывало, смолкнет лишь за лесом, –
Юрка шутит:  «Гитлеру капут!»
И глаза у озорного беса
Нас огнем лукавым обожгут…
А потом, в минутные затишья,
Всё писал, да нам и невдомёк,
Что в его скупых четверостишьях –
Боль людей, спрессованная в слог

2
Память  сердца
Мы прошли через сумрак смерти,
Воскресали из пепла вновь,
Чтоб жилось вам светло, поверьте,
Пусть ценой тому наша кровь».
… И, достав из кармана куртки
Уцелевшей рукой кисет,
Он добавил:  «Стихи у Юрки
Понял я через много лет…
Был он  парень, скажу, рубаха:
Хлеб и шутку делил на всех.
Только смерть с одного размаха
Оборвала веселый смех.
… А поэму его из боя
Вынес я – и она жива.
Правда, вот в рукаве пустое…
Да к чему уж теперь слова.
… Вот она, – протянул мне книжку –
В сердце книжки кровавый след, –
Мы любили того парнишку –
И не знали, что он  –  поэт»…
Завернув самокрутку ловко,
Постоял, покурил молчком…
«Юрка строки писал винтовкой –
И убит был в бою штыком.
В час суровый он не был гостем –
Люто с нами врага крушил.
…Ты, сынок, сбереги наброски
В память светлой его души».

*  *   *
Нам мир крепить на доброте сердечной –
Глухой и черной злобе вопреки.
Пора войну похоронить навечно–
И дружбой все сроднить материки!
И пусть друг к другу люди ездят в гости.
…Расти, планета, добрых сыновей!
Чтоб никогда на ядерном погосте
Смерть не блеснула молнией своей!

 

Валентина КОРОСТЕЛЁВА

СОЛДАТ
Голубело утро раннее
Устоявшейся весной, —
Как вернулся он, израненный,
Искалеченный войной,

Где в бою не дрогнул, выстоял,
Славу добрую снискал…
Он в сенях курил неистово —
К новой жизни привыкал.

Как назло, лишь беды грезятся —
Ну, куда теперь без ног?
Никого к себе с полмесяца
Подпустить солдат не мог,

Даже друга, друга Якова
(Вместе вышло воевать), —
И жена тихонько плакала,
И вздыхала тяжко мать.

Но однажды… слышат жители —
У рассохшихся ворот —
Запинаясь, нерешительно,
С хрипотцой — гармонь поёт.

И, чем больше было алости
В нарождавшейся заре,
Тем всё больше было радости
В разгоравшейся игре.

А гармонь, сияя планками,
Непростой вела рассказ,
И хотя порою плакала,
Но уже в последний раз!

В ЭТИ МАЙСКИЕ ДНИ …
… И снова от мыслей нахлынувших тесно,
И снова едины сердца…
Военные фильмы, военные песни,
Портрет молодого отца…

И в будни высокие сердце вступает,
И вечное пламя горит…
Пусть горькая правда к земле пригибает, —
Она же и дух закалит.

Россия ни дня не живала без боли,
Да только её ли вина?
Пусть жизнь закипает, как минное поле,
Но главная тропка видна…

К БРАТЬЯМ
Не отпускает то, что было,
Всё той же памятью горю.
Что – там, с отцовскою могилой —
Уже в чужом, увы, краю?

Неужто это всё не снится –
Разбой, Бандера, лжи потоп?
Ещё вчера – родные лица,
Сегодня бьют друг друга в лоб.

Раскрыли рты на это дети,
Но зла не выдохлись меха.
… Могилу, братья, пожалейте!

Нет на земле страшней греха.

 

Владимир КОСТРОВ

ЭХО ВОЙНЫ
          Памяти Николая Старшинова
Встану рано и пойду в поле.
Вот и солнышко встаёт – Божье око.
Только пусто без тебя, Коля.
Одиноко без тебя, одиноко.
Видишь: белая парит в небе чайка.
Тут к тебе бы постучаться в окошко.
Где-то тихая поёт балалайка,
С переборами играет гармошка.
Посмотрю на небеса – воля,
Глаз на землю опущу – доля,
Поднимаю у мостков колья
И живу я без тебя, Коля.
По осоке я плыву и по лилиям,
Впереди чиста вода – суходоны.
И брусничная заря и малиновая
По-над домом, где тебя нету дома.
По заливчику летят цепью утки,
На лугу любовно ржут кони.
Да чего там, и в Москве, в переулке,
Без тебя, как без себя, Коля.
Горько, Коля, на Руси, очень горько.
Всё, что сеяли отцы – всё смололи.
Мне бы рядышком с тобой горку –
Всё тебе бы рассказал, Коля.

* * *

Мы — последние этого века,
Мы великой надеждой больны.
Мы — подснежники.
Мы из-под снега,
Сумасшедшего снега войны.

Доверяя словам и молитвам
И не требуя блага взамен,
Мы по битвам прошли,
Как по бритвам,
Так, что ноги в рубцах до колен.

И в конце прохрипим не проклятья —
О любви разговор поведём.
Мы последние века.
Мы братья
По ладони, пробитой гвоздём.

Время быстро идёт по маршруту,
Бьют часы, отбивая года.
И встречаемся мы на минуту,
А прощаемся вот навсегда.

Так обнимемся.
Путь наш недолог
На виду у судьбы и страны.
Мы — подснежники.
Мы из-под ёлок,
Мы — последняя нежность войны.

 

Александр КУВАКИН

ПАМЯТИ МОЕГО ДЯДИ
«Ваш сын красноармеец
Лукин Николай Александрович,
1923 г.р., уроженец Воронежской обл., с. Грязи,
находясь на фронте, пропал без вести
15 февраля 1942 г.
при выполнении спецзадания по разведке.
Штаб 849 артиллерийского полка. 8 мая 1942 г.»
Из похоронки. Ленинградский фронт.

Красноармеец Николай Лукин
Шёл по войне, не замечая мин.

«Что нам война!» – друзьям он говорил.
И спирт водой ни в жизнь не разводил.

«Вот Волхов, – говорил, – вот Шлиссельбург.
За Ленинград их бьём, за Петербург».

А после оборачивал свой взгляд
В ту сторону, где отчий дом и сад,

Где мать с отцом да младших – братьев пять
И четверо сестёр – родная рать!

Глаза его влажнели на ветру.
«Нет, – он шептал. – Так просто не умру!»

И в боевых товарищах своих
Дух поднимал, читая древний стих

Про Куликовский бой, Бородино,
Про битвы, в сердце певшие давно.

И впереди немецкий наглый враг
Бойцам казался обращённым в прах.

Когда Лукин в разведку уходил,
На Сретенье пух снежный повалил.

Со Сретенья рукой подать – весна.
Весна – кругом. Была ли ты, война?

Восьмого мая в штабе артполка
Над похоронкой пели все века –

Красноармеец Николай Лукин
Стал в русском небе вечный русский сын.

 

Елена КУЗЬМИНА

***
      Один такой в России праздник…
Николай Зиновьев
Стоят солдатиков колонны,
Грядёт торжественный момент.
На войско бравое влюблённо
С трибуны смотрит президент.
Ему ответив мощным рыком,
Чеканя шаг, пойдут войска.
Пойдёт играть, греметь музыка,
Что сердцу моему близка.
И всё бы ладно, всё бы славно,
Но кажется нездешним сном.
Переведу глаза с экрана,
И что же вижу за окном? –
Чернеет здание казармы,
Молчит военный городок,
И след ушедших в Лету армий
Сметён с асфальтовых дорог.
На грязный плац собак кудлатых
Гулять выводит наш сосед.
Нога российского солдата
Здесь не ступала много лет.
Из окон видя по соседству
Казарм полусожжённый ряд,
Сыны мои, должно быть, с детства
Не смотрят праздничный парад.
Что сыновей корить за это?
Великой Родине верны
Остались русские поэты –
И флот, и армия страны.
Им дух предательства не ведом!
А потому я не тужу:
Я сыновьям про День Победы
Стихи Зиновьева твержу.

 

Алла ЛИНЁВА

*  *  *
Двоих проводила она сыновей…
Один – в восемнадцать ушёл в танкисты…
Другому – семнадцать минуло лишь,
А он – добровольцем – сражаться с фашистами!
Мальчишки её озорные, чубастые,
Глядят с фотографий, что соколы ясные…
А мы и весёлой её не знали…
Улыбку и ту встречали едва ли…
В селе горше всех ей хлебнулось одной –
Два сына её не вернулись домой…
В ночь пред иконой под ветра вой
Молится бабушка за упокой…
А со стены, с фотографий, чубастые,
Молча внимают ей соколы ясные…
Молча внимает луна среди тьмы,
Молча внимаем, не спящие, мы.

*  *  *
Расскажи мне, бабушка, о войне…
Как фигурку стройную спрятала в шинель,
Волосы кудрявые – под звезду!
И за дело правое – в пасть к зверью!
Как вскружились листья
В смертоносный вихрь,
И твой смех искристый
Оборвался вмиг
Где-то на Смоленщине
Как в огне…
Расскажи мне, бабушка, о войне.
Что такого знаешь ты,
Что нельзя мне знать?..
И сказала бабушка:
Больно вспоминать…

 

Александр ЛЮЛИН

ВОЕННЫЙ ПАРАД 7 НОЯБРЯ 1941 ГОДА
Москва. Красная площадь
Взрывая снег метельный, с ладонью у виска,
Будённый и Артемьев объехали войска.
Немеркнущая слава святых-сороковых!
Метели белый саван укутывает их…

Продрогшие вороны.
Морозная Москва.
Наркома обороны
Суровые слова.

С трибуны Мавзолея: не человек – кремень!
(А гроб, где мёртвый Ленин, был вывезен в Тюмень).
Апостольский характер! Подвигнется народ –
Неисчислимы рати Россия соберёт.

Бьют восемь раз куранты. Пурга. Штыки горят.
Кремлёвские курсанты идут – за рядом ряд;
Морские пехотинцы – как усмирённый гром:
Бушлаты, бескозырки, ботинки – флотский хром.

