Вологодский литератор

Алексей Шадринов, будучи ещё белозерским школьником, уже «в тринадцать лет написал свои первые необыкновенно выразительные и зрелые стихи…» (Дорошенко Н. – С. 1), некоторые  из  них  были напечатаны в  районной  газете.  По воспоминаниям И.А. Богомоловой, учительницы русского языка и литературы, Шадринов «на выпускном экзамене по литературе, отвечая последним, читал уставшей комиссии свою поэму «Оборотень», и, когда остановился, боясь наскучить, удивленные и обрадованные учителя просили его продолжать» (Шадринов А. Далекий плач. – С. 130). Перед уходом в армию он принял Святое Крещение, решил сжечь стихи и бросил их в печь, но по счастливой случайности рукописи удалось спасти. В  1991  году Шадринов  был призван  в армию,   где трагически  погиб в девятнадцатилетнем возрасте.

После смерти  поэта появилась  книга «Далекий плач» (Вологда, 1994) и  подборки его  стихотворений  в  московских и  вологодских журналах. Виктор Астафьев, прочитав первую книгу Алексея, схватился за голову: «Погиб настоящий поэт! Некоторые его стихотворения написаны с лермонтовской мощью…» В 1998 году родителями Шадринова был передан архив с неизвестными стихотворениями и поэмами для публикации в Москве. Неизвестные читающей России произведения по своей оригинальности и философичности оказались на порядок выше ранее опубликованных. Наиболее значительные из них: Отшельник; Размышления странника; Обитель; Деревня (стихи); Пилигримы; Оборотень (поэмы); Глушь; Хо­лодные берлоги; Исповедь (проза). Сборник избранных стихотворений и поэм Шадринова  вышел в Москве в 2001 году, а семь лет спустя на средства администрации родного Белозерского района Вологодской области была издана книга «Моя душа над родиной летит…» (Вологда, 2008).

