Вологодский литератор

Проблемы не выживания – жизни 

Порой, кажется, что человечество сходит с ума. Иначе почему мы оставляем свои родовые деревенские жилища, вписанные в природу, луга, леса. Бросаем на произвол судьбы любовно обустроенные нашими предками по берегам рыбных рек и озер угодья, дарованные нам самим Богом: полные молока и меда, ягод, грибов, трав, обладающих целительной силой?

Почему меняем птичье пенье и успокаивающий шум дубрав и журчанье ручьев на лязг машин и механизмов городской среды, чистый воздух деревень на смог и дымовые завесы промышленных монстров, родниковую воду на едва очищенные канализационные стоки?

Жизнь из наших северных деревень стремительно уходит. Со времени последней переписи населения у нас на Вологодчине вымерло более 2 тысяч деревень. И хочется понять: что это? Историческая закономерность, суровая логика рынка, железная поступь технологического прогресса? Так ли неконкурентоспособным оказалось наше сельскохозяйственное производство?

В восьмидесятых годах прошлого столетия в каждом колхозе, сельсовете были разработаны планы социально-экономического развития на ближайшие пять лет и на дальнюю перспективу.

Но социализм был уже приговорен.

Василий Леонтьев один из выдающихся экономистов мира, говорил: «Ваша экономика не самая лучшая, но и не самая худшая. Ее не следует разрушать, нужно только наполнить ее паруса ветром предприимчивости».

Увы, сегодня мне кажется, что вся инициатива, предприимчивость на местах в течение последних тридцати лет жестко пресекалась.

Практически уничтожено льноводство, которое давало основной доход северному сельскому хозяйству. В Вологодской области совсем недавно был закрыт Красавинский льнокомбинат, построенный в середине прошлого века для переработки знаменитых югских льнов, закрыт крупнейший на Севере Вологодский льнокомбинат. Разве мир потерял интерес к экологически здоровой льняной одежде? Разве земля перестала родить лен?

Еще несколько лет назад под Тотьмой рентабельность льноводства составляла около 300 процентов. Мне говорили, что наркобароны не имели такой прибыли. Не зря Россия во все времена оставалась льняной и пеньковой державой. Вологда, Кострома, Иваново, Владимир, Смоленск, Тверь – исконные льноводческие области, текстильный край, холщовый передник, кружевной кокошник России.

А сеяла Россия в лучшие свои времена ни много ни мало 1800000 гектаров льна, восемьдесят процентов всего мирового льняного поля. От продажи льна за рубежом российская казна перед первой мировой войной выручала ежегодно по 90 миллионов рублей золотом. Лен был основным источником доходов как государства, так и крестьян, по крайне мере – Северо-Запада.

Уж если сравнивать, как это было принято раньше, с 1913 годом, то цифры будут выглядеть следующим образом. Перед первой мировой войной Россия произвела 627 тысяч тонн льняного волокна – в шесть раз больше, чем весь остальной мир. К 1985 году картина резко меняется. Произведено всего 126 тысяч тонн волокна – в пять раз меньше дореволюционного. А в 1990 году и вовсе покатились под гору. Произведена было всего 7,1 тысяча тонн волокна. Европа наращивает объемы льняного производства, Китай, прежде льном не занимавшийся, нас далеко обошел. Стремительно наращивает посевные площади и объемы перерабатываемого волокна Белоруссия. А что же у нас? У нас в льноводстве – разруха.

Но стоит ли тревожиться по этому поводу? Может быть, лен устарел как культура, может быть, сегодня спрос на другие материалы, более современные, чем пресловутая российская холстина?

Увы, лен был и есть культурой стратегической, как в нашей, так и в мировой экономике. Не зря на Западе, в так называемых цивилизованных странах, льняная скатерть на столе считается признаком достатка в доме. А уж постельное белье изо льна и вовсе могут позволить себе только богатые люди.

Лен – это не мода. Прежде всего – это здоровье нации. Известно, что царская армия была одета в льняное нижнее белье. А лен обладает такими бактерицидными защитными свойствами, что у солдат были исключены всевозможные сепсисы и даже гангрена при ранениях.

Использование льняных вставок в обуви защищает наши ноги от грибковых заболеваний. Одежда изо льна согревает и спасает от зноя, не накапливая статического напряжения.

На Рославльском льноперерабатывающем заводе Смоленской области я увидел работницу, шея которой была обмотана льняным волокном. Оказывается, волокно – лучшее средство для лечения остеохондроза. Замотаешь вот так шею волокном часа на три-четыре, и боли как рукой снимет. На Рославльском заводе в прежние годы изготовляли специальные матрасы из волокна для лечения радикулитов.

Сегодня в лучших и самых дорогих клиниках мира врачи одеты в льняные халаты и чепчики; операционные и палаты реабилитации полностью отделываются льном, пребывание в таких палатах стоит бешеных денег. Нашими институтами разработаны шовные материалы изо льна, стерильная льняная вата. Льняное масло используется для борьбы с раковыми заболеваниями и для очистки организма от радионуклидов, а сам по себе лен способен дезактивировать зараженную радиацией почву…

Как-то я задался целью найти на рынках хоть какую-либо тряпицу нашего, отечественного производства. Напрасными были хлопоты. Все палатки завалены ярким кричащим барахлом из Турции, Испании, Прибалтики, Сирии, Китая, Монголии, наконец… Пластиковые свитеры и костюмы, пластиковые платья и рубахи, больше похожие на индивидуальные мини-электростанции: вечером снимаешь такую рубаху – треск по всей квартире и фейерверк искр, пластиковые носки и трусы… Пластиковые бюстгальтеры и чулки… Бедный, бедный наш народ! Как же это можно носить? Какие страдания при этом надо испытывать, какой зуд! И не чесаться…

Одна продавщица пожилого возраста сказала с горечью:

– Куда же пропали наши товары? Ведь все, что здесь продается, такое, простите за выражение, дерьмо!

К семнадцатому веку промышленное льноводство прочно основалось в Суздальской и Московской землях, на территориях нынешних Тверской, Ярославской, Вологодской, Владимирской, Костромской областей. Крестьянам указом царя предписывалось сеять лен, причем указывалась технология его возделывания.

Весь проданный иностранцам лен регистрировался в государственных таможенных книгах и облагался податями. Льноводство утвердилось как самый доходный промысел для крестьян и государства.

Восемнадцатый век был ознаменован указом Петра I «О размножении во всех губерниях льняного и пенькового промысла»: «Кто сеял четверик льна, – говорилось в указе, – тот прибавил бы четверик. Ежели возможно, и больше, а где тому необыкновенны, как лен и пеньку учреждать, дабы обучили крестьян, и о том объявить в народе, что оный прибавок к севу повелено иметь для всенародной пользы и поживления…».

«Для всенародной пользы и поживления», заметим.