Сто двадцать раз в минуту печатают шаги
Единственным маршрутом – на фронт! – строевики.
А конницы! Тачанки (Доватор и Белов…)!
Грохочущие танки – солярка, рты стволов…-

Решительные лица,
Запретная тоска.
Столица ты, столица,
Царь-град ты наш – Москва!

 

Аркадий МАКАРОВ

У МОГИЛЫ НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА
      Дяде моему Макарову Ивану, пропавшему
без вести в Великую Отечественную войну
Ты крепко спишь в земле столичной,
Покрытый Знаменем Страны,
У той державной и кирпичной,
У красной зубчатой стены.

Был стол широкий на поминках
От Сахалина до Карпат,
А ты лежал с ружьём в обнимку,
Не слышал почестей, солдат.

В глазах остался ужас боя.
И ты навек остался в нём…
Отдай, солдат, земле земное,
А дух смешается с огнём.

 

Владимир МАРУХИН

ДЕНЬ ПОБЕДЫ
            «Молюсь за упокой, стары слова,
Душа печалится, но утешает сладко
Сознание того, что Русь жива,
Что русский дух – до сей поры загадка,
Которой так боится ворог-бес,
Перед которым вновь бессильны тати:
Пошел на смерть за православный крест
Русоволосый худенький солдатик.
Ушел он в тот простор нездешних мест,
Где встречь ему выходит Богоматерь…»
В. Ефимовская
«Памяти Евгения Родионова,
казненного чеченскими боевиками,
местночтимого святого».

1.
День Победы – это значит,
Что за праздничным столом
Мой отец поет и плачет
О военном, о былом …
Вспомнит бой неравный,
Адский,
Но молчаньем обойдет
Личный подвиг свой солдатский,
Плавно песню заведет:
«Край алтайский весь заснежен,
Грузди в кадках солоны …
Из-за острова на стрежень,
На простор крутой волны …» *

О своем голодном детстве
И об отчиме плохом,
О работе с малолетства
На деревне пастухом
Говорил он, словно повесть
Детям горькую читал:
«В жизни было все,
Но совесть
Никогда не продавал.
За Россию выпьем, братцы,
Чтоб жива всегда была.
За нее сегодня драться
Ваша очередь пришла!
Знайте, наш народ в блокаде
От Крещения Руси …
Не убий и не укрaди,
Православный крест неси!
Русских воинов работа –
Защищать наш мирный труд.
Вот в Чечне шестая рота
Удержала высоту …
В вечной жертвенности вижу
Ключ народного пути:
Победить – не телом выжить, —
Духом надо превзойти!»

2
Бросил Бог в сырую землю
Горсть отборного зерна.
Всходы новые приемля,
Помолись о них, страна!
Ведь на русскую Голгофу
Вел Господь бойцов отряд.
О какой же катастрофе
Нам сегодня говорят?
Пьем за то, что дух не сломлен,
И его не сломит враг,
Пьем за то, чтоб каждый помнил:
Подвиг роты – Божий знак!

3
И родина, и юность далеко,
И две войны чеченских отгремело,
И заживают раны нелегко
Души отвоевавшейся и тела …
Порой меня преследует кошмар, —
Всех ужасов той бойни к довершенью:
Возможно, мой молочный брат Анвар
Моею стал последнею мишенью …
_____________
* А.А. Шевелев. Памяти Василия Шукшина

РУССКОМУ ВОИНУ
            «Но это вы знаете,
Что если бы ведал хозяин дома,
В какую стражу придет вор,
То бодрствовал бы и не дал
Подкопать дома своего».
Евангелие от Матфея, Гл.24,43
1
Свет лампады льется на иконы,
Покаянно вздрогнула душа,
Вспомнившая Божии законы,
Жить желая дальше не греша.
Отче наш!
Прости заблудших племя,
Не губи отступников,
Спаси …
Новый враг пришел на нашу землю
Уничтожить русских — на Руси;
И застал врасплох нас не случайно:
Искушает многих сатана …
Как стена,
Подкопанная тайно,
В одночасье рухнула страна.
Были мы рязанцы,
Новгородцы,
Туляки,
Орловцы,
Москвичи, —
Стар и мал, умели мы бороться
За Отчизну,
А теперь – молчим …
Мы смирились со своей судьбою …
Спят спокойно наши палачи,-
Сытый Кремль Америке без боя
Отдал от моей страны ключи.

2
В черной книге русского позора
Не найти бесславнее страниц:
Терпим вражьей власти волчий норов
И войну внутри своих границ,
И под игом нынешних поганых
Мы неволей сыты неспроста:
Мы рабами стали чистогана,
Боже, помоги Твоими стать!
Свет лампады льется на иконы,
А в душе безмолвная гроза:
Стыдно жить по волчьему закону
И смотреть Спасителю в глаза!
Сколько раз нам кровию умыться
Суждено,
Чтоб навсегда прозреть?!
Дай нам, Бог, с грехами не смириться,
И как встарь, с врагами биться впредь.
Разорвать бесовские оковы
У последней, гибельной черты,-
Вспомни вновь про поле Куликово,
Русский воин!
Кто, если не ты ..?!

 

Эмма МЕНЬШИКОВА

ВЕТЕРАНЫ
Ветераны уходят в землю,
Не сдавая своих позиций…
Снова раненные под Ельней,
Шепчут хрипло: – Сестра, водицы…

До рассвета не спят от боли,
О друзьях вспоминая павших.
А к утру по команде «К бою!»
Рвутся яростно в рукопашный…

Со штыками идут в атаку,
Упираясь во вражьи цепи,
Грозно бьются в кровавой схватке
За родные поля и степи….

Не в постелях – в сраженьях святых,
Захлебнувшись огнём свинцовым,
Умирают от ран солдаты
Под Смоленском и под Ростовом…

Сколько лет на переднем крае,
За Москву и за Курск воюют…
Кто-то в танке опять сгорает,
Кто-то в небе врага штурмует.

И в пылающем Сталинграде,
Как товарищи их когда-то,
Погибают Победы ради
Жизнь отдавшие ей солдаты…

Бьются насмерть в Орле и Бресте,
Льнут под выстрелами к землице.
И уходят в иные веси,
Не сдавая своих позиций…

УРА
Уже и дождь устал о землю биться,
А в небесах всю ночь рвались зарницы

И гром гремел до самого утра,
Раскатываясь грозными «ура»…

Пойдём и мы грозой на вражьи силы,
Не одолеть им матушку Россию,

Щитом ей в Небесах – Бессмертный полк,
Покровом – Божьей Матери платок,

Порукой – предков славные победы:
Забыли их французы, немцы, шведы,

Зато у русских память на ура! –
Лишь тронь её, когда придёт пора…

БАБУШКА МОТЯ
Сто лет старушке отмечают.
Сидит она – едва жива.
От Президента ей вручают
В конверте добрые слова.

Цветы, подарки – честь по чести.
В дому гостей невпроворот.
Родня, собравшаяся вместе,
Уже устала от хлопот.

Начальники  «по протоколу»
Сказали речи за столом –
И важно так, под пепси-колу,
Заговорили о былом…

Мол, да, теперь не то, что прежде…
А что и прежде? Так себе.
Бабуля приоткрыла вежды:
Об чём беседа? О судьбе?

Всё вспомнит: отчий дом и сенцы,
И печь с лежанкой и плитой…
Как в поле гнулись с малолетства,
Как ели пижму с лебедой…

Зато и насиделась в девках –
Приданого-то ни гроша,
Хотя – и в поле, и на спевках,
Да и собою хороша…

А появился наречённый –
Моложе лет на пять: беда!
Но крепок духом, и с Матрёной
Венчался в страшные года,

Когда от церкви в отдаленье
Ходили все – и стар, и млад.
По Божьему соизволенью,
По вере русской был обряд.

И тихо бабушка Матрёна
Перечисляет имена,
И вспоминает время оно,
Когда «случилася» война…

Муж обернулся на пороге…
«Ах, как же он жалел меня!»
Обнял детей, сказал нестрого:
«Мать берегите, ребятня!»

Старушка посидела молча.
«Венца ведь не сломала я…
Всё думала и днём, и ночью:
Придёт домой, а где семья?

Скажу, ждала-не дождалася?
Вертайся, милый, на вокзал?
И всё казалось мне, что спасся:
Ведь он же без вести пропал».

Глаза закрыв, она вздохнула.
«Не тут мы встренемся, так там:
Венчались же», – и вверх взглянула,
Взор обращая к небесам…

И речь пошла о доле вдовьей:
Тянули жизнь как борозду,
И ждали суженых с любовью…
«А я его и ныне жду…»

Да как же так, помилуй Боже!
Взывали мы: ведь вам сто лет!
«Вы что, забыли?! Он моложе!» –
Сказала бабушка в ответ.
14 января 2017

***
«Жили и в войну…» Теперь я верю –
Жили: Бог терпел и нам велел.
Но была ты, Русь святая, твердью,
И тебя никто не одолел.

Жили и в войну… Теперь я знаю,
Как живут, когда война идёт.
Когда сердце мечется, стеная,
Оттого что гибнет твой народ,

Оттого что дети на прицеле,
Оттого что рушатся дома…
Семьи без отцов осиротели,
Косит всех фашистская чума…

Жили и в войну… Теперь и вправду
Начинаю это понимать.
День и ночь, который месяц кряду,
Защищает русскую Гренаду
Добровольцев доблестная рать.

Жили и в войну – как на Донбассе…
А когда подпишут лживый мир,
На крови поставят церковь Спаса,
На костях устроят шумный пир.

Русь святая, край обетованный,
Страшной может быть его цена:
После медных труб и целований
Наступают казней времена –
Это будет та ещё война.
 21 февраля 2015

ДЕНЬ РОССИИ
День России – и она как мать рыдает
По своим погибшим сыновьям.
Спят, уложенные ровными рядами
Под крестами – или в безднах ям
Похороненные чёрной ночью…
Спят поротно, головы сложив
За Отечество своё, – и в одиночку,
Без имён и дат, под сенью ив.
Спят на родине – и где-то на чужбине,
Вечные в бессмертии своём,
Спят не погребённые доныне –
Все помянуты сегодняшним дождём…
12 июня 2003

 

Надежда МИРОШНИЧЕНКО

ПОМНЮ
Чтоб мы о них могли писать сонеты,
Рожать детей и строить города,
Они легли, тоскуя, в землю эту.
В такую русскую, как никогда.
Отечество, твои отцы и братья
В Отечественной сгинули войне.
А матери свои порвали платья
Им на бинты, и на пелёнки мне.

