Вологодский литератор

Дети и война – нет более ужасного сближения
противоположных вещей на свете
А. Т. Твардовский

Шурка в детском саду

Любила ли Шурка ходить в детский сад? Да, очень любила. Когда мама впервые привела её туда, а потом пришла забирать, Шурка разревелась, вцепилась в воспитательницу – и ни в какую! Хоть что делай! Еле утащили её домой.

Теперь Шурка была уже в старшей группе, без памяти любила свою воспитательницу (вообще-то их было две, но одна вскоре уволилась) и имела кучу друзей, самыми верными из которых были Валерка и Андрюшка.

– Нет, вы послушайте только, Елена Алексеевна, вы только послушайте, что произошло! У меня чуть инфаркт не случился! И всё из-за поведения вашей Саши!

– Александра, ты что это?

– А что?

– Вот и я спрашиваю: что?

– Мама, мы просто играли…

– Они, понимаете ли, просто играли! – снова возбуждённо заговорила воспитательница.

– Да! В путешественников!

– А вчера вы играли в дикарей. Чуть детский сад не спалили! Перемазались все, как чушки, полчаса потом вас отмывали! И как ещё не обожглись, удивительно!

Шурка вздохнула. Она не понимала, почему воспитательница так сердится. Что такого они сделали? Просто убежали с площадки, где играли детсадовцы, нашли укромное местечко, разожгли костёр (Валерка принёс из дому спички) и стали жарить на костре шашлыки из маленьких пластилиновых шариков, которые сделал Андрюшка. Только начали – прибежала воспитательница. Закричала, затушила костёр и всех троих отправила в группу мыться, потому что перепачкались.

И тут случилась новая история. Первой пошла мыться Шурка. Она залезла в ванную. Нянечка намылила её и, вспомнив, что не взяла свежее полотенце, на минутку вышла. А Андрейка и Валерка, дураки такие, только того и ждали. Они вбежали и, хохоча, раскрыли шторку.

– Ах! – вскрикнула Шурка.

И как была намыленная, выскочила из ванной, намереваясь накостылять обидчикам. Мальчишки побежали в раздевалку, и надо же было такому случиться, что именно в этот момент вернулась воспитательница с детьми.

– Ой! – вскрикнули все дети разом. – Шурка голая!

И стали смеяться.

А однажды ещё вот что случилось. Валерка долго болел. Наконец, пришёл в детский сад и показал Шурке великолепный новенький джип.

– Ух ты! – восхитилась Шурка.

Она знала толк в машинах. У её старшего брата Лёни было много моделек. Он часто показывал ей их и рассказывал о происхождении каждой марки.

– У тебя, что ли, день рождения был?

– Нет. Мне мама подарила джип, потому что я заболел, и ей меня было жалко.

– Здорово! А чем ты болел?

– Ангиной. Воды холодной напился.

И Шурке тут же захотелось срочно заболеть. Она подбежала к крану, но Валерка крикнул:

– Не выйдет! В кране вода слишком тёплая.

Они вышли на улицу. Недавно прошёл дождь: небо затянуло облаками, и везде были лужи. Возле одной такой лужи Валерка вдруг остановился, призадумался на секунду и сказал:

– Вот здесь вода, должно быть, холодная!

– Ты хочешь, чтобы я пила из лужи?

Валерка вздохнул:

– Больше неоткуда.

В другой раз Андрейка спросил Шурку:

– А ты знаешь, как устроена розетка?

– Нет.

– Давай посмотрим?

– Давай!

Они побежали в кухню, где варила суп повар тётя Соня, подбежали к розетке за холодильником, выдернули вилку. Хотели по-быстрому отвинтить гвоздём закрепляющий розетку винтик – не получилось. Тогда Шурка решила этот гвоздь сунуть в розетку и…

– Ай-ай-ай! – завопила Шурка не своим голосом. Заплакала – видимо, шибануло. Хорошо, что получила лишь ожог пальцев. Могло быть и хуже.

На кухне сразу выбило пробки. А тётя Соня как раз в это время держала в руках кастрюлю с супом. Кастрюля подпрыгнула и грохнулась на пол. Дети остались без первого, а Шурка на всю жизнь запомнила, что ничего в розетку засовывать нельзя.

Однажды после выходных Валерка пришёл в детский сад с заплаканными глазами. Он ни с кем не хотел разговаривать, а когда пришла Шурка, пожаловался:

– Я на выходных в цирк ходил, там было так интересно! Я спросил маму, когда мы ещё пойдём, а она говорит: «Когда рак на горе свистнет». Когда он свистнет?

– Не знаю. Пойдём, спросим у Нины Артёмовны.

И они пошли к воспитательнице. Она в это время разговаривала с другой воспитательницей, что Шурку ничуть не смутило.

– Нина Артёмовна! – крикнула она, хватая её за руку.

– Саша, во-первых, не кричи. Во-вторых, как тебе не стыдно, я разговариваю со взрослым человеком…

– Нина Артёмовна, когда рак на горе свистнет?

Строгость мгновенно сбежала с лица воспитательницы. Она засмеялась, взъерошила Шурке волосы и прижала к себе:

– Чудо ты моё в перьях! – проговорила она сквозь смех. – Нет, это ж надо такое спросить! Ох, Шурка, Шурка!..

– Нина Артёмовна, чего вы смеётесь?

– Рак на горе никогда не свистнет. Он вообще свистеть не умеет, – ответила за Нину Артёмовну другая воспитательница, – когда так говорят, это значит: никогда.

– Как никогда? Значит, Валерка никогда не пойдёт в цирк? Так не пойдёт!

Нина Артёмовна сейчас же перестала смеяться.

– Саша, ты что опять задумала?

Но Шурки уже и след простыл.

После полдника дети вышли на улицу. И так получилось, что вскоре пришли мамы и Шуркина, и Валеркина одновременно.

– Здравствуйте! – сказали они.

– Здравствуйте! Валера, мама пришла! Саша… Боже мой, где Саша? Дети, вы Сашу не видели?

– Нет.

Валерка прибежал к маме. Он снова без всякой надежды спросил:

– Мама, ну когда мы в цирк пойдём?

– Я же тебе сказала: когда рак на горе свистнет.

– А если он не свистнет?

И в ту же минуту на пригорке за детской площадкой раздался тоненький неумелый свист.

– Рак! – обрадовался Валерка. – Мама, гляди – рак!

На пригорке шевелилось что-то красное. Валеркина мама, поправляя очки, посмотрела в сторону пригорка. Шуркина мама встала рядом с ней. Рак вдруг с пригорка сполз и, крикнув радостно: «Ой, мамочка пришла!» – кинулся к Шуркиной маме.

– Странно, – сказала Валеркина мама, – никогда не слышала, чтобы раки бегали, да ещё кричали человеческим голосом.

А «рак» уже висел у Шуркиной мамы на шее.

– Чем ты измазалась, бестолковая девчонка?

– Краской!

– Сколько раз я тебе говорила, что свистеть в общественных местах неприлично?

– Мамочка, я только один разочек… Я ведь хочу, чтобы Валерка в цирк пошёл!

В следующее воскресенье они с Валеркой и его мамой пошли в цирк. Они видели там акробатов, клоунов, воздушных гимнастов, тигров и обезьян. Было очень весело и интересно.

А сегодня они решили стать путешественниками. И не игрушечными, а настоящими, чтобы обязательно побывать в других странах. Ну, для начала хотя бы в одной.

Началось всё с физкультуры, самого любимого Шуркиного занятия из всех занятий в детском саду. Инструктор разбил старшую группу на две команды, и Шурка оказалась в конце одной из них, а значит, от неё зависела победа в эстафете. Шурке пришлось бежать с девочкой, которая была гораздо быстрее неё. До последнего она обгоняла Шурку, но, в конце концов, ободрённая неистовыми криками своих товарищей по команде, Шурка вылетела вперёд и первой достигла финишной черты.

– Молодец! – похвалил инструктор. – Чемпионкой мира будешь!

– Как это?

– Значит, разные страны победишь.

– А как туда добраться?

– На самолёте можно полететь.

– Вы слышали? – обратилась Шурка к Андрейке и Валерке после занятия. – Нам надо обязательно посмотреть другие страны!

– Где же мы деньги на билеты возьмём?

– В копилках.

– А из садика как убежим?

– В тихий час, пока никто не видит.

Но убежать у ребят не получилось, у ворот их поймал охранник.

– Представляешь, какая неудача? – пожаловалась Шурка маме, когда они вышли из детского сада.

– Да уж, представляю. Но ничего, подожди чуть-чуть, может быть, скоро твоё желание исполнится.

На следующий день, придя в детский сад, Шурка ещё с порога крикнула:

– Ребята, Андрей, Валерка! Я уезжаю в другую страну!

– В Японию?

– Нет на Украину – в город Луганск!

– Везет тебе! Мы тоже хотим с тобой!

– Со мной нельзя, папа по делам едет. А мы – с ним, а потом на море отправимся. Да вы не грустите, я скоро вернусь!

Когда вечером Шуркина мама пришла за Шуркой, она подтвердила сказанные дочкой слова. Ребята загрустили.

– Поезжайте, – сказала Нина Артёмовна, – отдохните, сейчас как раз лето начнётся… На Украине, должно быть, хорошо, и на море, конечно, тоже. Только скажите, когда вернётесь?

– Как только муж в Луганске с делами управится, сразу уедем на курорт, к Чёрному морю, поплаваем, позагораем. Через месяц, думаю, домой вернёмся.

– Смотри, Саша, будь умницей, маму слушайся. Я тебя буду ждать!

– Я буду слушаться!

– Ну, до свидания! Счастливого пути!

Луганск

Они подъехали к Луганску рано утром. Город широко распахнул перед ними свои объятия. Он дружески принимал их, этот зелёный незнакомый город. Он встретил их запахом сосен, журчанием реки, пением птиц и… рассветом.

Рассвет – этоассветРРРа настоящее чудо природы. Тёмно-серое туманное небо вдруг стало нежно-розовым, будто какой-то неведомый художник провёл по нему тонкой кистью. И ещё раз, и ещё. Но вот взошло солнце, туман рассеялся, и всё засияло.

«Хороший город!» – подумал Лёня и оглянулся на Шурку. Та мирно спала на заднем сидении машины, положив голову на мамины колени. Её разбудили лишь тогда, когда подъехали к гостинице.

Отдыхали они здорово. В первый же день гуляли по городу. Оказалось, Луганск – прекрасный город. Здесь жили знаменитые люди, один из которых Владимир Даль, автор знакомого всем «Толкового словаря живого великорусского языка». Еще здесь находился музей Пеле – величайшего и известнейшего бразильского футболиста всех времен и народов. Лёня был от музея в восторге, а Шурке гораздо больше музея понравился парк сказочных скульптур под названием «Сказочный мир». Здесь были и «Маша и медведь», и «По щучьему велению», и «Соломенный бычок», и «Три поросёнка», и «Пчелка Майя» и много-много других. Фотографируясь у скульптур, Шурка корчила такие уморительные рожицы, что проходящие мимо люди, глядя на неё, невольно улыбались.

Узнали, что в Луганске есть «море», которое называется Луганским – это водохранилище на окраине города. На второй день они катались на лодке по Луганскому морю, ловили рыбу (поймали не очень много, однако удовольствие получили).

На третий день были на аттракционах в столичном парке культуры и отдыха. Там же, в парке, Шурка увидела зоопарк, и ей очень захотелось пойти туда, но он уже был закрыт. Шурка расстроилась, потому что знала: завтра папа закончит свои дела, и они уедут.

– Не расстраивайся, Сашенька! Завтра утром ещё успеем в зоопарк сходить, – сказала мама.

Утром они действительно пошли. Только не в зоопарк, а в подвал гостиницы.

Война

В то утро Шурка проснулась от какого-то шума, грохота и криков. Она вспомнила, что вчера в парке аттракционов возле тира тоже было шумно. И играла веселая музыка. И в такт этой музыке веселая черноволосая девчонка, примерно одних лет с Шуркой, в голубом платьице, обшитом снизу белыми полосками, с морским широким воротником и синим галстуком, ловко лопала надувные шарики дротиками. Она все шарики полопала и заработала приз – большого плюшевого зайца с длинными ушами и большими синими глазами. А ведь дротиков-то было целых шесть!

Шурка вскочила с кровати и кинулась к окну, возле которого стояли встревоженные родители и Лёня. Она была уверена, что за окном происходит что-то очень интересное.

– Папа, что это?

– Это война. Ох, не надо было нам заезжать сюда…

Шурку как током ударило. Она не до конца поняла значение сказанных папой слов, но такой тревожный был у него голос, что Шурке стало жутко, по всему телу пробежали иголки, захотелось плакать. Она вцепилась в мамино платье и посмотрела в окно. 

