Вологодский литератор

КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО?

 Журнал «Лад вологодский», хотя и прорывается сквозь мутное время  уныния, цинизма и откровенного неприятия всего русского,  имеет  чисто русское направление. Как жить? Кто с нами?   Кому мы молимся? Кем гордимся? Кто сегодня у нас на славе? Какие стихи вызывают восторг? Какую прозу можно читать с упоением? Всё это, слава Богу, есть. И положил начало этому  первый  номер «Лада», который был выпущен осенью 2006-го.  Именно с первого номера поставлен  был   великий вопрос: кому на Руси жить хорошо? Николай Алексеевич Некрасов, которому теперь почти   200 лет,   сегодняшнему  главному редактору «Лада» Андрею Константиновичу Сальникову  за  такое рассмотрение   вопроса, будь он живой, непременно бы пожал десницу.  Благо многое из того, что замышляется   в  журнале, имеет прямое отношение к жизни простого русского человека.

Талантливых писателей и поэтов у нас много. Вологодская земля богата ими. Нам бы еще и мудрых  мастеров художественного слова.  Таких бы, как  Иван Дмитриевич Полуянов, Василий Иванович Белов, Николай Михайлович Рубцов, Лидия Теплова, Михаил Сопин, для кого служение русской литературе было равно служению родине. Нет с нами рядом Сергея Чухина, Анатолия Мартюкова, Юрия Леднева, Николая Дружининского. Называя их, я ничуть не умаляю такие имена, как Александр Романов, Виктор Коротаев, кто в свое время подарил  читателю  немало добрых книг, и все они пользовались успехом.   Однако названные мной не очень громкие  поэты при жизни недополучили той высокой  славы, какую они честно  заслужили . И это подтверждает сегодняшнее их прочтение.  Поэта нет, а он читается, настолько переполнены страстями, думами и чувствами их лучшие произведения.   «Лад» это тоже подтверждает. И вообще журнал всем нам,  дает понять, что уровень  поэзии  зависит не от темперамента поэта, не от бойкости его, не от способности  кому-то угодить. Главный судия  любимца публики есть время. Бывает ведь и так. Писатель что-то пишет, выпускает, а читать его, ну, невозможно.  Отчего? Да оттого, что мертвечинка просочилась в его строчки.  Сам он живой. А книга или публикация в журнале  умерла. Для пишущего — это катастрофа. Он ищет иногда виновника. А виновник-то не где-нибудь там вдалеке, а в нем самом.

Кто сейчас  печатается в  «Ладе»? Те, кто создают  в литературном мире определенную погоду.   Ольга Фокина,  Анатолий Ехалов,  Николай Толстиков, Олег Ларионов, Юрий Максин, Вячеслав Кокорин, Саша Пошехонов,  Геннадий Сазонов. О Сазонове хочется добавить, как о творце, в котором ужились одновременно  лирик, публицист, детский  писатель,  очеркист, вдобавок и талантливый  организатор, кто постоянно помогает непробивным писателям где-либо издаваться. Самое отличимое в его работах — быть исключительно документальным. Нарисованные им портреты  буквально списаны с конкретных вологжан. Какими были люди  в жизни, такими  и предстали перед нами хоть в очерке, хоть в повести, хоть  в книге для детей.   И так во всех его произведениях.

Иногда мне представляется «Лад вологодский» клубом или школой, где  учатся  писать или дарить друг другу  душевность единения, прочной дружбы, а  может, и самой любви. Вольно или невольно «Лад» как бы исполняет функции большого  творческого братства. В этом  братстве  много молодежи, равно как и пожилых людей.   Кто-то  пишет, совмещая биографию свою с одним из перекрестков биографии страны. Кому-то  хочется представить  картинки детства, какие были только у него, от этого  они живые  и, как магнитики, притягивают к себе. А сколько  неожиданных  шедевров можно разглядеть, читая подборки прозы и стихов, которые представили  литературные объединения! Последняя подборка с берегов Кичменьги и Юга. Земля благословенная.  Богатая — на золото, которое здесь промывали с древних пор, и, разумеется, не все промыли. Богатая — и на отбор своеобразных  русских диалектов. Так что от Кичменьги и Юга могут  полететь  по всей России живые голоса теперешних талантов.