Вот такой государственный подход видим мы у малограмотных русских царей. Поучиться бы нашим образованным за границами правителям у предшественников, как всенародную пользу надобно извлекать, «простой продукт имея».

В Грязовецком краеведческом музее вам расскажут удивительные вещи, что из 25 льноводческих хозяйств губерний России самым большим поставщиком льна была Вологодская губерния. А на Вологодчине самым льняным уездом был Грязовецкий, потому что все волости в уезде – а их было 12 – занимались льноводством.

«Льном подати платим, льном и праздники справляем», – говорили в Грязовце.

Лен в нашем народе – любимая культура, хотя и многодельная. Лен любит поклон. А уж сколько народ придумал вокруг льна обрядов, праздников!

Сеют лен в конце мая, когда хорошо прогреется земля. А сеял крестьянин лен без штанов. Крестьянин-то наш тоже не прост. Он сеял лен без штанов, чтобы Господь Бог видел, в какой нужде человек, как обносился, что и одеть ему нечего. Растрогается Бог и пошлет крестьянину хороший урожай на лен.

А лен даст крестьянской семье работу на целый год.

В августе нужно его вытеребить, связать в снопы, поставить в суслоны. Потом свезти на гумно, обмолотить, провеять семена, а соломку снова свезти на поле, разостлать под августовские росы, чтобы соломка под их воздействием превратилась в тресту.

Дело в том, что волокно в льняном стебле спаяно с кострою клейким веществом – пектином. Через несколько дней росы разрушат пектин, и тресту снова собирают в снопы, везут в гуменники, где женщины отсортируют лен, льномялкой изомнут, потом очешут остатки костры.

И вот, наконец, получилось пушистое, почти воздушное волокно, из которого долгими зимними вечерами девки и бабы будут прясть нитки, а потом уж из ниток на кроснах станут ткать полотно.

Весной, когда придут мартовские насты, выкладывают холсты на снег, и под воздействием солнышка и морозов холсты отбелятся, и можно будет уже кроить, шить и вышивать девичье приданое – сарафаны, рубахи, полотенца, скатерти…

А семена, которые не отложены на посев, пойдут на приготовление льняного масла.

Поговорка такая: семь топоров вместе лежат, а две прялки – врозь! Все дело в том, что семеро мужиков способны к артельной работе, а женщины – натуры индивидуальные. А раз так, то каждой нужна своя, особая прялка. Потому и повелось, что двух одинаковых прялок у нас на Севере не сыскать.

Прялка – непростой инструмент. В этом нехитром приспособлении живет душа, живут легенды и целая народная философия.

Мастер, получавший заказ, выбирал самую большую, самую лучшую ель, чтобы корни у нее были мощные, широкие. Затем нужно было произнести особое заклинание, подрубая корни. Чтобы душа дерева не умерла, а переселилась в будущую прялку. Чтобы в дальнейшем все крестьянские труды были сопряжены с законами и ритмами природы.

Из корня дерева тесалось донце, ствол превращался в лебединую шею с лопастью на конце. А уж потом на лопасть наносил мастер рисунок, резьбу или инкрустацию. Все зависело от принятых в этой местности традиций.

У грязовецкой прялки особая стилистика. Она исполняется в виде женщины в короне. Здесь мировое древо, и верхний космос, и солнечная вихревая розетка. Она обозначает солнце, прямые насечки – гром, косые – дождь, пересекающиеся линии внизу – пашню… Здесь и четыре времени года. Зима, весна, лето, осень… Получается, что на прялке нанесена модель Вселенной?

Крестьянин мыслил себя частью этого мира. А отсюда и понимание счастья – ощущать себя частицей Вселенской гармонии.

Поэтому в народном понимании из-под пальцев пряхи выходила не просто льняная нить, а нить всей жизни, нить поколений.

О многом способны рассказать любопытному и знающему глазу старые бабушкины прялки.

В Грязовце полученные полотна еще и красили методом кубовой набойки.

Елена Смирнова, краевед, рассказывала: «Основной куб – это был темно-синий цвет. Второй куб – это голубоватые кружочки. А вот эти кружочки мелкие, светлые – это как раз цвет льна.

Льноводство – дело тяжелое, но благодатное. Были в Грязовце льноводы, удивлявшие урожаями весь мир: в 1948 году один из грязовецких колхозов получил такой большой урожай льна, что это событие назвали «Грязовецким феноменом».

Девять льноводов получили звание Герой Социалистического труда.

…Увы, сегодня лен в Грязовецком районе уже не выращивают – в 90-х льнозаводы закрылись. Не работает и сам Вологодский льнокомбинат, слава которого гремела на всю страну.

Причиной тому воцарившаяся вакханалия в отрасли. Государственные дотации, направляемые льноводам, пропадали по дороге. И через несколько лет оставшиеся без государственной поддержки льносеющие хозяйства перестали выращивать лен.

Несколько лет назад я побывал в шести льносеющих областях России. Беседовал с льноводами, льнопереработчиками, текстильщиками. И тягостное чувство все больше и больше поселялось в душе. Заброшенные, зарастающие поля, разбитая техника, пустынные цеха льнозаводов… На Смоленщине я видел, как рачительные хозяева закладывают окна и двери цехов кирпичом, чтобы не растащили оборудование. Вологодский льнокомбинат – банкрот, Смоленский льнокомбинат – банкрот, Гаврилово-Ямский – банкрот.

Мы возвращались из Смоленска ночью тем самым старым смоленским трактом, по которому приходили во все времена в Россию завоеватели. Воздух сотрясался от гула мощных грузовиков, тащивших огромные фуры с тем самым заграничным товаром. Это была одна нескончаемая вереница машин, залитая сиянием огней. Под Вязьмой, где советские войска дали смертельный бой немецким оккупантам в минувшую войну, стоял на постаменте танк Т-34. Он казался игрушечным против катившего на Москву гигантского вала зарубежного товара.

Сведущие люди говорят, что товар поступает к нам из-за границы по сниженным ценам. Государства намеренно дотируют низкие цены, чтобы развалить конкурента. Схема проста. В Москве этот товар распределяется, оптом и мелким оптом развозится по российским барахолкам тысячами и сотнями тысяч челноков. Деньги из регионов выкачиваются в Москву, частично оседая там и создавая москвичам благополучную жизнь. Провинция же обескровливается, производства на местах падают, люди выбрасываются на улицы, пополняя армию безработных.

В свое время Николай Верещагин, основатель маслодельческой отрасли в России говорил: что если есть заливные луга, то не нужны и золотые прииски. Действительно, в 1984 году СССР произвел сливочного масла больше, чем Франция, Англия, Германия и США вместе взятые. …Однажды я путешествовал со своим товарищем-журналистом из столицы по Вологодчине, и он под конец наших поездок спросил:

– Я не видел в ваших лугах ни одной коровы и усомнился в справедливости того, что ваш край считают молочным.