Тогда не знают люди превосходства,
Когда одна Великая  Беда.
Моей страны всеобщее сиротство
Вошло в меня, хоть я не сирота.
Я помню, как соседки голосили
По всем солдатам, отданным Войне.
Как чёрный цвет на Родине носили.
На синеглазой русой стороне.

А белый цвет был и не нужен, вроде.
И лгали те щемящие слова:
«О, Русь моя! Жена моя!..» Выходит:
И не жена. Невеста да вдова.
А мальчики, не веря похоронкам.
Надеждою терзали матерей.
А женщины мечтали о ребёнке
В закостенелой нежности своей.

А мы, объяты гневом и печалью,
Мы, дети, в детях видели врага.
И девочка немецкая ночами
Спать из-за нашей мести не могла.

А нынче говорят: всё было зря.
Прости ты их, Родимая Земля.

 

Виктория МОЖАЕВА

* * *
Мой дед не вернулся оттуда,
Где вышел навстречу войне,
И тяжкая в сердце остуда
Упала, как снег по весне…
Так просто, без пепла и тленья,
Без слёз и цветов на гробу
Большая судьба поколенья
Его поглотила судьбу…
Мой дед удостоился чести
С земли отойти в небеса,
И титул «пропавший без вести»,
Как звон колокольный взвился…
И твёрдое мне убежденье
Из детства взросло моего,
Что есть только дата рожденья
Над именем светлым его…

 

Александр НЕСТРУГИН

ПИСЬМО ИЗ 41-го
Адрес краток: вместо дома-улицы —
Только номер почты полевой…
Детские каракули сутулятся:
ПАПКА
ПРИХОДИ СКОРЕЙ ЖИВОЙ.
ВАНЯ
МАМКА ЗАХВОРАЛА.
ХЛЕБУШКО НАМ С НЮШЕЙ
ОТДАВАЛА…
А САМА НЕ ЕЛА…
А МОРОЗ…
…Папке прочитать не довелось…

ПАРАД 41-го
Времён суровы опечатки…
И вязнет шепоток в ушах:
«Здесь век иной, и нет брусчатки,
Чтоб на века печатать шаг.

Здесь надо жить намного проще,
И незаметней, и серей…»
…Глухой райцентр, ночная площадь,
Стволы засохших фонарей.

И – ни души. И всё, что было
Судьбою – исподволь, не вдруг –
Глухая темень обступила
И знамя рвёт моё из рук.

Но я – ты скажешь, труд напрасный? –
Свой век врагу не отдаю.
Но я – уже на той, на Красной,
Брусчатой площади стою!

Похмельный бред? Больные нервы?
…Снег редкий. Злые сквозняки.
И рядом строит сорок первый
Свои последние полки.

* * *
Партбилеты, как святые книги
Старые, – не прячут по лесам:
Трижды и четырежды расстриги
Каются — и получают сан!

Те, кто у чужой двери толкался –
Храм торговцев выбрать, храм менял? –
За грудки берут, орут: «Покайся!» —
Тем, кто сроду веру не менял.

 

Владимир НЕЧАЕВ
(г. Петропавловск-Камчатский)

СТАЛИН
Ты выиграл войну моторов,
Что ясно видел впереди.
И было не до разговоров,
И восклицаний: «Погоди!»

Какой ценой, мы помним это,
Кому неймётся – сосчитай.
На выдохе сжималось лето,
Чтоб праздником вернулся май.

И мы дышали звёздным небом,
Мы вышли за земной предел.
И каждый видел – черный, белый, –
Наш Юра высоко взлетел!

И время подымало вежды
И поверяло нас в упор,
Когда партийные невежды
Другой подняли разговор,

Да правды высшей не имели,
Как злак, не знающий земли…
Они клянут тебя, пигмеи,
За то, что были мы твои.
    
БРАТ
      Памяти Павла Нечаева
Мой брат погиб под Прагой.
Сгоревший в танке, он
Не сделал только шага
До праздничных знамён.

Восьмого мая в танке,
Не разойдясь с судьбой,
О родине, о мамке
Кричал, ещё живой.

…На тихом полустанке
Сошёл и брёл туда,
В свою деревню Ламки,
Где тихая вода,

Где воины, что прежде
За други полегли, –
Их белые одежды
В пороховой пыли.

Он в первый дом деревни
Входил и ставил в ряд
До той войны последней
Сожжённый автомат.

ПОБЕДА
Душа не знает о печали,
Когда идёт последний бой.
Есть правда на земле и дале,
Она объемлет всех собой.
Есть Мать Небесная скорбящих,
Она отрёт слезу живым,
Склонится над телами павших,
– Вы победили! – скажет им.  

УРОК ИСТОРИИ
– Котята слепые, – говорил Иосиф
Виссарионыч, – где друзья, а где враги –
не разберётесь, – и добавил, – без меня
страна погибнет. Негромко сказал,
в своей манере, за год до того, как убили.
– Параноик! – спустя годы, комментировал
Хрущёв, свидетель разговора.
– Слишком мягок был товарищ Сталин, –
говорю сегодня, – не дожал полоску,
не докрутил гайку, гвоздь последний
не забил в доску.

 

Николай ОЛЬКОВ

* * *
Я помню щит на самом видном месте,
Две надписи, скрещенные на нем,
На иностранном:  «До Берлина 200»,
По-русски снизу: «Ничего, дойдем!».

И пусть написано не так красиво,
Покрепче слово вместо «ничего» –
Кто тот герой? Кому сказать спасибо,
И где сегодня отыскать его?

Теперь он крепким словом не гордится,
Но может смело говорить о том,
Что если только ЭТО повторится,
То где-нибудь на подступах к столице
Напишет снова: «Ничего, дойдем!».
1965 г.

 

Елена ОСМИНКИНА

ДОРОГА НА ДРЕЗДЕН
Поезд мчит вдоль Эльбы. Берега
в разноцветных домиках, в церквушках,
и дождинки падают, слегка
освежая зелени верхушки
у деревьев на крутых холмах.
Ярко подмигнуло в туче солнце –
заблестели в пряничных домах
светлые, прозрачные оконца.

Горький вкус у этих мирных мест,
горький вкус у кофе в белой чашке –
мой отец шагал на Дрезден-west
в гимнастерке пыльной и фуражке.
А вагоны мчатся над рекой,
соблюдая расписаний строгость.
Чудится, что папа на дороге
из военных лет махнул рукой…

ЖИВАЯ ПАМЯТЬ МАЯ
Он помнит всё: войну, и бой в Берлине,
И немоту обугленной земли.
Война огнём дышала в грудь и спину,
А небеса не всех уберегли.

И гладит дед у правнучки косички
И письма ей читает с фронта вновь,
И памятью рисуются привычно
Военный май, и гул, и лязг стальной.

Трясло планету яростью снарядов,
И островок живой – солдатский ров,
Где холодок от пуль, летящих рядом,
Не остудил решимости бойцов…

Чтоб вновь война не вспарывала дали,
Един живою памятью народ.
И ветеран, надев свои медали,
Со всей страной по площади идёт.

ПОД БЕРЛИНОМ
Под Берлином убит, на заре.
В зелень робкую грузно прилёг,
Только снова подняться не смог,
Навсегда поселившись в весне.

Столько было атак на крови!
Пули злобно визжали – кто ж знал,
Что судьбой уготован причал
На чужбине из майской травы?

Он ушёл, не прощаясь, в весну –
Ночь печально задула закат…
Охраняют фигуры солдат
На гранитных постах тишину.

ВОЙНА
Он был ещё мальчишкой,
Но ворвалась война.
Пришлось оставить книжки,
Когда в боях страна,
Когда поля пылают,
И рушатся дома,
И пули изрыгает
Немецкий автомат.
И вражьи танки – с помпой
Лавиною вперед,
И сбрасывает бомбы
Фашистский самолёт.
Он был ещё мальчишкой –
Года наперечёт,
Но с огненною вспышкой
Пошёл иной отсчёт.
Отец и брат на фронте –
Он с матерью один,
Но страх его не тронул:
У партизан связным
Стал белобрысый хлопчик.
Года наперечёт,
Но время тихо ропщет:
Настал иной отсчёт.
На маленькие плечи
Обрушилась война.
Со смертью и картечью
Жить до Победы дня.

СОРОК ТРЕТИЙ
Луч солнечный зализывает раны
Земли усталой тёплым языком,
И каждый бугорок земли знаком,
Лесок осин и заросли бурьяна.

Сержанту в ожиданье поединка
Здесь сутки без движения лежать.
Уже кричат упрямо веки: спать!
И меж бровей прорезались морщинки.

Высотку выбрал немец-снайпер раньше:
Вонзались пули жалом ос в тела,
И уходили мальчики, тепла,
Любви в короткой жизни не познавши.

Потухла, догорев, свеча заката,
Немеют, стынут руки на стволе.
Под утро немца ждёт в чужой земле
Сержантской пули точная  расплата.

И вновь обнимет поле лучик летний,
И снова бой, и выжить нелегко,
А  до победы очень далеко,
Ведь это только август, сорок третий…

 

Олег ПАВЛОВ

ПРО ДЕДА
Мой дед на прошлую войну
Уходит еженочно.
Он за родимую страну
Сражается бессрочно.

Былых друзей-однополчан,
Живых и мертвых кряду
Он собирает по ночам
В бессмертные отряды.

Над дедом тучи будто дым,
И в лунной вспышке колкой
Горит, как Курская, над ним
Дуга больничной койки.

Напрасно тратит медсестра
Глицин и валерьянку –
Дед снова будет до утра
Ползти навстречу танку.

А на рассвете дрогнет враг.
Заря зардеет стягом.
И дед, как точку, красный флаг
Поставит над рейхстагом.

Мой дед на прошлую войну
Уходит еженочно.
Он за родимую страну
Сражается бессрочно.

