Вологодский литератор

К полудню на улицы города густо повалил снег. Александр Степанович встал, подошел к окну своего кабинета и не увидел соседних домов, скрытых в белой пелене. «То-то с утра так ломит голову, — он потирал пальцами виски. – А хорошо было бы до министерства пройтись пешком. Засиделся за бумагами».

Три месяца назад он был избран директором Электротехнического института, который был в ведомстве Министерства внутренних дел, и сегодня министр вызывал его к себе. Предстоящий разговор не сулил ничего хорошего. Александр Степанович уже не раз успел пожалеть, что поддался на уговоры и согласился занять высокую должность. Текущие заботы сильно отвлекали от главного дела его жизни.

Снегопад продолжался недолго. Когда он вышел на улицу, снег уже был изрядно притоптан прохожими. На набережной Карповки, напротив торговых лавок, он увидел толпу, в центре которой на возвышении размахивал руками и что-то запальчиво выкрикивал оратор. Неподалеку, переминаясь, стояло несколько полицейских.

Александр Степанович вздохнул: «Никак не уймутся. И Дума у нас есть, и все свободы даны. Не хотят заняться полезным трудом. Бунтовать им интереснее»…

В приемной министра сидело трое посетителей: генерал и два чиновника.  Александр Степанович сделал поклон в их сторону, потом в сторону секретаря-адъютанта и скромно уселся на стуле, сложив руки на кожаной папке. Минут через пять секретарь провел его в кабинет министра. Генерал, уже привставший в расчете, что пригласят его, был недоволен:

— Кто это такой? – спросил он секретаря, кивая в сторону кабинета.

— Это профессор Попов – изобретатель беспроводного телеграфа.

Генерал сердито нахмурился, кашлянул и хотел что-то сказать, но промолчал. Заговорил его сосед:

— Вот до чего нынче наука дошла – телеграммы можно по воздуху посылать. А слышали, господа, в Германии лучи открыли, человека насквозь пронизывают. Все кости можно видеть.

— Двадцатый век на дворе, — отвечал другой чиновник. — То ли мы ещё увидим.

— Можем и ничего не увидеть, если революционную смуту не разгоним, — раздражённо сказал генерал.

Выйдя из министерства, Александр Степанович взял извозчика и поехал домой. Митинг на набережной ещё продолжался. В этот раз ораторствовала девица с красным бантом, приколотым к куцей шубейке. Она заполошно кричала, надсаживая голос:

— Гордо реет буревестник, чёрной молнии подобный… Буря, пусть сильнее грянет буря!

— Куда же ты, бедная, денешься, если грянет буря, — подумал Александр Степанович.

На улицах Санкт-Петербурга темнело. Заканчивался хмурый декабрьский денёк 1905 года.

* * *

— Ты неважно выглядишь, Саша. У тебя неприятности? – встречала мужа Раиса Алексеевна, с тревогой вглядываясь в его осунувшееся лицо.

— Да, был неприятный разговор с Дурново. Опять о студентах. Оказывается, полиция провела обыск в общежитии и обнаружила запретную литературу. Теперь Павел Николаевич требует, чтобы я отчислил десять студентов. Вручил мне список с фамилиями.

— А ты что, не согласен? – удивилась Раиса Алексеевна.

— Нельзя выгонять из института только за то, что человек прочитал какую-то книгу. За террор, за оружие, за пропаганду – тут я согласен. Да таких уже и отчислили не мало еще при прежнем директоре… Я посмотрел список – там наши лучшие студенты. Я говорю: им разъяснять надо, что нам не революции нужны, а технический прогресс, что только он даст народу процветание. А выгонишь их, так они и пойдут в террористы.

—  Ну и как? Ты его убедил?

— Нет, не убедил. Он сказал, что, несмотря на нынешнюю автономию институтов, он вправе уволить меня с должности, как и прежнего директора. А  я так же спокойно ему ответил, что такому решению буду только рад.

Александр Степанович был мрачен. Несмотря на принятую микстуру, головная боль не отпускала. Короткую молитву перед ужином прочитала жена, а он даже за стол сел сначала не на своё обычное место, чем развеселил своих дочек. Девочки усаживаются, хихикая, а два сына – уже взрослые юноши – сидят серьезные и на отца поглядывают сочувственно.