– Ты что, не знал? – удивился я. – Уже лет десять, как коров заменили биохимическими установками по производству искусственного молока!

Я пошутил, но как-то пошутил убедительно, что даже сам в это едва ни поверил.

– И теперь, – говорил я, – все эти кефиры, ряженки, «домики в деревне», «резные палисады», сливки и сливочное масло, которые вы потребляете в Москве – всё это делают из молока, полученного на этих установках!

Товарищ был ошарашен, но вынужден был поверить. Биохимия нынче шагает семимильными шагами. Он как-то сник, потерял интерес к молочным витринам в супермаркетах, даже на вологодское масло перестал восторженно реагировать. Так что пришлось исправляться: вести его на ближайшую ферму, договариваться с руководством хозяйства, ветслужбой, чтобы пустили столичного человека взглянуть на настоящую живую корову.

Это был колхоз «Родина», самое знаменитое хозяйство на Вологодчине, да и на всем пространстве матушки России. Таких гигантов немного, по пальцам можно пересчитать. Помню, мы попали на «контрольную дойку». Это своеобразный экзамен для коров, когда по взятым у них пробам молока определяется жирность, содержание белков, протеинов и еще масса других показателей, по которым будут составлять индивидуальные рационы и определять витаминные добавки и иные элементы, необходимые для полноценной жизнедеятельности и молокоотдачи.

Как раз замеры брали у коровы по кличке Жара, величавой, холеной красавицы, белого с редкими темными пятнами окраса. Так вот, в утреннюю дойку она дала 18 литра молока, в обеденную – 19, а про вечернюю мы не могли узнать, потому что к тому времени уехали в город, но, наверное, литров под двадцать дала тоже. И это была, в общем-то, рядовая корова.

Эти результаты поколебали мою гордость за землячку, знаменитую шекснинскую корову Вену, которая в сороковых годах установила мировой рекорд по суточным надоям молока – 82,4 литра… И рекорд этот продержался 17 лет, пока его не побила кубинская корова Убре Бланка – Белое Вымя, надоившая 127 килограммов молока. Сегодня в Гаване стоит памятник этой легендарной корове. Наша легенда удостоилась быть выставленной в виде скелета на зоотехническом факультете Вологодского молочного института. Но и он был утрачен при очередной реорганизации…

Реорганизация… Вот, наверное, ключевое слово нашего беспамятства. Революция, реорганизация, ревизия, репрессия, рецессия… Все эти слова-заклинания имеют приставку «ре», означающую «движение назад» или «откат»… Теперь вот в рамках бесконечных и непонятных реформ придумали еще одно ключевое слово: оптимизация, которое так же к развитию нас не призывает… А вот к оптимизации памяти ведет напрямую: потому что хранителей памяти оптимизировали, вычистили из нашей жизни, переписали, вычеркнули прошлое, чтобы нынешнее «кое-как» и откровенное «хуже некуда», выглядело более или менее сносно…

Мне давно мечталось и хотелось развить эту коровью тему, копнуть ее поглубже, поискать корешки молочного животноводства здесь на Севере. Не зря предки наши искали мифологическое Беловодье, где «земля полна молока и меда». Искали, искали и, видимо, нашли, обрели его… Беловодье-то.

Мы снимали фильм о нашем великом земляке Николае Васильевиче Верещагине, создателе молочной отрасли в той дореволюционной царской России, о которой мы все чаще вспоминаем со вздохом сожаления. А дело его с революцией не погибло, а осталось и окрепло в колхозах, в сети малых сепараторных, сыроварен, головных маслозаводов, о которых мы также вспоминаем сейчас со вздохом сожаления.

Так вот, снимая этот фильм, приехали мы к созданной еще при коммунистах искусственной гидросистеме, отсекающей гигантской дамбой весенние воды Сухонских разливов.

Было ранее утро. Мы запустили квадрокоптер, способный улетать от оператора на пять и более километров, фиксируя на видео картины природы, остающейся внизу. И мы были потрясены: в лучах восходящего солнца под камерой лежали необозримые территории такого могучего, густого цветущего разнотравья, которое могло на поверхности своей удержать садящихся на него птиц…

Это было то самое разнотравье, лучше которого нет и не может быть во всем мире… Невостребованное, заброшенное, забытое пространство, способное накормить и напоить десятки, сотни тысяч человек… Дать лучший в мире продукт, называемый Вологодским маслом…

Эти пространства в десятки тысяч гектаров заливных присухонских лугов при желании легко увидеть из окон правителей Вологодской области, для которых наш знаменитый земляк, как политическое завещание, оставил эти записки: «Государству, имеющие такие заливные луга, не нужны золотоносные прииски…».

И верно, во второй половине 19 века крестьяне Сибири, а затем и Северо-Запада, следуя советам и рекомендациям Верещагина по созданию маслодельческих артелей, за несколько лет вышли по производству и продаже коровьего масла самого высокого качества на такие показатели, которые превзошли результаты всей золотодобывающей отрасли Сибири.

И вот из года в год десятилетиями уже зарастает и уходит в небытие это заливное Беловодье нашего края… Сегодня все чаще в руководящих кругах можно слышать заявления, что производство сельскохозяйственной продукции в наших условиях слишком дорогое удовольствие. И что это обстоятельство стало причиной того, что наша область не попала ни в одну из 15 агломераций, разработанного либеральными экономистами проекта пространственно-территориального развития России. А потому развития у нас не предполагается, а есть необходимость сокращать посевные площади и освобождающиеся пространства заращивать лесом.

Да что же это, у нас память, что ли, напрочь отшибло…

Только в Вологодской области за эти годы поголовье молочного скота сократилось с 280 тысяч голов до семидесяти. Знаменитые заливные луга, прославившие в свое время Вологодчину вологодским маслом, зарастают диким бурьяном.

Вот страницы из моей книги о том, как происходило разрушение хозяйств на примере прославленного совхоза «Буденовец».

В сороковых и пятидесятых годах прошлого столетия в этом хозяйстве работала знаменитая на весь мир свинарка Александра Евгеньевна Люскова, поставившая три мировых рекорда по откорму поросят. Ее свиноматки проделывали путь от Шейбухты до ВДНХ для всеобщего обозрения, а опыт откорма свиней распространялся по всему Советскому Союзу.

В 1939 году, спустя четыре года после образования колхоза, Люскова поставила первый мировой рекорд. От каждой из находящихся на ее попечении свиноматок за год она получила 21,7 поросят и вырастила их.

Через год снова мировой рекорд: от свиноматки Ялта был получен за год 31 поросенок, а их общий привес составил 4754 килограмма.

В самый разгар войны Люскова устанавливает Всесоюзный рекорд: 106 поросят от одной свиноматки с общим привесом 5910 килограммов.

И, наконец, третий мировой рекорд в 1951 году: за 12 месяцев от одной свиноматки получено 176 поросят, общий привес которых составил 5330 килограммов.