И я, когда приходит ночь,
Спешу присниться деду,
Чтоб в той войне ему помочь
Вновь одержать Победу.

 

Юрий ПАВЛОВ

ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Тот день настал, и чудо совершилось!
Платок намолкший нервно теребя,
Крестилась бабка: «Господи, случилось!
Дошла моя молитва до тебя!»

Крепясь, она кусала кончик шали,
Но слезы градом хлынули опять…
Дед чертыхался, что ему мешали —
Мешали костыли ему сплясать!

И рвали сердце радость, гнев и жалость,
И чувство перед павшими вины
За то, что вновь весна в окно стучалась,
Что им дожить до праздника досталось!

Земля ждала семян и пробуждалась,
Душою отходила от войны…

Жизнь продолжалась!…

РЕКВИЕМ
Браток, налей перед обедом,
Я не вернулся с той весны,
Убитый за день до Победы,
На третий час после войны…

Из жести кружки поднимая,
Коль «горькой» нет – пьем «самопал» –
За всех, кто пал восьмого мая,
Кто до восьмого мая пал…

Я в землю вмят машиной адской,
По мне прошли ее плуги
В окопах битвы Сталинградской,
В траншеях Огненной дуги.

Я пойман пулей на излете,
Сгорел в мучительном огне
К земле на бреющем полете,
В кипящей танковой броне.

И смерть не выдавила стона
И даже слез из наших глаз,
Когда открыли мы кингстоны,
И вены лопнули у нас…

Не ведал райские я кущи,
Была тоска моя остра
В чащобах Беловежской пущи
У партизанского костра.

Я не зарыт в могиле братской,
Не сплю в могиле мировой,
Исторгнут пастью бухенвальдской,
Иду дождем на мостовой.

Я многолик – солдат Победы,
Дозорный всех дорог войны
Я слишком многое изведал,
И в этом нет моей вины…

В любой избе в российской дали
Жива та память о войне:
Кругом медали да медали
И рамки, рамки — на стене…

Я жив, пока живёт на свете
Святая память о войне,
Когда кругом смеются дети,
Не убивайтесь обо мне!

Ты слышишь, там, в дубравах чистых,
Под ветерком, на склоне дня,
Где о любви лепечут листья –
Там поминают и меня…

Налей, браток, налей к обеду
Себе — полней, немного — мне:
За радость светлую Победы!
За всех погибших на войне…

МИНУТА МОЛЧАНИЯ
Люди!
Замрите!
Минута
Молчания.
Пусть только
Сердце
Бьётся
Отчаянно,
Пусть только
Птиц
Не смолкает
Звучание —
Им так положено,
И не случайно!

Эта минута —
Минута
Молчания —
Не от отчаяния,
Не от отчаяния!
Эта минута —
От жизни минута!
Память кому-то!
Память кому-то!
Пусть поживут
Среди нас
Хоть минуту!

В это мгновенье
Их так помянуть бы:
Всех — поимённо!
Всем — по минуте!
И в миллионах
Бесценных
Минут
Десятилетия
Скорби
Пройдут..

Холод ползёт
По спине
Не случайно,
И тишины
Жутковато
Звучание,
Пламя огня
Завывает
Отчаянно —
Так догорает
Минута
Молчания…

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
Лаская гранит обелиска,
Даруя жизнь каждому стеблю,
Струится тепло наших близких,
Собой согревающих землю…

 

Юрий ПЕРМИНОВ

* * *
Снег апрельский – остатний – темнее свинца,
тают в небе охлопки тумана…
Мама сердцем больным вспоминает отца –
незабвенного деда Ивана.

К маю время земное плывёт,
веково
серебрятся небесные стяги…

Дед погиб в сорок первом году – за него
расписались браты на рейхстаге.

Вместе с ними – тогда и сейчас! – ни на миг
нас, в беспамятстве нашем, не бросив,
Михаил – их небесный Архистратиг,
и земной полководец – Иосиф.

…День Победы встречает большая страна
(как сердечная рана – большая).
С горних высей родные звучат имена,
нас, живущих, к Любви воскрешая.

 

Екатерина ПИОНТ

* * *
Дети сорок шестого
Раскиданы по земле.
Иголками возле стога,
Зарубками на стволе.

Мечта о них в бой поднимала.
Она подавляла страх.
На свете их очень мало…
Выношенных в отцах.

 

Владимир ПОДЛУЗСКИЙ

МЕДАЛЬ «ЗА ОТВАГУ»
Когда при Ельцине мир к краху
Катил, дыша и не дыша.
Медаль посмертно «За отвагу»
Отца на кладбище нашла.

За подвиг ратный под Москвою,
Где  не без помощи святых
Напару с русскою  зимою
Огнём  он  сдерживал блицкриг.

Запомнил  плохо эту битву;
Простой, как всякий лейтенант,
Что под сестринскую молитву
Кропил  он  кровью медсанбат.

— Что говорить. Там многим дачи
Отмерял  бешеный свинец.
А слава…нежности телячьи,-
Под рюмку  рассуждал  отец.

Его комдив тогда к медали
Представил, да не до неё.
Тут  вмиг стираются детали,
Как просолённое  бельё.

Полвека батька ждал награды,
Как дополнительный талон
На ветеранские услады
В конце свихнувшихся  времён.

И не дождался. Комья пали.
И уж когда взошла звезда
Над  тихим холмиком печали,
Пришла медали череда.

Вручили маме «За отвагу»,
Как крест отцовский – с-под полы.
И на казённую бумагу
Упали  капельки смолы.

Вы не смущайтесь. То сравненье
У мамы стыло на устах.
Ведь вдовьи чёрные поленья
Внутри пылают, как рейхстаг.

В семье осталась от победы
Одна холодная медаль.
И поминальные обеды,
Как чисто русская деталь.
6 мая  2016

 

Николай РАЧКОВ

* * *
От Любани до Мги всё леса да болота
И суровый, до блеска стальной небосвод.
От Любани до Мги погибала пехота,
Понимая, что помощь уже не придёт.

«Где шестой батальон?.. Где четвёртая рота?..»
За спиной – Ленинград. Невозможен отход.
«Только насмерть стоять! Только насмерть, пехота!..» –
И стоит. И уже с рубежа не сойдёт.

Гимнастёрка намокла от крови и пота,
Израсходован в схватке последний патрон.
Но стоять, лейтенант! Не сдаваться, пехота!
Ты не станешь, не станешь добычей ворон.

Кто-то тонет, не сбросив с плеча пулемёта,
Кто-то лёгкие выхаркнул с тиной гнилой.
Вот она, сорок первого года пехота
Меж Любанью и Мгой, меж Любанью и Мгой.

В День Победы ты тихо пойди за ворота,
Ты услышь, как вдали раздаются шаги.
Это без вести павшая наша пехота
От Любани до Мги, от Любани до Мги…

ПОСЫЛКА
Он брал Берлин. Он там горел в броне.
С тех пор не раз осыпалась калина.
Не до него, несчастного, стране.
И вот ему посылка из Берлина.

«Зачем?» – переспросил людей солдат.
И губы опалила сигарета.
«Носки. Бельё. Тушёнка. Шоколад.
Ведь вы давно не видели всё это…»

И гневом исказился гордый лик.
Заплакал он
и в землю что есть силы
Ударил костылём, и в тот же миг
Зашевелились братские могилы…

ИЖОРСКИЙ БАТАЛЬОН
Пусть на двоих одна винтовка
И каждый на счету патрон,
Пусть взяты Тосно и Поповка,–
Вперёд, Ижорский батальон!

Снаряды всё плотней, всё ближе.
И снова враг ошеломлён:
В крови, в дыму, в болотной жиже
Стоит Ижорский батальон.

Не за рубли, не за награду,
Сдержав в груди предсмертный стон,
Стоит спиною к Ленинграду
Рабочий этот батальон.

Пускай потом, в уютном зале,
Кощунством дерзким упоён,
Прохвост кричит, что зря стояли…
Стоять, Ижорский батальон!

До сей поры врагов тревожит:
Он трижды выбит, разбомблён,
Его уж нет, да как он может
Стоять – Ижорский батальон?

Мы победили, Боже правый!
Склоните ниже шёлк знамён:
Под Колпином, в траншее ржавой
Стоит Ижорский батальон.

Россия! Я молю, родная,
Не забывай в пурге времён:
Тебя, тебя обороняя,
Стоит Ижорский батальон!

 

Андрей РУМЯНЦЕВ

СТАНЦИЯ ПРОЩАНИЯ
В ту зиму долгими ночами
Здесь паровозы не кричали.

От этих мерзлых стен полночных
К Москве, к Москве,
Под вой пурги,
В суровых эшелонах срочных
Везли сибирские полки.

И эта станция прощанья
Для наших близких той зимой
Сама казалась обещаньем
Беды
И гибели самой.

Но как спокойно и сурово
Приказ короткий звал солдат!
Как твердо в избы по сугробам
Шагали женщины назад!

Здесь, в тыловой глуши таежной,
Я понял детскою душой,
Что на земле седой, тревожной
Есть Долг,
Как Родина, большой.

Защитник мой, в снегах под Рузой
В сраженье пулей сбитый с ног,
Вернулся ль ты назад, безусый,
На станционный огонек?

Солдатка в темном полушалке,
Смогла ли ты сюда прийти
Встречать бойца на полустанке
В конце жестокого пути?

Я так хотел бы верить свято,
Что всех, ушедших в темь пурги,
Встречал родной перрон дощатый,
Он помнит давние шаги!

Но сорок семь солдат взяла
Война из моего села…

ЛЕШКА
Мы в поле шли искать саранки,
И Лешка в горестном кругу
Читал нам письма из Саратова,
А мы сидели ни гу-гу.

Его отец писал про госпиталь,
Где столько бед он перенес,
Что в снах мерещился погост ему,
Но он просил не тратить слез.

Из Лешки их никто б не выдавил.
Он только яростно моргал,
Просил, чтоб матери не выдали:
Он ей впервые в жизни лгал…

За Лешкой, тощим и нескладным,
Мы шли по пламени цветов
И рыли луковицы сладкие –
Голодный хлеб крутых годов.

