Вологодский литератор

МЫСЛИ-ВОРОБУШКИ

Заросли ивняком поля,
Встали ёлочки по дорогам –
Это избранная земля
Так готовится к встрече с Богом!
Илья Иконников

Укатились в прошлое конские шарики-катышки. Слиняли коровьи «лепёшки». Сменяемая череда сезонов в моднице природе стёрла и следы копыт на деревенских улицах. Много уж обнов сменила наша матушка-природа с тех пор, как почва перестала получать удобрение, а для иной живности и стол. Дикой травой-лебедой поросли навозные залежи у ферм и телятников. Затерялись в бурьянах и крапиве останки зернотоков. Кормные были места для птичьих ватаг! Сытные. И отметилось как-то: не достаёт в нашей обыденности таких заурядных птах-соседей, как воробышки. Где их обычная суетность? Нет воробьиной возни, как и суетности деревенской. Человеческой.
Опять наберут осеннюю высоту иные мелкие пташки, налётами радующие северян. Улетят от нас со своим потомством. Душа затоскует, и глаза потерянно будут искать серо-бурые живые «мячики» около своего унылого жилища. Воробьи, известно, «пешком» не ходят, а только скоком. Прыг-скок, прыг-скок!.. Будут искать и не находить. Глаза.
Деревенская ребятня сродни воробьям: прыгнул, скакнул, баловное что-то сотворил под вицу будущую. Взрослая же деловитость и озабоченность редко снисходила до птичьей возни и чириканья. А тут вдруг потревожило как-то, чего-то не стало. А это воробышков не видать! Словно стол обеденный опустел, остался без ржаного хлеба. Не стало. Тоскуют наши чувства по звукам прошлой жизни, часто, бывало, раздражающим; по запахам, далеко не всегда с ароматом приятным; по распахнутым полевым далям, требовавшим предельного физического напряга, а ныне легко попавшим в полон лесной заросли. Вспоминаем деревенское прошлое, словно в жёнах ищем черты невест. И без воробьиной стайки тишина установилась более тревожная, озабоченная. Тишина.
Но нынче нет-нет, да встрепенётся радостно весь организм при виде «потеряшек». «Ах ты, «курилка», жив, однако!» И не хочется делать резких движений. Какие-то смирные стали наши соседи, потерянные, что ли… «Хм, робкие воробьи…» Люди в деревне также проживают в робости и недоумении. Доживают.
Жизнь неистребима. Деревенская судьба претерпела множество встрясок-лишений, но не было такого безумного забвения. Вечна жизнь, но периодически стремится к «обнулению». Надо, однако, колесику «нуля» придавать обратное вращение. Не опоздать бы, однако.
Глядя на залетевших воробьёв, теплится-лелеется надежда на самодостаточную деревню. Вернутся запахи и сена, и… да-да: дворов с хлевами. Заблудились просто где-то… запахи. Укатившаяся жизнь.