Кому на Руси жить хорошо? Этот вечный вопрос еще долго будет будоражить нам головы. Долго ещё будут  искать на него ответы читатели «Лада». Лично меня занимают сейчас проблемы, связанные  с убылью населения. Этому я посвятил несколько своих повестей. С некоторыми из них читатель уже знаком. Ведь когда-то еще в самом начале  образования СССР Лев Давидович Троцкий мечтал уполовинить русское население за счет потерь его  не только  в Гражданской войне, но и в начальную пору строительства социализма. Эту  сверхчеловеческую идею подхватил  в 90-е годы минувшего века  глава нашего правительства Егор Тимурович Гайдар. Правители Кремля, как искушенные злодеи, на самом высоком уровне решали: что надо делать, чтоб населения в СССР было не больше 50 миллионов?  За счет чего планировалась  такая убыль? За счет резкого ухудшения  материального положения рядовых людей. Граждан страны никто уничтожать  не будет. Они уничтожатся сами по себе.  Начнут убывать, потому что им не на что будет покупать продовольствие, не на что устраивать детей  в ясли и садики. Не на что и лечиться. И многое еще другое.

А что сейчас?  Каков у нас расклад на предстоящий день? Как сохранить здоровье нации и жить по законам  совести и природы? Чтоб Россия  была процветающей?  Чтоб дышать ее воздухом можно было бы в полную грудь? Именно этой позиции и держится нынешний «Лад». Потому я и заключаю — жить ему и в дальнейшем рядом с большой русской совестью, рядом с нами.

МУРАВЕЙ

Кировская область,  Лузский район, село Лальск. Здесь родился Веня Шарыпов.   Кто его знал, запомнил Веню, как разудалого шалопая, кто был у мальчишек всегда во главе всевозможных игр и забав. «Муравьём» прозвали его ребята за то, что Веня умел всех расшевелить, настроить на нечто рискованно-смелое, подчас опасное и шальное. И ради чего? Ради того, чтоб уйти от вялой действительности, повернуться душой к весёлому и живому. Эта неугомонность преследовала Шарыпова  всю его жизнь.

«С Венюхой не заскучаешь!» — говаривали про него не только те, кто учился с ним в школе, но и служил вместе в армии, и работал в  Череповце, таская со стройки на стройку геодезические приборы.

Геодезия нас с Веней и подружила.  И если я познал ее в совершенстве в Уральской тайге, то Веня — в городе металлургов.

Однажды в Вологде, находясь на одном  из литературных семинаров, Шарыпов, кого я ещё  не знал, но с кем сидел вместе на семинаре, толкнул меня, показывая  глазами  на писателя Семена Ивановича Шуртакова, кто в тот день  нами руководил:

— Хорошо говорит. Только всё почему-то мимо. Никак в мою голову не заходит. Предлагаю —  сбежать …

Сбежать с семинара — это непозволительно. Однако мы люди взрослые. Решили внимать не тому, что знали не хуже писателя Шуртакова, а тому, чего покуда  ещё не знали.

Кроме нас с Шарыповым, не выдержав догм и скуки, ушло с  семинара ещё несколько человек.  Устроились на скамейках Детского парка.  Кто-то достал из портфеля тетрадку с написанными стихами. Хотел прочитать. Но смутился:

— Очки. Ну-ко, ну-ко? Опять-то я их забыл…

Был бы повод, а о чём говорить тем, кто рвётся в писатели? Да хоть о чем. Лишь бы это было из жизни. Начали с шутки.

— Читать можно и без очков, — заметил Шарыпов, — я  однажды на спор читал  с 50 шагов.