А друг наш брал цветы у каждого,
Тяжелый набирал букет
Для матери –
Пусть ей покажется,
Что горя не было и нет!

Мать приходила поздно вечером.
И от дверного косяка
Смотрела, как цветы посвечивают
Огнем живого костерка,

И сына окликала тихо,
Садилась с ним, добра, светла.
И отступало бабье лихо
От лепесткового тепла!

…О День победы долгожданный!
Наш председатель, инвалид,
Участник той еще, Гражданской,
Схватил в избе своей берданку
И начал радостно палить.

Он клуб заставил вымыть, выбелить,
Собрал деревню в поздний час,
На всех три булки хлеба выделил
И чай устроил, общий чай.

И бабы, захмелев от чая,
От жизни той, что началась,
Плясали у столов отчаянно,
Рыдали за столами всласть!

Был с матерью наш друг старательный.
Решив, что в этот день пора,
Сказал он, что отца… в Саратове…
Укоротили доктора.

Она отпрянула, не веря,
Вскочила, мертвенно бела,
И боль ее толкнула в двери,
Слепую, к дому повела.

Наверно, так уж бабам нужно:
Когда беда – в своей избе
Поголосить над снимком мужниным
По женской горестной судьбе.

А сын пришел виновный, жалкий.
Но, ничего не говоря,
Она к груди его прижала,
Ласкала, тем благодаря,

Что он жалел ее и радовал,
Что, слабый, столько вынесть смог!
……………………………………….
А вскоре муж к ней из Саратова
Приехал без обеих ног.

СОЛДАТ
И возвратился фронтовик!
Он в дом вошел нетерпеливо,
И закружился дом счастливо,
И свет упал на половик!

Солдат был солнышком просвечен.
Он обнял,
Поднял,
Взял на плечи
Всех нас, кто был тогда в избе,
И так стоять остался, вечен
В моей мальчишеской судьбе!

 

Любовь РЫЖКОВА

***
                        Алексею Селичкину
Я дочка русского солдата.
Зачем он воевал, скажи?
Затем, чтобы нынче воровато
сдавали наши рубежи?

Затем, чтобы земли продавали
и ублажали чужаков?
И те трактиры открывали
для наших русских «дураков»?

Чтоб этим зелием проклятым
Русь захлебнулась среди зол?
Но для того ли в сорок пятом
отец до Одера дошёл?

Я дочка русского солдата.
Зачем он воевал, скажи?
Затем, чтоб всё, что было свято,
тонуло в мерзости и лжи?

Затем, чтоб мужики спивались
и обезлюдела страна?
Чтобы медали обтрепались
и потускнели ордена?

Затем, чтоб побеждённый воин
тому, кто спас весь белый свет
и вечной почести достоин,
прислал в подарок сэконд хэнд?

Пиджак с плеча чужого фрица,
обноски бывшего врага…
Пусть от стыда сгорит столица,
коль ей страна не дорога.

Как хорошо – отец не дожил,
не испытал такой позор,
который я своею кожей
испытываю до сих пор.

За всех солдат – детей вчерашних,
их непокой и нищету,
за всех солдат – живых и павших,
их оскорблённую мечту.

Я дочка русского солдата.
Зачем он воевал, скажи?
Затем, чтоб недруг жил богато,
а он лежал в зелёной ржи?

Затем, чтоб миллионы женщин
тянули одинокий воз?
Быть и не быть России вещей –
вот в чём вопрос.
2015

 

Ирина СЕМЁНОВА

Из поэмы»КОМАНДОР»

* * *
В реглане кожаном отец,
Войны глобальные итоги,
Почти блистательный конец
Победной сталинской эпохи.
Мне посчастливилось понять
Её державное величье —
Нам не взбрело бы изменять
Европы ветхое обличье.
Трусливый Мюнхен был не наш,
Не наша брилась эскадрилья
Перед броском через Ла-Манш,
Валькирией расправив крылья.
Так что же ставят нам в вину?
Что наш народ многострадален?
Что от антихриста страну
Не без потерь очистил Сталин?
Что он по-своему решил,
Как взять на плечи груз монарха,
И злые силы сокрушил,
Вернув России патриарха?
И что войне благодаря,
Господней покорясь деснице,
Стал после русского царя
УДЕРЖИВАЮЩИМ границы?
Всё то, что Сталин превозмог,
Лишь дух превозмогает Божий,
Он победитель — видит Бог!
Лишь оклеветанный!
Так что же?
Ты хочешь новых палачей?
И зря тебя, как от потопа,
Спасли от газовых печей,
Неблагодарная Европа?
За весь новейший твой наряд
Не дал бы стёртого червонца
Великий бронзовый солдат,
Что осквернён пятой чухонца.
Имперской мощью был чреват
Восторг победного парада,
Вот в чём наш Сталин “виноват”,
Вот в чём держава “виновата”!

 

Евгений СЕМИЧЕВ

ЛИТЕРНЫЙ ЭШЕЛОН
Майским салютом расцвёл небосклон,
Славя весну и Победу…
Литерный в небе идёт эшелон –
Павшие воины едут.

Через разливы бурлящей весны,
Через вселенские кущи
Павшие воины едут с войны
К нашим потомкам грядущим.
Мимо крылечка родного села,
Мимо заводов и пашен
Всех их в один эшелон собрала
Память священная наша.

Сполохи мирной рассветной зари
К горним возносятся высям.
В небе весеннем парят сизари,
Как треугольники писем.

Гулом объята небесная даль
Отчей родимой округи.
Солнце надраено, словно медаль
«За боевые заслуги».

Головы воинов снежно белы,
Лица светлы и бесстрашны…
Вот они – русской Победы орлы,
Соколы Родины нашей!

Им колокольный звучит перезвон,
Славя весну и Победу.
Литерный в небе идёт эшелон –
Павшие воины едут.

К однополчанам своим боевым
Через сраженья и беды
Павшие воины в гости к живым
Едут на Праздник Победы!

***
Как из дикого смертного боя
Уцелевший усталый боец
Выходил из крутого запоя
Почерневший Серёжкин отец.

И, терпя непосильную муку,
Паренёк, не окрепший ещё,
Под шальную отцовскую руку
Подставлял неумело плечо.

Шли глухим коридором барака
На ступеньки родного крыльца…
И упрямо Серёжка не плакал,
Чтоб в беде не обидеть отца.

И Отечества светлые дали
Открывались мальцу впереди.
И – рыдали, рыдали медали
На широкой отцовской груди.

***
Ему бы жить в железном веке –
Несовременный человек!
Железа столько в человеке –
На весь железный хватит век!

Он и во сне, скрипя протезом,
Штурмует вражью высоту,
Примкнувший всем своим железом
К железорудному пласту.

Не вышел он из боя толком.
Не понят он ни там, ни тут.
Его блуждающим осколком
Друзья погибшие зовут.

Ему, земному самородку,
Оплавленному там на треть,
Судьбой положено пить водку,
Чтоб на ветру не заржаветь.

Когда погибшие солдаты
Его возьмут к себе – всего,
Сломает клык свой экскаватор,
Окопчик роя для него.

***
Спит народ, как солдат на ходу,
Утомлённый в тяжёлом походе.
Сплю и я, но с народом иду.
И во сне остаюсь я в народе.

И во сне от него ни на шаг
Никуда я себя не пускаю.
Упираюсь в походный большак.
Мать-землицу ногами толкаю.

Запевалы охрипли. Храпят.
Командиром сморило истомой.
Спит народ, с головы и до пят
Убаюканный чуткою дрёмой.

Эй, взбрыкнувший во сне обормот,
Что кричишь о продажной свободе?
Видишь, спит утомлённый народ
На ходу, как солдаты в походе!

Спит служивый в строю человек.
Отдохнуть на ходу рад стараться.
Может день, может год, может век…
Боже! Дай мужикам отоспаться!

Звёзды космос вселенский коптят.
Зорьки в небо всплывают и тают.
Мародёры-шакалы не спят –
Неусыпно народ обирают.

Но не рушится воинский строй
И на милость врагам не сдаётся…
Вот народ – богатырь и герой!
Берегитесь, когда он проснётся!

ФРОСЯ
Она возьмёт гармонь, и в клубе сразу
Танцорши разбегутся по углам.
Он умеет так играть, зараза,
Что грудь трещит от песни – пополам!

И бабы просят, бабы тихо просят:
«А ну-ка, Фрося, выдай подюжей!..»
И, развернув меха, поёт им Фрося
Про их, сейчас воюющих, мужей.

И бабы плачут. Бабы горько плачут,
Хотя и песня эта о любви.
И в фартуки залатанные прячут
Мозолистые рученьки свои.

***
— Почто сховал печаль свою
В пустой рукав, солдат?
— Моя рука давно в раю,
А сам иду я в ад.

Когда огня железный вой
Рванутся через край,
Рука рванулась за братвой,
А угодила в рай.

Теперь сам Бог ей – политрук.
А мне-то что с того?
Как видно, не хватает рук
У воинства Его.

Слова «Век воли не видать»
Я выколол на ней.
А рядом «Не забуду мать…»,
Чтоб поняли верней.

Архангелы на свой манер
Мой бред переведут…
Держись, собака Люцифер!
То русские идут!

***
В парадных военных расчётах
Великая слава течёт.
В расчёт не берут желторотых.
Их скромная слава не в счёт.

Оркестров мажорное форте –
Бесстрашным солдатам страны.
И дети победного фронта
Стоят у обочин войны.

И с ними стоит моя мама,
И машет героям рукой.
Салютов небесная манна
Над Родиной плещет рекой!

За спинами граждан нарядных,
Ничуть не смущая их вид,
На ящике из-под снарядов
В слезах моя мама стоит.

Вот так всю войну простояла,
Поскольку росточком мала.
Снаряды она снаряжала
И верой в Победу жила.

Не то моей маме обидно,
Что горьким был доблестный труд,
А что из-за роста не видно,
Как строем гвардейцы идут.

Несметные выпали беды
На долю геройской страны.
А дети священной Победы
Стоят у обочин войны.

В толпе ротозеев парадных,
Ничуть не смущая их вид,
На ящике из-под снарядов
Военное детство стоит.