В это время на улице завыла сирена, и послышались залпы зенитки

По серому небу со страшным гулом пролетел военный самолёт, и тут же небо вспыхнуло ярким пламенем. Внизу, у входа в гостиницу, метались перепуганные люди. Появились мужчины с автоматами.

Дверь гостиничного номера резко распахнулась, на пороге стоял человек в военной форме.

– В подвал, быстрее!

Все тут же бросились в подвал.

Знакомство

В полутёмном подвале было душно. Лучики света, едва проникающие в щели единственного в подвале узкого оконца, слабо освещали обшарпанные стены и сидящих в подвале людей.

Шурка, дрожа от страха, вцепилась в мамину руку обеими ручонками. Это место ей сразу не понравилось. Ещё больше ей не понравилось, когда к маме с папой подошел тот самый человек в военной форме, что-то им сказал, о чём-то попросил. До Шурки только донеслись обрывки фраз: «Вы же медики… Всего на один день… Подвал надежный… Дети в безопасности…». И вышел из подвала.

Мама тяжело вздохнула, наклонилась к Шурке и поцеловала её.

– Мы ненадолго, скоро вернёмся, доченька. Не вздумай выходить из подвала! Слушайся Лёню!

– Мама, вы куда? Мама, не надо! Не уходите!

– Солнышко, ничего не бойся! Вы здесь в безопасности. Главное: никуда не выходи! А нам раненым помочь надо.

– Мама!

– Иди, доченька, иди к Лёне!        

Лёня взял Шурку за руку и притянул к себе. Шурка увидела ту ловкую черноволосую девчонку из парка. Она стояла недалеко от Лёни. Одной рукой она прижимала к себе длинноухого зайца, другой вытирала мокрые от слёз щёки.

– Она тоже здесь одна, без мамы, – сказал Лёня Шурке, – я буду вас обеих охранять.

– Я потерялась, – всхлипнув, пояснила девочка, – мы проездом в Луганске.

На два дня здесь остановились купить еды в дорогу и город посмотреть. Сегодня с утра мама с папой пошли за продуктами, а меня оставили в нашей машине, я сама попросила. Сначала всё хорошо было, а потом… Потом началась стрельба. Я из машины вышла посмотреть, что происходит. Дядьки с автоматами появились. Люди побежали куда-то. И я за ними побежала и оказалась здесь. Бедные мои папа и мама, их ведь убить могут!

– Ой-я-а-а! – Шурка крепче прижалась к Лёне, – мамочка!

Она непременно заплакала бы, но не успела. Девчонка отвлекла её, спросив:

– Лёня твой брат, да?

– Ага.

– Вы из России?

– Да.

– Я тоже из России. В Ростове-на-Дону живу. А как тебя зовут?

– Шурка.

– Саша значит. А меня Верочка, а вот его, – она показала на зайца, – Филя. Вы с Лёней тоже потерялись?

– Нет, наши родители – врачи. Их позвали помогать раненым.

Послышались автоматные очереди – совсем рядом с подвалом. Шурка закусила губы и крепко вцепилась в жёлтую футболку Лёни. Тот ответил ей ласковым взглядом: «Не бойся, всё будет хорошо!» Верочка стиснула в объятиях зайца.

Прогремел сильный взрыв. Девочки вздрогнули, прислушались к возникшей после взрыва минутной тишине. Но понемногу они привыкли к необычной обстановке, и Верочка предложила:

– Саша, давай играть, как будто нашего Филю ранили охотники, и он попал в больницу.

– Чур, я буду врачом!

– А я – мамой Фили.

Охотников изображать не хотелось, поэтому перешли сразу к больнице. Шурка положила зайца на пол, встала на колени и дала ему лекарство (конечно, понарошку). Потом достала из кармана штанов носовой платок и перевязала Филе лапу. Появилась Верочка.

– Доктор, ну что? Как он?

– Знаете, он умер.

У Верочки от неожиданности округлились глаза.

– Нет, Шура, так не пойдет! Давай лучше ты его вылечишь.

– Ладно, – Шурка сняла с лапы платок, – забирайте его, он здоров.

– Спасибо, доктор! Большое спасибо!

Верочка взяла Филю на руки и поцеловала в мохнатую мордочку.

– Теперь я его буду кормить.

И она стала кормить Филю воображаемой морковкой. Она так аппетитно причмокивала, что Шурка разозлилась.

– Верка, сейчас же перестань, иначе я умру с голоду!

Только теперь девчонки почувствовали, как они сильно проголодались. У Шурки от голода слегка закружилась голова. А Верочка, та сразу ослабла, даже немного побледнела, села на пол, прижалась спиной к стене.

– Вер, ты чего? Что случилось?

– Поесть… Хотя бы чуть-чуть поесть… – тихо сказала Верочка.

Лёня, который до сих пор молча наблюдал за их игрой, склонился над Верочкой.

– Ох, а я и не подумал о еде! – и, обернувшись к Шурке, добавил: – Никуда не уходите! Ждите меня здесь, я сейчас.

Что произошло в кафе

Лёня выбежал из подвала на улицу и в первую минуту просто остолбенел. Холодный пот пробежал по его спине. Лёня увидел разнесённый снарядами парк – тот самый парк аттракционов, в котором они были только вчера. Лёня отлично помнил вчерашний день. Помнил, какое было голубое небо. Помнил, сколько народа было вокруг. Помнил, как пронзительно они визжали с Шуркой, всеми силами стараясь не слететь с длинной деревянной скамьи ладьи, которая, раскачиваясь, взлетала чуть ли не к самому солнцу. Ветер дергал их за волосы и дул им в лицо. Свежий, тёплый, ласковый ветер…

Теперь этот ветер был душным, резким и пах гарью. В парке не было ни души. А по небу ползли тяжёлые серые тучи, которые поминутно вспыхивали алыми языками огня. Лёня вдруг подумал, что солнце больше не появится. Никогда не появится. Никогда не будут радостно визжать на каруселях дети, и небо никогда не будет голубым.

Может быть, он думал сейчас не как четырнадцатилетний мальчик, а как какая-нибудь маленькая девочка, вроде Шурки. Но иначе он почему-то думать не мог. В этот момент рядом с ним раздался выстрел, длинной очередью застрочил автомат, и на всю улицу затрещало эхо.

Лёня опомнился и побежал на другую сторону улицы. Там находилось кафе, где он надеялся найти еду для Верочки и сестры.

В кафе было пусто. Стулья опрокинуты. На столах стояли тарелки с остатками еды. Лёня принялся распихивать эти остатки по карманам. Вдруг за дверью послышались тяжёлые шаги. Лёнька юркнул за буфетный прилавок и затаился. В кафе вошли двое военных с автоматами. Оба были в прекрасном настроении.

Один из них, рыжий с живыми карими глазами, положил автомат на прилавок, потёр ладони, взял со стоящей перед ним тарелки котлету, сунул себе в рот, прожевал и проговорил, смешивая русские слова с украинскими:

– Гостиницу придётся взрывать ночью, понял?

– А почему не сейчас?

– Потому, хлопче, что сейчас оборона у них слишком сильная. Разве ты не видел? Хорошо ещё нам удалось просочиться. А к ночи наши сюда подтянутся. Командир сказал, что там, в гостинице, почти все москали. Они даже выбежать не успеют!

Они расхохотались. И чем громче они хохотали, тем сильнее сжималось Лёнькино сердце. «Гостиницу взорвут, ночью… Наверняка, нашу гостиницу. Подлецы! Убийцы! Не бывать этому! Не бывать!»

Дрожа от ненависти и злости, Лёнька выскочил из-за буфетного прилавка, схватил лежавший на нём автомат и выстрелил. Он попал в рыжего. Тот покачнулся и грохнулся на пол. Его товарищ резко обернулся. Лёнька продолжал стрелять. Лицо военного скорчилось от боли. Он схватился рукой за угол стола и тут же, дав ответную короткую очередь из автомата, упал замертво. Ошеломлённый случившимся, Лёнька выронил из рук автомат, чувствуя страшную боль, прижался спиной к стене и стал медленно сползать на пол. «Девчонки! – мелькнуло в угасающем сознании. – Ведь я обещал… Обещал… Прости, мама!»

Одни в подвале

Девочки ждали очень долго, а Лёня всё не появлялся.

– Где же он? – волновалась Шурка. – Почему его так долго нет?

– Я сейчас умру от голода, – простонала Верочка.         

– Не надо! Не надо умирать!

Шурка вскочила с пола и огляделась. Недалеко от них, у противоположной стены, сидела бабушка в чёрном платке и чёрной кофте. В руках она держала пакет с печеньем.

– Бабуля, можно мне немного печенья взять?

– Бери, деточка, конечно, бери. Худенькая ты какая, Господи!

Шурка взяла немного печенья и подошла к Верочке.

– На, ешь скорей.

Верочка разжевала печенье, проглотила, и ей стало лучше. Конечно, она съела не всё, а только часть (оставшаяся часть предназначалась для Саши и Лёни). Какая-то женщина дала им бутылку с водой.

– Вот хорошо! – обрадовалась Шурка. – У Лёни теперь будет не только печенье, но ещё и вода.   

Голод отступил. Настроение поднялось. Даже тревога за Лёню немного улеглась. Шурка предложила:

– Давай играть, как будто мама Фили подралась с охотниками. Не переживай, всё хорошо закончится. Мама Фили убьёт их.

– Ну уж нет, не буду я так играть!

– А как играть тогда?

– Пусть она скажет охотникам, чтобы они не нападали на её сыночка.

– А они её послушаются?

– Если скажет очень строго, то послушаются.

В игре прошло ещё некоторое время. Опять захотелось есть, а есть было нечего. Уставшие, голодные, грустные, девочки сели рядышком и долго молчали.

На улице опять послышался треск автоматов. Шурка придвинулась к Верочке вплотную. А Верочка ещё крепче прижала зайца к себе и стала гладить по пушистой, мягкой шёрстке, приговаривая:

– Маленький мой, хороший, никогда тебя не отпущу от себя.

Шурка вдруг разревелась. Верочка удивлённо посмотрела на неё.

– Почему ты плачешь, выстрелов испугалась?

– Я к маме хочу, – прошептала Шурка сквозь слёзы, – и к Лёне. Где мой Лёня?

Наступил вечер, а Лёни всё не было, и родителей не было тоже.

Наконец, Шурка не выдержала. Тяжело вздохнула.

– Я пойду поищу его. Может, он заблудился.

– Саша…

– Не бойся, я же вернусь.

Шурка выбралась из подвала на улицу. На дороге валялись разбитые фонари. В окнах домов выбиты стёкла, а небо…

Когда Шурка была совсем маленькая, мама говорила ей, что небо голубое. Повзрослев, Шурка заметила, что оно бывает ещё серым, когда идёт дождь, или светло-розовым, когда солнце встаёт или садится. Но сейчас оно было ярко-красным, как… как кровь на Шуркином локте (она поцарапала его, когда выходила из подвала). «Странно, – подумала она, – как всё изменилось вокруг. И куда же делся Лёня? Может быть, он где-то поблизости?»

– Лёня! Лё-ё-ё-ня! – закричала Шурка, и её голос зазвенел в пустоте улицы. – Лё-ё-ё-ня, ты где-е-е?

В тот же миг из кустов к Шурке метнулась чёрная тень. Кто-то большой и сильный заткнул ей рот рукой. Повалил на землю и затащил в какую-то грязную канаву. За поясом у него торчал пистолет.

– Не ори! Если меня заметят из-за твоего крика, я тебя убью.

Шурка окаменела от страха. Она даже дышать перестала. Она думала, что этот человек будет стоять над ней вечно, однако он вскоре ушёл, ещё раз пригрозив Шурке:

– Закричишь, убью!

Шурка не закричала. Она ещё некоторое время посидела в канаве, приходя в себя. Потом осторожно встала и, пригибаясь к земле, побежала обратно в подвал.

Верочка бросилась к ней навстречу.

– Живая! Саша! А… Лёни нет?

– Он сказал мне, что убьёт!

– Кто сказал?!

– Дядька!

– Кого убьёт?!

– Меня!!!

Шурка обхватила руками Верочкину шею и разрыдалась.

Переселение

В тот вечер бомбили долго и страшно. В подвале все, кроме кричащих малышей, притихли: и взрослые, и дети. Некоторые женщины молились.

Шурке и Верочке страшно хотелось спать. Но уснуть не давали вновь появившаяся тревога за Лёню и надоевшая уже до невозможности бомбёжка.

Вдруг у входа в подвал замаячила чья-то высокая фигура.

– Лёня? – прошептала Верочка.

– Пришёл?! – подскочила Шурка.

Увы, это был не Лёня.

В подвал вбежал мужчина в защитной форме и громко – так, чтобы все услышали – сказал:

– Граждане! Начался интенсивный обстрел этого района. В подвале находиться крайне опасно. За вами приехала машина, вас перевезут в более спокойное место.