Я, как бывший геодезист, догадался, что Веня — топограф и читал он, скорее всего, сквозь  трубу 24-кратной силы  теодолита. Что ж. Я тоже решил от него не отстать. Сказал, как похвастался:

— И мне приходилось читать, и тоже на спор. Только подальше. Метров этак  с 70.

— С семидесяти? — смутились ребята.

И тут смех Шарыпова, с каким он провозгласил:

— Ты имеешь в виду трубу нивелира?  Сквозь неё  и читал?

— Сквозь  неё!..

Так начался  у нас собственный семинар. От труб теодолита  и нивелира перешли к самым свежим стихам.  Читали по памяти Чекмарёва, Орлова, Горбовского и Чулкова. Кого-то ругали, кого-то хвалили.  Я прочитал «Потонула во тьме…» Николая Рубцова.

Шарыпов тут же вскочил:

— А знаете! Знаете! Я тоже учился, как и Рубцов. И тоже, в  Литературном!

Так начались у меня с Шарыповым встречи. Если не в Вологде, значит,  в городе металлургов, в  Череповце, куда я частенько ездил, участвуя  в пропаганде  советской литературы. Помню, как Веня  обрадовался, когда я ему сообщил, что  один из его рассказов, напечатанный в местной газете, читал Николай Рубцов и очень высоко о нем отозвался, провозгласив:

— Как хорошо Венька пишет! Был бы сейчас он с нами, я бы обнял его и сказал: «Ты — настоящий писатель!»

Сидело нас несколько человек в редакции «Маяка». Кто-то,  поморщившись, подсказал Рубцову:

— Но он никакой ещё не писатель. Так, журналист.  Пописывает в газетку.

— Нет! — рассердился Рубцов —  Писатель!.. Он знает деревню. И город знает. Душа у него большая…

Природу не изменить. Каждый, кто в ней живет, имеет предназначение  быть только тем, кем ему, и положено быть. Шарыпов был популярен в  Череповце. Еще при жизни Рубцова  при редакции молодежной газеты  «Ударная стройка» («Курьер») он создал литературный клуб, куда входили многие молодые  череповчане. Позднее его избрали председателем литературного объединения. Первым в Череповце он стал членом Союза писателей СССР. Его перу принадлежит несколько книг: «Эхо из недальнего леса», «Чертежи  Ильи Свирского»  и «Русское поле».  Умер  Вениамин Николаевич  в 1986 году.  На 49-м году жизни. Как никто он знал душу  русского человека, стоявшего, по выражению Рубцова, одной ногой в городе, второй — в деревне. О нем исключительно и писал. Об одном писатель  жалел, что срок его жизни был небольшой. Об этом открылся он в последние дни свои Лене Беляеву, сожалея о том, что не  успел объяснить, отчего душа настоящего человека одновременно поет и плачет.

КЛАД

Как много уже сказано о Николае Рубцове! Казалось, нечего больше и говорить. Со всех сторон  исследован. Все варианты стихов известны. Что же еще-то нам обещает неведомый провозвестник его творений? Да и есть ли такой  обожатель поэта, кто бы передал то сокровенное, что всегда вызывает в груди восторг? Восторг понимания жизни, какую выстлала перед ним дорога, и он пошёл по ней до конца.

Забытое — это прошлое. То, что было и там осталось. Можно ли его рассматривать, как документ, который мы однажды  взяли и пропустили, и вот желаем его возвратить? На этот вопрос отвечает исследователь творческой биографии Николая Рубцова  череповчанин Леонид Вересов.

Передо мной его книга «Страницы жизни и творчества поэта Н. М. Рубцова».  Писатель пользуется приёмом  возвращения документа к сегодняшнему прочтению, т.е.   не только к его оживлению, но и оценке того, что когда-то происходило, но уже с позиции предстоящего дня.