***
Полк расформирован. До свиданья,
Воинство, ушедшее в запас.
Списанное обмундированье
Желтый Дом зачислил на баланс.

Сумасшедшим выдали шинели
Грубого армейского сукна.
И они, болезные, запели,
Выстроившись в строй: «Вставай, страна!»

Грянул скрежет рваного металла
В голосах, звучащих вразнобой.
Но страна огромная не встала
Из руин на новый смертный бой.

Заскулили во дворе собаки.
Поприжали уши и хвосты.
Санитары – храбрые вояки –
Ошалев, попрятались в кусты.

Песней доведённая до точки,
Нянька прокричала на бегу:
«Не печальтесь, милые сыночки,
Не сдадимся заживо врагу!..».

…И пошли колонной брат за братом
Защищать великую страну –
Родины последние солдаты
На свою последнюю войну.

***
Сосед уехал на войну.
Там ближе к раю.
Все знают, как спасти страну.
А я не знаю.

Сосед пришёл с войны с клюкой.
Отважно дрался.
Он был в раю одной ногой.
Не удержался.

Пока тащил второй сапог
Из бренной грязи,
Споткнулся о родной порог
И рухнул наземь.

Перевалился через край.
Отвоевался!
«В гробу я видел этот рай!» —
Сосед признался, —

Когда я ехал на войну,
Был ближе к раю
И знал, как мне спасти страну…
Теперь – не знаю…».

***
… А росы на рассвете – капли крови
На гимнастёрках утренних полей.
И горизонт прерывист и неровен,
Как бинт, алеет в кронах тополей.

И никуда от памяти не деться.
Среди кричащей этой тишины
Всплывает солнце – огненное сердце
Солдата, не пришедшего с войны.

 

Владимир СКИФ

ПАМЯТИ ПАВШИХ СИБИРЯКОВ
Над миром грянула весна,
Мы в День Победы снова вместе.
Мы выпьем крепкого вина
И вспомним фронтовые песни.

Фронтовики, сибиряки,
Мы помним памятью живою,
Как шли сибирские полки
Спасать Россию под Москвою.

А там, в далёком прошлом, бесконечно шла война.
Рвались снаряды и рвалась в осколки тишина.
Несла бойца на крыльях плащ-палатки медсестра.
Война, война, война, как боль твоя остра.

В родном отеческом краю
Поднимем горестную чашу
Помянем всех, кто пал в бою,
Кто добывал Победу нашу.

Помянем павших под Москвой,
Под Сталинградом и под Курском,
Кто в землю лёг и над землёй
Теперь шумит берёзкой русской.

Солдаты, встанем в тишине,
Помянем Петю, Ваню, Пашу.
Как будто снова на войне,
По кругу пустим чарку нашу.

В горячем свете двух веков
Пройдём по собственному следу,
Помянем всех сибиряков,
Ковавших Русскую Победу.

НА МОГИЛЕ АРТИЛЛЕРИСТА
Рассвет над Родиною чист,
Берёзы лист, осины лист…
В могиле спит артиллерист.
Осенний лист, весенний лист.

Лежат осколки в недрах круч,
Шлифует их подземный ключ,
А сквозь лохмотья рваных туч
Осенний луч, весенний луч…

Звезда. Погоны. Пистолет.
Артиллеристу двадцать лет!
Истёрся в кителе билет
На 23-е, на балет…

В окопе чёрном — чёрный дым.
Артиллерист, ты стал седым,
Хрипел: — На небо угодим,
Но высоты не отдадим!

О, сколько здесь убито вас!
Бессмертных сколько стало вас!
Россия, как иконостас
Из голубых и синих глаз!

МОНОЛОГ ТАНКА «Т-34»
Я появился в этом мире
В непробиваемой броне.
Я — танк! Я — «Т-34»!
И вы прислушайтесь ко мне.

Я шёл в атаку лобовую,
Гремел на волжском берегу
И, описав дугу кривую,
Врезался в Курскую дугу.

Дышал военным горьким смрадом
И плакал гильзами в пыли
Над умирающим собратом,
Которому броню прожгли.

Я грудью резал чернозёмы,
Я не взорвался, не ослеп.
Где пули сеял я, как зёрна,
Там вырастал свинцовый хлеб.

Я сам кормился с упоеньем
Свинцовой горечью атак.
Я знал своё предназначенье,
Что я — орудие. Я — танк.

Я – танк. Я — «Т-34-й»!
Я — мастер бешеных атак.
И если нету в мире чёрта,
То называйте чёртом танк.

Теперь такие в мире игры:
Сумей, судьбу свою прошей
Сквозь металлические иглы
Противотанковых ежей.

На фронте с местностью —
морока,
Но я сквозь мины, сквозь «ежи»
Несу по стёршимся дорогам
Боль бронированной души.

…Чтоб час танкисты отдохнули,
Стою…
А сверху, на спине,
Два пехотинца прикорнули,
Пристыв затылками к броне.

БЕЗЫМЯННЫЕ СОЛДАТЫ
Память сердца, нет с тобою слада.
Плачут ветераны по весне.
Всё гудит в их душах канонада,
Всё им снятся взрывы в тишине.

Но гремят победные раскаты
В молодых объятиях весны.
Только безымянные солдаты
Всё не возвращаются с войны.

Ах, война, ты сколько можешь длиться?
Нет войны, но в памяти страны
Снова проступают ваши лица,
Ваши души в небесах видны.

И гремят победные раскаты
В молодых объятиях весны.
Только безымянные солдаты
Всё не возвращаются с войны.

День Победы — это день награды
Нам — за наших дедов и отцов.
Может, безымянные солдаты
К нам вернутся через сто веков.

Вновь гремят победные раскаты
В молодых объятиях весны.
Это безымянные солдаты
С давней возвращаются войны.

СТАРЫЙ ОКОП
Следы войны у Перекопа
Ещё совсем не заросли.
Ещё жива душа окопа,
Душа израненной земли.

Садится память, словно птица,
На бруствер в мягком ковыле.
Окопу вновь сегодня снится
Ладонь, приникшая к земле.

Жива сапёрная лопата,
Живёт надрывное «Ура!».
Прорыта в памяти солдата
И в тёмной Вечности дыра.

Там сотни пуль, не разлучаясь,
Как семена, лежат во рву.
И, над убитыми печалясь,
Склоняет Родина главу.

Там думы старого окопа
Живут на самом-самом дне:
И смертный бой у Перекопа,
И переправа на Двине.

Неужто сон окопу снится?
Он и сейчас в сплошном дыму:
Горит окоп, горит граница
И Приднестровье, и в Крыму.

Комбат с открытыми глазами
Лежит на выжженной меже.
Чернеет кровь. Алеет знамя
В разбитом бомбой блиндаже.

ПЕРЕДНИЙ КРАЙ
Среди горящих в поле злаков,
Среди разбитых взрывом свай
Он был повсюду одинаков —
Передний край, передний край.

За ним в штабах следили в оба.
Высотка, мельница, сарай
На карте значились особой:
Там проходил передний край.

Нависла смерть над отчим краем,
И здесь пути не выбирай…
Но мы всё чаще выбираем
Передний край, передний край.

Полк основной и полк резервный
Шли прямиком в небесный рай…
Из пулемётов бьёт по нервам
Передний край, передний край.

Передний край завис над Летой…
Из сердца как ни выдирай,
Останется кровавой метой —
Передний край, передний край.

 

Игорь ТЮЛЕНЕВ

ГЕОРГИЙ ЖУКОВ
Ты там, где Невский и Суворов,
В опале умерший кумир,
Взираешь с русских туч на мир,
Багровых от военных споров.

Твой верный конь в конюшне сдох,
Мундир в музее запылился…
Но как бы Там не отличился,
Обратно не отпустит Бог.

Там Михаил архистратиг,
Небесных Сил родоночальник.
Он скажет — Это мой напарник,
Он в жизни многое постиг.

Он взял Берлин и спас Москву,
Разбил врага под Сталинградом.
Здесь будет биться с вечным Гадом,
Не поздоровится тому…

И Жуков сам под русский стяг
Небесные полки поставит,
И нечисть всей земли заставит
Забиться в попранный рейхстаг.

И крикнет Родина: — Огонь! —
И грянут тысячи орудий…
Но это только детский сон.
Враг здесь. Не расслабляйтесь, люди.

В МОЁМ КАБИНЕТЕ
На столе стоит товарищ Сталин —
Белый китель, чёрные усы.
Волею моей сюда поставлен
В блеске всей диктаторской красы.

Рядом фото, где Сергей Есенин,
Загрустивший под осенний свист,
В центре ваза — облаком сирени,
Чёрный черновик и белый лист.

…Смотрит на меня товарищ Сталин,
Оком государя каждый день,
Как на тигель для расплава стали,
А Есенин смотрит на сирень.

РЕПЕТИЦИЯ ПАРАДА ПОБЕДЫ
Из дворца литераторов
Катит орава.
Полночь. Тут по камням
Вдруг металл загремит.
Это наши войска
За часы до парада
Репетируют строй
И геройский свой вид.
Это наши торчат,
Словно гвозди по шляпку
В шлемофонах московских,
В уральской броне.
Мы хмельные глаголы
Хватаем в охапку
И бежим за колонной
К кремлёвской стене.
В день парада туда
Никого не подпустят,
Где партийнве бонзы
Советской страны.
И пока нас менты
В рог бараний не скрутят.
Мы досмотрим, досмотрим
Мальчишечьи сны.
Пусть гремят по столице
Имперские траки,
И ракеты
В сиянии лунном сквозят.
Пусть пугают
Раскормленных натовцев
Танки.
Марш вперёд!
Марш вперёд
И ни шагу назад.

ВЕТЕРАНУ
В ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Ты был обычным человеком.
У довоенной стороны…
Ты бил врага по всем сусекам,
Ты в люди вышел из войны.

Я с криком не ходил в атаку,
Не тряс заглохший автомат.
И не швырял в кровать баварку,
Когда был город с боем взят!

Я был рождён поздней, но всё же,
Что б там Хрущёв не говорил,
Я чувствую тот образ кожей,
Что под шинелью ты носил.

Ты нынче сам наш главный Праздник
От фрицев спасший дольний мир.
И маршал Жуков белый ратник
Раз в год тебя зовёт на пир!