Слава Богу, у его детей благополучное детство. Как сильно оно отличается от детства их отца, Саши Попова, четвертого ребенка в семье потомственного священника, служившего в рабочем поселке Турьинские Рудники. (Ныне город Краснотурьинск Свердловской области. Поселок стал городом в 1944 году, причем предлагали назвать его «Поповск» в честь знаменитого земляка, но партийному руководству название не понравилось). И вот что интересно: бедность воспринималась тогда как нечто естественное, да и сейчас не вспоминается как что-то страшное. Главное, что была родительская любовь, а ее хватало на всех семерых оставшихся в живых детей.

Родился Саша в 1859 году и был крещён в храме преподобного Максима Исповедника. Его детство проходило возле большого медеплавильного завода. Горные машины, заводская техника привлекали мальчика. К ним домой, в гости к батюшке, приходили горные инженеры, и Саша подружился с ними, выспрашивал об устройстве машин. На заводе наладили производство медных проводов, и Саша бегал смотреть на новую машину. «Зачем нужно так много провода?» — удивлялся он. Знакомый инженер объяснял: «Вот протянут эти провода до самого Екатеринбурга и будут по ним депеши передавать». Саша не отстал от инженера, пока тот  не рассказал ему про Вольтову батарею и про невидимый электрический ток, текущий по проводам с огромной скоростью.

Отец Саши, Стефан Петрович Попов был настоятелем храма, а вторым священником был Василий Петрович Словцев, который женился на старшей дочери Поповых. Отец Василий, потомок великоустюжских первопроходцев, был мастер на все руки. Он учил племянника разным ремеслам, брал его с собой в уральскую тайгу. Саша рано приобрел навыки, нужные мужчине. Ему нравилось конструировать, мастерить. Позже, приезжая из Петербурга навещать своих родителей, он видел, что они хранят лучшую его поделку – электрический будильник, изготовленный из старых ходиков.

В 12 лет его отдали в духовное училище в Екатеринбурге, где он жил в доме другой своей сестры, которая тоже недавно вышла замуж. Учился прилежно, но мысль о таинственной  электрической силе, что сверкает в небе во время грозы или, укрощенная, бежит по проводам, не давала ему покоя. Его сверстники запоем читали Майн-Рида, а он предпочитал Жюля Верна. Раздобыл книгу по физике французского автора А. Гано и углубился в неё, всё больше поражаясь премудрому устройству Божьего мира.

Потом поступил в семинарию в Перми, где также был в числе лучших учеников. Пермская семинария давала не только духовное, но и светское образование. Здесь преподавался гимназический курс математики и физики. Выпускники семинарии нередко шли в учителя, на государственную службу. Вот и Саша Попов в возрасте 19 лет приехал в  Петербург, чтобы подыскать себе подходящее место. Здесь уже обосновался его старший брат Рафаил — работал журналистом в издательстве Суворина. Саша остановился у брата и, обложившись книгами, стал готовиться к поступлению в университет. Экзамены он сдал успешно и был принят на физико-математический факультет.

* * *

После ужина Александр Степанович пошел прилечь. Жена вслед за ним вошла в спальню, села у его кровати, измерила пульс, осмотрела глаза, стетоскопом прослушала грудь.

— Завтра, Саша, никуда не ходи, отлежись. Я сейчас сделаю тебе кровопускание.

Она пошла за инструментами. Раиса Алексеевна, выпускница первых в России Высших женских медицинских курсов, работала врачом в госпитале. При этом была замечательной хозяйкой: радушно принимала гостей, а они в доме Поповых бывали нередко, умела разговорить стеснительного гостя, устраивала домашние концерты и сама аккомпанировала на рояле.

Он познакомился с ней, когда студентом второго курса пришёл по объявлению в дом присяжного поверенного Богданова, чтобы давать уроки его дочери. Успешно подготовил её к поступлению на курсы, а потом попытался ухаживать. К его удивлению, она отнеслась к его неуклюжим попыткам благосклонно. А вот её родители, особенно отец, были недовольны таким женихом: дочь – красавица, умница, а тут – поповский сын из захолустья, с манерами простолюдина, в мешковато сидящем поношенном костюме. Но Раисе чем-то приглянулся этот застенчивый юноша. У него была природная деликатность, он хорошо образован, знает историю, бегло читает по-французски и по-немецки, а когда перестаёт стесняться, то замечательно рассказывает о своих родных краях. А главное, была в нём какая-то надёжность, основательность. Отец Раисы вскоре умер, а мать, увидев взаимную привязанность молодых, смирилась, но поставила условие: жениться только после того, как жених закончит учёбу и получит хорошее место.