Шадринову был дан с рождения подлинный поэтический голос, «голос истинной Поэзии» (Цыганов А. – С. 7). Как человек и как поэт он был многим обязан природе. Его пейзажная лирика (стихотворения «Весь мир молчит, и занавес приподнят…», «У нас уже черемуха цвела…», «Рассветный край» и др.) – не набор сухих зарисовок, а действительно словесная живопись, которой свойственна удивительная пластичность, цветовая и образная гармония: «Река хранит причудливость изгиба, / Там след змеи пурпурной на песке, / Там расцветает лилия, там рыба / Взвилась клинком, сверкающим в прыжке» («Пилигримы»). Лирика Шадринова – медитативно-изобразительная по-преимуществу, он знал, что мысль присутствует в самой природе, в символичности ее примет и стихий, автору нужно только продолжить, развить ее: «Ветра шумят по всей земле, / Листва колышется повсюду, — / Я чуткий, в предрассветной мгле, / Знакомый голос раздобуду» («Все ж, не подъемля головы…»). Еще один устойчивый мотив в его стихотворениях – предчувствие судьбы, условно говоря, «воспоминание о будущем»: «Рыдают гуси, клином размежив / Поля небес, изрытых облаками, / Моя душа над родиной летит, / Обняв ее бесплотными руками…» («Холодный воздух – хрупкая слюда…»). Романтические мотивы лирики Шадринова: душевная двойственность («Без черного нет белого…»), сознание своего бессилия, одиночество, автобиографический характер лирического героя и, соответственно, исповедальность – не случайны не только в контексте его поэзии, но и в контексте времени. Предельное духовное напряжение – одна из традиций русской поэзии. Но главная тайна ее – мистический переход  стихотворного текста в лирический  (знаменитый ахматовский «сор»). У Шадринова видна  двойственная природа подобного явления: с одной стороны, это «муть», безблагодатная материя, с другой – чудотворение, уже не авторская воля, а воля Творца: «С больших глубин поднялась эта муть, / И благо, что от сердца не дано Вам / Сорвать покров, войти и заглянуть / В горнила, порождающие Слово» («И.А. Богомоловой»). Для его поэзии характерны драматические смены ритма, оригинальные строфические схемы, образно-символические  ряды, «возвышенная» и библейская лексика: вече, обитель, бренный след, Божья Воля, Пресветлый Дух, кадила; соответствующие сравнения: «Плывёт туман, как дым из преисподней…» Эпитеты у Шадринова в большинстве своем – с трагической окраской: неясный ужас, унылый корабль, безвременная ночь, сгорбленные ели и т.п. В последнем стихотворении поэта они определяют и тон, и даже смысл: «Мне разлука с тобой, как ночь бессонная, / Ночь глухая, беззвездная, нескончаемая» («Высоко так подняться нельзя и дереву…»). Шадринов обладал настоящей творческой смелостью. Он мог легко соединить в двух строках лермонтовский мотив и мифологическое сравнение (душа-птица): «Меж землею и небом / Словно птица, метался…». Его лирика отмечена проникновением в запредельные высоты человеческого духа («Все ж нет предела человеческой души…»), афористичностью и одновременно загадочностью мысли («Я на земле и на небесах»), дерзкими образными сопряжениями, отмеченными «детской» гениальностью: «Надо только бросить в воду камень, / Чтоб увидеть синий танец звезд». Контрасты в его поэзии – нечеловеческого диапазона: «синяя птица» детства, — и смятение, ужас бытия, полуфантастические, апокалиптические картины: «Все небо ножами распорото…» Подростковая влюбленность, — и опыт мудреца, за плечами которого – целая жизнь: «Не дорожи ничем земным, / Безудержным и мимолетным». Поразительно объемная и богатая смысловыми оттенками лексика, удивительные сравнения, рождающие множество ассоциаций, неожиданные рифмы, смелые ударения – все говорит о том, что Шадринов как языкотворец не боялся ничего и никого, он не «владел» языком, он был полностью в его власти. Австрийский исследователь Патрик Валох замечает: «Такие мелодичные элегии, магические акценты чистой аскетической неискушённости, независимой подлинности и строгой классики можно найти лишь в Серебряном или даже в Золотом веке русской поэзии. С тем же самым детским удивлением и философскими размышлениями о смысле жизни пишет Николай Рубцов, поэт трагической судьбы, также ставший примером для лирика Шадринова» (Валох П. – Солдатами не рождаются).

В поэме «Оборотень» удивляет не столько парадоксальное сочетание монолога с внутренним диалогом, сколько связанность примет русской катастрофы с диктуемым кем-то сверху поэтическим потоком сознания, пытающегося найти ответы на вечные вопросы бытия. Но наиболее сильное впечатление производит драматическая поэма-загадка «Пилигримы», полная мистики и философских откровений, находящаяся вне времени и пространства, но запечатленная на фоне живописнейших земных пейзажей. «Тема Божией воли и русской удали удивительно своеобразно и таинственно звучит в незавершённой поэме «Пилигримы» Алексея Шадринова (1973-1992), — пишет доктор филологических наук Людмила Яцкевич. —  Гибель поэта не позволила её завершить. Но и в той части поэмы, которую он успел написать, явно воплощены два образа русской удали, противоположные по своему отношению к Божией воле. Уже в прелюдии к поэме автор прикровенно говорит о том, что даже справедливые слова и действия человека не смогут поколебать вечное движение жизни по воле Божией: «Уж раз упрёк правдивый не тревожит / Мир наших лиц, как он ни справедлив, / Мой лёгкий ветерок не переможет / Весенних вод бушующий разлив». В основу символического сюжета поэмы положено христианское представление о земной жизни человека как о временном странствии, в конце которого мы вернёмся к нашему Создателю на Страшный Суд. После этого и решится окончательно наша участь. Главный герой поэмы – Старик-пилигрим, речь которого является голосом самого автора. Он рассуждает о смысле нашего земного пути  и наших желаний. Находясь долгие годы в пути, он понял, что наша человеческая воля порождает бесконечные и часто пустые желания и мечтания, которые губят святость нашей первородной чистоты, которой мы обладали в детстве… …Читая поэму-драму «Пилигримы», поражаешься чуду, которое сотворил Господь на Вологодской земле: в конце кровавого XX века, на пороге начавшейся буржуазной контрреволюции, он дал нам чистого ангела, поэта-пророка, который с силой шекспировского таланта призывал нас не поддаваться бесовской алчности к богатству и к мнимой новизне впечатлений и ощущений, беречь чистоту и кротость души, и тем сохранить её свободу… Но библейская история казни невинного человека повторилась: девятнадцатилетний поэт был жестоко замучен в армии в  1992 году» (Яцкевич Л. – Божия воля и русская удаль).