Сама по себе эта работа сверхтрудоёмка. Через книгу проходит вся биография поэта, главными рассказчиками которой являются  завалявшиеся где-то в архивах и забытых шкафах всевозможные письма, справки, учётные карточки, жалобы, киноплёнки, рисунки и фотографии, выписки из газет, автографы, рецензии и прочие, прочие материалы. Всё это предстояло ещё найти, прочесть, осмотреть, осмыслить. С кем-то списаться. С кем-то договориться. Материал этот ценен еще и тем, что он рассказывает не только то, что относится непосредственно к Рубцову, но и к эпохе, в какой пребывал поэт. Поэтому на всем протяжении книги мы ощущаем походку самого поэта, равно как и походку страны. Причем, автор не делает выводов, что плохо и что хорошо. Оставляет их для читателя. Сколько читателей, столько и мнений.

Интересно, к примеру, отношение к Рубцову вологодских писателей не тогда, когда он стал уже знаменитым, а когда был чуть ли не в роли начинающего поэта, которому надо  ещё многому научиться, прежде чем стать в едином ряду с преуспевшими перьями  поэтического олимпа.

Вот как, например, оценивал творчество Рубцова бывший главный редактор «Нашего Современника» Сергей Васильевич Викулов:

«В новых стихах Н. Рубцов предстает перед нами с очень маленьким мирком. И в этом главная беда. Делать стихи чище и лучше можно научиться, да он уже многое и умеет, а вот открыть себя — это труднее, но к этому надо стремиться».

Мастера учит взыскательный педагог, вообразивший себя  учителем всех поэтов. Именно  так воспринимаются сегодня уроки Викулова Рубцову. Подобные высказывания  в адрес Рубцова можно было услышать и от других вологодских поэтов, никак не думавших, что однажды Рубцов станет такой громадной величиной, что говорить о  нем без почитания   будет, пожалуй, и невозможно.

Книга Леонида Вересова за исключением тех страниц, где автор возносит  Михаила Сурова, допустившего в своем сочинении о Рубцове  много неточностей, ошибок и сомнительных  суждений и умозаключений, имеет  большую ценность. Разумеется, она  вносит благоприятную погоду в атмосфере познания, что есть такое поэт, вышедший  из народа.

Вересов — автор оригинальный, неожиданный,  смелый.  Читать его труды о Рубцове — одно удовольствие. Перелистывая книгу,  ловишь себя на желании, чтоб  страницы ее продолжались и продолжались. Одно это говорит о  высоком мастерстве поисковика, не умеющего заигрывать с читателем. Но умеющего его повести за собой. Туда, где прячется клад. Лирический  клад Николая Рубцова.

 НАШ ПУТЬ

Прочитана книга Леонида Вересова «Николай Рубцов: легенды, были, воспоминания ХХI века».

Есть скептики, которые скажут: «А не хватит ли нам писать о Рубцове? Сколько можно?!»

Полагаю, что даже в неловко исполненном рассказе о поэте, если есть крупинка того, о чем мы не знаем или знаем через сомнение, он, рассказ, вопреки всему, делает доброе дело, восстанавливая портрет Рубцова таким, каким тот  был в жизни. В книге своей  Леонид Вересов ориентируется,  прежде всего,  на философское осмысление недавнего прошлого. Потому и биографию лирика со страниц сборника мы воспринимаем, как нечто особое, взятое не в отрыве от жизни страны, а вкупе с ней, со всеми ее перекосами и победами, обнаженными и запрятанными   делами.

Поставлен занятный  вопрос: почему стихи Рубцова несут двоякое впечатление? Их при жизни Рубцова за редким исключением никто гениальными не считал, тем не менее, они необъяснимо притягивали? И вот сейчас это притяжение рассматривается, как нечто исключительное, то самое, на что способен лишь гений. В ответе на этот вопрос — бесконечный простор для вольных раздумий. Не исключено,  что кто-то рассматривает поэта, как вечного вершника,  поскакавшего «по холмам задремавшей Отчизны» в наше тревожное будущее. Точь-в-точь провозвестника, который   указывает дорогу. Поэт  вещает, что мы идем не туда. Надо поправить наш азимут. Он спрашивает себя и нас: с кем  идти и куда, чтоб разглядеть Россию не в бедственном состоянии,  а в цветущем, благополучном?