Люскову сделали Героем Социалистического Труда, депутатом Верховного Совета СССР четырех созывов. Она стала прототипом свинарки Клавдии, героини Марины Ладыниной в фильме «Свинарка и пастух». Кроме того, она была удостоена Сталинской премии и трех золотых медалей ВДНХ.

Я дружил с Александрой Евгеньевной в последние годы ее жизни и не раз бывал в ее квартирке в Молочном под Вологдой.

Она очень тосковала по родине, просила обкомовскую власть свозить ее в Шейбухту, но везти на родину знаменитую свинарку не решались. Уже в то время наметился в хозяйстве упадок и всеобщее небрежение, свиноферма была закрыта по причине низких привесов. И вот в девяностых наступил момент, когда созданный великими трудами нескольких поколений совхоз – огромнейшая производственная махина – рухнул, как тот самый колосс на глиняных ногах.

Совхоз был должен какую-то незначительную сумму банку, в то время, как стоимость его имущества была в сотни раз больше долга.

Из Вологды тогда приехал начальник областного комитета по сельскому хозяйству А.А. Калябин. На общем собрании, нарисовав перед селянами блестящую картину единоличного бытия, он категорически предложил разойтись.

Проголосовали «за». То ли привыкли к послушанию, то ли забрезжила впереди перспектива хоть что-то оторвать от общественного пирога, когда все вокруг растаскивается и приватизируется. Сегодня многие говорят о том времени, как о коллективном безумии, охватившем всех и каждого.

Скоро начался дележ имущества. Кому достались от общественного стада на паи пять коров, кому – две, кому только теленок….

Еще были живы старожилы, которые помнили, как сводили с личных подворий скот на общественный двор, как рыдали хозяйки и скрипели зубами мужики. И на их веку все повторилось, только с точностью до наоборот.

Скотину разводили из новых, механизированных дворов, оснащенных доильными установками, водопроводом, системами удаления навоза, по личным дворам, давно не знавшим запаха скотины…

А вскоре предсмертный рев коров стоял над селом. Заулки были залиты кровью. Освежеванное мясо тут же скупали за бесценок перекупщики, рассчитываясь водкой и прочим мелочным товаром.

Затем пришел черед технике. Какие-то трактора разобрали по домам, комбайны, кормозаготовительные комплексы продали на сторону, рассчитались с долгами и… Шейбухта надолго загуляла…

Но права пословица: «сколько не пей, а похмеляться придется водой…».

Когда хмель прошел – затосковали. Жить в Шейбухте было нечем. Предприятия, которые прежде работали на деревню: «Сельхозтехника», «Сельхозхимия» – разорились.

Деньги за молоко с личных подворий, сбор которого организовала администрация сельсовета, выплачивались с большими задержками. Особенно туго пришлось молодым семьям. Мне говорили, что многих спасали лишь пенсии стариков. Но и ее порой приходилось делить на несколько семей.

…Однако так быстро распродать весь совхоз не смогли. Часть техники, скотные дворы, склады, зерносушильные комплексы оставались как бы ничьими. Пытались снимать с дворов кровлю, растаскивать железобетонные плиты на паи, но дело это оказалось хлопотным и малоэффективным…

Тогда было создано товарищество и ему передано оставшееся имущество разрушенного совхоза. В этом хозяйстве стали работать, если это можно было назвать работой, двенадцать человек… Сеяли немного для себя зерновых да сенокосили. Остальные бывшие работники совхоза, передав «товарищам» имущество, ждали от них дивидендов… Но, видимо, не дождутся…

На следующий день мы заехали к начальнику управления сельского хозяйства Междуреченского района Гасину.

– Не нужны такие реформы, – сказал он горько. – Если раньше на литр молока можно было купить три-четыре литра горючего, то теперь за литр дизтоплива нужно отдать два литра молока. Это полная чушь, что 100 000 фермеров смогут прокормить страну, – добавил он убежденно. – За годы реформ объем производства в районе упал в четыре раза. Зарплата у крестьян чисто теоретическая, потому что получить ее невозможно. Предприятия не работают, бюджет района абсолютно пуст…

Александра Евгеньевна не дожила до этих апокалиптических событий в «Буденовце». Видимо, Бог уберег ее.

И вот либеральное правительство современной России разработало план «Пространственного территориального развития России». В нем пятнадцать агломераций, которые имеют возможности для развития, среди них нет моей области, которая к концу восьмидесятых лет была в лидерах по производству сельскохозяйственной продукции, и совместно с Ленинградской областью и Белоруссией формировала продовольственный резерв СССР. Производство молока на родине знаменитого на весь мир Вологодского масла, сократилось на сегодняшний день вдвое.

А либеральное правительство России уже вносит в список неперспективных порядка 800 малых городов. А значит, вместе с ним нашу историю, культуру…

Народ наш уже много столетий живет мечтой о воле.

Мечтает, и то и дело отправляется на ее поиски. На поиски мифологического Беловодья, «полного молока и меда». Или чудесной страны Камчатки, где колос растет в оглоблю, картошка – в колесо.

Вологодские мужички с берегов Сухоны, Юга, где никогда не было крепостного права и помещичьего гнета, проторили дороги в Сибирь, как утверждают устюжские историки, еще в тринадцатом веке. А потом дошли до Камчатки, освоили Командорские и Алеутские острова в Тихом океане, перебрались за океан, основав поселения на Аляске и в Калифорнии. Казалось бы, зачем им забираться в эти безжизненные хладные просторы Сибири, где морозы такие, что птицы на лету замерзают и падают на землю с каменным стуком. Зачем было подвергать свою жизнь опасностям в штормах и сражениях с немирными племенами индейцев, когда на родине стояли неоглядные леса и буйствовали травы на бескрайних заливных лугах?

Воли не хватало. И как было не торить дороги за тридевять земель, если дома государство навешивало на плечи народа все новые и новые оброки и налоги.

Во времена Петра I число налогов превысило три десятка. Что только ни облагалось в пору петровских реформ: от бород до печных труб, от варки ржаного пива до прорубей на реке…

И вот после реформ Петра и войн, которые он вел, на территории нынешней Вологодской области осталось всего пять процентов мужского населения. И территория нескоро смогла закрыть этот демографический провал. Тот, кто должен был создавать общественный продукт, богатеть и своим богатством обогащать государство, под ненасытным давлением государства нищал и погибал в болотах на стройке новой столицы. Вряд ли такие преобразования шли на пользу России и ее народу? Скорее всего, они загоняли ее в губительные трясины рабства.

В Великом Устюге вам расскажут про письмо Ивана Грозного шведскому королю Юхану:

«Что твоя Стекольня? – писал русский царь. – Когда у меня один Устюг Великий больше и богаче твоей Стекольни…».

Стекольней Иван Грозный называл Стокгольм.