Все, кто был в подвале, засуетились, побежали к выходу.

– Мы не пойдём, – шепнула Шурка Верочке, – нам надо дождаться Лёню.

– Но как же мы тут будем одни?

– Ничего, как-нибудь будем.

К Шурке с Верочкой подошла женщина, которая давала им бутылку с водой.

– Девочки, девочки, вставайте! Пойдёмте скорее со мной к выходу.

– Мы не можем. Нам Лёню надо ждать.

– Дождётесь вы тут своего Лёню, как же, как же… – проворчал проходивший мимо старик в сером пиджаке. – Смерти вы тут дождётесь – вот чего!

– Мамочка! – прошептала Верочка.

«А как же Лёня и родители?» – подумала Шурка и посмотрела на женщину.

– Ничего, ничего, мои хорошие! – тётенька ободряюще улыбнулась и взяла девочек за руки. – Идёмте скорее!

Мама

То, что девчонки увидели на улице, не поддавалось описанию. Горело всё вокруг: земля, дома, небо… Грохотали бомбы, выли сирены, слышался гул самолёта, и пронзительно свистели осколки разорвавшихся снарядов.

Люди выходили из подвала и поспешно садились в большую серого цвета машину. Верочка с Шуркой тоже подошли к машине, но Шурка вдруг остановилась.

– Заходи скорее, Саша! Тебе что, мало было? Заходи! – закричала Верочка, дрожащим от ужаса и страха голосом. Но Шурка не обращала на неё внимание. Взгляд её был прикован к высокой женской фигуре, стоящей у входа в гостиницу. Женщина стояла к Шурке спиной, но Шурка за этот тяжелый день так соскучилась по маме, что чуткому детскому сердечку показалось в женщине что-то очень близкое, знакомое, родное. Наконец-то! О, какое счастье! Какое счастье! Впервые за день Шуркины глаза засияли искренней радостью. Позабыв обо всём на свете, она с громким криком «мама!» бросилась вперёд, туда, где один за другим вспыхивали столбы огня, рвались бомбы, и ни на минуту не прекращалась стрельба. «Это война» – всплыли в памяти Шурки слова отца. «Значит, война – это когда нечего есть, когда дядьки в военной форме уводят родителей, когда кругом гремят взрывы…»

– Вернись сейчас же! Тебя убьют! – кричали из машины.

«Ну и пусть убьют! – лихорадочно думала Шурка. – Пусть! Главное – добежать к маме, прижаться к ней крепко-крепко, а там будь, что будет!»

Главное добежать… А бежать-то – так страшно и трудно! Всюду гремит, свистит, рвётся. От огня и дыма становится тяжело дышать, дым щиплет глаза, голова кружится. «Мамочка моя, мама!» – прошептала Шурка и почувствовала, что задыхается.

«Смерти вы тут дождётесь, вот чего!» – вспыхнули в детской голове слова старика в сером пиджаке. Сердце Шурки застучало сильно–сильно.

Над самым ухом Шурки с противным свистом пронеслась шальная пуля. Какой- то огромный чёрный шар летел прямо на неё.

– А-а-а! – пронзительно вскрикнула Шурка нечеловеческим голосом и, упав на землю, заколотилась в истерике. Ей хотелось рвать землю зубами, биться о неё головой, а потом бежать отсюда подальше, чтобы не видеть этого ада. «Это война, война, война!» – звенел в ушах голос папы. Так вот что такое война…

Чьи-то руки подхватили Шурку, прижали к себе. Она мгновенно забыла все свои страхи, вцепилась пальцами в ткань майки, облегчённо вздохнула: «Мама». И в вот же миг громкое отчаянное «Ах!» вырвалось из её груди. Женщина, держащая её на руках, была та самая, которую она приметила, стоя возле машины, но это была не её мама. Не её! Не её!

Слёзы хлынули у Шурки из глаз. Женщина нежно погладила её по голове.

– Зачем ты сюда вернулась, бедняжечка моя, а? Ты не ранена?

Шурка не отвечала и продолжала отчаянно рыдать. Её всю трясло, как в лихорадке. «Мамочка, мамочка, как же так? Ведь я надеялась, побежала… К тебе бежала, мамочка! Как мне тяжело теперь! Как больно!»

Женщина всё ещё что-то спрашивала, что-то говорила, но Шурка не слушала, не понимала и не хотела понимать. Она знала только одно: это не её мама.

«Не твоя мама, не твоя!» – стучало в голове. В горле пересохло. Она вдруг почувствовала, что её сильно знобит.

Как в тумане, увидела она залитое слезами лицо Верочки и ещё много чужих лиц. Увидела над головой высокое чёрно-красное небо, почувствовала, как чьи-то руки подхватили её, во что-то укутали, услышала, как кто-то сказал тихо:

– Господи, да ведь она же совсем больна, бедная маленькая девочка!

И тут же наступила темнота.

Болезнь

Это была очень страшная темнота. Она пугала Шурку своей пустотой, душила, оглушала взрывами. Шурка плакала, кричала, звала на помощь родителей, Лёню, Верочку. А тем временем кто-то нежной рукой гладил её волосы, покрывал горячими поцелуями её лицо и говорил тихо и ласково:

– Успокойся, Сашенька, милая! Успокойся, родная моя! Всё хорошо, успокойся!

«Это мама, мама!» – думала Шурка в те редкие минуты, когда сознание возвращалось к ней, и она смутно видела склонённое над ней знакомое лицо. Она протягивала к маме руки, та целовала их и плакала, а потом всё начиналось сначала…

Но вот что странно. Чем чаще Шурка приходила в себя, тем больше казалось ей мамино лицо знакомым и в то же время каким-то не маминым. Это обстоятельство очень её тревожило.

Проснувшись однажды в полном сознании и оглядевшись вокруг, она в первую минуту не поняла, где находится.

Она лежала на полу на чьей-то куртке, её окружали высокие чёрные стены, возле которых сидели, лежали и стояли люди, а над её головой сквозь маленькое окошко пробивался тоненький луч света. «Я в подвале!» – поняла Шурка и вспомнила всё, что с ней произошло. Вспомнила, как уходили из подвала гостиницы родители, как ушёл и не вернулся Лёня, как покинули этот подвал они с Верочкой, как она, Шурка, побежала к гостинице, потому что думала, что там мама, а дальше… Дальше Шурка заплакала. Тихо и жалобно, уткнувшись лицом в грязный рукав куртки.

Старик Хоттабыч

Чья-то жесткая тёплая рука легла ей на плечо и осторожно перевернула с боку на спину. Перед ней на коленях стоял высокий старик с длинной седой бородой, а рядом со стариком – Верочка.

– Верка! – прошептала Шурка сквозь слёзы.

– Сашенька, милая, узнала! – Верочка бросилась её целовать. – Узнала меня, наконец-то!

– Разве я раньше не узнавала тебя?

– Нет, раньше ты принимала меня за маму.

– Ох! – Шурка перестала плакать, помолчала. Потом спросила, указывая глазами на старика: – А это кто?

– Я, о Сашенька, Гассан Абдурахман ибн Хоттаб, – ответил старик за Верочку.

– Как? Волшебник? Неужели?

– Да-да, можешь не сомневаться.

– Ух ты! Здорово! Покажите мне какое-нибудь чудо, а? Только не сейчас, я спать хочу.

– Спи, спи, – сказала Верочка, – а как проснёшься, он тебе покажет.

«Надо обязательно попросить, чтобы он вернул нам наших родителей», – подумала Шурка и уснула.

Проснувшись, Шурка почувствовала себя уже не такой слабой, как до сна. Она встала и огляделась. Верочка, прижав к себе Филю, крепко спала, свернувшись калачиком у стены. Старика Хоттабыча рядом с ней не было. Однако вскоре она заметила его невдалеке, облегчённо вздохнула и пошла к нему.

В подвале тем временем все занимались своими делами. Кто-то кормил плачущих малышей, кто-то тихо пел грустные песни, кто-то читал невесть откуда взявшуюся, газету, а кто-то просто сидел и дремал.

Шурка подумала, что в этом подвале люди какие-то не такие, как были в прежнем. Какие-то более оживлённые, что ли. А может быть, тогда они с Верочкой просто не обращали на них внимания? А может быть… Может быть, это потому что война скоро кончится и всё будет так же хорошо, как и раньше? И к ним с Верочкой вернутся родители. Эх, скорей бы уж! А Лёня? И Лёня, конечно, вернётся тоже. И они с ним, и с Верочкой, и с родителями пойдут ещё раз в парк аттракционов, и заодно в зооуголок…

Мысли её прервал дикий, нечеловеческий вопль. Шурка вздрогнула всем телом и остановилась. В дальнем углу у стены на коленях стояла девочка чуть постарше неё. Она-то и кричала так страшно. Возле девочки на бетонном полу лежала женщина. Это был та самая женщина, которая вывела их с Верочкой из подвала. Лицо у неё было бледное, лежала она неподвижно. Глаза её были закрыты. Шурка услышала, как одна из старушек прошептала дрожащим голосом:

– Настигла-таки смерть бедняжечку! Ранило её, когда в машину садилась. Всю ночь промучилась и умерла. Упокой Господи её душу!

Шурка ничего не поняла.

– Бабушка, она ведь просто спит! Она потом проснётся!

– Нет, деточка, нет! Никогда она уже больше не проснётся. Никогда…

От этих её слов Шурке стало жутко. Она посмотрела на женщину, на бабушку, снова на женину и вспомнила того старика: «Смерти вы тут дождётесь вот чего!» Смерти! Смерти! В ужасе бросилась Шурка к Хоттабычу и схватила его за рубашку.

– Хоттабыч, ведь она же проснётся?! Правда ведь, проснётся?!

Хоттабыч хотел ей что-то ответить, но его опередил мужчина с длинными волосами.

– Как же она проснётся? Мёртвые не просыпаются.

«Смерть… мёртвые… мёртвые… смерть… умерла… никогда не проснётся… никогда!» Шурка больше не могла этого вынести. Она ровно ничего не понимала, но все вокруг были такие серьёзные и грустные, говорили такие странные страшно звучащие слова, что ей вдруг стало трудно дышать, перед глазами всё поплыло.

– Хоттабыч, я не могу больше! Уйдём отсюда, Хоттабыч, миленький! Не могу… Хочу к маме, к папе, к Лёне!

Хоттабыч крепче прижал её к себе, взял за руку, и они пошли на своё место… 

С каждым днём Шурка чувствовала себя всё лучше. Да и не удивительно, ведь добрый старик Хоттабыч делал для этого решительно всё, что мог. Он исполнял каждое желание своих маленьких подружек. Он устраивал для них (и для всех желающих) представления с фокусами. Он доставал им какую-то еду. Он каждый вечер перед сном рассказывал им сказки.

– Старик Хоттабыч, послушай!

– Слушаю и повинуюсь!

– Ты волшебник, да?

– Почему ты, о Сашенька, сомневаешься в этом? Разве не исцелил я тебя от болезни?

– Исцелил, конечно, исцелил, спасибо тебе большое! Но я слышала, что говорили бабушки…

– Бабушки? О, эти глупые бабушки! Что они понимают в джинах?

Шурка засмеялась.

– Скажи мне, о Сашенька, чего тебе хочется? Я тотчас же исполню твоё желание! Хочется ли тебе игрушку? Или может быть чего-нибудь покушать? Это очень полезно для выздоравливающей после столь тяжёлой болезни девочки.

– Ой, нет, нет! – Шурка сейчас же перестала смеяться. – Хоттабыч, миленький, сделай так, чтобы к нам вернулись наши родители!

Лицо Хоттабыча стало печальным. Он непривычно долго молчал. Потом вздохнул и тихо сказал:

– Увы, милые мои девочки, это мне не по силам.

– Как?! – вскрикнула Шурка. – Разве ты не волшебник?!

– Увы, нет. Я самый обыкновенный артист цирка.

Некоторое время девчонки молчали, ошеломлённые услышанным. Потом посмотрели друг на друга и разрыдались в голос. Хоттабыч не мог этого перенести. Он встал и, пошатываясь, держась рукой за левую часть груди, пошёл в конец подвала, утирая рукавом пиджака катящиеся по щекам слёзы.

С тех пор он к ним больше не приходил. Его вообще нигде не было видно. Для девочек потянулись тревожные, скучные, безрадостные дни.

Жизнь в подвале

Обыкновенно просыпаясь, девочки отправлялись на поиски еды (вернее, отправлялась Шурка, а Верочка ждала её прихода). Покушать им давали сердобольные женщины, и всё, что давали, Шурка приносила Верочке, но та нарочно съедала не всё, оставляя часть подруге.