Прав автор книги, когда утверждает, что поэзия Рубцова  прорывается все дальше и дальше, не стареет и стареть не собирается. Она даже сейчас, спустя  47 лет после его смерти,  утверждает не умирание, а воскресение. Поэт  хотел  видеть  родную страну  счастливой. И вел ее своими стихами к  будущему, в котором и сам собирался  жить и творить.

Вопросы, которые поднимает Леонид Вересов воистину очень большие.  На них нет простенького ответа. Только глубинный. Только вещий.

Стихи поэта эмоциональны и энергичны. Они несут не только Рубцовское настроение, но и настроение родного народа.  Причем не только русского. Читают лирику нашего земляка белорусы, армяне, японцы, китайцы, евреи, азербайджанцы. Весь мир читает его. Как если бы Рубцов  одновременно родился  в Емецке, Тотьме, Вологде, Токио, Москве, Париже и Сингапуре. Почему? Может быть потому, что душа у людей, живущих в разных странах и континентах,   одинаковая. Душа, которая призывает к единению и свободе. А какая любовь у поэта к самой России! Россия для него — это взволнованная  стихия, как в сегодняшней жизни, так и в той, которая будет потом.

Книга Вересова рассказывает нам то, что читатель еще не знает. Отсюда в ней и высказывания  о поэте тех лиц, кого сегодня не прочитаешь. Любопытны откровения прозаика В. Степанова, поэта С. Чухина, студента Н. Шантаренкова, кинооператора  А. Тихомирова, летописца В. Белкова, семьи старшего брата  Альберта Рубцова, учителя А. Шитова, возлюбленной Таи  Смирновой, матроса Г. Фокина, писательницы Н. Старичковой, супругов Романовых, писателя А. Хачатряна, журналиста М. Котова и многих, многих других.

Что читатель еще не знает, о том и пытается  поведать нам автор книги. Мало кто знает о пропавшей не только прозе Николая Рубцова, но и многих его стихов. В большинстве своем не знает читатель  и о пропавшей фотографии  мамы Николая Рубцова. Всё это для Вересова, как вопрос, на который он хочет ответить честно и беспристрастно.  Особенно важно найти фотографию Александры Михайловны Рубцовой, мамы Рубцова. Ведь была же она! Помнит это Рубцов   еще с додетдомовских пор, когда ему было пять лет, и жил он с  родителями  рядом с Вологдой, в местечке Прилуки.

Первый порыв, когда Рубцов закончил семь классов  Никольской школы и выбрался из детдома, был —  отыскать своих родичей — братьев с сестрой и отца. Не помню, кого он первого отыскал, но Галину, свою сестру, нашел он в Череповце. Радоваться бы им! После стольких лет невольной разлуки — и встреча! Но радости не было. Первое, что захотел Николай, так это увидеть маму, ту, которой  не было у него, но он ее видел в воображении. Видел вечер за вечером  все эти годы,  когда находился в двух детдомах. Считай, почти в каждый вечер, перед тем как  заснуть, он рассматривал маму свою с   кровати, откуда глаза его всматривались в пространство, где могла бы возникнуть она. Вот почему при первой же встрече с сестрой, Рубцов потребовал от Галины:

— Покажи нашу маму?

Просьбу брата сестра выполнить не могла. Фотография мамы исчезла. Потеряла ее Галина. Сказала об этом Рубцову.

О, как он рассердился, расстроился, глубоко замкнулся в себя и ушел от сестры. Сколько встреч после этого было у них? Мало кто знает. Но каждая встреча была с тенью мамы. Тень  стояла между сыном и дочерью и молчала.

Фотография Александры Михайловны утеряна навсегда. Но почему она вдруг появляется, то где-нибудь на экране  компьютера? То в какой-нибудь книжке или журнале? Однажды я ее разглядел на страницах «Вологодского комсомольца». Поместил сюда ее  Слава Белков, летописец Рубцова. Я потребовал, чтобы Слава извинился перед читателями газеты, кого он ввел в заблуждение.