А вот во времена Петра давление на черносошенных, государевых крестьян стало настолько невыносимо, что народ стал посматривать за Уральский камень. И потянулся туда, оставив свои пашни и семьи на произвол царских чиновников.

…Последние события в экономике, череда новых указов и законов заставляет порой задуматься, уж не с петровских ли законов списываются новые законы про НДС, пенсионное обеспечение, повышение тарифов ЖКХ, цен на горючее, налогов на недвижимость, самозанятость… Только нынче в Сибирь не сбежишь. Достанут и там. Кто может, бежит по заграницам.

И видишь, как лишенная свободы экономика, перегруженная государственными поборами, задушенная коррупцией, начинает разваливаться на глазах. И народ впадает в тоску и ступор, поскольку куда ни кинет он взгляд, всюду громоздятся государственные заборы и изгороди, за которыми за всякой пустой телевизионной болтовней незаметно был заперт народ.

Вот отрывок из статьи известного публициста Я.Миркина о том же самом: «Может ли российское общество опуститься на дно? Проиграть в гонке? Зарасти деревьями, распасться на мелкие куски, довести свои технологии до состояния паровоза, который топится дровами? Для этого есть только один способ – посадить средний класс и класс собственников в клетку. Из уведомлений, регистраций, лицензий, разрешений, сертификаций, лимитаций, ограничений, а также взысканий, наказаний и неотвратимой ответственности за всё, что совершается на восьмой части суши.

В наш информационный век, когда каждый грамм нашего существа может быть учтен и взвешен, мы, если этого требует природа власти, становимся полностью подконтрольными. Мы сами должны на себя доносить, а затем ждать, как власть истолкует результаты этого доносительства – благосклонно или же повернется к тебе грозным оком и покажет кузькину мать».

Или кузькину бабушку? Ибо, так всегда был устроен российский мир. Князь Петр Вяземский, поэт, а по принуждению высокий финансовый чиновник, писал два века назад: «У нас запретительная система господствует… во всем. Сущность почти каждого указа есть воспрещение чего-нибудь. Разрешайте же, даруйте иногда хоть ничтожные права и малозначительные выгоды…» (Записные книжки (1813-1848)).

На эту нижайшую просьбу до сих пор нет ответа. Запретительная система каждый раз воскресает, как птица Феникс, после того, как ее сожгли. С ней расправились в 1990-х годах. Но она возродилась немедленно. Уже в 2000-2006-х число вновь изданных федеральных нормативных актов увеличилось на 40% (в сравнении с 1993-1999 гг.).

Дальше началась жизнь по экспоненте. В 2007-2013 гг. количество нормативных актов выросло уже в 2 раза в сравнении с 2000-2006 гг. И в 3 раза к 1993-1999 гг. (расчеты по Консультант+).

В 1990-е годы государства не хватало. В 2010-е годы его стало слишком много. По оценке, в России живет 4-5 миллионов нормативных актов.

…Когда-то я писал, что человеческое сообщество наше Бог поделил так.

Сначала он создал гениев, поцеловав каждого избранного в макушку. Гении – счастливые люди. Они не гонятся за деньгами, материальными благами, карьерой. Они живут идеями, они творят и это их хлеб и смысл жизни. Стакан воды и горбушка хлеба устроит гения.

Потом были сотворены талантливые люди. Это не гении, но их таланты так же дают им смысл творчества и жизни. Многого таланту не надо.

Пошли созидатели, умельцы, мастеровые… Для которых дело –  высшее благо.

Но вот остается какая-то часть общества, те люди, которых Бог не наделил никакими талантами и способностями… Удивительно, но этот народ прямым ходом направился в чиновники, чтобы управлять гениями, талантами, творцами и созидателями. Это они, серая бесталанная масса, забили все поры государственного устройства, превратив государство в собственность и средство для личного благополучия.

Работая над этой книгой о вологодском Беловодье, «полном молока и меда», нашей с вами Родине, я многократно встречался и подолгу беседовал с Геннадием Константиновичем Шиловским, генеральным директором племзавода прославленного колхоза «Родина», и, надо сказать, проникся самым глубоким уважением к его воле, стойкости, непоколебимости в отстаивании интересов хозяйства и сельского хозяйства в целом.

О чем бы мы не начинали с ним говорить, скоро разговор сворачивал на производственные дела и прежде всего экономический анализ положения дел в хозяйстве и в целом стране.

Все, о чем говорил Шиловский, понятно и простому колхознику и человеку далекому от деревни, и тем более, понятно руководителям высокого ранга. Думать, что чего-то они не понимают и упускают, не приходится.

Увы, у чиновников в этой ситуации, видимо, есть свои личные интересы.

Нам говорят, что в России сейчас нет никакой идеологии, мы создали общество свободное от идеологических шор. Это не так. У нас есть идеология – идеология «личного обогащения любой ценой». И именно эта идеология удерживает развитие страны и ведет к ее распаду.

Я думаю, а что было бы, если моему герою не мешали бы, не хватали за руки, не бросали с места на место… А помогали? И добрым словом и государственными средствами.

На сегодняшний день в области есть несколько десятков хозяйств, которые пережили приватизацию и реформы, выстояли. И они сегодня производят основную долю продовольствия, необходимого региону. Эти хозяйства смогут дать фору любому сельскохозяйственному предприятию Западной Европы.

Под Вологдой в хозяйстве Геннадия Шиловского прошлой осенью вступила в строй ферма на 600 голов, которую обслуживает всего один оператор. Еще пятнадцать-двадцать лет назад нужно было бы на обслуживание этой фермы привлечь до 60 рабочих и специалистов.

В 90 году в области было 420 колхозов и совхозов, сегодня двадцать-тридцать хозяйств способны обеспечить основные потребности области в молоке и мясе. Они вышли из этой экономической и технологической мясорубки победителями, их руководители не соблазнились чубайсовской идеей скоробогачества, не растащили, не разворовали свои хозяйства, как сделали многие приверженцы Гайдара. Эти хозяйства могут рассчитывать на дальнейшее развитие и процветание.

А что же делать остальным? Остальным жителям деревни, уехавшим в города и не нашедшим там для себя работы, что делать горожанам, потерявшим работу, поскольку практически все предприятия, заводы, строительные организации обанкротились, развалились или закрылись навсегда? По данным Ольги Голодец, сегодня в стране до 40 миллионов трудоспособного населения неизвестно где и чем заняты. А впереди грядет объявленная президентом модернизация. 25 миллионов современных рабочих мест должны оставить без работы минимум 100 миллионов человек. Мы превращаемся в страну безработных, где труд станет привилегией для избранных.

Выход есть – это возвращение на землю. На те наделы, которые были у отцов и дедов, и возвращаться нужно с новой психологией: за самодостаточной, уважительной, радостной жизнью в гармонии с природой. И это возвращение не к рабскому, беспросветному труду, а на основании современных технологий – к комфортному существованию, которое позволит вырастить своих детей на экологически чистых продуктах счастливыми, здоровыми, умелыми, разносторонне развитыми.

