Вологодский литератор

Он и она

Он умел принимать ее всю, как есть. Без принципов и правил. До конца и без остатка. Она была совершенно разная. Непредсказуемая. Ежедневно. Ежеминутно. И в этом была ее особая прелесть. В ней всегда жила девочка. Он ценил и берег ее как мог. С ней он был живой.
Звук повернутого ключа в дверях, легкий шелест ее плаща. С первых секунд он старался угадать ее настроение. С завидным постоянством ему удавалось справляться с этой задачей. И если в первые годы выручала интуиция, то со временем он научился читать мельчайшие знаки во взгляде, улыбке и движении рук. Вот она присела на банкетку, не снимая обуви. Медленно опустила сумку на пол. В руках остался зонт, которого она как будто не замечала. Устала. Он молча заварил чай с мятой. Клубничное варенье. Ее любимое. Кухня наполнилась запахом лета. Она села напротив, обняла большую чашку ладошками, будто согреваясь. В ее жизни было не так много чашек, но все они отличались впечатляющими размерами. Маленькие чашки она не принимала.
Он рассказывал о событиях дня. О соседской, вечно лающей собаке. О двойной радуге после дождя. О том, что георгины почти отцвели. О том, что звонили дети, что на выходные приедут с внуками. О том, что ей пора одеваться теплее, почти октябрь. О том, что ждал ее и волновался. Она пила чай маленькими глотками. Смотрела в окно на кучерявые облака. Слушала его, лишь иногда кивала головой, давая понять, что слышит.
Он умел принимать ее всю, какая есть. Уставшую и грустную, смешную инесерьезную, ранимую и раздраженную,  ласковую и беспечную, а еще – гордую, романтичную, вредную, озорную. Чудную. Родную. Любимую. Он радовался, когда она смеялась. Терялся, если она плакала. Он любил ее. С ней он был живой.
…Звук повернутого ключа в дверях, шелест ее неизменного плаща. Сегодня она, как всегда, ставит на банкетку сумку. Скидывает обувь. Прямиком идет заваривать чай с мятой. Клубничное варенье. Ее любимое. Она обнимает большую чашку ладошками. Смотрит на проплывающие облака в окне. Весна в этом году ранняя. К выходным приедут дети и внуки.
Нетронутый чай почти остыл. Она прикрывает веки морщинистой рукой. Сегодня он приходил к ней во сне. Улыбался. Гладил ее по голове. Говорил, что одеваться нужно теплее, весна обманчива. Она тихонько плакала, дыхание задерживалось где-то в области груди. Она не умела быть без него. Совсем.

Время остановилось. Она потерялась, пропала. Ощущение, что он всегда рядом, не оставляло ее. Она верила, что там они обязательно встретятся. Он единственный умел принимать ее всю, какая есть. До конца и без остатка. Он просто любил ее.

                                        Нет еще девяти…

— Вставайте с постели! Люди-то уж из лесу грибы несут, а вы, засони, все спите! – где-то вдалеке слышался добрый голос бабули.

А мне еще снится сон, в котором я на качелях до неба. Совсем рядом перекликаются петухи. То ли во сне, то ли на самом деле.

Вверх – вниз! Дух захватывает. Лай собак. Они просто так не лают, значит, кто-то идет. Снова вверх – вниз.

Запах какой по дому!.. Глаза никак не открываются. Значит,  сон.

— Всё проспитё! Горяченькие уже на столе! Вставайте! – бабуля чем-то гремела на кухне, слышался шум самовара.

Открываю глаза, комната полна солнечным светом. Я шлепаю на кухню. За мной подтягиваются брат и сестра.

— Бабуль, а сколько времени?

— Время-время, три беремя. Пятый жид, по веревочке бежит! – смеется.

Я смотрю на часы – еще нет девяти. Это, пожалуй, единственные часы во всем доме.

Она сидит на своем царском стуле возле самовара. На столе гора блинов. В блюдечке сметана, в пиалке –  пенка с малинового варенья. Мы усаживаемся на свои места. Коронное место у окна сегодня мое на целый день. Мы сидим там по очереди.

— Сметана, сметана.  Найду ее, достану! И разик хоть лизну! – напевает бабушка. Она знает такие припевочки на все случаи.

Блины необыкновенно вкусные! Жарятся в печи прямо на огне. Их можно есть и без сметаны. С «таком», как говорит бабушка. Она наливает себе второй бокал чая, кусачками ломает  сахар. Мы, наевшись до отвала, гурьбой вываливаемся из-за стола. А бабуля с каким-то особым удовольствием и, наверное, особыми думами потягивает чаек.

— Ну, все, я набоковую! – улыбается она нам. Около получаса бабушка отдыхает.

А потом наш день наполняется разными деревенскими делами и ребячьими играми. С сестрой мы строили кукольные домики из открыток и картонок. Какие-то игрушки привозили с собой, но самые интересные стояли у бабули в серванте за стеклом. Миниатюрные животные, матрешка и какие-то статуэтки. Она разрешала ими осторожно играть.

…С теплотой вспоминаю жизнь в деревне у бабули. Огромный дом. Изба на втором этаже – кухня и две комнаты. Остальное пространство – хозяйственные помещения. В доме все просто. Мебели не много, тканые половички, полевые цветы на окне. И всюду доброта, тепло, уют. Там пахло бабушкой.

За последние восемь лет в опустевшем доме мне удалось побывать лишь раз. Дом живой, но в глубоком-глубоком сне. Я поднималась по лестнице и рукой трогала каждое бревно. Всё на своих местах, за исключением икон, которые увезли сразу.

Печка, конечно, изрядно постарела. Кочерга и ухваты сонно на нас поглядывали. Веник грустил в углу. Все почти как раньше… Лишь слой пыли повсюду предательски выдавал длительное отсутствие хозяйки.

Но с пылью бороться не сложно. Пара часов, и дом вздохнул. Тяжело так вздохнул, видимо, руки все же чужие.

Красное солнце в маленьких окнах, густой туман в поле… На ноги – резиновые сапоги, и мы со своими детьми идем в туман, там можно играть в прятки… Все почти как раньше, только теперь моей дочери семь, шесть сыну.          Теперь они бегут по тропинке, забираются по ступенькам и скатываются по перилам вниз. Они подходят к серванту и с любопытством разглядывают игрушки моего детства. Миниатюрные животные, матрешка и какие-то статуэтки. Мы разрешаем поиграть ими осторожно.

— Мам, а сколько времени? – спрашивает дочь.

— Время, время,  три беремя. Пятый жид, по веревочке бежит…. — отвечаю я, ком в горле. Иду в бабушкину комнату. Там единственные часы в доме. Смотрю на время – нет еще девяти. Плачу…

Уезжая на следующий день, я побывала везде и всюду, зашла в каждый уголок дома. Я запоминала глазами и руками бабушкину жизнь и свое детство.

— Мы вернемся… Мы обязательно вернемся.

В нашем доме это, пожалуй, единственные часы. Я смотрю на время – нет еще девяти.