«Звук и пространство, — эти понятия становятся для меня полны неизъяснимого поэтического наслаждения», — писал Шадринов. «Очарованный странник наших дней», поэт «не от мира сего» (Куняев Ст. – С. 121), он сразу познал великую тайну русской поэзии: «Не мни, читатель, средь бумажной пыли / Найти следы тебе знакомых дней. / Я верен весь туманящейся были, / Я к ней клонюсь и почиваю в ней» («Пилигримы»). Творчество Алексея Шадринова – это стремительный и ранний взлет от детской непосредственности к вершинам, большинство из которых, увы, ещё только предстояло покорить; уникальное явление в русской поэзии ХХ века.

Соч.:  Любимое и… безответное: поэтический сборник. – Сыктывкар, 1992;  Далекий плач. Стихи. Проза. Воспоминания. — Вологда, 1994; Стихи. Отрывок из поэмы «Оборотень» // Белозерье: краеведческий альманах. Вып. 1. – Вологда, 1994; Белые ангелы вод: Стихи // Наш современник. – 1996. — № 7; Из книги «Далекий плач» // Москва. – 1997. — № 10; Оглянитесь на годы… Стихи // Москва. — 1998. -№ 11; Из неопубликованного // Белозерье: краеведч. альманах. Вып. 2. — Вологда, 1998;  Вернусь со стаей перелетной… Стихи // Север. – 2000. — № 10;  Стихи  // Литературная Вологда: Альманах. Вып. 1. – Вологда, 2001. – С. 440 – 443; Стихотворения и поэмы. – М., 2001; Стихи // Всемирная литература (Белоруссия). – 2002. — № 11 – 12; Стихи молодых. Алексей Шадринов // Простор (Казахстан). – 2007.  — № 1; «Моя душа над родиной летит…»: Избранные стихотворения и поэмы. — Вологда, 2008; Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались» (2012–2016) / Сост. Б.О. Кутенков, Е.В. Семёнова, И.Б. Медведева, В.В. Коркунов. – М.: ЛитГОСТ, 2016. – 460 с.; Алексей Шадринов. «Это было со мной, это вновь повторится…» Стихи // Подъём. – 2019. — № 1.