Как это сделать? – вот в чем вопрос. Как построить свой дом и хозяйство, как научиться жить радостно и позитивно, как выстроить отношения с соседями, как организовать кооперацию, как сохранить лучшие традиции крестьянства и сделать непростой и нелегкий крестьянский труд желанным и радостным.

Жизнь наша развивается не только по законам купли-продажи и получения прибылей. Человечество не может быть счастливо, подходя ко всем проявления жизни с меркой прибыли и доходности, выгоды. Сама жизнь не очень-то рентабельна и выгодна. Значит, в нашем мире есть другие ценности, ради которых стоит жить.

Действительно, куда девать миллионы новых безработных? Сколько-нибудь внятной программы занятости у правительства нет. Миллионы и миллионы не востребованных на рынке труда. Куда их? На пушечное мясо, в отход, в мусор… Завет Маргарет Тэтчер о том, что России достаточно 15 миллионов человек для экономической целесообразности, похоже, неотвратимо сбывается…

Давайте, оглянемся вокруг. Города, которые создавались в эпоху индустриализации, уже не могут занять людей. Производства стоят и вряд ли будут запущены вновь. Города превращаются в ловушки для людей, а ЖКХ средством для нещадной эксплуатации. Продовольствие, которое предлагают нам в супермаркетах есть нельзя.

Может быть, нам самим, прежде всего, нужно осознать грядущую беду, нужно уже сейчас закрепляться на своих участках, родовых усадьбах и создавать свой самодостаточный сельский мир, чтобы не оказаться на свалке цивилизации.

Могли же мы прежде…

Краеведы утверждают, что в середине восемнадцатого века на три тысячи жителей маленького провинциального городка Тотьма было официально зарегистрировано 500 купцов. Практически вся Тотьма жила купеческим промыслом.

Богата была Тотьма, стоящая на соли и снабжавшая царский двор сибирской и заморский пушниной.

А вот некоторые цифры недавнего прошлого. В 1990 году в районе было более 150 предприятий: колхозы, заводы, леспромхозы, строительные организации, автотранспортные предприятия. Особенно много было строителей, район испытывал настоящий строительный бум: двенадцать строительных организаций прокладывали дороги, строили промпредприятия, жилье, сельскохозяйственные объекты. Тотемский и Сухонский леспромхозы, лесхозы заготавливали 1 200 000 кубометров древесины. Накопления жителей района на книжках Сбербанка СССР составляли на душу населения более пяти тысяч рублей.

Однако экономика социализма была объявлена несостоятельной. После ее модернизации в Тотемском районе не осталось ни одной строительной организации, промышленность умерла, нет ни одного крупного лесного промышленного предприятия. Лесу заготовляется около 400 тысяч кубов при объеме годовой расчетной лесосеки в 2 миллиона 400 тысяч кубов. Два миллиона кубометров леса ежегодно уходят в переспевающие и погибают. Мощностей для того, чтобы взять их, давно нет, нет и дорог. Узкоколейки разобраны и сданы в металлом, бетонные тоже разобраны.

Однако вот загадка: неужели тотьмичи научились в этих условиях делать деньги. И, видимо, не малые. Выйдите на центральную площадь города, которая рябит вывесками: «Сбербанк», «Уралсиббанк». «Востокэкспрессбанк», «Росгострахбанк», «Совкомбанк», «Пробизнесбанк», «Россельхозбанк», «Севергазбанк», «Казначейство Госбанка РФ», и плюс еще два банка коротких займов…

Тихий провинциальный город стал крупным центром банковского бизнеса? Кто бы прежде мог подумать, что можно ворочать капиталами при разрушенной экономике. Чудны дела твои, Господи!

Что еще должно случиться, чтобы мы поняли всю пагубность нынешнего своего существования, по сути паразитирования вокруг газовой трубы. Кого винить: начальство или себя в этом?

Похоже, что в дискуссию «вернутся ли люди на землю» самый убедительный аргумент внесла Америка, заявив о санкциях против России. Ввозимое из-за бугра продовольствие – тот самый чужой каравай, на который мы подсели давно. Теперь остался один вопрос: успеть бы вернуться… Как говорится, «дошла гиря до полу…».

По данным ученых Новосибирской «ЭКО-Новы» 90 процентов продуктов, покупаемых в наших магазинах, опасны для здоровья и жизни.

Но вот по весне мои знакомые фермеры, выращивающие свиней, вынуждены были сжечь за деревней более тонны прекрасного качества свиного сала.

Не могли продать. Вернее, им не дали контролирующие органы, которые, видимо, защищают интересы крупных производителей. Сдавать на мясокомбинаты себе дороже, даже транспортные расходы не оправдаются. Мясокомбинат не дает фермерам более тридцати рублей за килограмм самого отличного качества свинины. Наверное, австралийская кенгурятина выгоднее для производства колбас. А самим мелким фермерам, обложенным всевозможными запретами и условиями, поборами, переработку не потянуть.

Просто посоленное сало уже считается переработкой, разрезанное на кусочки – переработка, не дай Бог, копченое в домашних условиях – запрет. Запрет на запрете… Даже на улице торговать мясом нельзя. Мало ли какой микроб залетит. Так они заботятся о нашем с вами здоровье, загоняя в супермаркеты с молоком, которое месяцами не киснет, мясом, выращенным на стимуляторах роста и т.д. Таким образом, были уничтожены в наших деревнях коровы, молоко от которых отказывались принимать, а за ними пришел черед мелкого скота. Перестали выращивать бычков, гусей, кур… Теперь вот новый запрет на подворный забой скота в деревнях, который напрочь уничтожает возможность держать в деревнях скот.

В апреле 2013 года вице-премьер Ольга Голодец проинформировала общественность, что «38 миллионов россиян трудоспособного возраста работают непонятно где». Нет, известно. Большая часть – до 20 миллионов – жители села, владельцы личных подсобных хозяйств, у которых нет иных занятий, кроме работы на собственном огороде, с которого продать чего-либо практически невозможно.

В декабре 2011 года Эльвира Набиуллина, тогда еще министр экономического развития, заявила: «Сохранение любой ценой экономически неэффективных малых городов и препятствование перетоку трудоспособного населения в крупные города может стоить нам двух-трех процентов экономического роста… Есть оценки, что в течение ближайших двадцати лет из малых городов России может высвободиться порядка 15-20 миллионов человек».

Ждет ли их кто в городе?

Владимир Путин ставит задачу создания 25 миллионов современных рабочих мест. Каждое влечет за собой сокращение от четырех до десяти рабочих мест. Считайте! Модернизация влечет за собой массовую безработицу. Такова логика развития. Мы становимся страной безработных. Государство наше, на которое мы не устаем уповать, выталкивает людей из деревень, закрывая школы, ФАПы, почты и магазины, укрупняя административные границы поселений. Развитие высокотехнологического сельскохозяйственного производства также ведет к гибели деревни, сокращению занятости.