Нельзя, чтобы наш читатель грел душу  тем, чего нет. Нельзя, чтобы он сохранил чей-то образ, не соответствующий тому, каким тот ступал по  земной дороге.

Зимой 2018-го в Вологодском Дворце культуры  прошел вечер памяти Николая Рубцова. Всё на нем шло хорошо. И вдруг на распахнутом листе альбома мелькнула фальшивка. Ведущая вечера показывала   портрет матери Николая Рубцова. Тот самый, какой подвел однажды и Славу Белкова. Это была не мать Николая Рубцова, а тетка его,  сестра  Михаила Андриановича, отца поэта.

О чем догадываешься, но не знаешь — лучше об этом  не говори, не пиши. Ибо может за этим стоять неприличие, или обман.  Перепроверь еще раз. Как это делает  Леонид Вересов. Почему и книгам его доверяешь, как братьям, которые   не обманут.

Обидно, когда среди мастеров вдохновения  встречаются себялюбцы. Они, что бы ни делали, делают в первую очередь для себя. А кто — для других? Для маленьких? Стареньких? Тех, кто не может себя защитить? Такие, как Вересов. Не случайно данную книгу Леонид    адресует тем, кто недостаточно или ошибочно  знает Рубцова.

Рубцов помогает нам  стать возвышеннее и  чище. И свет от него исходит даже в ночи, когда везде облака. И вдруг среди них — очищающая  звезда, которая знает наш путь.    И ведет за собой.

РОДНОЕ И ВЕЛИКОЕ

Прочитана ещё одна книга Леонида Вересова «Поэт Николай Рубцов и Северо-Западное книжное издательство». Рассказ, раскрывающий  подноготную отечественной культуры первой половины 60-х годов былого столетия.

Попутно с описанием документального портрета  Николая Рубцова  идёт восстановление жизни тех, кто сопутствовал или мешал создавать бессмертные творения.

Владимир Михайлович Малков, казалось бы, всегда помогал нашему лирику. Но помогал, когда этому способствовало вышестоящее ведомство. Самостоятельно какие-то вопросы, связанные с выходом книги, он не решал. Несмотря на это Владимир Малков делал погоду, и срыва в выходе  художественной литературы  в Вологде не наблюдалось.

Были и откровенные защитники стихов начинающего поэта. Именно начинающего, ибо Рубцов, кроме рукописного сборника «Волны и скалы», в то время ещё ничего не имел. Здесь надо отдать должное  Александру Романову и Виктору Коротаеву. Благодаря их принципиальному стоянию за истинную поэзию, «Лирика» с «Душой хранит» и  состоялись.

А могли бы  не состояться. Мешали  свои. Особенно старался не пропустить  Рубцова в литературу  вологодский стихотворец Аркадий Алексеевич Сухарев. С таким же недобрым постоянством  усердствовал и архангельский лирик Анатолий Ильич Левушкин. Но время расставило всё на свои места. Главное здесь, пожалуй, не тень, какая была брошена на выдающегося поэта, а сам выход в свет благородных стихов.

Добавлю к сказанному Вересовым. Первая печатная «Лирика» вышла где-то в середине сентября 1965 года. Я в то время  только что перебрался из Тотьмы в Вологду. И жил со своей женой  в снимаемой квартире в деревне Маурино, что в двух километрах от Вологодского льнокомбината. Думал ли я, что однажды здесь появится Коля Рубцов? Но так получилось, что Николай в тот день оказался в молодежной редакции «Вологодского комсомольца». Так как ночевать ему было негде, то он собирался пойти на вокзал. Я предложил ему  собственный угол.  И вот мы в маленькой, но  на редкость красивой полевой деревушке.  Тем и запомнился тот благодатный осенний вечер, что, войдя в нашу квартирку, Рубцов извлек из своего кожимитового баула тоненькую стопку «Лирики». Одну из книжечек —  мне.  Написал на обложке:

«Дорогому другу Сереже Багрову. На память.

                                 Н. Рубцов».

