Вологодский литератор

Другим измерением я называю параллельный мир, который мы посещаем во снах. Других измерений много, как много снов, где мы встречаемся в разных, не вполне обычных обстоятельствах с людьми давно ушедшими, как говорится, в мир иной. Они умерли старыми, но мы встречаем их молодыми, какими, бывает, никогда их и не видели. Это не совсем память, потому что мы видим их в незнакомых местах, в обстоятельствах их, а не нашей жизни.

Нас иногда приводит туда, в другое измерение или параллельный мир, творческое воображение, когда из нас льются строки, а вместе с ними льются слёзы из глаз. Их потом не смыть никаким дождям времени. Они и остаются несмываемыми как свидетельство таинственного, удивительного контакта с непознанным.

Математики давно говорят о многомерности мира. Многомерен и человек, а точнее, его душа. Перед её мысленным взором, внутренним – другомерным взором, предстают иногда картины, пережитые предками её нынешнего носителя.

И чаще всего это сны. А иногда – контакт с «инопланетянами», а иногда…

А иногда это встреча с Всевышним, какая она – не знает никто, хотя каждого она ждёт.

Апостолам, увидевшим преображённого Христа, был явлен параллельный мир, другое измерение. Воскресший Христос – это вестник другого измерения.

Воскресающие в наших снах предки – вне времени и вне пространства. Они в нас. Они старились в течение жизни на наших глазах, но бывает так, что мы видим их молодыми, в только им известных обстоятельствах. Так я увидел отца на войне…

Бойцы были маленькие, как шрифт, рассыпанный на листе бумаги. Я глядел на эти движущиеся точки откуда-то сверху. Одна из них отделилась и стала ко мне приближаться. И я увидел, что это отец. И я услышал: «Здравствуй, сынок», хотя он ничего не говорил, да и меня тогда ещё не было.

И мы с ним говорили без слов, потому что сон, так мы его называем, длился. Отец был в запылённых обмотках, пыльной, пропахшей потом и кровью гимнастёрке. Он был рядом со мной двадцатилетний, а мне было шестьдесят пять, но я знал, что он мой отец, а я его сын.

И не было ничего ближе нашей кровной связи в наших бесплотных телах. А где-то ещё была мама. Но шла война, и отец ещё не вернулся домой. И меня ещё не было, но услышал же: «Здравствуй, сынок».

И седины мои ничего не значат, он для меня вечно отец, я для него вечно сын. И едины мы в Духе Святом, в Единой Мировой Душе. Животворящей, дарующей нам на краткий земной миг тело, чтобы прошли мы свой земной путь и вернулись в другое измерение. Вернулись душой, а не телом. На мой взгляд, Рай и Ад – это два разных измерения, и куда мы попадём не известно. Что-то из нашей земной жизни должно перевесить…

Бывают дни, когда я не хочу возвращаться из другого измерения. Я хочу вместе с отцом сражаться с врагами Отечества – за правду, за справедливость на Земле.

Я не расспрашивал отца о войне, щадя его больное сердце, а сам он о ней не рассказывал, как я теперь понимаю, щадя наши неокрепшие детские души. Он прошёл и Сталинград и Прохоровку. И был ранен и там, и там в одну и ту же руку – разрывной пулей и осколком авиабомбы. Осколок так и ушёл вместе с ним в землю родной деревни, на её кладбище, таким образом «долетев» в места, где боёв не было вовсе. Где отец моего отца, а мой дед – участник Первой мировой – возглавлял бригаду оставшихся в тылу умельцев, не подошедших по возрасту, и делавших приклады к винтовкам и автоматам Великой Отечественной.

Из другого измерения появляется поэзия, Божественные откровения, явленные пророкам, об этом хорошо сказал Пушкин своим, на мой взгляд, лучшим стихотворением – «Пророк». И недаром Гоголь обозначил жанр своего гениального произведения «Мёртвые души» – поэма.

И почему был сожжён второй том «Мёртвых душ»? Может быть, автор не ощутил в нём другое измерение – поэму.

Стихотворение «Зов крови» пришло ко мне во сне, и для меня оно тоже свидетельство другого измерения или параллельного мира, где живо, но по-другому, всё, что происходило с человечеством и каждым человеком в отдельности, и продолжает жить по своим законам.

ЗОВ КРОВИ

Однажды в беспробудно-долгом сне

зов крови перенёс меня к войне.

Туда, где в подсознанье предо мной

за высоту всё шёл смертельный бой.

Солдаты штурмовали вражий дот –

плевавшийся огнём бетонный рот.

Я видел их, не видели меня

бойцы в лучах смертельного огня.

Они ползли по смертной высоте

к смертельно-неизведанной черте

на карте-рубеже солдатских душ,

где нет ни зноя, ни метущих стуж.

Один из них взор обратил ко мне

и вырос вдруг, приблизившись во сне.

Как будто сквозь магический прицел,

я на него средь боя посмотрел.

На просветлённом памяти стекле,

на воющей, страдающей земле

двадцатилетний юноша стоял.

Я в нём отца вне времени узнал.

Стоял он, запылённый от степей,

от зноя их сожжённых ковылей,

от выжженных снарядами полей,

и фляжку протянул: «Воды налей».

«Я ж не рождён ещё! – ему я закричал. –

Я ж никогда, отец, не воевал!

Ты не пришёл ещё с оконченной войны,

мы с братом и сестрой – не рождены!

Но я найду живительной воды,

мы вместе будем у черты беды!»

Ушел солдат, как повернул прицел,

на высоту, где смертный бой кипел.

Бойцы ползли всё выше, вразнобой, –

кого-то в землю припечатал бой.

Но вот один боец, потом другой –

на рубеже!

«Отец, возьми с собой!»

Отец прорвался на рубеж побед.

Он вечно жив. А нас с ним рядом… нет?

18. 11. 2019 г.