Тем более, у капиталиста всегда велик соблазн в погоне за прибылями создавать ГМО-продукты, использовать недопустимые объемы химических удобрений, всевозможных стимуляторов роста, консервантов…

Вот что пишет мне Наталья Оленчина: «Я очень хочу верить в прекрасное будущее русской деревни. Но, к сожалению, то, что я вижу вокруг, не вселяет оптимизм. Сама на своей шкуре ощущаю все прелести отсутствия цивилизации в деревне. У нас дошло до маразма: мы ездим в соседское село за молоком, этой осенью продали последнюю корову в селе (хотя население около 2000 чел.). А всё потому, что держать скотину убыточно, а ещё ветслужба постоянно стала находить какие-то болезни у животных. Может, кому-то это покажется удивительным, но у нас в районе даже объявления о продаже поросят дать нельзя, приедут и сожгут твоих хрюшек, здоровых и холёных. Мы с семьёй всей душой ЛЮБИМ ДЕРЕВНЮ, но порой не знаем, как жить!».

Снова зададимся вопросом: может быть, это закономерный процесс исчезновения мелкотоварного производителя в наших северных деревнях? Нет же, все наоборот. Вот как обстоит дело в развитых капиталистических странах.

«Агрохолдинги стали ведущим аграрным укладом в России, Казахстане и Украине… В развитых аграрных странах доминирующим укладом агропроизводства остается семейная ферма. В России думают, что в сельском хозяйстве США господствуют крупные корпорации. Но это не так. На долю семейных ферм в США до сих пор приходится порядка 85% производства валовой сельхозпродукции. Примерно, то же в Канаде и Австралии.

В США и других странах за последние 100 лет было много попыток вторжения в аграрный бизнес крупных корпоративных структур. Но они в силу особенностей сельскохозяйственного производства оказались неудачными…».

Автор этого заявления – генеральный директор Института конъюнктуры аграрного рынка (ИКАР) Дмитрий Рылько.

Получается, что такие невыносимые условия для частника создаются только в России и на постсоветском пространстве. И в деревне нет жизни, и в городе никто не ждет. Панель, существование на нищенские пособия, преступная среда, наркотики, болезни и преждевременная смерть… Рак стремительно выходит на первое место среди заболеваний

Город, как очередной этап развития человечества, похоже, себя исчерпал.

Не берусь стать предсказателем, но, на мой взгляд, если мы сейчас не вернемся к своим родовым гнездам, не вцепимся в землю руками и зубами, не начнем отстаивать свои права и не позаботимся о будущем своих детей, то расклад наших недругов, что населения России достаточно 15 миллионов человек, которые будут обслуживать нефтепроводы, скоро станет реальностью…

Но не будем впадать в пессимизм. У нас есть возможность сделать и городскую жизнь более привлекательной и безопасной. Для этого нужно вспомнить наши деревенские традиции. А мы, по сути дела, кто в первом, кто во втором колене, и есть самые настоящие крестьяне. Более того, почти у всех: у кого в деревне, у кого в дачном кооперативе есть в собственности клочок земли.

На Руси говорят: «Своя земля – и в гости мила». Что могут пятнадцать-двадцать родительских соток? При рациональном подходе к ним – очень многое. По крайней мере, горожане могут обеспечить себя, детей и внуков овощами, ягодами, яблоками. А теперь в наших краях растут и груши, и сливы, и даже виноград.

Но зайдите в супермаркет: начиная от картофеля, заканчивая фруктами – все заграничное, импортное… Неизвестно какого качества. Скорее всего, выращенное китайскими или польскими земледельцами с использованием современных технологий подкормки и борьбы с вредителями.

Во весь рост встала перед нами проблема генно-модифицированных продуктов…

В конце января 2014 при Вологодской областной универсальной научной библиотеке имени Бабушкина я собрал первое организационное заседание общественного движения «Вологодская деревня». В нем приняли участие помимо простых граждан, озабоченных разрушением деревни, ученые, руководители хозяйств, фермеры, предприниматели, мастера народных промыслов, писатели, хранители сельской культуры…

Отрадно, что много было молодежи, примеряющей на свои плечи сельскую жизнь. И не все так уныло и бесперспективно. Олег Коншин из деревни Пожарища рассказал о своем опыте сохранения деревенских традиций, обрядов, которые помогли сохранить деревню. На сегодня на постоянное жительство в их общину едут из разных городов, из Москвы, и даже из Канады приехала молодая семья.

Сегодня клуб «Вологодская деревня» объединяет более тысячи человек. И основная задача его объединительная.

До революции вся русская сельская жизнь уверенно покоилась на трех китах: соборность, заединщина, артельность. То есть, основные проблемы решались всем миром, общество объединяли единые цели, и все большое и многотрудное создавалось артельно.

В городе, надо признать, мы настолько разобщены, что часто не знаем соседей по лестничной площадке, превращаясь для искателей политической власти в электорат, которым легко манипулировать.

Но вот появились «товарищества собственников жилья» и это радует, потому что в рамках этих товариществ возможно самоуправление, те самые соборность и заединщина, и даже артельность, которые позволяли селянам решать самые сложные вопросы и выживать в самых суровых условиях Севера. На этих испытанных китах можно и нужно выстраивать городскую жизнь, не позволяя себя закабалять и отравлять.

Мы, горожане, способны сами обеспечить себя и картофелем, и морковью, и яблоками, яйцами и даже мясом, объединившись и специализировавшись. Нам нужна кооперация и координация. Вспомним Александра Чаянова, всемирно известного теоретика российской кооперации. Кооперация – эффективная защита мелкого производителя от крупного капитала. Закон о кооперации не дает возможности государственного вмешательства в ее деятельность, она избавлена от непосильных налогов, которые несет современный мелкий бизнес.

Верю, что в постиндустриальном обществе будут другие побудительные причины жить на земле. И владение собственным участком на земле будет намного престижнее и круче, чем городская упакованная гаджетами квартира…

…Западные аграрии красят нашу северную территорию в белый цвет, где, по их мнению, сельское хозяйство невозможно, а значит, невозможна и жизнь. Действительно, у нас среднегодовая температура отрицательная. Нам все дается гораздо большими трудами и затратами, чем на Западе под теплым боком Гольфстрима.

Однако мы живем здесь в этих условиях тысячелетия. Более того, русский народ сумел создать такую уникальную культуру, которая позволила сделать этот чрезвычайно тяжелый, порой до кровавых кругов в глазах труд желанным и радостным.

Откройте календарь земледельца и вы увидите, что в нем нет практически ни одного дня, не опоэтизированного, не украшенного каким-либо обрядом, праздником, традицией… Легко заметить, что в русском языке «работа» и «праздник» имеют один корень.

