Вологодский литератор

Город Тотьма. Синее небо. Вверху, где берег с кинотеатром, слышится рокот. Тут же – и тень. А за тенью, потряхивая крылами, спускается гидроплан. Две реки под его ныряющим фюзеляжем. Сухона с Песьей Деньгой. Слышно, как бухают грузные лыжи, и машина, покачиваясь, плывет. Спешит к ликующим горожанам.
Там и сям замелькали флажки, пионерские галстуки, кепки и бескозырки. Кто-то визгнул от радости. Кто-то подпрыгнул.
Мне всего пятый год, и я мало чего понимаю. Но рядом Миша, мой брат, ему 9 лет, и он мне весело объясняет:
— День авиации! Праздник! Сейчас кого-нибудь заберут – и туда! – пальчик его показывает на небо. — Давай-ко и мы! Может, и полетаем!
Мы побежали к рябившей воде. Там стоял гидроплан. Стояли и те, кто хотел, как и мы, оказаться в его салоне и, взлетев, оказаться вверху, где мерцала крыша кинотеатра, а над ней – молодая небесная синева. Однако нас к гидроплану не пропустили. Кто-то во френче с воротником, на котором горели кубики командира, говорил, словно пел, упиваясь радостью и восторгом.
Миша так и метался, так и рвался туда, где вещал командир, и я боялся, что он вот-вот отцепится от меня, и я останусь на берегу, так и не сев вместе с ним в летательную машину.
Однако не нам, а кому-то из взрослых улыбнулась возможность забраться вслед за летчиком в гидроплан.
Минута. Все замерли в ожидании и, как только машина, подняв волну, побежала с рокотом по реке, а потом, покачнувшись, взлетела к маковкам тополей, все, кто был на мостках, закричали и замахали трепещущими флажками, выражая артельный восторг. Гидроплан, дав круг над городом, ринулся на посадку. Чтоб опять кого-то выбрать из тех, кто встречал его, как хозяина поднебесья.
Было чувство смелого привыкания к чему-то необычайному, что было сродни юношеской мечте. О, как хотелось нам полетать! Но, увы. Праздника авиации мы больше не отмечали. Наступил 41-й. Война. Гидроплан улетел туда, где бомбили и убивали.
Теперь мы с братом спешили к пристани, откуда отчаливал пароход, увозивший юношей города на войну. Там, на западе каждый вечер горел и горел далекий закат, в котором грезились нам бегущие с красным знаменем рядовые, сержанты и капитаны. Кому-то из них предстояло не возвратиться. Кому? – спрашивало в груди. Но никто на это не отзывался.
У будущего, как у немого, не было голоса для ответа. Была лишь хвойная линия горизонта. На нее и глядели наши неопытные глаза. И теперь, спустя семь с половиной десятилетий, они вглядываются туда. Только видят уже не елки на горизонте, а узнаваемый нами со звездами на крылах гулко рокочущий гидроплан. Словно он возвратился из прошлого, специально выбрав для этого солнечный день. Загрузил нас, как самых первых, из тех, кто тогда за год до войны на него не попал. И с тяжелыми брызгами оторвался от Сухоны с Песьей Деньгой. Поравнялся с макушками тополей и пошел круто вверх, уносясь в зовущее небо, где нас, кажется, кто-то ждал.