Кое-как утолив чувство голода, девчонки начинали придумывать новые игры с плюшевым зайцем, про которого с Хоттабычем вспоминали очень редко. Почти все игры придумывала Шурка, а Верочка только помогала ей настраивать конец игры на хороший лад. Сначала Шурка не обращала на это внимания (пусть подправляет, раз ей хочется). Однако чем дольше она жила в подвале, чем больше слышала взрывов и выстрелов, тем больше сопротивлялась хорошему концу игр.

– Сегодня мы будем играть, как будто на Филю напали охотники, – заявила Шурка Верочке, как только они покончили с завтраком.

Она с удовольствием взяла Филю за уши, прижала к стене, и, сделав злое лицо, рассмеялась:

– Ха-ха-ха, попался! Теперь от нас не убежишь!

Она уже нацелила на Филю воображаемое ружьё. Сложила четыре пальца руки в кулак. Указательный палец выставила вперёд.

– Ах вы, гадкие, убирайтесь прочь! – закричала Верочка, подбегая к Филе и загораживая его собой. Она посмотрела на Шурку: – Опять ты хотела конец игры плохим сделать! Почему у тебя так получается?

Шурка не знала, почему у неё так получается.

– Теперь давай играть, как будто ты подралась…

– Опять ты хочешь, чтобы я с кем-то подралась? Ведь это же плохо!

Шурка не выдержала.

– Плохо, да? Говоришь, плохо? А то, что они, те, которые стреляют и разрушают всё вокруг, может быть, уже убили наших родителей, это хорошо?! Им, значит, можно, а нам нельзя?!

Это она высказала так горячо и так внезапно, что Верочка вздрогнула. А Шурка заплакала. Тогда Верочка крепко прижала её к себе, погладила по голове и сказала ласково:

– Ты меня не поняла, Сашенька. Я хотела сказать, что… что слишком много плохого получается вокруг. И у нас в играх, и наверху, у взрослых.

Шурка всхлипнула.

– А что же делать?

– То и делать, что я делаю. Придумывать хороший конец.

– А это поможет?

– Не знаю… Мне почему-то кажется, что поможет.

После этого Шурка больше не предлагала играть в охотников.

Как-то Верочка предложила:

– Давай поиграем в морской бой?

– Это как? Это где убивать надо, да?

– Ой, сразу оживилась! – Верочка засмеялась. – Совсем не обязательно убивать, можно наоборот – спасать. Будем по координатам искать и спасать раненые корабли. И кто быстрей корабли обнаружит, тот и победил.

Шурка согласилась.

– Для игры нужна бумага, поля расчертить.

Шурка тут же вытащила из карманчика штанов смятый лист бумаги, на котором мама записала всё, что хотела купить во время отпуска в магазинах, разорвала его пополам, перевернула чистой стороной, села на корточки напротив Верочки и положила листики между ними на бетонный пол.

– Ручка есть?

– Нет. И карандаша нет.

Шурка огляделась вокруг и увидела в уголке у стены маленький чёрный камешек, оказалось, кусочек угля. 

– А уголёк пойдёт?

– Конечно, если на стенке рисовать, подойдёт, давай его сюда.

Верочка начертила по обеим сторонам выступа в стене (чтобы «соперник» ни в коем случае не имел возможности увидеть поле «противника») два игровых поля, разбила их на клеточки, проставила буквы и цифры. Но на кораблики, к сожалению девочек, уголька не хватило. Тогда корабликами по предложению Шурки стали ладошки.

– Вот и хорошо, – сказала Верочка, – ладошки всего две с каждой стороны, быстро кораблики найдём. Посмотрела на Шурку и добавила с нетерпением:

– Давай, ты первая.

Шуркины глаза блеснули задором. Она крикнула звонким голосом:

– А-три!

В это время завыла сирена, и раздался оглушительный взрыв. С потолка полетели вниз куски штукатурки. Пыль косым дождем полоснула по лицам людей. Девчонки вздрогнули, оторвали от стены грязные ладошки. Посмотрели друг на друга. Прогремел ещё один мощный взрыв. Пол и стены подвала задрожали. Отовсюду полетели камни.

«Наверное, фронт, о котором говорил военный, уже и сюда приблизился», – подумала Шурка и крикнула Верочке: – Ложись, быстро!

Верочка тут же упала, прижав к себе зайца. Шурка легла сверху, закрыв Верочку и Филю собой. Таким образом, Верочка с Филей оказались под защитой. Осколок камня больно ударил Шурку по плечу. Потом осколки посыпались целым потоком, покрывая синяками и ссадинами спину и голову Шурки, взрывы слились в один сплошной гром.

«Ну, подождите, гады, я вам отомщу! – почти теряя сознание от боли и

ужаса, думала Шурка, – за родителей, за Лёню, за себя, за Верочку!»

Снова, как и в первый раз, прибежал в подвал мужчина в камуфляже, снова закричал:

– Граждане! Срочная эвакуация! Покидаем подвал, пока здесь вас всех не засыпало! Осторожно перебираемся в безопасную зону.

На этот раз никто уже не подошёл к Шурке и Верочке, не взял их за руки и не ободрил ласковой улыбкой. С трудом поднялась Шурка на ноги и, поддерживаемая Верочкой, направилась к выходу. Одежда на обеих девочках была грязная, измятая. Это и не удивительно, ведь они даже не помнили, когда в последний раз мылись и переодевались. «Куда нас ведут теперь? – думала Шурка. – Неужели опять в подвал? Я больше не вынесу!» Верочка думала о том же.

Этого не может быть!

А вокруг опять стонало и гремело. Опять одна за другой разрывались бомбы. До машины, в которую их всех погружали, оставалось совсем немного.

– Давай, Сашенька, давай… Чуть-чуть ещё, – шептала Верочка.

Совсем рядом раздался знакомый режущий воздух свист. Верочка остановилась, выпустила Шуркину руку из своей, загородила её собой и… в ту же секунду, громко вскрикнув, упала на землю. Упала на землю и Шурка, которая держалась за её плечи.

Когда всё стихло, Шурка открыла глаза. Она осторожно поднялась на колени и встала на ноги. Верочка лежала перед ней на животе, раскинув руки в стороны. Рядом с ней валялся её плюшевый заяц.

– Верка, вставай! – закричала Шурка.

Верочка не двигалась.

– Вставай! – закричала Шурка что есть мочи.

Верочка будто не слышала. Тогда Шурка схватила Верочку за плечи и приподняла. На матросском голубом платьице Верочки видны были ярко-красные пятна. Лишь только Шурка разжала пальцы, Верочка упала вниз лицом. Ужас охватил Шурку. Ей вспомнилась женщина в подвале, слова старушки… Неужели… это случилось? И с кем?! С Верочкой?! Этого не может быть! Не может быть! Шурка чуть не задохнулась от отчаяния. Дико и пронзительно – так же, как та девочка в подвале – она закричала:

– Верочка! Верочка!

Это был первый раз, когда она назвала её ласково.

К ним подбежали люди. Какой-то парень в камуфляжной форме подхватил Верочку на руки.

– Её надо скорее в госпиталь на Советской… Это ближе всего.

И парень с Верочкой на руках куда-то побежал. Шурка, быстро подхватив зайца с земли, бросилась было за ним, но другой мужчина в такой же форме взял её за руку.

– Не бойся, с сестричкой твоей всё хорошо будет, пойдём со мной.

День рождения

Аля лежала на кровати и думала. Она думала о том, как же всё-таки хорошо, что они с мамой приехали в Луганск к маминой однокласснице. Конечно, дело не в подруге мамы, а в том, что уж очень хорошие здесь девчонки – весёлые, дружелюбные, сразу приняли её в свою компанию. Приглашать таких девчонок на день рождения – одно удовольствие.

– Мам!

– Что, Аленька?

– Купи, пожалуйста, завтра на стол много-много сладкого.

– Конечно, куплю, дорогая! Спи.

Она крепко поцеловала Алю и вышла из комнаты. Аля с любовью посмотрела ей вслед. Ах, как она любит свою мамочку!

Ещё у Али был папа, но он не жил с ними, и она его видела редко.

На следующее утро стол ломился от сладостей. Аля сидела во главе стола в новеньких синих джинсах и зелёной майке, поверх которой была накинута клетчатая рубашка, и с удовольствием принимала поздравления подруг. Чего на столе только не было! И торт с двенадцатью свечками в честь именинницы, и пирожные, и конфеты, и пряники с печеньем. В формочки разложили салаты для каждой гостьи. А на горячее был слоеный пирог с мясом и картофелем.

Когда с едой покончили, подошла мама. Наклонилась, чуть коснулась губами Алиной макушки и прошептала:

– Аленька, я пойду с подругой в кафе, кофе попьём. Мы были там недавно, помнишь? Это рядом. Не обидишься?

– Не-а, иди.

И она ушла.

Уничтожив почти всё, что было на столе, девочки перешли к играм. Они рисовали с завязанными глазами, сочиняли друг о друге смешные истории, играли в догонялки и даже в прятки. Одним словом, было весело. Аля ликовала.

Вдруг на улице прогремел взрыв. Потом ещё и ещё. Девчонки в недоумении остановились, не понимая, что происходит. Посмотрели друг на друга с удивлением и страхом. С их лиц разом сбежало счастливо-беззаботное выражение.

Они завизжали и бросились к окнам. Взрывы не прекращались.

По улице, что-то крича, бежали перепуганные насмерть люди.

– Мамочка! – дрожащим голосом прошептала одна из девочек.

У Али внутри всё похолодело. Сердце под зелёной майкой забилось сильно-сильно.

«Мама в кафе! Мама! Мама!» Аля рванулась к двери, вылетела на улицу.

И в этот момент совсем рядом раздался очередной взрыв. Земля затряслась у Али под ногами. Не помня себя от ужаса и страха, она помчалась в ту сторону, где находилось кафе.

Кафе не было. На его месте зияла холодной пустотой огромная чёрная дыра.

Аля не закричала, нет. Она просто не могла кричать. Грудь сдавило, сердце остановилось, голова закружилась. Мамочка моя! Что же это? Что произошло? Ведь только что всё было так хорошо и весело! Неожиданно что-то больно ткнулось ей в бок. Она вскрикнула и повернулась. Перед ней стоял человек в военной форме (диверсант) с автоматом в руке (этим автоматом он и ткнул её в бок). Глаза его горели злостью.

– Ты что здесь делаешь, а?!

И тотчас же Аля поняла: это он. Он один из тех, кто убил маму. Аля сделала шаг вперёд и внезапно, бросившись к солдату, со всей силы впилась зубами в держащую автомат руку. На грязно-зелёном рукаве появилось красное пятно. Аля повернулась и бросилась прочь от этого места.

Пробежав немного, Аля услышала выстрелы. Вслед ей летели пули и смачная брань. Аля почувствовала, как в руку кольнуло что-то острое. Невыносимая боль прожгла девочку насквозь. Она упала и на четвереньках доползла до ближайших кустов. Боковым зрением она увидела, как волочится по земле пыль и дым от снаряда, который только что разорвался поблизости. Девочка взглянула на раненую руку. Рукав её новенькой, только надетой клетчатой рубашки почернел и был мокрый, красный, будто в нём раздавили помидор. По телу разлилась слабость. Аля заплакала. От злости заплакала, от жгучего отчаяния и боли. Она ненавидела всех людей, которые были в военной форме и держали в руках оружие.

Баба Лукерья

Аля потихоньку перестала плакать, поднялась и увидела, что оказалась около дома с разбитыми стёклами. Перед ней разлетелась на куски санитарная машина, стоящая поблизости, побежали куда-то уцелевшие люди.

Бой между тем постепенно утих. Территория заполнилась солдатами в такой же форме, как и у стрелявшего в неё. Аля видела, каким злобным торжеством горели их глаза, как они вышагивали по разрушенному ими городу, гордо подняв головы. Але стало страшно: вдруг заметят её? Надо уходить отсюда скорее. Только куда?

– Эй, ты!

Аля обернулась: перед ней стояла девочка лет шести в грязной мятой майке и порванных шортах. В руках она держала плюшевого зайца.

– Как думаешь, ничего не будет если я попрошу вон у того дядьки кусочек яблока?

Аля посмотрела в ту сторону, куда показывала девочка. Высокий солдат стоял посреди дороги и с удовольствием уничтожал румяное яблоко.

– Не надо! Он нехороший человек!

– Откуда ты знаешь? Может, он и неплохой?

– Всё равно, не надо!

– А вот возьму и попрошу!

Девочка подошла к солдату. Аля не слышала их разговора, но видела, как толстые губы солдата разъехались в ехидной улыбке. Он поманил девочку пальцем и протянул ей яблоко, но как только она потянулась к нему, тотчас одёрнул руку, задев лицо девочки. От боли она выронила зайца, заплакала, потом быстро подняла игрушку и побежала прочь.