ПОБУДКА

Время перелома света и тьмы. Ночь перелома. Разбудили крики чаек. Я знал, что на соседнем, старым бобылём пустующем доме, две пары чаек устроили гнёзда прямо на крыше. Одно из них птицы сладили вообще на князьке. Думалось ещё: «Как оно держится-то? Погоды – всё ветра и ветра». Вороны могут сплести свой «родильный дом» из алюминиевой проволоки. Этакую корзинку. Животные отважно следуют за человеческим «прогрессом». Пользуются «благами» цивилизации. Гнездо чаек прочно держалось на ветродуях, словно рубка корабля, а мамаша восседала в нём с гордостью капитана, выведшего в первый рейс огромный красивый лайнер. Супруг всегда был рядом. Кормил. Охранял.
Чайки кричали надрывно, тревожно. «Что-то случилось у птиц… может, ястреб напал…» — лениво ворочались мысли в голове на подушке. В сонной голове. Вороны, сороки, галки также «опекали» «роддом» на крыше, то и дело унося свои крылья от пикирующих чаек. За окном было светло. Не потому, что наступил рассвет… просто не было ночи. Лишь дождливая облачная завесь соткала лёгкий сумрак. Стрелки показывали четыре утра. Четыре часа 22 июня.
В полнокровное утро вышел на улицу и сразу глянул на просевшую крышу дома на отшибе, стоящего за скромными грядками и наглыми зарослями трав, с пробившимися на бывшем огороде берёзками. Чайки сидели на князьке. Между ними удалось издали разглядеть суетящихся, как все дети, птенцов-пуховичков. Ах, вот в чём причина птичьего волнения! Жизнь! В груди расплылось животворное тепло. Радостное, благодатное. И так не в светлый, не в «белый» семейный уклад то и дело добавлялись мазки от полярной ночи. Мрачные разводы. Грустно и тоскливо было при нынешней жизни думать о судьбе деревни. Весь наработанный деревенский, колхозный потенциал растаял, словно кусочек рафинада в кипятке. Всё растворилось в кислоте безумства, равнодушия, а может… злого умысла(?) Необъявленная война «родинкам жизни» — деревням. Своей земле.
Вспоминаются строчки Владимира Горынцева:
… Да. Мы вышибли Русский Дух
Не вникая в заветы древних.
И умрём мы, увы, от мук
Погибающей Русской Деревни.
Каждая деревня была маленькой крепостью, устоем, коренной основой русской жизни. Заставой русского духа. Велики города, но пустые. Не крепости. Пуста земля без деревушек, без людей. Чаек совсем мало селится. Не живут они в «лесу».
22 июня, четыре утра. 77 лет назад бомбы и снаряды уже сыпались на головы людей на западе той большой нашей страны. Утерянной. Уже встала насмерть Брестская крепость. Стреляла. Представим невозможное, немыслимое, безумное: враг захватил нашу землю, искоренил народ, погубил русский дух. Разве стояли бы наши дома семь десятков лет при захватчиках? Но и эти, жизни лет десятки, были для людей не сладки. Верой и надеждой жизнь продолжалась. Любовью. На родной свободной земле. Отревев похоронки, женщины в голод, холод, овод покорно тянули тяжкий воз колхозной жизни. И рожали детей! От уцелевших солдат, от подросших парней… Рожали. Жизнь продолжалась. Медленно, туго, с надрывом крепчала деревня… Легла на погосты костьми.
Теперь я ещё чаще посматриваю на крышу с чайками. Несу ведро на помойку и машу призывно рукой. «Ки-и-и, ки-ки-ки…», — слышу в ответ. Хочется думать, — благодарят меня. Холодно на сердце. Темно. Нужда в сочувствии. У птиц, так у птиц. Время попустительского пренебрежения к деревне. Пора безвременья. Изменить отношение не поздно. Просто нужно успеть. Развернуться. Лицом. Всей справедливостью и совестью. Всей памятью и благодарностью. Время перелома света и тьмы. Пробудиться бы.
Знаю, что будут иные побудки. Рассветы. Как много дел, задумок и замыслов. «Сделать нам предстоит…». Встрепенёмся! Внучки приедут в гости. Подросшие. Самостоятельные и на руках. Восхитимся! Как хороша природа в цветущей рябине. Лето. Его ещё будет много. Порадуемся! Позвонил товарищ и пригласил на встречу друзей. Помнят. Взбодримся! Чайки обязательно вернутся будущей весной на «крышу дома своего». Встретим. Улыбнёмся!

БРИЛЛИАНТЫ В ЧАШЕЧКЕ ДНЯ

Сегодня мечен пробой каждый час
И миг дороже слитка золотого.
Жить надо так, чтоб помнили о нас,
Ценили нами сказанное слово.
Иван Зауткин