А пока он был бедным студентом.  От брата пришлось съехать: тому и так хватало забот с двумя сёстрами, которые тоже приехали в Петербург. Саша стал подрабатывать в обществе «Электротехник», которое занималось освещением улиц. Рабочие заменяли газовые рожки на первые электрические лампочки, а он помогал инженерам на электростанции налаживать генератор. На способного и любознательного студента обратили внимание преподаватели, и на четвёртом курсе он, без отрыва от учёбы, стал работать ассистентом профессора. В июне 1883 года он с отличием закончил университет и, несмотря на то, что ему предлагали остаться для подготовки к профессорскому званию, выбрал место, предложенное Морским ведомством: стал преподавателем Минного офицерского класса в Кронштадте. Ему было тогда 24 года. В ноябре они с Раисой обвенчались в церкви Косьмы и Дамиана лейб-гвардии сапёрного батальона, а через год у них родился первенец, которого назвали Степаном.

* * *

После кровопускания ему стало лучше, он заснул, однако ночью проснулся с чувством тревоги и ворочался на кровати, не находя себе места. Чтобы успокоится, стал вспоминать радостные события жизни. А радость приходила к нему в работе, точнее тогда, когда удавалось сделать что-то толковое.

Лет пятнадцать назад, читая научные журналы, он наткнулся на статью Генриха Герца. Немецкий физик открыл электромагнитные волны, по своим свойствам похожие на свет, но невидимые и способные распространяться сквозь толщу вещества. Сам Герц не видел никакого применения своему открытию, да и умер этот выдающийся учёный слишком рано – в 37 лет. А применение напрашивалось: передача сообщений. Особенно остро в этом нуждался военно-морской флот, ведь обычная сигнализация флажками или прожекторами становится невозможной в условиях тумана, шторма или морского сражения.

В распоряжении Александра Степановича была мастерская и физическая лаборатория с неплохим оборудованием, поэтому он быстро собрал установку Герца, благо в журнале все элементы были описаны с немецкой точностью. Излучались волны с помощью катушки, дающей мощную искру, а принимались на расстоянии трёх-четырёх метров медным проводом с разрезом посередине. Глядя в лупу на разрез, можно увидеть крошечную искру. Всё работало, как в опытах Герца.

В Европе тоже интересовались новым открытием. Английский физик Лодж для приема герцевых волн применил стеклянную трубочку, набитую железными опилками. Под действием волн опилки слипались, электрическая цепь замыкалась, и звенел звонок. Это более наглядно, чем искорка, но сигналы так не передашь. Установку Лоджа Александр Степанович тоже собрал и опробовал в работе, но самый главный элемент – стеклянная трубочка – оказался очень капризным. Он долгое время возился с ней, менял порошки, подбирал электроды и всё время думал – как передавать сигнал? И однажды его озарило: усложнил схему, добавил реле и сделал так, чтобы молоточек звонка встряхивал трубку. Теперь можно передавать короткие и длинные импульсы, то есть азбуку Морзе, как в обычном телеграфе.

Свою установку он продемонстрировал на заседании Русского физико-химического общества 25 апреля 1895 года. (Этот день, 7 мая по новому стилю, отмечается в России как День Радио). По окончании доклада первый вопрос задал Менделеев:

— Скажите, как вы назвали свой доклад?

Александр Степанович, наслышанный о непредсказуемых выходках Дмитрия Ивановича, запинаясь, повторил название:

— Об отношении металлических порошков к электрическим колебаниям.

— Скромно, батенька, слишком скромно, – сказал Менделеев и, потрясая поднятым вверх пальцем, торжественно произнес:

— Надо назвать так: первый в мире телеграф без проводов!