Увидев, что произошло, её остановила какая-то бабушка. Она подхватила девочку на руки и стала утешать. А девочка всё плакала и, очевидно, очень хотела есть…

Вскоре бабушка заметила и Алю. Лицо Али было неестественно бледным, в нём не осталось ни кровинки. Рукав рубашки был пропитан кровью.

Бабушка с тревожным сердцем подошла к ней.

Так Аля познакомилась с Шуркой (это была именно она) и бабушкой, которую звали Лукерьей.

У бабы Лукерьи девочки прожили пять дней. В первые три дня они с утра до вечера просидели в доме, приходя в себя после пережитого. Баба Лукерья покормила их, выкупала, выстирала одежду, мазала и бинтовала руку Али (хорошо, что пуля прошла на вылет, не задев кость). Всё время она рассказывала им о своей дочери, которая сейчас уехала в Россию. И чем больше она о ней говорила, тем сильнее девочкам хотелось её увидеть.

Утром четвертого дня, позавтракав, поздоровевшая Аля с Шуркой осторожно вышли на улицу. На большом дворе возле дома было пусто и тихо. Лежали поваленные взрывами деревья, цветы на клумбе были выжжены и затоптаны, полуразрушенные снарядами соседние дома смотрели разбитыми окнами. Разве можно играть (да и вообще – находиться) в таком дворе?

Шурка прошла в комнату, села на диван и задумалась. Конечно, она думала о маме, Лёне, папе… Как давно она их не видела! Кажется, целую вечность. Эх, где они сейчас? Живы ли? А что Нина Артёмовна, Валерка, Андрюшка? Ох, и дураки же они были, когда хотели уехать в чужую страну! Нина Артёмовна, провожая их с мамой, радовалась за них, ребята завидовали. Знали бы они, каково приходится теперь Шурке!

Воздушный змей

Шурка вдруг вспомнила, как перед её отъездом Нина Артёмовна показала ребятам мультфильм, который всем очень понравился. Он назывался «Праздник непослушания». Непослушные, капризные дети до того измучили родителей, что те ушли неизвестно куда. Сначала дети радовались, а потом загрустили и решили вернуть родителей. Они сделали воздушного змея, запустили его в небо и…

Шурка вскочила с дивана.

– Аля! Аля!

– Что такое? Что случилось?

– Я знаю, Аля! Я знаю, как сделать так, чтобы наши родители нас нашли!

– И как же?

– Надо послать к ним воздушного змея!

Мастерить воздушного змея решили сразу, не откладывая дело в долгий ящик. Мастерили вдвоём. Быстро, тщательно, а главное – с любовью и надеждой. Змей получился, что надо. К его длинному разноцветному хвосту привязали листок бумаги. На листке большими буквами написали: «МЫ ОЧЕНЬ ЖДЁМ ВАС!» Ни Шурка, ни Аля не сомневались в том, что змей найдёт родителей.

Запускали змея ночью, с поросшего травой пригорка. Аля крепко держала длинную белую нить, а Шурка осторожно её разматывала. Наконец, нить натянулась упруго, как струна, змей поймал ветер, и Аля разжала пальцы. Змей взмыл высоко в небо, под самые звёзды, покружил над девочками, словно обещал им выполнить данное ему поручение, и стал медленно исчезать из виду.

На пятый день двор неожиданно ожил. Из соседних домов пришли ребята. Послышались споры, крики, возня и даже неуверенный смех. Шурка с Алей обрадовались, схватили плюшевого зайца, выбежали на улицу и пропали там до вечера. Ребятам заяц понравился. Они придумывали с ним разные игры, и Шурка, вспоминая слова Верочки, следила, чтобы эти игры заканчивались хорошо.

Вечером, когда небо уже тронул закат, вдруг послышался знакомый грохот, и ребята побежали по домам. Шурка заметила, как в небе мелькнуло что-то ярко-жёлтое и вскоре скрылось за деревьями.

– Эй, Саша! – крикнул пробегающий мимо Шурки мальчишка. – Видела?

– Видела. Что это?

– Это сигнальная ракета. Упадёт такая ракета куда-нибудь, и то место, куда она упадёт, загорится.

– И ничего уже не сделаешь?

– Нет, можно сделать. Можно засыпать песком.

Пробегая мимо густо разросшихся колючих кустов, девочки услышали чей-то сдавленный стон. Они остановились, осторожно заглянули в кусты и увидели раненого солдата. Голова его была в крови. Обеим девочкам сначала стало страшно и захотелось убежать подальше, но солдат так стонал, такая мука отражалась на его лице, что девочки вместо того, чтобы убежать, осторожно подошли ближе.

– Дядя, вам очень больно? – спросила Аля, опускаясь перед ним на колени.

– Больно… – прошептал тот.

Солдат опять глухо застонал, посмотрел на Алю, на Шурку.

– Вы сами-то откуда?

– Мы из России, сюда случайно попали.

– Из России, – солдат улыбнулся, – и я оттуда же… Значит, земляки мы с вами, девочки.

– Дяденька, вам к доктору надо, – не отрывая взгляда от ужасной раны на голове солдата, сказала Шурка.

– Не дойду я к доктору, видно, здесь помирать придётся…

Где-то рядом послышались тяжёлые шаги, и на аллее показался быстро шедший мужчина среднего роста в военной форме. Солдат вздрогнул и только успел шепнуть:

– Бегите, девочки! Сестрички, бегите!

Шурка ринулась первой, но убежать ей не удалось. Мужчина вмиг оказался рядом, больно схватил её за плечо. Это был солдат – на первый взгляд, такой же, как и лежащий в кустах раненый, – но по его форме, как у того солдата, который дразнил Шурку яблоком, враждебному, неприятному и злому лицу, она поняла, кто перед ней.

– Не видела здесь раненого солдата? Высокий такой, с рыжей бородкой.

«Это он про него! У него борода рыжая!» – подумала Шурка.

– Не видела солдата? – грозно переспросил военный.

– Нет, не видела.

– Врёшь! – солдат ухватил Шурку за плечи обеими руками и так затряс её, что она выронила Филю, и он отлетел в сторону кустов. – Говори сейчас же правду!

– Да мне сказать нечего! Говорю: не видела!

– Ах, не скажешь! – солдат, чтобы испугать девочку, вытащил из кобуры пистолет. – Убью!

Шурка похолодела. Ей вспомнился другой солдат – тот, который завалил её в канаву, когда она звала Лёню. Ведь и тот мог убить, и этот может. Вот сейчас нажмёт на спуск – и конец Шурке. Никогда больше не увидит она маму, Лёню, папу, Алю. Не увидит больше Нину Артёмовну, Валерку с Андрюшкой. Вообще больше ничего не увидит. Будет лежать холодная и неподвижная с закрытыми глазами, как та женщина, которая дала им с Верочкой бутылку воды.

Сильно испугавшись, спасаясь от угрозы немедленной смерти, Шурка лихорадочно думала: «Если сказать ему – тогда не убьёт? Ведь солдат, что лежит в кустах, не знакомый, совершенно чужой человек». Но вдруг вспомнила слабую улыбку раненого: «Значит, земляки мы с вами, девочки… Бегите, сестрички, бегите!» – и только крепко, до крови закусила губу.

Не дождавшись от Шурки ответа на вопрос, солдат сплюнул, смачно выругался, сунул пистолет в кобуру на поясе и, с силой оттолкнув Шурку так, что она, не удержавшись на ногах, упала, ушёл.

Из кустов выбежала Аля, помогла Шурке подняться.

– Молодец! Герой! Настоящий герой! Иди теперь, посиди с раненым, а я сбегаю к бабе Лукерье, узнаю, где госпиталь, врача надо привести.

Шурка уселась возле солдата, осторожно заглянула в его исхудалое, осунувшееся лицо, в его закрытые глаза и вдохнула полной грудью душный вечерний воздух. Всё-таки она его не выдала!

Долгожданная встреча

Аля вернулась довольно скоро с двумя санитарами. Санитары осторожно уложили солдата на носилки и унесли. Девочки, не сговариваясь и даже не зная, зачем, пошли за ними. У дверей госпиталя их остановил врач.

– Зачем вы сюда идёте? Раненые?

– Нет.

– Тогда идите домой, – он обернулся к проходящему мимо него высокому загорелому человеку с усталым озабоченным лицом, серыми глазами и слегка тронутыми сединой чёрными волосами, крикнул:

– Максим Семёнович, новый раненый прибыл. Займитесь, пожалуйста!

Шурка так и замерла. Так и впилась глазами в лицо этого Максима Семёновича. Вот он поравнялся с Шуркой, кивнул врачу:

– Да, сейчас займусь.

И… прошёл мимо. «Вот это да! – ахнула Шурка, – не узнал! Меня – не узнал! Неужели я так изменилась? Или он не обратил на меня внимания, не заметил? Эх, была бы мама, сразу заметила бы!»

Шурка забежала вперёд, и бросилась ему на шею.

– Не узнал! Родную дочь не узнал! А Лёню, наверное, узнал бы! Эх, папка, папка!

Тотчас же сильные руки отца обхватили Шурку. Он крепко прижал её к себе и поцеловал. И борода его приятно защекотала Шуркины щёки.

– Ты откуда взялась, а?

– От верблюда! – Шурка поцеловала отца в ответ. – Мы, между прочим, с Алей этого солдата нашли в кустах. Его враги искали, а мы его не выдали, потому что он хороший!

– Молодцы! Аля – это твоя подружка?

– Ага! Мы с ней вместе у бабы Лукерьи живём. Вот я тебе сейчас всё расскажу по порядку…

– Постой, постой, давай я сначала сделаю дело, а вы с Алей подождёте меня в кабинете.

Выслушав рассказ девочек, Максим Семёнович похвалил обеих за смелость и сказал, что Але надо сейчас возвратиться к бабе Лукерье, чтобы старушка не беспокоилась.

– Только смотри, иди осторожно. Я бы сам тебя проводил, да мне надо на операцию идти.

– Я тоже пойду, папка, – сказала Шурка, вставая с его колен.

– Тоже к бабе Лукерье?

– Да нет, я к маме.

– К маме?

– Да. Скажи мне, на какой она улице работает?

Отец вздохнул, сдвинул брови, кашлянул, взял Шурку за плечи. Девочка в миг стала вся белая, как бумага, глаза наполнились тёплой влагой, дрожащими руками она вцепилась в рукав отцовского халата. Она увидела вдруг перед собой развалины госпиталя, в котором работала мама. И саму маму увидела – мертвенно-бледную лежащую на земле…

Шурка разом ослабела, зашаталась, и, наверное, упала бы на пол, если бы отец не подхватил её.

– Шурка, что с тобой? Что с тобой, доченька? Тебе плохо? Попей водички, попей, успокойся!

Шурка отхлебнула из стакана, посмотрела на отца сквозь туман в глазах, проговорила почти неслышно:

– Мама…

И тогда отец понял.

– Что ты, Сашенька, что ты, не думай! С мамой всё хорошо!

– А… почему ты тогда на меня так… посмотрел?

«Натерпелась, видно, девчонка», – подумал Максим Семёнович и сказал:

– Я только хотел сказать тебе, что мамин госпиталь очень далеко отсюда, обстановка неспокойная, и лучше бы ты подождала меня, пока я свои дела закончу.

– Нет, папка, хватит! Наждалась я уже, не могу больше! Говори, на какой улице мамин госпиталь?

Мамин госпиталь находился на улице Советской. Папа отправил туда Шурку вместе с сопровождающим. Сначала они проводили Алю к бабе Лукерье. Как только Аля скрылась за дверью дома, Шурка рванулась вперёд. Сопровождающий придержал её за плечо.

– Не беги так, куда торопиться?

– Куда торопиться?! К маме!

– Она убежит что ли, мама твоя?

– Да вы… Вы что?! Вы совсем, да?!

Шурка рванулась сильнее и убежала далеко вперёд.

Идти было очень трудно. Во-первых, потому что жарко и душно. Во-вторых, потому что ночь. В-третьих, потому что чуть ли не на каждом шагу Шурке встречались вооружённые солдаты, едва не наезжая на неё, проносились военные машины, грозно ухали орудия.

Иногда разгоралась стрельба, и ей приходилось отсиживаться в первом попавшемся укрытии.

Наконец, она вышла на территорию, где всё было спокойно. Она шла уже, еле передвигая ноги, спотыкаясь, когда вдруг совершенно неожиданно хлынул ливень. И тогда Шурка стала жадно и часто глотать пересохшим ртом дождевые капли. Она промокла вся до ниточки, но у неё как будто прибавилось сил, и она снова побежала. Вот она, улица Советская! Вот он, госпиталь! Девочка вбежала в длинный, освещённый тусклым светом лампочки коридор. А вот к ней навстречу идёт быстрыми шагами мама. Жива и невредима, только сильно похудела.

– Мама! – кричит Шурка.

Мама подхватывает девочку на руки и покрывает её лицо бесчисленными поцелуями, смешанными со слезами.