Отдал «Лирику» мне, предварительно поставив   на стихотворениях «Загородил мою дорогу грузовика широкий зад», «Сенокос» и «Помню, как тропкой, едва заметной» кресты, сказав, что это всё слабое, надо лучше.

Позднее, лет тридцать спустя, я решил эту «Лирику» переиздать, с тем, чтобы воспринималась она не с рук редактора Левушкина, а с  рук самого Рубцова, предварительно написав:

«Не от поэзии, а от своеволия  архангельских издателей зависело качество первой прижизненной книжки  Николая Рубцова. По ряду стихотворений «Лирики» прошла рука редактора. А.И. Лёвушкина. Отдельные строфы вообще выброшены  из стихов или исправлены  согласно созвучию советского времени. Заменены также и названия отдельных стихотворений.

В данном переиздании «Лирики» мы полностью восстановили поэтический  язык Николая Рубцова, возвратили стихотворениям недостающие строфы и строки. Вернули и названия стихотворениям, которые давал не редактор, а поэт».

Что сказать в заключение? Леонид Вересов продолжает успешно восстанавливать документальный портрет поэта. Дело это святое. Свет от него не потеряется в нашем  сегодняшнем вечере, благо он выбирает из лиц живущих только те, которые мы обожаем и любим.

Куда мы идём? — спрашивает у нас наша совесть.  Она же и отвечает:

— Не в нынешний день, где сплошное отъединение, поиски денег, вранье  и ропот, с каким душа  противится петь, то, что  поют сегодня льстецы.

Родное с великим соединись! Наполни сердца добротой. И ещё подари  нам  душевную песню, какую нам подпоет  сам Рубцов.

Возможно ль такое? А почему бы и нет! Особенно  в честном воображении.

СВЕТЛЫЙ КОРАБЛИК

Как много новых  стихотворений написала  Наташа Трофимова. Она подарила  мне  несколько книжек. Я их читаю и наслаждаюсь. Кто ей дал ключик от тайника, где хранятся душевные откровения?

Что за вечер! А ручей

Так и рвется.

Как зарёй-то соловей

Раздаётся!

                    А. Фет.

Подсказал великий поэт нашей Наташе настроение майского вечера. Настроение, у которого нет возраста, оно продолжается и поныне. Остаётся лишь приглядеться. Увидеть то, что около нас, то, что тревожит и что волнует.  Что волнует Наташу? Читаем:

Вечереет. Играет закат

Золотыми серёжками ивы.

Эти ивы давно уж стоят

У ручья, у речного залива.

И влюблённый в весну соловей

Вечерами сюда прилетает.

Он опять дивной песней своей

На заре этот мир украшает.

Здесь родник. И прохладна вода.

И свежа, и чиста, и священна.

К соловью я спускаюсь сюда

И встаю к роднику на колени.

Стихотворение распахивает калитку в наш вологодский уголок природы.  Мы видим берег реки. Золотое кипенье тальника. Слышим песню. Слышим одновременно у самой воды на веточке ивы, и в нашей груди.

А кто возле чистой священной воды встал  на колени? Не только Наташа, однако, и тот, кто сегодня — поэт.

Два времени, словно два брата. Стояли, как отгороженные друг от друга годами. И вот они вместе. Отчего на душе привет и уют и ещё та самая солнечная долина, в которой, если прислушаться, то можно услышать стук сердца. Чей стук? Наташин. А может, и Фета?

Прикоснёмся к ещё одному творению поэтессы. Над ним в той же книжке:

Нет, не пейзаж влечёт меня,

Не краски жадный взор подметит,

А то, что в этих красках светит:

Любовь и радость бытия.

                                          И. Бунин

Иван Алексеевич словно бы предлагает Наташе войти в тот свет, который его однажды увлёк, как притягательная загадка.

И что же на это Наташа? С радостью подчинилась и выдала то, что заказывал дивный мастер:

Ночь. Лёгкий ветер летит.

На небе звёзды в вечном хороводе.