В зале долго звучали аплодисменты…

Через год появилась публикация итальянца Гульельмо Маркони, где описывался прибор, очень похожий на тот, что демонстрировал Попов. Удивляло то, что автор не ссылался ни на Лоджа, ни на Попова, хотя «Журнал Русского  физико-химического общества» за 1895 год, в котором был опубликован доклад Попова, рассылался за границу, в том числе и в Болонью, где работал Маркони. Этот молодой энергичный инженер поспешил запатентовать свой прибор в Англии, а Попов затянул с подачей заявки, поэтому юридически приоритет был у Маркони. Однако фактически первым был Попов, и большинство специалистов в этом не сомневались. Например, во Франции и в Германии отказались выдавать патент Маркони, ссылаясь на приоритет Попова. Впрочем, самого Александра Степановича мало заботил вопрос о первенстве. (В 1909 году Г. Маркони и Ф. Брауну была присуждена Нобелевская премия «В знак признания заслуг в развитии беспроволочной телеграфии». А.С. Попов не попал в этот список, поскольку Нобелевская премия посмертно не присуждается).

Морское ведомство заинтересовалось работой Попова. Выделили средства на оборудование лаборатории, дали двух толковых помощников. Он стал совершенствовать установку, чтобы увеличить дальность связи. Как он тогда работал! Утром учебные занятия, потом опыты в лаборатории или в поле, потом обед дома и снова лаборатория до глубокой ночи. Он пытался понять строптивый нрав загадочных волн, проникнуть в их душу, понять, что они любят, что им надо. И понял важное: волны излучает не сама искра, а проводники, присоединённые к разряднику, а чтобы волны легко отрывались и летели вдаль, нужно один провод поднять вверх, а другой погрузить в землю. И то же самое надо соорудить для приёмного устройства. Получилось! Он приручил диковинного зверя! Дальность связи теперь исчислялась километрами. А принятую морзянку теперь можно записывать самописцем на телеграфную ленту или слушать в наушниках.

Вскоре пришлось испытать своё детище на практике. Зимой 1899 года срочно понадобилась связь между островом Гогланд, у берегов которого потерпел аварию русский броненосец, и побережьем финского залива. Александр Степанович с командой моряков сооружал станцию на финском берегу, а Петр Николаевич Рыбкин – на острове, на расстоянии 47 километров от берега. Беспроволочный телеграф заработал, хотя и с перебоями из-за сильного ветра, обрывающего провода. И тут произошёл случай, заставивший окончательно замолчать скептиков. Группу рыбаков, 27 человек, унесло на льдине от берега в море. Спасти их мог только единственный на Балтике ледокол Ермак, который в это время стоял у острова Гогланд. С материка на остров послали радиограмму, ледокол отправился на поиски и спас людей. Об этом событии написали многие газеты мира. Попов с его изобретением получил мировую известность.

В 1901 году ему предложили должность профессора в Электротехническом институте. После некоторых колебаний он согласился, поскольку о переезде из Кронштадта в Петербург давно мечтала его семья. Детям надо было учиться: младшим в гимназии, старшим в университете. Кроме того, жалованье профессора позволит, наконец, снять квартиру, подходящую для его семьи, в которой было вместе с матерью жены семь человек. Конечно, он собирался продолжать работу на флоте, ведь предстояло внедрять радиостанции на корабли. В руководстве Морского ведомства сомневались, что он сможет полноценно совмещать новые обязанности с хлопотливым делом радиофикации флота, но, в конце концов ему дали разрешение на переход при условии, что он в течении шести лет будет руководить этими работами, а в летние месяцы будет лично заниматься усовершенствованием оборудования и обучением персонала.

Обычно Александр Степанович на всё лето уезжал в Нижний Новгород и работал по контракту директором электростанции на Нижегородской ярмарке, получая за четыре месяца 2500 рублей – в два раза больше, чем за год работы преподавателем. Срок контракта истекал только через восемь лет, и, чтобы он смог отказаться от этого договора, Морское ведомство выплатило ему компенсацию – 33 тысячи рублей. Такую огромную сумму выхлопотал для Попова командир Кронштадтского порта адмирал Макаров. Этот прославленный флотоводец сам был изобретателем и прекрасно понимал, какое значение будет иметь радиосвязь в морских сражениях.

Вот с этого времени, с момента переезда из Кронштадта в Петербург, что-то пошло не так в жизни Александра Степановича. Внешне всё выглядело великолепно. Он стал профессором, статским советником, слава его росла, он награждён тремя орденами, его приглашают выступать с докладами и всюду встречают аплодисментами. Он не раз ездил за границу — демонстрировал на выставках своё детище и получал медали. У него теперь хорошее жалованье и просторная квартира, и он впервые за двадцать лет съездил с семьёй в отпуск, правда, недалеко, под Лугу, где они сняли дачу.