– Не плачь, мама, не плачь! – шепчет Шурка и изо всех сил стискивает руками её шею.

– Ой, задушишь ты сейчас меня! – говорит мама и смеётся.

– Не задушу, не бойся! – Шурка разнимает руки. – Давай теперь ты меня вот так же!

И мама тоже сильно-сильно стискивает её в своих объятиях.

– Ай, отпусти! Отпусти – больно! – и опять весёлый, звонкий смех.

– Ох, что-то расшумелись мы с тобой! Всех раненых перебудим! – мама поставила Шурку на ноги. – Доченька, да тебя и не узнать совсем! Вытянулась, похудела. Постой, сколько ж это я тебя не видела?

– Ты ушла от меня, когда было двадцать пятое мая, это я хорошо запомнила, а сегодня четвёртое июля, это нам с Алей баба Лукерья сказала утром.

– Как же ты жила без меня столько времени?

– Нормально жила. Только очень страшно иногда было, и боялась, что тебя убьют.

– Сокровище моё! – мама опять поцеловала Шурку, а в глазах у неё заблестели слёзы.

– Они, мама, могут. Они злые ужасно! Меня один по лицу ударил, а двое других чуть из пистолета не застрелили…

Они пошли в одну из палат. Мама уложила Шурку в кровать, накрыла простынёй и сама легла рядом. И опять Шурка прижалась к матери крепко- крепко, носом уткнулась ей в плечо и шёпотом продолжила рассказ. В конце рассказа, уже засыпая, Шурка вдруг спохватилась:

– Мама!

– Тише ты, не кричи, разбудишь раненых!

– Мама, послушай, а где же Лёня?

– Гляди-ка, вспомнила, – мама улыбнулась, – в другой палате твой Лёня, десятый сон смотрит, завтра его увидишь. Спи!

Но Шурка никак не могла уснуть. Всё ворочалась, ворочалась и, наконец, призналась:

– Мама, я боюсь.

– Чего?

– Что ты уйдёшь.

– Куда же это я уйду ночью?

– Ну, не знаю… Я проснусь, а тебя нет.

– Спи, пожалуйста, и не бойся. Если хочешь, возьми меня за руку.

Шурка схватила маму обеими руками и тут же уснула.

На другой день состоялась радостная встреча с Лёней Первым делом

Шурка спросила брата:

– Лёнь, а почему ты не вернулся к нам в подвал? Куда ты ушёл?

Ленька

– Пожалуйста, очень вас прошу, поаккуратнее с мальчиком. Операция была тяжёлая.

– Ничего, не волнуйтесь, всё будет хорошо! Всё выдюжим – правда, хлопец?

Лёнька, худой, как жердь, бледный и лохматый, стоял между медсестрой и двумя солдатами. На медсестру он смотрел умоляюще. Она выхаживала его после операции целых три недели и обращалась, как с сыном. На солдат поглядывал недоверчиво.

– Тётя Акулина, – зашептал он в ухо медсестре, – не могу я так, понимаете? Не могу! Мне девочек искать надо!

– Голубёнок мой! – тётя Акулина нежно прижала Лёнькину голову к своей груди. – Да як же ты их разыщешь в таком-то аду? Убьют тебя и не заметят даже. А сердечко твоё совсем слабое после операции. Не выдержит, ежели что случится, упаси, Господи.

– Я, тётя, прятаться буду, не попадут в меня. А когда разыщу девочек, к тебе все вместе придём и будем ждать родителей.

– Ни, ни, Лёня, ни в коем случае! Поезжай, хлопчик, до интерната, а там видно будет.

Лёнька очень полюбил тётю Акулину и пока был с ней, всегда её слушался. Но сейчас он послушаться её не мог, потому что давал маме слово сохранить девочек. Поэтому, улучив момент, когда грузовик с солдатами, везущий его в интернат, отъехал на приличное расстояние от госпиталя, куда его три недели назад принесли из кафе, он стремительно раскрыл дверь кабины и, спрыгнув на землю, побежал прочь.

Бежал он довольно долго и, наконец, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу, перешёл на шаг. Вскоре он услышал выстрелы, крики и увидел страшную картину. Шёл бой. Земля была буквально усыпана телами убитых и раненых. В этом хаосе смешались звуки миномётов, гаубиц, градов. Где-то рядом строчил пулемёт. Всё это разом навалилось на Лёньку и оглушило его. Он попятился, лихорадочно ища хоть какое-то укрытие, наконец, спрятался в густом кустарнике и, лишь когда всё окончательно стихло, двинулся дальше.

Через некоторое время он оказался рядом с разрушенным парком аттракционов, повернул к гостинице и… увидел груду булыжников и кусок стены. Вмиг перед затуманенными глазами его встала крепкая фигура рыжего: «Гостиницу взорвём ночью… Наши подтянутся… Вместе мы их одолеем!» Колени у Лёньки задрожали, подогнулись. Он упал на грязную сырую землю и горько, отчаянно зарыдал.

Потом встал и побежал прочь от этого страшного места. Вдруг он увидел впереди двух идущих по дороге солдат. Они весело разговаривали друг с другом, время от времени толкая в спину прикладами автоматов шедшего перед ними высокого длиннобородого старика. Старик шёл медленно и шатался так, что Лёньке казалось, будто он вот-вот упадёт.

– Не троньте его! – с возмущением закричал мальчик во весь голос, подбегая к солдатам. – Сейчас же его оставьте!

И тут же, вцепившись в волосы одному из солдат, крикнул:

– Дедушка, уходите!

Внезапно Лёнька получил удар прикладом по голове.

Когда Лёня открыл глаза, кругом было тихо. Его стеной окружали высокие деревья и кусты, сквозь их ветки светили золотые звёзды, где-то недалеко журчала речка. Он сам лежал на траве. Невдалеке горел костёр. Встать бы надо, выследить, кто зажёг, и вообще, что здесь происходит. Но у Лёньки страшно болела голова, в глазах мутно, грудь ныла нестерпимо.

Вдруг кусты затрещали. Превозмогая боль, Лёнька поднялся на локте. Из кустов вышел… тот самый старик с длинной бородой.

– Свои, свои, не бойся! – старик ласково улыбнулся. – Как самочувствие твоё?

– Ничего… Вы, значит, успели уйти?

– Успел благодаря тебе. Я ведь здешний. Рядом место потайное знал, сразу спрятался, они меня не нашли. Спасибо, хлопец! Как звать-то тебя?

– Лёней.

– А меня Ильёй Матвеевичем.

– Это вы принесли меня сюда?

– Нет, конечно. Попросил помощи.

– Зачем они вас поймали?

– Да понадобился я, видишь ли, их командиру.

– Это плохие люди?

– Хуже не бывает. Из-за них война началась.

– Фашисты?

– Свои же люди. Братья, можно сказать, а оказалось, действительно, как фашисты.

– Да ну?!

– Именно!

Лёньке стало как-то неуютно. Илья Матвеевич вдруг встревожился:

– Что это ты дышишь так тяжело? Сильно плохо тебе?

– Нет… Ничего… Пройдёт… А вы где живёте?

– Здесь, недалеко от леса.

– Домой теперь не пойдёте?

– Переночую сегодня с тобой вместе, а там посмотрим. Пойдём-ка, товарищ Лёня, к костру.

Они сели у костра. Поджарили и съели рыбу, которую Илья Матвеевич поймал в реке, запили холодной речной водой. Потушили костёр и легли на траве рядышком.

– Смелый ты, Лёня, – сказал Илья Матвеевич.

– Ну да, – протянул Лёнька.

– А куда ты бежал тогда, если не секрет?

Лёнька тут же рассказал ему обо всех своих злоключениях, а когда дошёл до развалин подвала, не выдержал и опять расплакался.

– Ну, что ты, что ты! – Илья Матвеевич погладил Лёньку по взлохмаченным волосам.

С минуту они молчали. Вдруг Илья Матвеевич охнул.

– Старик Хоттабыч! – вскрикнул он. – Саша, Верочка!

Лёнька вскочил:

– Да, да! Вы их знаете, Илья Матвеевич? Вы их видели? Они живы? Где они?

– Этого я тебе сказать не могу. Я был с ними около двух недель, мы встретились в подвале, только не в том, который рухнул, а в другом.

Лёнька растерялся.

– Как быстро всё произошло! Где же я был в это время?

– Погоди, сейчас поймёшь. Из гостиничного подвала вы ушли в один день, только ты раньше, чем девочки. В этот же день тебя раненого забрали в госпиталь из кафе, а девочек переселили в другой подвал, где они и встретились со мной, понимаешь?

– Значит, всё время, пока девочки были с вами, я лежал в госпитале?

– Даже чуть больше.

– Так, может быть, они и сейчас в том подвале сидят?

– Навряд ли.

– Но всё-таки? Завтра же вы проводите меня туда, ладно?

– Там, наверняка, неспокойно.

– Всё равно!

– Какой ты бесстрашный.

На следующий день лес обстреливали. Земля дрожала от взрывов и выстрелов. Лёнька и Илья Матвеевич прятались в зарослях кустарника у реки, боясь пошевелиться. К вечеру всё стихло, однако разводить костёр было опасно. Так потом и уснули они, голодные и измученные переживаниями.

На следующий день тронулись в путь. Дорога была неблизкая, особенно если идти пешком. Наступала жара. Видя, что Илье Матвеевичу тяжело, Лёнька решительно сказал:

– Давайте лучше я пойду один – вы мне только дорогу объясните, а сами идите, куда вам надо.

Илья Матвеевич с неохотой согласился.

– Смотри, будь осторожен! Чуть что услышишь или увидишь – сразу в кусты прячься или ещё куда-нибудь. Помни: я всегда буду думать о тебе и беспокоиться, – он вдруг крепко прижал Лёньку к себе, Лёнька обхватил руками его шею, – девочкам привет передай, скажи от Хоттабыча.

– Обязательно передам!

– Иди, не теряй зря времени.

И Лёнька пошёл. Он шёл сначала очень быстро, почти бежал, потом перешёл на шаг. Жара донимала его. Сандалии натирали ноги в кровь, пыль лезла в глаза, воздух пропах гарью. Еды, чтобы подкрепить силы, у него не было. Не было и воды. Чаще стала болеть грудь.

Он шёл мимо разрушенных и сожжённых зданий, мимо поваленных взрывами деревьев, опустошённых магазинов и ларьков, мимо искорёженных до неузнаваемости машин. Иногда на обочинах попадались трупы людей. «Какой ужас! – дрожа от нервного напряжения, думал Лёнька. – Какой ужас…» И тут же перед ним вставали лица девочек. Хоть бы они были живы! Шурка, Верочка! И почему он не догадался попросить еды у обитателей подвала? За обеих девочек Лёнька переживал одинаково. Совершенно незнакомая Верочка стала ему, как родная сестра. «А ведь она, наверняка, слабенькая здоровьем, – думал он, вспоминая Верочку, – и плакала так, когда увидела, что мама Шурку обнимает… Я тогда подошёл к ней, погладил по голове, сказал, чтоб не плакала, что родители её найдутся и что пока я буду ей вместо них. Как она тогда ко мне прижалась, прямо на шее повисла, а я взял и ушёл. Ох, и дурак!» Лёнька ощутил у себя на шее худенькие горячие руки Верочки, увидел устремлённые на него глаза, полные слёз. «Если с ней что-нибудь случится, не будет мне покоя!»

Лёнька шёл целый день. До назначенного места оставалось чуть больше пятнадцати километров. Жара спала. Сгустились сумерки. Лёнька хотел переночевать прямо на улице, но где-то невдалеке он услышал взрыв и понял, что надо ночевать в укрытии. Он прошёл ещё немного и вскоре увидел музей Пеле. Дверь была закрыта, но в окне на первом этаже выбиты стёкла. Лёнька пролез туда, свернулся калачиком на каменном полу и уснул. Засыпая, он вспомнил, что сегодня двадцать третье июня. Уехать из Луганска они должны были двадцать пятого мая. Значит, сегодня, если бы не война, они давно были бы на курорте. Эх, если бы не война…

Во сне Лёнька вместе с Санькой прыгал с буны в тёплое ласковое море, кормил кусочками хлеба крикливых чаек, поднимая гору золотой пыли, бегал по горячему песку и снова кидался в море.

Спал он крепко, а во сне человек, как известно, набирается сил. Поэтому, когда утром Лёнька снова зашагал по дороге, он был уверен, что уж сегодня точно доберётся до нужного места.

В начале улицы Советской, по которой шёл Лёнька, стреляли, и опять гремели взрывы, трещали пулемёты. В нос Лёньке ударил уже знакомый запах гари, пота и крови. На глазах у него гибли солдаты. Осторожно, перебегая от дома к дому, Лёнька вышел из полосы огня и оказался у большого белого здания. К зданию подвозили раненых. «Госпиталь», – сообразил Лёнька и вдруг услышал громкий крик:

– Лёня! Сынок! Мальчик мой!