Он ждёт с бокалом недопитым
Солдат вернувшихся с войны,
Молвой забвенья не убитых,
И вырванных из западни.

Вновь берег левый, берег правый,
Скрипит под русским сапогом.
И русская сияет слава
Над белорусом и хохлом.

Над осетином и тунгусом —
Священной Курскою дугой!
Над Сталинградом и улусом,
И над Кронштадтскою шугой.

Рассвет над Вислою и Бугом.
Заря над Волгой и Днепром.
Враги, грядущие — с испугом,
Штык русский чуют под ребром!

А как тебя я уважаю,
Все чувства в сердце не вместить…
Ты должен, и я это знаю,
Под ропот восхищенья жить!

Увы, не все друзья живые –
Нерасторжима с ними связь!
Встаёт с колен твоя Россия,
Усердно Богу помолясь.

 

Ольга ФОКИНА

* * *
Вечная слава! От этих слов
Пахнет дымом и пламенем.
Вечная слава! Пыльца цветов
Красит слова на камне.

Возле могилы, склонясь, стоят
Дети, солнцем облитые…
Вечная слава тебе, солдат,
Спящий под этими плитами!

* * *
Большая Родина без малой
Не то что слишком велика,
А как бы дом родной – без мамы,
Без дела – мамина рука, –
Непредставима, неконкретна,
Не столь заботлива, тепла…
Ах, малой родины примета –
Четыре жерди, два кола,
Над ними – рдяная рябина!
За ними – тропка до крыльца, –
Да, это ты, мой край родимый,
Край дедов, мамы и отца.
Отчизна, Родина, опора,
Моё спасенье в час лихой,
И во спасение которой
На смертный бой готов любой.

ЧЕРЁМУХА
Черёмуха за старым огородом –
Единственная память об отце.
Он был тогда безусым, безбородым,
С улыбкой на обветренном лице.
Колхозный бригадир.
Вернувшись с поля,
Шагал на речку мыться, а потом,
Перекусив ржаного хлеба с солью,
Полено брал, да нож, да долото.
В траву катились стружки-завитушки,
Как волосы дочуркины, белы,
И начинали новые игрушки
В избе сосновой обживать углы:
И пахарь с плугом, и косарь с горбушей,
И кузнецы, и лодка в два весла,
И пильщик, никогда не устающий…
Но тех игрушек я не сберегла.

По вёснам спать отцу мешали утки:
Хватал ружьё, но приходил ни с чем.
Увидел раз: черёмухе-малютке
Все корни обнажил шальной ручей.
На корточки присев перед бедняжкой,
Руками землю талую разрыл
И, осторожно в новую фуражку
Земли насыпав, кустик посадил.
Понёс домой.
Болталось за плечами
С травинками на мушке, дулом вниз
Ружьё.
В полях, усеянных грачами,
Навстречу поднимался шум и свист.
В деревне, озираясь удивлённо,
Посмеивались в горсти мужики.
– Охотимся?
А он шагал, смущённый,
И мокрые блестели сапоги.

А вот и дом… И радостное «Тятя!»
Несётся из распахнутых ворот.
По звонким лужам, обгоняя братьев,
Я первая взлетаю в небосвод.
А мать ворчит: – Не надоело шляться?
Но он, смеясь, ей зажимает рот:
– Хорошая! Нельзя на нас ругаться!
Идём, посадим кустик в огород.
Мы были одинаковые ростом
С черёмухой.
Той ласковой весной
Жилось мне так легко, светло и просто.

В какой из дней в наш тихий край лесной
Пришла война – об этом я не знала.
Должно быть, в толстой сумке почтальон
Её принёс. И вот отца не стало.
С котомкой подбегал к подводе он,
Когда в постельке с тополиным пухом
Проснулась я, крича: – Меня забыл!
Но лишь ушанка свесившимся ухом
Махнула мне с отцовой головы…
День ото дня всё тише, тише, тише
Звенели в доме наши голоса,
Всё чаще протекала наша крыша,
И от лучины плакали глаза.
На праздник больше не варили пива,
Для песни мать не разжимала губ…
Она утрами стала жать крапиву,
Чтобы для нас, детей, сготовить суп.
Не жгла крапива высохшие руки,
Бессонные не видели глаза,
Когда с крапивой вместе серп среза́л
Черёмуховый стебелёк упругий.
Но в этот день горька была похлёбка,
И запах был черёмуховый в ней.
Хлебнув, мы ложки положили робко
И словно старше стали и умней.

…Потом, до слёз ровесницу жалея,
Вплоть до морозов я сбивалась с ног,
Тайком от всех из родника Илеи
Носила воду – поливать пенёк.
Живым родник Илею называли,
Но делать чудо медлила вода,
И хлеб, вкусней которого едва ли
На свете было что-нибудь, тогда
Я сберегала, чтобы им, как клеем,
С пеньком чужую ветвь соединить,
И ленточку, шиповника алее,
Я расплела – черёмуху обвить.
Но были все труды мои некстати
(Не зеленеть же листьям в октябре!),
И как-то неожиданное «Хватит!»
Меня хлестнуло около дверей.
– Садись за зыбку! Рвать обутки хватит!
Но, от обиды вдвое став смелей,
Я возразила матери: – А тятя
Ведь спросит о черёмухе своей.
Не разобрав, мать плачет иль смеётся,
В большом корыте тиская бельё,
Я услыхала: – Тятька не вернётся
И никогда не спросит про неё.
…А новый день был так лучист и светел!
Плясал, и пел, и плакал сельсовет,
И громче всех выкрикивали дети:
– Сегодня – мир! Войны сегодня нет!
Как голубело небо над домами!
Как небывало вкусно пах шесток!
Но я опять не угодила маме,
Воскликнув: – На черёмухе – листок!

Прислушиваясь к шумным вешним водам,
Стою в раздумье на родном крыльце.
…Черёмуха за старым огородом –
Единственная память об отце.
Во всей красе над нею небо мая.
Счастливых слёз свиданья не тая,
Меня седая мама обнимает,
Седую маму обнимаю я.
Вершинкою, поднявшейся над крышей,
Черёмуха кивает ей и мне.
Такого цвета поискать – не сыщешь,
Листвы не встретишь гуще и темней.
Но если каждый красоту заметит,
То не любой поверит и поймёт,
За что милей всех запахов на свете
Мне этот пряный, горьковатый мёд,
И отчего, с черёмухой встречаясь,
Я ухожу на столько лет назад,
И отчего невольно замечаю,
Что ствол её и крив и узловат.

Те шрамы – знаки мужества и силы,
Святая память отгремевших дней.
…Спи, мой отец!
Цвести по всей России
Раскидистой черёмухе твоей.

 

Геннадий ФРОЛОВ

НАКАНУНЕ ПАРАДА
(У памятника Пушкину)
И разные стояли люди,
И наблюдали сотни глаз,
Как зачехленные орудья,
Качаясь, плыли мимо нас.

Как вырастали в мраке тайны,
Как стадо мамонтов сопя,
Самоуверенные танки,
Тремя глазницами слепя.

Как в бликах мертвенного света,
Не зная ни добра, ни зла,
Изящно двигались ракеты,
По-рыбьи вытянув тела.

Как проходили ряд за рядом
Машины, полные солдат, —
Как ты, и я, и все, кто рядом,
Мы в этот миг дышали в лад.

Как мы смотрели в сумрак стылый,
До боли стиснув кулаки,
Когда со сдержанною силой
Пред нами двигались полки.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Так я писал тому уж боле
Лет двадцати. Но понял вдруг,

Что прославляю поневоле
Коммунистический недуг.

Весь бред интернационала,
Души растлившейся грехи! —
И омерзительно мне стало:
Я эти выбросил стихи.

Но вот сегодня на рассвете
Открыл глаза и в тот же миг
Нежданно вспомнил строки эти
И вновь записываю их.

Нет, не в порыве жалкой лести
Они мной были сложены.
Я пел о доблести и чести
Моей любви, моей страны.

Я пел о прежней громкой славе —
И были помыслы чисты! —
Стараясь сквозь гримасы яви
Прозреть бессмертные черты.

И ныне, ставя к старым строфам
Строфу за новою строфой,
К Америкам или Европам
Я обращаю голос свой.

Да, вы сейчас нам не грозите, —
Но с похвалою на устах
Вы к нам по-прежнему таите
Все те же ненависть и страх.

Я знаю цену вашим дружбам
И миротворческим словам.
О, как — бессильным и недужным! —
Вы аплодируете нам.

О, как сияют ваши лица,
Как размягчаются черты,
Когда сползаем мы к границам
Времен Ивана Калиты.

Когда Россию рвут на части,
Как штуку красного сукна,
Народы, кои в час несчастья
Спасла от гибели она.

За веком век, за сыном сына
Она за них бросала в бой!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Еще застонет Украина
Под католической пятой.

Среди удушливого дыма,
Под грохот польских батарей —
Лазурь захваченного Крыма
Еще предстанет перед ней.

Еще балтийские народы
Свой перед Русью вспомнят долг,
Когда раздавит их свободы
Тевтонца кованый сапог.

Еще с вождей грузинских чары
Слетят, как ржавые листы,
Когда обрушат янычары
С церквей поруганных кресты.

Да, долгих семь десятилетий
Мы все несли проклятья груз.
Так что ж на брезжущем рассвете
Вы рвете нити кровных уз?

Как будто бы безгрешны сами,
На нас одних взвалили грех!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Иль тем виновны мы пред вами,
Что пострадали больше всех?

Иль, может быть, в азарте мнится
Вам всем, что из небытия
Уже вовек не возродится,
Не встанет родина моя?

Напрасны эти обольщенья!
Распад, сумятицу, разброд,
И нищету, и униженья —
Все русский вынесет народ.

Я говорю кавказским звездам,
Я говорю якутским льдам,
Что снова — рано или поздно! —
Но мы еще вернемся к вам.

Не в ярости, не мести ради,
А лишь на ваш призывный глас.
Ибо не в силе Бог, а в правде,
А правда Божия у нас!

И что мечтания Китая,
Европ, Америк ли возня, —
Когда воскреснет Русь Святая,
Как птица Феникс из огня.