Но радость из жизни ушла, потому что  его главное дело двигалось очень туго.

Судовые радиостанции должны иметь конструкцию прочную, влагонепроницаемую, устойчивую к качке. В кустарных кронштадтских мастерских таких не сделать. Надо было налаживать новое производство. В министерстве никак не хотели этого понять, а убеждать чиновников, выбивать оборудование и материалы – это было не в его силах. У него были свои заботы: радиосвязь на судах оказалась не простым делом – радиоволнам мешала корабельная оснастка. Он с помощниками делал опыты, пытался найти наилучшее расположение антенн…

В 1904 году начали спешно готовить флот к войне с Японией. Попов, будучи на парижской выставке, познакомился с инженером-фабрикантом Э. Дюкрете. Предприимчивый француз взялся изготовлять радиостанции по чертежам Попова. В России таких людей не нашлось.

Первая эскадра ушла из Балтики на Дальний Восток, оснащенная аппаратурой фирмы «Попов – Дюкрете» с дальностью действия до 100 миль. Во Владивостоке и Порт-Артуре были установлены  береговые радиостанции. Однако оборудования не хватало, и начальство решило закупать его у немецкой фирмы «Телефункен». Вторая эскадра, отправляясь на войну, сделала остановку в Германии для оснащения кораблей. Александр Степанович был командирован туда, чтобы наблюдать за этим процессом. Из его докладной записки в Петербург видно, что он крайне недоволен происходящим: «Приборы не были никому сданы, и никто не обучен обращению с ними… Заведование приборами поручено артиллерийским офицерам по приказу, но они в данный момент завалены работой по приему и установке артиллерии»…

С Дальнего Востока стали приходить вести одна другой хуже. Погиб адмирал Макаров: флагманский корабль был потоплен японской торпедой. Страшная новость пришла в мае 1905 года: полный разгром и уничтожение большой эскадры на подходе к Владивостоку. Русские корабли, потрепанные в дальнем переходе, попались в ловушку – вошли в Цусимский пролив, где их поджидал прекрасно вооруженный японский флот. Погибло пять тысяч русских моряков, из них 209 офицеров. А ведь многих из этих парней он учил, знал лично.  Александр Степанович не мог без слёз читать газетные сообщения. Эскадре надо было вовремя изменить курс. Почему с берега не сообщили на корабли о японцах? Может быть потому, что не было хорошей радиосвязи? Эта мысль сидела в нем и ныла, как заноза. Ему казалось, что здесь есть доля его вины. Он сразу как-то постарел, хотя и всегда выглядел старше своих лет.

* * *

На другой день он поехал в университет на заседание Русского физико-химического общества. Опять мела сильная метель, опять сдавило голову, но не ехать было нельзя: предстояли выборы. К его удивлению, почти единогласно он был избран председателем физического отделения общества. Он – опальный директор, ожидающий увольнения, удостоился почётной должности главного физика страны. В его адрес было сказано много лестного: коллеги говорили о его блестящих качествах лектора, о широких познаниях в области физики. Вспомнили даже, как десять лет назад он спроектировал и самолично сделал для госпиталя рентгеновский аппарат. Он выступил с небольшой ответной речью и поехал домой. По дороге снова почувствовал себя плохо. С трудом поднялся в квартиру, разделся, пошёл за лекарством и потерял сознание. Жена с сыном уложили его на кровать, сын помчался за врачом и привез лучшего терапевта столицы. Осмотрев лежащего в беспамятстве  Александра Степановича, доктор обратился к Раисе Алексеевне, которую он принял за лечащего врача:

— Больной безнадёжен. Надо подготовить жену.

— Жена – это я,  — прошептала Раиса Алексеевна, опускаясь на стул.

* * *

Александр Степанович Попов скончался 31 декабря в 5 часов вечера от кровоизлияния в мозг. Он умер в зените своей славы в возрасте 46 лет. Похоронили его с почестями на Волковском кладбище, на участке «литераторские мостки». По отзывам современников, он был человеком очень трудолюбивым, скромным, мягким и застенчивым в общении, иногда рассеянным. Он не был либералом, сочувствующим революции, каких было не мало среди русской интеллигенции того времени. Он знал русское общество от самых его низов и любил свою страну. Когда ему пришло приглашение переехать за границу, он написал в ответ: «Я русский человек, и все мои знания, весь свой труд, все мои достижения я имею право отдать только моей родине…».