Лит.:  Цыганов А. Земное счастье // Шадринов А. Далекий плач. – Вологда, 1994. – С. 7 – 8; Щуплов А. «И слава Богу, сил моих хватило, чтоб одолеть нечаянный испуг…» // Кн. обозрение. — 1995. — 23 мая;  Бараков В. Далекий плач // Москва. — 1997. — № 10. – С. 176-179 ; Дорошенко Н. Тема // Российский писатель. – 2001. – сентябрь, № 16; Бараков В. «Слова лежат в глубинах русских рек…» // Зеркало. – 2001. – 28 ноября;  Куняев Ст. Очарованный странник // Шадринов А.Ю. Стихотворения и поэмы. – М., 2001. – С. 121-122; Огрызко В.В. Изборник: Материалы к словарю русских писателей конца ХХ – начала ХХ1 века. – М., 2003. – С. 268; Бараков В.Н. Шадринов Алексей Юрьевич // Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги: биобибл. словарь: в 3 т. / под ред. Н.Н. Скатова. – М., 2005. – Т. 3. – С. 674 – 676; Ерёмина О.А. «Моя душа над родиной летит…» О поэзии Алексея Шадринова // Литература. 11 кл.: поурочные разработки: книга для учителя. — М., 2006. – С. 107 – 116; Бараков В.Н. Шадринов Алексей Юрьевич // Вологодская энциклопедия. – Вологда, 2006. – С. 535; Левагина С.Н.»Смогу ль отдать земле — земное…», или «я этим жил…» (Грани одной темы Константина Васильева в лирике Алексея Шадринова) // Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. — 2015. -№ 2. — С. 130 — 137; Валох Патрик (Австрия) Солдатами не рождаются (Об Алексее Шадринове). Перевод Стеллы и Бориса Кутенковых // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2016/12/theme/patrik-valoh-soldatami-ne-rozhdayutsya-o/; Яцкевич Л. «Радость – слишком царственное чувство» Поэтические прозрения вологодских поэтов // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2017/01/theme/lyudmila-yatskevich-radost-slishkom-tsar/; Яцкевич Л. Божия воля и русская удаль // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2018/03/writers-word/bozhiya-volya-i-russkaya-udal/; Яцкевич Л. «Как будто дитя из пожара, я душу свою выношу…» Тема покаяния в русской поэзии // Вологодский литератор. – Код доступа: https://literator35.ru/2018/10/writers-word/kak-budto-ditya-iz-pozhara-ya-dushu-svoyu-v/; Яцкевич Л. «Свете Тихий…» (Поэтические созерцания Божьего мира нашими поэтами) // Вологодский литератор. — Код доступа: https://literator35.ru/2018/01/writers-word/svete-tihij-poeticheskie-sozertsan/

Примеч. автора:

«Переработанная и дополненная статья из энциклопедии «Русская литература ХХ века» опубликована ко дню рождения (22.02.1973) и ко дню памяти поэта(23.02.1992)».

* * *

Там, где все кончается однажды,

И глаза безжизненно грустны,

Все проходит с утоленьем жажды,

С претвореньем радостной весны.

За чертой порога голубого

Будет все несбывшееся здесь.

Хриплый звук охотничьего рога

Разнесет отчалившую весть.

Если б знать нам, сколько нужно силы,

Чтоб шагнуть за голубой порог,

Бросить край, приевшийся, но милый

В желтизне дымящихся дорог.

Чтоб за жизнь устало не цепляться,

Как вцеплялась в дерево лоза,

Не гадать: к чему же это снятся

По ночам желанные глаза.

ВОЗГЛАС

Я увидел сегодня

Безумно красивый восход!..

Говорят, на востоке

Все небо ножами распорото.

И небесная кровь

С убиенного неба течет.

И с печальных березок

Стекает осеннее золото.

КАМЫШИ

Сквозь сон двойной, сквозь теплые оковы,

Под плеск волны, под северный орган,

От пенистого гребня и до крова

Поет и стонет камышовый стан.

Был зной, и день, немилосердно жаркий,

За лучезарным стражем на челне

Минул зенит, и вспыхнули огарки

В чаду бочаг на оголенном дне…

О Всеблагой! Твоею чудной силой

Наплыв желаний в солнечном огне

Тщетою выжгло и преобразило

Тоской мечты о безмятежном сне.

Ты ж милосерд! И вечер тенью птицы

Вспоил глаза. Далекий плач совы

Донес мне, что седою власяницей

Наплыл туман к угорам боровым.

Был каждый миг оценен и бесценен.

«Смежи глаза, чтоб на рассвете вновь

Расслышать неумолкнувшее пенье

За долгий плен, — мятущуюся кровь».