Яркое солнце оставалось в мире и в следующие дни. В целый ряд дней. Светило… ярко светило. Ночные холода продолжали держаться. В них был тот плюс, что по утрам имелась возможность начертить лыжами на мартовской снежной целине свою графику. Не было бриллиантов! Не было…
— Эй! – по своей деревенской простоте бесцеремонно окликнул сосед и обвёл рукой кругом головы. Понятно! Соседушка попросил для себя услуги цирюльника. Бесхитростно потребовал срезать подросший волосяной венчик под вид макушечной лысины. Зная, что это чревато, всё же с ножницами направил свои стопы через уличный «проспект». Направил. Не в ту сторону. Хотелось-то в лес! Тянуло… Побрёл не туда… Не к свету. В сумерки.
В этот первый день весны было много солнца. Света обильно. Чистоты. Блеска. В первый день весны календарной. Весь мир был усеян «алмазами». Каждая веточка на деревьях, всякий сугроб искрились и переливались, играли и радовали, удивляли и восхищали. Всю природу украшали «драгоценности». Природа, этот великий ювелир, огранила алмазы, и они засверкали благородным светом бриллиантов. Так руки мастера из простого, грубого материала создают красоту и совершенство. Куржак*, подсвеченный ярким солнцем, украшал даже помойки. Весь мир, как корона монарха, источал блеск драгоценностей. Бриллиантовый день!..
…Когда хозяин выставил на стол расчёт, оставалось желание любоваться через окно на лучистый блеск. На союз инея и солнца. Оставалось. Потом затеяли безобидную игру в шахматы. Взгляд же продолжал держаться на ветвях уличной берёзки. На союзе изморози и света. Продолжал. Была потеряна важная фигура… Проигрыш не оставил эмоций. Истинным желанием были «смазаны» лыжи. Звала лыжня, путь к лесу. Там бриллиантового очарования было куда как больше. Хотелось в него, под него, под сень причудливых огоньков. Под их осыпь, когда нечаянно встряхнёшь прут.
…Природная уличная басота** держалась удивительно долго. До полудня. На столе, однако, стояло… Бриллианты в чашечке весов природы не могли храниться целый день. Не могли… Время не умеет стоять и ждать. Не может ожидать даже мгновение. Ни для кого. Ни для чего. Не может. За полдень красота природы угасла. Чашечки весов времени качнулись. Сместились. Перевесила та, что не в свою пользу. Перетянула.
…Солнце продолжало оставаться и в следующие дни. Светило. Даже грело. Не было бриллиантов. Не повторились. Изрядный утренний минус позволял рисовать свой скромный лыжный чертёж. Читать звериное многоследие. Без бриллиантовой красоты. Без того чудного блеска и очарования, что были предложены природой. Аккурат, первого мартовского дня! Не подобрал. Упустил. Потерял.
Одиночество и лес располагают к раздумьям. Что значит потеря одиночки, живущего на опушке жизни? Любые его издержки мало чего значат для большого мира. Формула жизни сложится без этого атома. Состоится… С горки лыжи катят сами. Широкие охотничьи, но несут. Вниз. Катятся, словно годы после пенсии.
На весах страны подвешен такой бриллиант, как Русь деревенская. Чаша тех весов зависла над пропастью. Склонилась во мрак. В небытие. Много, тяжело провисла. Добавится ли добра и справедливости в другую чашу? В противовес? Добавится ли…
После спуска где-то всегда ждёт угор***. Замедляется лыжный ход. Тяжелеют мысли. Куда же повернуть носки лыж? Знание вырубленных лесов, заросших полей и наволоков не наделяет уверенностью. Не подсказывает направления. Многие знания тяжелы к жизни. Веселее скользили лыжи во времена познания лесов. Быстрее через чистое полевое пространство, скорее через сенокос с копнами и зародами, скоком через ручей веретейку к суровому заснеженному ельнику, к чистым, широким дорогам и просекам, которые где-то пересечёт, опятнает снежок-порошу на них куний нарыск****. Шустрее был ход. Но не спишешь его только на молодость. Думы донимают…
Огромная страна, великий народ мировыми финансовыми воротилами (читай: мировое зло) подвешены на весы существования. Развалив СССР, они не оставили нам даже названия Родины. Просто были зарегистрированы компании: Российская Федерация и Правительство. На 25 лет. Время вышло. После ядовитого жёлтого либерализма с пресловутой демократией нас опять как-то перерегистрируют. Центру мировых сделок и беззаконий (читай: слугам дьявола) не важно, в какой цвет окраситься. В красный, даже, но обязательно супротив православия, всего русского. У нас уже отняли флаг! К которому как-то стали привыкать. Пока у спортсменов. Пока. Отняли. Олимпийцам с ограниченными физическими возможностями вообще запретили упоминать Россию – свою Родину…
— У нас мало времени, — шуршит лыжа. – Мало времени, — поддакивает другая. Шуршат, еберзят едкие мысли. Весь божий мир подвешен на волоске хваткими тёмными силами… И нашим безволием, соглашательством, предательством? Куплены страстью к наживе? Скрипят думы. Скрипит под лыжами сухой снег. Далеко зашёл. Надо поворачивать. Лучше бы думами мозги и душу не шевелить. Шевели лыжами, отставник жизни. Двигай, но и … думай! Мысли, облачённые в доброту и заботу, — твоя поддержка миру. Твоя «конфетка». Оно, конечно, в бриллиантовый день мысли были бы более пригожими. С красотой всегда приятнее и веселее. Положительнее. Но скрипи, в смысле – живи.
Жить. Не терять впустую ни одной чашечки дня. Стараться не терять. Часов ли в чудных подарках природы, суток ли в будничной серости. Не терять. Не книга жизнь, не перечитаешь. Разве что перелистаешь воспоминаниями. Не опускать времени миг во тьму. В могильный не возврат. Может, эти покаянные строки как-то выровняют чашечки весов. Своих весов. И природа вновь одарит чудными виденьями. Будем идти навстречу.

*Куржак – иней.
**Басота – красота; баско – красиво.
***Угор – холм, горка, подъём вверх.
****Нарыск – след хищного зверя; в данном случае куницы.