Вологодский литератор

БОЖЕСТВЕННЫЙ ЛЕС

 Там, где были леса, там  и горе. По всей стране оно разбрелось. Жилые поселки, где жили дюжие лесорубы, один  за другим  переходят в погосты, где никто уже не живет. А если живет, то с сознанием сокрушительного развала, откуда нет, и не будет уже дороги к будущему, которое кормит  и обещает.

Михаил Карачев, поэт-философ, яркий выразитель жизни своих земляков, чье детство прошло среди тех, кто выдавал  стране сверхплановый лес.

Здравствуй, Лаптюг, родной лесопункт,

Ненадёжный хранитель наследства!

Не сберечь тебе родственных пут

Послевоенного детства.

Всё ты отдал родимой стране

Трудового во имя салюта.

Ничего не оставил себе

Кроме бедного в жизни приюта.

Твои дети ушли в города,

Старикам умирать недалече,

И жильё не согреть в холода

Остывающей каменной печи.

Все побиты в округе леса.

Молевого весеннего сплава.

Растворилась, как дым в небесах,

Трудовая победная слава.

Сколько выпито в мае вина!

Сколько плясок в кирзовой обутке!

Не забудь же, родная  страна, —

Эта жизнь сожжена на распутье!

И в забвении жизни без слёз,

Под ночным полыхающим небом,

Как архангел, гудит лесовоз

И уносится в вечную небыль.

Так сияй же, небесный чертог,

Оглашайся для памятной славы

Русской пляской кирзовых сапог

На забытых просторах державы!

А просторы эти везде, где когда-то росли бесконечные ельники, где цвели по весне могучие сосны.  Иссякло лесное богатство. Не дошло до  детей  и тех маленьких-маленьких, кто еще не родился. Что у нас на сегодня? Сотни тысяч людей без будущего, у кого нет работы, но есть  щитовые дома и бараки, где народ продолжает жить, зная о том, что ему никто не поможет выбраться из безденежья и нужды. Иные, стиснув зубы от безысходности, пишут письма прямо на Кремль.  Они не просят, чтоб их куда-то переселили. Однако  хотят, чтоб была к их домам проложена,  хоть какая-нибудь, но дорога, ибо старая, по которой ходили с хлыстами автомашины, вся разбита. И стало не только ездить, но и ходить по ней невозможно.  Очень, очень нужна дорога, чтобы можно  по ней  добраться  хотя бы до магазина. Еще бы хотелось им, чтобы были в поселке медпункт и медичка, чтобы школа работала и, чтоб была для мужчин какая-нибудь работа.

А вдруг на всё это, о чём  они написали,  возьмут и откликнутся из Кремля?

Пока не откликнулись.  Поселки обречены. Об этом знают наши министры. Нет леса. Стало быть, нет и работы. Как же быть? Как спасти положение? К чему приложить рабочие руки, дабы деревья в лесу превращались из карликов в великаны? И чтоб дома захиревшего лесопункта не к погосту держали дорогу, а к свету, тому, который вверх поднимает не только северный лес, но и души тех, кто в поселке живет.

Собственно, это стремление к свету, нет-нет,  да и выручает. Кто-то благоустраивает пустующие квартиры, чтоб поселились в них городские туристы, кому подай малолюдную речку, рощицу из берез, чистый воздух и высокое русское небо. Кто-то  рыщет по мелколесью, заготовляя    коренья и ветки, чтобы готовить из  них корзины, игрушки, а то и художественные поделки. Дабы после  с ними выбраться  на дорогу и продать  проезжающим   горожанам. А когда наступает грибная и ягодная пора, всей семьей  —  в подрастающий лес,  чтоб успеть до сумерек — на  бетонку.  Опять же к автобусам и машинам, которые  могут остановиться и купить заготовленное добро.

Одно досадно и сверхобидно, что самая важная  из работ,  связанная с посадкой сеянцев елки, сосны и кедра, самых ценных  лесных пород,  нигде не ведется. Ждать, когда они вырастут, семь, восемь, а то и десять десятилетий.  А деньги на   жизнь требуются сегодня. Здесь без финансового вливания не обойтись. Не будет вливания, не будет и леса.  Не говоря уже о поселках, где люди воистину проявляют мужественный характер, всё делая для того, чтобы была рядом с ними не затяжная тоска, а жизнь.

Сегодняшний день перекликается с завтрашним. А в  завтрашнем — что? Неужели сплошные тени? Нет! Нет! — протестует душа поэта. Михаил Карачев очень остро переживает. Потому и голос стихов   приправлен горечью и   печалью. И еще в нем — забытая Богом дорога, по которой мы продолжаем идти. Куда и зачем? Ответить на это поэт может только суровой строкой.

На окраине дали далёкой

Нас настигла  дождливая мгла.

Позабытая Богом дорога

К деревушке пустой привела.

— Что-то здесь ночевать неохота,

Да, видать, не минуешь судьбы, —

Молвил брат, постучавшись в ворота

Самой крайней угрюмой избы.

Мрак оконный стоит непробудно,

Ни собачьего лая в ответ.

Кто войдёт, тот хозяином будет,

Хочешь — на  ночь, а хочешь — навек.

Мы холодную печь растопили.

И на печь улеглись ночевать.

Но домашние тени бродили,

Начиная о жизни мечтать.

А в печи всё сильней разгоралось,

Всё теплей становилось в избе.

Нам на миг иль навек задремалось,

Непогода шумела во тьме.

То ли въявь, то ль со страху приснилось —

Из трубы полыхнуло огнём!

Вся по бревнам изба раскатилась,

И вокруг загудел космодром!

И на русской печи, как с горящим мотором.

Понеслись мы, не зная судьбы,

И трещит наша печь, и ревёт

И гудит над простором!

Только дым, только искры летят из трубы.

У каждого — собственный переход. От начала — к концу. Хорошо, если б  этот конец где-нибудь решительно  задержался. Задержался во имя жизни, особенно тех, кого  пока нет, но явится, чтоб увидеть рядом с собой божественный лес,  кому положено вдохновлять и радовать человека.  Будет такое? Или не будет?