Здесь, у реки, опять чудесный  вид:

Гуляют волны, скоро солнце всходит.

Восток всё ярче. Кажется заря

Вселенским полыхающим пожаром.

О, Боже мой, конечно же, не зря

Весь этот мир земле и мне подарен.

Даря Твои — и звуки, и виденья —

Тому, кто в час таинственный ночной

Наедине с Тобой, в уединеньи

Последней угасающей звездой

Любуется, зарю встречает

В тумане наступающего дня.

Вновь пеньем соловья и криком чаек

Июньский день приветствует меня.

За всё, за всё я благодарна Небесам!

Но неужели люди заслужили

То, что Господь в миру являет нам —

Не только власть свою, Святую силу,

Но и любовь, которой нет предела,

И красоту земного бытия?

Куда б душа моя ни улетела,

Всё это не забуду я.

Поэтесса не столько учится у поэта, сколько внимает ему, создавая на своем, пахнущем вологодской землёй материале, свою, наполненную любовью песню.

Планка поэзии высока. Я читал её стихи в двух книжках «Поднебесье» и «Созерцание». Все они глубоки, образны и свежи. Много миров открывают. И в каждый из них желанно зайти не только гостем, но и хозяином, кому позволительно там и остаться.

В стихах Наталии Трофимовой — разнообразие тем. В них узнаёшь родной край, любимую Тотьму, реку с её  глубинами и камнями. Всё, что сегодня с тобой в этом мире, передают и стихи, настраивая тебя на узнавание родины во всех её картинах и переливах.

Книги Наталии Борисовны сопровождают оригинальные фотографии. Это ещё одна красота, которая смотрит на нас девственными глазами узнаваемых храмов, крутых косогоров, летающих ласточек и берёз.

Наталия Борисовна Трофимова, человек широко общественный. Под её крылом активно функционирует творческое объединение «Объектив», куда входят поэты, рассказчики, юмористы и фотохудожники Вологодской  области. Раз в неделю они собираются  в областной универсальной библиотеке. Учатся друг у друга писать и стихи, и прозу. Мало того, создают коллективные и авторские сборники художественных произведений.   Книжку за книжкой  выпускает своими силами «Объектив».   Для сегодняшних дней, отмеченных тем, что литература в стране  в полном загоне, издательства только платные, и государство плевало на всё, что имеет дело к  выпуску  русских журналов и книг, литературное объединение «Объектив», возглавляемое  Наталией Трофимовой — это нечто иное, как светлый кораблик, плывущий  сквозь мутные волны и мрак  к душам людей, для кого щемящее слово поэзии было жизнью. Жизнью и остается.

Хотел поставить на этом точку. И не мог. Не отпустил Рубцов. Читаю из «Созерцания»:

Остановившись в медленном пути,

Смотрю, как день, играя, расцветает.

Но даже здесь… чего-то не хватает…

Недостаёт того, что не найти.

                              Н. Рубцов.

Вслед за Рубцовым читаю и Наталию Трофимову:

Люблю бродить  прибрежными лугами

Росистым утром средь травы высокой.

Над берегом, над травами, цветами

Кружатся пчёлы, бабочки. В осоке

Стрекозы спят. Паук расставил сети.

Как ожерелья жемчуга — роса.

Горит восток. Наверно, в целом свете

Прекрасней места нет! Я отвести глаза

Не в силах от туманного рассвета

Над тихой в этот час моей рекой.

Прекрасно пробужденье лета!

Здесь тишина и сладостный покой.

Брожу одна, лишь птицы пролетают.

А иногда в палатке у реки

Спит кто-то и, конечно, прозевает

Зарю, туманы… Вот проснулись

мотыльки,

Кружатся — синие да серебристые, —

К цветам их манит лакомый нектар.

А облака плывут — седые, низкие.

Прекрасно утро — чудный лета дар!

Всё выше солнце. И туманы тают.

Как далеко мне хочется уйти!

Но всё-таки чего-то не хватает…

Тех, кто далёк, кого мне не найти.