Всю ночь до моего немого крова

Поет и стонет камышовый стан

Сквозь сон двойной, сквозь теплые оковы

Про плеск волны под северный орган.

* * *

Приходит март, как сатанинский месяц.

Этап тревог и оптовых смертей.

Бесчисленных подножек скользких лестниц.

Разбитых душ, не собранных костей.

Пусть очарован звонами капели,

Обманут ты, как флейтой пастуха,

Но дни идут, и только лишь в апреле

Слетает с сердца эта шелуха.

Я жду врага, откинув благочестъе,

С настороженным каменным лицом.

Я вижу: этот сатанинский месяц

Грозит, как палицей, тринадцатым числом.

* * *

Этой ночи страшное начало

Память сохраняла все года,

Для меня такая ночь настала

И теперь, пожалуй, навсегда.

Зрение, вернись ко мне! Природа!

Я всего лишь твой заблудший сын —

То, что потерял я за полгода,

Не подарит добрый Аладдин…

Этой ночью выпала пороша,

И как вспомню, в прежние года

На лога просыпался горошек

Заячьего хитрого следа.

На окне, наверное, узоры,

Так и тянет с мерзлого крыльца,

Огласить бы зимние просторы

Ревом молодого выжлеца.

А потом усталою походкой

Возвратиться в свой обжитый дом

И хвалить веселую погодку,

И добычей хвастаться потом…

* * *

Отходит время прошлых изысканий,

И отнимает сердце от крестов —

Прямых и тонких, и волна желаний

Откатывает с пеною листов.

И вновь грядут слои других, как чуда,

Желающих свершиться в тишине.

Они берут начало ниоткуда,

Найдут конец желаемый во мне.

Но за концом, что за порогом ночи,

Руками стены гладят, как слепцы.

Уйдут и вновь проклятьем напророчат

Другим такие ж горькие концы.

Их тощий призрак кружится совою,

Их резкий шепот в топоте шагов —

По мостовой за теменью кривою,

В словах коротких, ржавых, как засов.

Безвременье, но в мизерном размере;

Трагедий безголосых плоский взгляд,

И в комнате, как в сомкнутом вольере,

Я отпевал их сорок дней подряд.

Я отпевал, но было незаметно.

Шли мимо люди, проходя сквозь сон,

И ни один букета рыжих веток

Не положил к порогу похорон.

* * *

Это было со мной, это вновь повторится

Не со мной, так с другим: на зеленом ковре

Обессиленно мечется пестрая птица,

Легкий пух поднимая, как снег в ноябре.

Что такое судьба? Две случайные встречи,

Просто случай и злость. Только крылья листвы

Так доверчиво гладят взведенные плечи,

Что ослабнет рука и скользнет с тетивы.

Этой силою можно пронять и утешить,

Можно душу свернуть на лирический лад,

Можно ввергнуть в смиренье. Но истины те же:

Две капризные стрелки не сдвинуть назад.

Но течет, как река, этих дней вереница,

Не оправдана кровь; на зеленом ковре

Обессиленно мечется пестрая птица,

Легкий пух поднимая, как снег в ноябре.

* * *

Свет звезд над нашей юдолью поник,

Уходит ночь. Залог всего, что будет,

Я сам с собой. Бумага — это лик,

Раскрытый множеству тягчайших судеб.

Я вижу: кот пушистый за окном

Встречает утро. Тень моя все ниже

Над ворохом склоняется. Я вижу:

Светлеет наш многострадальный дом.

Едва я слышу, — сон ее глубок, —

Мать спит, и сон ее перед рассветом —

В безветрии застывший огонек,

Дыхание поведало об этом.

Дыхание поведало о том,

Что дня минувшего тускнеют страсти.

Поет петух — о бытие, о счастье,

Пригрезившемся веке золотом.

           (Полный вариант подборки — в журнале «Подъём», 2019 г., № 1)