– Мама!

Лёнька круто свернул к крыльцу госпиталя и повис у мамы на шее:

– Мама! Мамочка!

– Лёнечка, родной! Жив! Слава тебе, Господи!

– Мама, где Шурка?

– Не знаю, сынок. Мы её ищем.

– А Верочка?

– Верочка теперь очень, очень далеко от всех нас…

С этого дня Лёнька стал жить в госпитале вместе с мамой (иногда, когда мог, к ним заходил папа). Он познакомился почти со всеми ранеными и подолгу разговаривал с ними, в том числе и с украинцами, так как благодаря тёте Акулине знал немного украинский язык. Раненые очень полюбили Лёньку и с улыбкой говорили его матери:

– Хорошего сынка вы воспитали – смелого, честного, доброго.

После встречи долго ещё сидели брат и сестра рядышком и делились друг с другом впечатлениями пережитого. Шурка никак не могла поверить в то, что Верочки больше нет на свете.

– Военный сказал мне, что всё с ней будет хорошо! И баба Лукерья говорила! Это ты, Лёнька, нарочно выдумываешь, чтобы меня запугать!

– Да разве такие вещи можно выдумывать?

– Всё равно я тебе не верю! Я у мамы сейчас спрошу! Ещё посмотришь, как я буду с Верочкой у неё на даче бегать. Правда, её Филю я где-то выронила случайно, когда мы с Алей солдата раненого спасали… Ну, ничего, может, ещё найдётся.

Как же ужаснулась и огорчилась Шурка, когда мама подтвердила то, что сказал Лёня! Как горько и отчаянно рыдала она, уткнувшись в подушку! Среди развернувшихся событий она почти не вспоминала о Верочке. Она была просто уверена, что её уже давным-давно вылечили, что она дома и только дожидается момента, чтобы пригласить её, Шурку, на дачу. А тут вдруг… Эх!

Когда Шурка немного пришла в себя от услышанного, мама сказала ей, что хотела бы видеть Алю. К дому бабы Лукерьи Шурка приехала на машине скорой помощи с ранеными солдатами. На этот раз на улицах было тихо, и поэтому добралась она быстро и спокойно. Дверь ей открыла баба Лукерья.

– Явилась, красавица! – сказала она, широко улыбаясь. – Героиня наша!

– Ой, да что ты, баба Лукерья!

– Да, да и не отговаривайся! Мне Аленька всё рассказала. Что, родители твои нашлись?

– Нашлись!

– Ну и слава Богу!

– А Аля где? Гуляет?

– Здесь я.

Аля вышла из комнаты, в руках у неё был Филя. Он стал настоящим красавцем – чистенький, отмытый (до этого он был испачкан чем-то чёрным), а вместо обтрепавшейся синей маечки он носил теперь джинсовые шортики и оранжевую рубашку с зелёными рукавчиками.

– Ух ты! А я думала, он потерялся. Это кто ему такую одежду дал?

– Я дала, нравится?

– Ты? Откуда?

– Сшила из кусков материи. Мама меня шить учила…

– Здорово! Ему очень подходит! Кстати, моя мама тебя хочет видеть, поедем?

– Зачем?

– Да ты не бойся! Она у меня добрая. Она очень тебя жалела, когда я ей всё рассказала.

Шуркина мама действительно оказалась очень доброй. Она подробно расспросила Алю о её жизни, внимательно выслушала, а потом сказала:

– Аля, давай мы с тобой договоримся. Завтра мы все вместе уезжаем отсюда в Россию. Затем из Ростова Шурка с Лёней и дядей Максимом уедут домой, а я повезу тебя в интернат: найдём твоего папу, ты будешь ждать его…

– В интернат? Я не хочу!

– Надо, тут уж ничего не поделаешь.

– Что хотите, то и делайте, а я не поеду!

– Аля, будь умницей. Ты ведь не навсегда туда отправляешься. Твой папа, когда узнает где ты, сразу тебя заберёт.

– Отец? Вы смеётесь? Он, скорее всего, уже забыл давно о моём существовании.

– Не может быть!

– Может, ещё как может!

– Послушай, ты не волнуйся. Если что, мы с дядей Максимом возьмём тебя к себе, хорошо?

Аля молча кивнула.

Интернат

Аля хорошо помнила широкую, бесконечно длинную дорогу, пробегающую за окном автобуса. Автобус мчал её в интернат, в город Ростов-на-Дону. Рядом с ней сидела тётя Лена. Она изредка гладила Алю по руке и говорила ласково:

– Не волнуйся. Помни, что я тебе сказала.

По приезде в интернат тётя Лена познакомила Алю с медсестрой интерната, своей подругой, и сказала, что через неё Аля может звонить ей, то есть тёте Лене, когда угодно, и что как только у неё будет свободное время, она обязательно Алю навестит. Милая, милая тётя Лена! С первого же дня знакомства Аля привязалась к ней всей душой.

Тётя Лена уехала. Аля осталась в интернате. Она очень скучала без тёти Лены и решила написать ей письмо:

«Здравствуйте, тётя Лена!

Как у Вас дела? У меня – плохо. Дни все одинаковые и очень скучные. Просто не знаю, чем можно заняться. Пробовала читать книжки, но тут книжки все неинтересные. И дети какие-то неконтактные, с ними играть невозможно. Зато знаете, что я узнала? Я узнала, что медсестра тётя Аня – мама Верочки. Представляете? Она мне сама рассказала. Сейчас я Вам про это напишу…»

Как они познакомились

– Верочка, солнышко, – Аня наклонилась к дочери, любовно пригладила растрепавшиеся волосики и нежно поцеловала, на что та ответила таким же горячим поцелуем, – устала путешествовать? Ничего, сейчас мы сходим в магазин, купим продуктов в дорогу, папа машину заправит, и поедем домой – чуть-чуть осталось.

– Мамуля, а можно ты в магазин с папой сходишь, а я в нашей машине подожду?

– Да как же ты одна?

– Я не одна, я с Филей.

– Ну, если с Филей … – Аня улыбнулась. – Только смотри, из машины не выходи. Мы вернёмся очень быстро, магазин рядом.

– Ладно.

Выходя из магазина, они вдруг услышали, как в небе что-то загрохотало, засвистело, заухало. Откуда ни возьмись, появились военные с автоматами в руках. Где-то прогремел взрыв. Начался обстрел территории. От неожиданности Аня и Дима остановились и, с ужасом поняв, что происходит, бросились по направлению к машине. Внезапно Дима охнул, схватился рукой за грудь и, как подкошенный, упал прямо на газон. Его достала шальная пуля.

Аня вскрикнула, склонилась над мужем. Приподняла ему голову. Дрожащей рукой расстегнула на груди Димы рубашку.

– Дима, Дима!

– К Верочке, беги, Аня!

И она побежала.

В машине Верочки не оказалось. Аня поняла, что в такой суматохе Верочку ей сейчас не найти. Значит, надо сначала отвезти Диму в ближайшую больницу. «Где-то рядом, кажется, на улице Советской, находится госпиталь», – подумала Аня. Она села за руль.

Пока врачи осматривали Диму, в приёмном отделении госпиталя Аня познакомилась с Леной, шуркиной мамой, и та немножко успокоила её, сказав, что в том районе, где они оставили машину с Верочкой, людей направляли в подвал близлежащей гостиницы.

– Там находятся мои дочь и сын. Я уверена, что и они, и ваша Верочка в полной безопасности. Как только закончится артобстрел, мы заберем моего мужа (он работает на другой территории) и вместе доберёмся до подвала, заберём наших детей и постараемся как можно быстрее вернуться в Россию.

Женщины стали вместе оказывать помощь пострадавшим. Они старались сделать всё быстро и хорошо, чтобы, когда всё стихнет, поскорее отправиться в подвал гостиницы за детьми. Но бой затянулся до ночи. Аня и Лена вынуждены были пережидать. Всё это время Аня думала только о том, чтобы Всемогущий Господь уберёг её единственную доченьку. Перевязывая очередного раненого, Аня взглянула на Лену. Та наскоро бинтовала голову лежащего перед ней парня. Парень был без сознания.

– Совсем как мой Лёня, – прошептала Лена и приподняла парня за плечи, – скорей бы уж в подвал…

Только глубокой ночью, уставшие и измученные, они, наконец-то, смогли выбраться из госпиталя и побежали к гостинице одни (за Максимом решили зайти потом). Вместо гостиницы они увидели… развалины.

– Неужели… погибли?! – дрожащим голосом прошептала Лена. – Лёнечка мой, Сашенька… Неужели?

– Верочка! Моя Верочка! – Аня закрыла руками лицо и разрыдалась.

– Нет, – услышала она голос Лены, – не может быть, чтобы они погибли. Их наверняка перевезли в другое место… Давай вернёмся в госпиталь и попробуем что-нибудь узнать.

Они вернулись в госпиталь, но Аня уже не могла работать в полную силу. У неё чуть ли не впервые в жизни стало болеть сердце. Боль эта порой становилась невыносимой. В этот день она поняла, что на войне умирают не только от пуль и снарядов, но и от разрыва сердца. Просто от разрыва сердца. Перед глазами Ани стояла разрушенная гостиница. Ей приходилось до крови кусать губы, чтобы не разрыдаться на глазах у раненых. И всё-таки она ещё надеялась, ещё пыталась заставить себя думать о хорошем исходе дела.

– Как только придёт начальник госпиталя, я сразу отправлюсь к нему, – сказала она Лене, – может, ему что-то известно. Чует моё сердце: беда с Верочкой!

– Я сама к нему пойду и спрошу. А ты приляг, отдохни чуть-чуть.

Немного передохнув, Аня первым делом пошла к начальнику госпиталя. Его не было на месте. Затем – в палату к мужу. Операцию Дима перенёс хорошо и чувствовал себя лучше. Он часто спрашивал о Верочке. Конечно, чтобы не беспокоить его, она отвечала, что с Верочкой всё хорошо.

Проведав мужа, Аня вернулась к работе.

– Как вы себя чувствуйте сегодня? – спрашивала Аня, ласково глядя в затуманенные глаза пострадавших от ранения, измученных людей. Она выполняла любую работу: давала раненым назначенные лекарства, меняла бельё, если это было нужно, и обязательно каждого утешала, была ласковой, как с малыми детьми.

А сердце всё выстукивало тревожное:

«С Верочкой беда! Беда! Беда!» Перевязав последнего раненого, Аня опять чуть ли не бегом побежала к кабинету начальника госпиталя. Кабинет был заперт. «Господи, что же делать? Куда бежать? У кого спрашивать?

Ах, зачем, зачем я оставила Верочку тогда одну в машине?»

– Пожалуйста, скорее! Как можно скорее! Ребёнок умирает!

Аня вздрогнула и обернулась. Это было, как удар молнии…

Перед ней стоял мужчина в камуфляжной форме и держал обмякшее тельце девочки. На руках у него была… Верочка!

– Верочка! Девочка моя! Солнышко! Сокровище моё!

Она взяла Верочку у мужчины из рук, прижала к себе и принялась целовать. Потом опомнилась, положила дочь на кушетку и начала делать ей массаж сердца, искусственное дыхание. Но, увы, уже было поздно. Слишком поздно… Сердце Верочки не билось. Аня уронила голову на ее грудь и застыла.

Через некоторое время она молча поднялась и побрела в палату мужа. В ушах у неё звенело, перед глазами стоял туман. Она знала и осознавала только одно: она потеряла своего единственного ребёнка, своё бесценное сокровище, свою Верочку.

Утром, попрощавшись с Леной и её мужем, которые остались здесь искать своих пропавших детей, они уехали домой в Ростов-на-Дону. Там, в родном городе, и похоронили они свою Верочку.

Долгое время понадобилось Ане и Диме для того, чтобы хоть немного отойти от случившегося. Верочка для них стала невосполнимой утратой и вечной душевной болью.

***

«Тётя Лена, мне очень жалко и Верочку, и её маму. Шурка много мне о Верочке рассказывала, но я не думала, что она была такая смелая. Ведь не закрой Верочка собой Шурку, Шурки, наверняка, не было бы уже на свете… Я отдала тёте Ане Филю. Она очень благодарила меня и чуть-чуть не заплакала. Мне, тётя Лена, тяжело жить в интернате. Лучше бы уж в Луганске, у бабы Лукерьи, честное слово! Передавайте привет Шурке, Лёне и дяде Максиму».

Да, Але в интернате было тяжело. Особенно по ночам, потому что почти каждую ночь во сне она видела маму. Аля никак не могла представить маму мёртвой. Она видела её живой, смеющейся, весёлой. Чувствовала в волосах её тёплые нежные пальцы. Чувствовала, как её губы касаются макушки или щеки.