Все будет так, а не иначе.
Мы вновь пойдем, коль грянет срок,
На Запад умственный — и алчный,
Жестокий, женственный Восток.

Снесем все беды, как сносили,
Единым пламенем горя,
За нашу веру, за Россию
И православного царя!..
1967; 1992

 

Валерий ХАТЮШИН

ВЕТЕРАНЫ
И страны моей, и ваши раны
в большинстве своем заживлены.
И не шрамы ваши, ветераны,
не дают забыть вам той войны.

Мало вас, людей такого рода,
не из книг узнавших о войне,
ей отдали вы четыре года —
столько лет с ней видитесь во сне!

Столько лет вам снится все сначала:
что в разрухе, в голоде, в огне
та война,
как смертный вихрь, гуляла —
страшная — по молодой стране.

Вам доныне души обжигает
детский взгляд, который не забыть…
По ночам в холодный мрак ввергает
пепелище…
Муки — не избыть.

А героев, скажем откровенно,
нам не все известны имена.
Пули находили вас мгновенно,
до сих пор вас ищут ордена.

И еще сидят осколки возле
сердца, боль впитавшего сполна.
Жизнь делили вы на до и после,
до и после, посреди — война.
1985

ГЕРОЙ
Он долго курил перед боем,
окутанный дымом седым…
Не трудно погибнуть героем,
труднее остаться живым.

Он понял, что мертвому — легче.
Он больше страдать не хотел.
Пронзая, рубя и калеча,
металл над землею свистел.

Устав от немого терпенья
на кровь и на муки смотреть,
решил он, что смерть — исцеленье
от горечи думать про смерть.

Тот лучшую долю изведал,
кто сгинул под вихрем свинца,
ведь там, за порогом победы,
страданью не будет конца…

Когда он поднялся в атаку,
то первым рванулся вперед,
бежал он, не чувствуя страху,
туда, где трещал пулемет.

Светясь как звезда, амбразура
волнующей силой влекла,
но пуля — известная дура —
его ни одна не брала.

Разрывы кругом грохотали,
гася атакующий вал.
Но пули — его облетали,
сражая других наповал.

Когда он в последнем усилье
закрыл амбразуру собой,
то пули сквозь грудь — проходили,
не стал им помехой герой.

Не знал он, под пули бросаясь,
в надежде покой обрести,
что, смертью от жизни спасаясь,
живых невозможно спасти.
1988

 

Владимир ХОМЯКОВ

АЛФАВИТ
Шесть вёсен мне.
Победы полдень светлый.
Земля в защитной зелени травы.
И молодой полынью пахнут ветры.
И одинок, и горек взгляд вдовы.

И я, впервые встретившись с печалью
у мраморных мемориальных плит,
по именам героев изучаю
спасённый ими русский алфавит.

СТРОКИ ПОБЕДЫ
1
Давно пришла Победа
к нам в дома.
На раненых лугах
воскресли травы.
И только ночь
бессменно носит траур,
как верная
солдатская вдова.

2
Ни первых гроз,
ни певчих стай –
такой стоит сегодня май,
что в дрожь порой бросает ветки.
Толпа да несколько солдат.
И речи краткие звучат
о той Победе в прошлом веке.

И строчки давние свои
про «отгремевшие бои»
читают местные поэты.
И торопливо ребятня
у Неизвестного огня
кладёт холодные букеты.

3
Не молкнут залпы точного огня…
Слова бойцов тихи, неторопливы…
Нетлеющие отсветы храня,
встают сражений давние разрывы –
и оседают в сердце у меня.

4
И свет воскрес,
где было так темно,
и ожила взволнованная дата.
Хранит биенье вечности оно –
святое сердце русского солдата!

 

Александр ЧИЧЕРИН
(г.Красноярск)
***
Европа смотрит виновато:
Хоть и давно прошла война,
Но поступь русского солдата
Ей до сих пор ещё слышна.

И от победы громогласной
Ей до сих пор не по себе,
И Божий промысел напрасно
Не видит в собственной судьбе.

ФОТОГРАФИЯ
В шинели длиннополой, с автоматом
На этом фото он ещё живой…
А завтра он пойдёт в последний бой
И не узнает о победе в сорок пятом.

Поднимется в атаку на рассвете
За Родину, за мать, за отчий дом…
И не узнает воин, что потом
Погибнет и его страна Советов.

И не узнает он, что так не просто
Нам будет всем признать свою вину:
Что самую последнюю войну
Мы проиграли либералам девяностых.

 

Светлана ЧУЛКОВА

* * *
Май, девятое, сорок пятый…
Что почувствовали тогда
Фронтовые друзья, солдаты?
Как победы зажглась звезда?
Кто-то плакал и пел от счастья,
Кто-то громко кричал: «УРА»!
Разрывая мехи на части,
На гармони боец играл!
В общем вихре сердцебиений
Всплеск и бег, и бессмертный танец –
Величайшее из единений,
Человеческий протуберанец…
…Дед мой просто осел под дерево
В невозможности осознать…
Сердце верило и не верило
В то, что больше не воевать;
В то, что жизни есть продолжение
С дорогими ему людьми,
В мире, в счастье,.. не в окружении,
Из которого с боем шли…
В разных странах и разных точках
О Победе узнали вы.
Долгожданной весны листочки
Укрывали воронки, рвы.
Только память пусть будет вечной
С благодарностью к тем, кто пал
В этой битве бесчеловечной,
Побеждая войны оскал.
С благодарностью к тем, кто выжил,
Защищая любимый край,
Смело, гордо и прямо вышел
В сорок пятом в победный май!

 

Ольга ШМАКОВА

«ПТИЦА БУМАЖНАЯ»
Мать проснулась, виденьем разбужена:
Снилось — голубь стучится в окно.
Что-то тяжко на сердце натруженном…
Как встревоженно бьётся оно…

А наутро, из края где страшная
Бушевала, гремела война,
Прилетела вдруг птица бумажная
Прямо в руки к ней, явью из сна.

Бьётся птица в руках треугольная,
Строчек строгих качается строй…
Как прочесть их сквозь слёзы невольные? :
«Сын…погиб ваш…в бою, как герой.»

«Ты зачем прилетела, проклятая?! —
В крик рыдала несчастная мать,
Всё стараясь листочки измятые
К безутешному сердцу прижать.-

«Ты! Обрывок листочка тетрадного!
Хватит душу мне хищно клевать!
Я сыночка дождусь ненаглядного!
Жив он! Веру мою не отнять!

Разорву тебе крылья бумажные,
Что б в огонь их потом обронить!
Не могу я сыночка отважного
В своём сердце навек схоронить!…»

Отгремела война Всенародная.
Похоронка сгорела до тла.
Не пришёл сын…Но дитятко рОдное
Мать упрямо, до смерти ждала…

 

Владимир ШОСТАК

АПОСТОЛ
В каске пробитой, в шинели короткой
Ходит тяжёлой, усталой походкой
Старый мужчина по улицам новым
С ликом небритым, застывшим, суровым.
На гимнастёрке, в прорехе шинели,
Пара медалей, как бабочки, сели,
На сапогах истоптались подошвы,
Будто двадцатый вернулся к нам, прошлый.

Смотрит мужчина в лицо разным встречным,
Взгляд его плещет и сильным, и вечным,
Ходит мужчина, как строгий апостол,
Мир проверяет, отстроенный после.
Он делегат от святых миллионов,
Послан от армий, полков, батальонов,
Послан от женщин, детей, престарелых,
В пламени жарком давно погорелых.

Видит, как снова пылают пожары,
Снова сгорают и малы, и стары.
А на пожарищах пушки и танки
Снова танцуют кровавые танцы.
Ликом поник к нам пришедший апостол,
Видеть апостолу это непросто.
Думает он, что же скажет пославшим,
Мир защитившим, для мира и павшим?

ДЕСЯТЫЙ
Треплют в веках донкихотово имя
Рыцари с круглым и сытым пузцом:
Всех благородных считают больными –
Надо немножечко быть подлецом.
И за обиженных, за угнетённых
В битву идти… но в десятом ряду,
Скрывшись за спины шеренг монотонных,
Головы в плечи втянув на ходу.

Первых убьют и погибнут вторые…
Только десятым остаться в живых,
Выставив лица, от страха сырые,
Для прославления подвига их.
Стих о героях на этом закроем.
Мы не забудем вас, первый, второй…
Вечная память погибшим героям!
Что же молчишь ты, десятый герой?

ЖИЛЬЁ
Солдаты живут на войне,
И дом этот временный, зыбкий
Жильё замещает вполне
До первой сапёрной ошибки,
До взрыва кусочка свинца,
И многого этого кроме…
Солдаты живут до конца,
До смерти во временном доме.

Из всех госпитальных палат,
Дав телу немного ремонта,
Спешат они снова назад,
В свой дом возле линии фронта,
Где стоимость жизни своя,
Где, часть этой суммы потратив,
Живёт фронтовая семья
Из кровных сестрёнок и братьев.

 

Людмила ЩИПАХИНА

БЕССМЕРТНЫЙ ПОЛК
Души родных солдат —
В вечных безднах эфира…
Этот пронзительный взгляд
Светлых Ангелов мира!

Подняты в небеса,
Скорбные от разлуки,
Наших родных глаза,
Наших любимых руки…

Страшен войны урок.
Если беда нависает,
Этот «Бессмертный полк»
Нас и теперь спасает…

Прошлым своим — горды.
А родословная — вечна.
Грозны эти ряды!
Численность — бесконечна.

Будем всегда и впредь
Связаны пуповиной.
Это — сильней, чем смерть —
Чувство семьи единой!

* * *
У нас страна — не захолустье.
Не трусьте, русские, не трусьте.
На гребне каверзных событий,
Терпите, русские, терпите.
В прогноз конца и скорой смерти,
Не верьте, русские, не верьте.
В ряды невидимые строитесь.
Не бойтесь, русские, не бойтесь.
От сна и ужаса очнитесь
Молитесь, русские, молитесь.
И вновь — доспехи надевайте.
Вставайте, русские, вставайте!

(http://rospisatel.ru/rp-o-v.htm)