Один лишь маленький пример, взятый наугад.

«Фролов день» – 5 декабря. В этот день все, от мала до велика, отправлялись на общественную работу по расчистке троп и дорожек к амбарам, овинам, к реке, провешивали ветками переходы и обозначали будущие дороги, чтобы в метель путник не заплутал.

А ближе к вечеру выносились на улицу столы, угощения и общинное пиво в честь такого славного трудового почина. А уже 7 декабря – Катерина Санница. Это уже не праздник, а сплошная поэзия души. Готовятся сани, возки, чистится упряжь, сами лошади, гривы и дуги украшаются лентами. В возке – медвежья полость, а в ней молодожены, которые сыграли свадьбы на Покров день. С ними тещи, свекры, девери, невестки, разодетые в пух и прах. Этакие смотрины семейного благополучия…

А что стоит, например, празднуемый в конце апреля «ляльник» – праздник любви, женщин и детей!

Когда противоречие между праздниками сценическими и подлинно народными стало критическим и не в пользу последних, тогда при поддержке губернатора области я написал сценарии и поставил до двадцати народных праздников, которые сегодня уже прижились и пользуются неизменной любовью и популярностью у народа.

Так, например, Праздник Коня с соревнованиями троек, с катанием с ледяных гор, взятием снежной крепости, гонками самодельной техники, смотринами молодых семей собирает по 15-20 тысяч человек, которые не просто зрители, а активные участники всех игрищ.

Праздники Топора, Коровы, Самовара, Русской Печки, Пирога, Живой воды, Шоу драндулетов, Банная ассамблея возвращают народу утраченную способность самому ежечасно и ежедневно творить свой мир, свою культуру. Праздники эти давно уже перешагнули границы Вологодской области и широко шагают по стране.

Подальше от сцены, от разрушающего влияния телевизора, поближе к своим корням, традициям. И жизнь наша наполнится новым осмысленным светом!

…Однажды мне попался в руки любопытный дореволюционный документ – что-то вроде государственного реестра, в котором говорилось, что в нашей губернии на конец девятнадцатого века было зарегистрировано 200 тысяч ремесленников-кустарей и три тысячи самых разнообразных ремесел. Может быть, произошла ошибка, статистическая погрешность.

Я с трудом смог насчитать около пятидесяти сельских специальностей, и то этот список был внушительным, хотя до трех тысяч было далеко.

Я решил сознательно собирать все, что встречается мне в жизни, в книгах, рассказах стариков о крестьянских ремеслах, делая записи в свой дневник…

И скоро понял, как многого я не знал… Деревенская жизнь и история, стали открываться новыми глубинными сторонами, о которых я даже не подозревал. Я только начал собирать эти сведения, но уже сообразил, что цифра, которая попалась мне в старинных бумагах, вполне может быть реальной… Русская деревня была абсолютно универсальной и могла делать все: от литья корабельных цепей и пушек до строительства морских судов. Более того, в те времена не только марксистская теория озадачивала российские передовые умы. Довольно распространенным было мнение, что у России свой собственный путь развития, отличный от Запада: аграрно-кустарный. Сегодня этот взгляд может показаться абсолютной утопией. И действительно, стоит ли заниматься поисками утраченного, отжившего?

Я все чаще прихожу к мысли, что русская деревня, иногда воспринимаемая нами как отсталая, безграмотная, сермяжная, явила миру великолепнейший образец универсальности, которая несмотря на все потрясения, тяготы, выпавшие на ее долю, помогала селу преодолевать самые тяжкие испытания. И это еще не все.

Я думаю, что универсальность нашей деревни является бесценным наследием, которое позволяло вчерашним полуграмотным крестьянам становиться учеными с мировыми именами, политиками, гениальными конструкторами, военачальниками, разгромившими самую отлаженную и агрессивную военную машину фашисткой Германии. Думаю, что это наследие еще послужит нам.

В свое время Глеб Иванович Успенский, большой знаток и исследователь русской деревни, вывел знаменитую форму существования русского народа: «Русский народ до тех пор велик, терпелив, могуч, до тех пор держит на своих плечах вся и все, покуда царит над ним власть земли…».

Нет смысла говорить, что в 17-м году была нарушена эта связь, народ лишился земной власти, а между крестьянином и землей встал посредник: комиссар, уполномоченный, работник райкома… А когда обрезали последние сотки приусадебного огорода, которые еще хоть и слабо, но удерживали крестьянина на земле – вот тогда-то и наступило страшное «иди, куда хошь…». Но и сегодня, мы не избавились до конца от этого пагубного посредничества между крестьянином и землей…

Нравственные, психологические утраты в современной деревне колоссальны. Порой кажется, что уже не за что зацепиться, что крестьянский корешок уже не отродится.

Однако у нас есть мощнейшие инструменты воздействия на умы, которые служат сегодня не созиданию, а направлены на разрушение. Я говорю о средствах массовой информации и, прежде всего, электронных СМИ. Русский человек – носитель общинного сознания. Уверен, что добрый пример, показанный на экране телевизора, найдет отклик в душе русского человека и позовет его в поле, к земле, к созидательному труду без посредников.

Сейчас мы работаем, надо заметить, на общественных началах, не имея для этого ни копейки, над осуществлением проекта «Тимониха – родина Василия Белова». Стремимся привлечь к участию в нем не только граждан, желающих переехать в деревню, но пока не знающих, как это сделать, но и ученых, студентов, опытных хозяйственников и правительственные структуры. Этот проект осуществляется как форма деревенской общины, сочетающей в себе и традиционную культуру быта, и современные технологии.

Мы собираемся объединить усилия на примере Тимонихи для создания модели сельской общины будущего. Может быть, наш проект послужит примером для других районов области и регионов РФ.

Когда-то профессор Вологодского педагогического института Петр Андреевич Колесников, занимаясь историей северных деревень России на протяжении столетий, пришел к выводу, что даже в самых критических моментах, будь то мор, голод, войны, опустошительные реформы, деревни сохраняли свои корни. Из 40 тысяч деревень Вологодской губернии большая часть погибала. Но всегда оставалось 12 тысяч корневых деревень, которые не погибали ни при каких условиях.

Но как только наступали благоприятные условия, количество деревень вновь вырастало до 40 тысяч. Думаю, что для серной русской деревни такие времена еще наступят.

Будем учитывать и в том числе загадочный характер русского человека, способного долгое время быть в относительном бездействии, но в решительный момент показать невероятную способность к мобилизации.

Этот характер достался нам от северной природы: девять месяцев в году крестьянин вынужден простаивать, но когда наступает короткое лето, то в три месяца он должен справить годовой объем работы.

Русский мужик долго запрягает, но быстро едет – говорит старинная пословица.

Вологда

(https://denliteraturi.ru/article/4450)