Сон, приснившийся папе Али

Видимо, змей, которого сделали Аля и Шурка, был волшебным, потому что он приснился одному человеку. Этот человек был геологом – Робинзоном Крузо, как называли его товарищи. Он и в самом деле был на него похож. Такой же рослый, крепкий, с длинными по плечи чёрными волосами и черными глазами на смуглом, обветренном лице.

У Робинзона были жена и дочь, но он мало ими интересовался. С женой он давно развёлся и вскоре женился на другой женщине. А с дочерью, если общался, то только по телефону – для того, чтобы поздравить с Новым годом или днём рождения.

И вот однажды приснился ему сон, будто он с товарищами отправился в очередную экспедицию. И подошли они к широкой реке.

– Осторожно, – предупредил их начальник экспедиции, – в этой реке водятся крокодилы.

Словно в подтверждение этих слов, из воды высунулась огромная зелёная голова с жёлтыми глазами. И в ту же минуту со стороны реки раздался душераздирающий крик:

– Папа!

Это была Аля. Робинзон сразу узнал голос дочери. Он обернулся и увидел леденящее кровь зрелище. Аля барахталось в мутной реке. Её правая рука наполовину уже была в пасти у крокодила.

– Папа! – кричала она, захлёбываясь. – Помоги, папа!

«Как она здесь оказалась?» – подумал Робинзон и бросился было к ней на выручку, но вдруг увидел, что крокодилами переполнена вся река. Спасти Алю не было никакой возможности.

Вот тут-то Робинзон понял, как дорога ему дочь. Он заметался по берегу, ища хоть какой-нибудь способ добраться до Али. Но всё было напрасно.

Между тем зубы крокодила добрались до Алиного плеча.

– Смотрите! – крикнул вдруг один из участников экспедиции, указывая куда-то вверх. И все увидели, как с неба в реку стремительно спускается воздушный змей. За хвост змея обеими руками держится девочка в голубом платьице с морским широким воротником и галстуком. Вот босые ножки девочки коснулись воды. Она протянула Але руку, вытащила её из пасти чудовища, перенесла через реку и опустила рядом с отцом. Робинзон тотчас же подхватил Алю на руки. Она была мокрой и дрожала. Правая рука её была в крови.

– Как ты здесь оказалась одна? – прижимая её к себе и закутывая в свою тёплую куртку, спросил Робинзон.

– Я т-т-тебя искала.

– А где твоя мать? Почему ты без неё?

Аля долго молчала. Потом освободилась от куртки, встала на ноги, посмотрела туда, куда только что улетел змей вместе с девочкой, и прошептала:

– Там были злые люди… Они убили мою маму.

Снова баба Лукерья

Отец вскоре приехал за Алей. Он её обнял крепко-крепко, поцеловал и повёз к себе домой.

Там он познакомил её со своей второй женой. Она не понравилась Але. Слишком ласково она с ней обращалась, особенно при папе, слишком много и красноречиво жалела. Поэтому, когда вечером отец сказал Але, что ненадолго уезжает, Аля для себя решила, что обязательно уедет с ним (разумеется, тайно).

По длинной дороге города Луганска ехал крытый брезентом грузовик. В кабине грузовика за рулём сидел Робинзон и с ужасом вглядывался в окружающую обстановку. По сторонам дороги то и дело вспыхивало яркое пламя, ухали снаряды, были слышны взрывы артиллерии, залпы градов. Робинзон приехал сюда, чтобы забрать в Россию мать своей второй жены. Рядом с Робинзоном сидела Аля.

– Это очень хорошо, что мы бабу Лукерью увезём. Она очень хороший и добрый человек. Здорово, что она оказалась моей бабушкой! – говорила Аля и вглядывалась в дорогу. – Скоро мы уже приедем.

– Ты почему дома не осталась?

– Не хочу с ней.

– Со мной лучше?

– Да.

– А она, между прочим, о тебе беспокоилась. Звонила, слышала, наверно?

– Слышала. Папа, только я не смогу её любить так, как маму. И называть мамой не смогу.

– Называй, как хочешь. Главное, чтобы вы подружились.

– Ты скажи ей, чтобы она меня не ласкала.

– Ладно, скажу.

– И не уезжай никуда без меня.

– Не уеду, будем вместе.

 За поворотом дороги уже виднеется частный двухэтажный дом бабы Лукерьи. Здесь, кажется, всё более или менее спокойно, хотя слышно, как гудят орудия, а в небе вспыхивают осветительные ракеты. К дому нельзя подъехать близко, потому что там стоят военные машины. Неужели придётся выходить из машины и идти к дому? Ох, как не хочется!

Робинзон тяжело вздыхает и опускает на колени руки. Он специально тянет время. Он ждёт, что, может быть, тёща сама увидит его, выйдет и подойдёт к машине. Вещей у неё, кстати, совсем немного, донесёт. Он медленно достаёт мобильник, набирает номер и кричит громко в трубку:

– Лукерья Александровна, я подъехал!

Никакого ответа.

– Папа, она не слышит, наверное. Сейчас я сбегаю её позову.

И прежде чем Робинзон успел ответить, Аля быстро выпрыгнула из машины и побежала. «Какой я дурак! – в ужасе подумал Робинзон. – Что я наделал?! Зачем отпустил девочку?»

В этот момент раздался оглушительный взрыв. Робинзон выскочил из машины. И увидел, как вспыхнуло огнём и осело чёрным дымом вечернее небо. К нему навстречу бежала Лукерья Александровна. Волосы её были растрёпаны, по щекам текли слёзы.

– Ирод! – закричала она, подбегая близко. – Зачем ты Аленьку с собой брал? Почему с Оксаной не оставил её?

– Я… я её не видел сначала, она в кузове пряталась…

– Не видел?! И не увидишь! Не увидишь теперь больше никогда!

Робинзон вскрикнул, пошатнулся и закрыл ладонью глаза…

Здравствуй, доченька!

А Аля в это время висела в какой-то вязкой, чёрной нестерпимо душной пустоте. Она до боли в глазах всматривалась в эту пустоту, пыталась встать или хотя бы пошевелиться, но ничего не получалось. Тогда она вздохнула с превеликим трудом и прошептала:

– Помогите!

И тут же вспыхнул яркий свет. Аля увидела девочку в матросском костюмчике. Девочка посмотрела на неё и улыбнулась.

– Ну вот, наконец-то, очнулась! Поднимайся скорее, пойдём.

– Куда?

– К маме.

– К какой маме?

– К твоей. Она уже давно ждёт тебя.

Аля стояла, не двигаясь, и совершенно ничего не понимала. Тогда девочка взяла её за руку и потянула за собой. Они бежали мимо разлапистых зелёных деревьев с великолепными плодами, на ветках которых щебетали диковинные птицы, мимо благоухающих безмерно прекрасных дивных цветов, мимо бьющих прямо из-под земли фонтанов. Аля крепко держалась за руку девочки, боясь упасть, потому что сильно кружилась голова. И чем дальше они бежали, тем неспокойнее делалось Але. А что если девочка назвала мамой её мачеху?

– Что ты! Мачеха твоя осталась на земле, здесь её нет!

Аля от неожиданности чуть не упала.

– Как это осталась на земле?

Но девочка не успела ответить. Не успела потому, что Аля вдруг вскрикнула и рванулась вперёд. Впереди, среди цветов, стояла мама. Не мачеха, не какая-то там чужая тётка, а именно мама!

– Здравствуй, доченька! – сказала она и крепко обняла Алю. – Вот мы и встретились.

– Мама, а мы навсегда встретились?

– Навсегда.

– А если опять война?

– Нет, – сказала стоящая рядом с Алей девочка, и мама ласково погладила её по голове, – здесь войн не бывает.

Она вздохнула – наверное, что-то вспомнила. Они с мамой встретились глазами. И мама сказала:

– Ничего, Верочка не грусти. Придёт время, и вы с мамой тоже обязательно встретитесь.

Не забывай нас, Шурка!

Шурка шла за руку с мамой из детского сада домой, после поездки такая сразу повзрослевшая и серьёзная.

– Как встретили тебя дети?

– Обрадовались. Они соскучились по мне очень. Особенно Валерка. Не отходил от меня целый день. Всё просил меня шутку какую-нибудь придумать.

– Придумала?

– Нет.

– Чего так?

– Не хотелось. Я всё ждала, когда ты придёшь. Нина Артёмовна меня к медсестре водила, температуру мерила, думала, что я заболела.

С минуту они шли молча. Шурка смотрела то на свои новые сандалеты, то на маму и, наконец, решилась:

– Мама… Знаешь, мне кажется, что… что с Алей случилось что-то плохое.

Мама посмотрела на неё внимательно.

– Почему это?

– Мы ответ на её письмо когда отправили? Давно. А она до сих пор ничего не написала.

– Может быть, ей некогда?

– Она сама писала, что ей скучно и делать нечего.

– Тогда, может быть, её папа забрал до того, как мы ответ послали, и письмо не дошло?

– Точно! Только я всё равно за неё волнуюсь почему-то…

– Не волнуйся, придём домой, я позвоню в интернат и всё узнаю.

***

– Я же говорила, что папа Алю заберёт! Я же говорила! – мама быстро вошла из коридора в комнату, где Лёня и Шурка уже готовились ко сну. – Теперь у неё всё будет хорошо!

– А ты знаешь, мама, где они живут? – спросила Шурка.

– Знаю.

– Значит, можно поехать к ней в гости!

В эту ночь Шурка долго не могла уснуть. Несмотря на то, что мама позвонила в интернат и ей там совершенно точно сказали, что Алю забрал отец, смутная тревога, ощущение чего-то очень печального и в то же время неизбежного давило на сердце и не давало покоя.

Вспоминались дни, прожитые у бабы Лукерьи. Не раз за эти дни на Шурку нападала дикая тоска по маме. Она горько плакала тогда, а Аля утешала её, как могла, хотя самой ей было гораздо труднее, чем Шурке, потому что у Шурки была надежда. У Али надежды не было.

Шурка изо всех сил гнала от себя тревогу. Она думала: «Что за глупости?! Что, скажите, пожалуйста, может случиться с Алей, если она в России, да ещё и с отцом? Ничего! Решительно ничего! Вот завтра после работы мама позвонит алиному отцу и попросит у него разрешения приехать к ним в гости. И алин отец, конечно же, разрешит, потому что Аля его попросит. И они опять будут вместе. И будут играть, только уже не с Филей, а как-нибудь по-другому…»

«Не надо, Шурка, звонить папе! Слышишь, не надо» – «Почему? Ведь прежде чем ехать в гости надо предупредить хозяев» – «Шурка, не надо звонить» – «Но почему?! Разве ты не хочешь, чтобы я приехала?» – «Хочу. Просто…» – «Что просто, Аля?» – «Понимаешь, тут такое…» – «Да говори же, что?! Отца боишься? Ладно, не надо в гости… Хотя бы напиши письмо, чтобы я знала, что у тебя всё хорошо!» – «У меня хорошо, Шурка! Честное слово, хорошо! Я теперь с мамой!» – «Что?! Как?! Аля, ведь она же… Аля!» – «Шурка, ты только не плачь, ладно?» – «Но как же! Как так получилось?!» – «Шурка, не плачь! Ну, пожалуйста!».

В комнате было темно, лишь в щёлку между раздвинутыми шторами лился лунный свет. И в этом лунном свете одетая в белую футболку и длинные белые штаны, с распущенными по плечам русыми волосами стояла Аля. Неслышно ступая по полу босыми ногами, она подошла к Шурке и села на край кровати. Шурка бросилась к ней, прижалась мокрым лицом к её футболке. От Али пахло свежим, чистым душисто-сладким воздухом и ещё чем-то очень вкусным, а рука её, гладящая Шурку, была какая-то чересчур лёгкая. Шурка плакала, а Аля шептала:

– Не плачь, Шурка… Мне с мамой хорошо. Не плачь. Знаешь, кого я видела? Верочку. Ей тоже там очень хорошо. Она тебе привет передавала. Большой-большой привет. Мы тебя, Шурка, никогда не забудем! И ты нас не забывай.

Она наклонилась и… поцеловала Шурку.

– Это я тебя за Верочку ещё раз поцеловала. А это – за себя.

И исчезла, словно её и не было. Потом будто опять присела рядом – очень уж явно Шурка почувствовала, как её пальцы дотронулись до руки.

– Тёте Лене скажи, чтобы не расстраивалась. И помни: мы всегда рядом с тобой.

Пропала куда-то луна. Небо заволокло тучами. По крыше монотонно и лениво застучал мелкий дождь…

__________________________________________________________________________________

Об авторе: Анастасия КРУГЛОВА — 17 лет. Учится в гимназии№ 6 города Сочи в 11 «Б» классе.Дебют.

(журнал «Родная Кубань», 2019, № 1)