В течение полувека, с 1905 по 1954 год, известный русский писатель Михаил Михайлович Пришвин вёл дневник. В нём он размышлял и о творческом процессе, и о роли писателя в обществе, и о поэзии, разлитой в природе и созидательном труде, и о многом другом. Эти мысли находили затем отражение в его художественных и публицистических произведениях. Но дневниковые записи ценны и сами по себе.
Избранное из дневников Пришвина было опубликовано, в частности, в книге «Незабудки», изданной Вологодским книжным издательством в 1960 году. Эта книга и взята за основу для данной публикации.
Составитель «Незабудок» и автор вступительной статьи – В.Д. Пришвина, жена писателя. Она отмечает, что «сила пришвинских записей – в сочетании поэтического чувства, наполненного напряжённой мыслью, с точностью наблюдений, придающей им целомудренную, почти научную строгость. Вторая особенность этих записей – в лаконизме, в сжатости формы».
Предлагаем вниманию читателей записи М.М. Пришвина, касающиеся писательского труда.
Михаил ПРИШВИН
НЕЗАБУДКИ
«Скрытая сила (так буду её называть) определила моё писательство и мой оптимизм: моя радость похожа на сок хвойных деревьев, на эту ароматную смолу, откуда-то наплывающую при поранении: от сильной душевной боли рождается скрытая сила поэзии».
«Аксиома творческого труда: что добро перемогает зло. Значит, из совокупности жизненного творчества получается некий плюс. И надо быть личностью, чтобы понимать этот плюс. Вот в этом знании общего дела есть сущность личности, потому что просто индивидуум знает только себя».
«Мы, поэты и художники, не являемся, как раньше думали, «избранниками», будто бы мы живём, а внизу где-то прозябают обыватели. Нет! Мы ничем не отличаемся от других, если их дело является творчеством жизни».
«Добро само по себе неказисто на вид и убеждает нас только, если осветит его красота. Дело художника – это, минуя соблазн красивого зла, сделать красоту солнцем добра».
«Человек, в детстве наслаждавшийся ароматом ландышей, и потом, когда потеряет обоняние в старости, не лишается желания поднести ландыш к носу. Мало того! Он может при этом наслаждаться воображаемым ароматом.
Поэзия сложнее аромата цветка, но и она близка к способности человека возмещать утраченное».
«Я охотник за своей собственной душой, которую нахожу, узнаю то в еловых молодых шишках, то в белке, то в папоротнике, на который через лесное окошко упал солнечный луч, то на поляне, сплошь покрытой цветами».
«Есть особое материнское чувство жизни, рождающее образы, как живые существа. В свете этого чувства каждая мысль превращается в образ, и как бы коряво ни писала рука, и как бы ни брызгало перо на плохой бумаге – образ родится и будет жить.
И есть мастерство, заменяющее материнское чувство, посредством которого можно писать, как только захочется. Но всё это не значит, что мастерство не нужно художнику: оно необходимо ему, но при условии подчинения материнскому чувству».
«Создание книги похоже на посев семян: много хлопот, чтобы посеять, а дальше всё само делается. В семенах – урожай от погоды, а в словах – от народа.
Да и в самом творчестве есть время забот, отвечающее посеву, и есть время, когда свои заботы надо отбросить и предоставить посеянному вырастать самому. Пусть всё вырастает по плану, как задумал сеятель, но пусть не вмешивается автор туда, где всё само делается благодаря силам природы.
Вот в этом-то, может быть, и заключается поведение автора и его управление, чтобы уметь вовремя отойти от задуманного и предоставить самый рост силам природы».
«Всё хорошее, в том числе и хороший рассказ, происходит не только от личного усилия, нет, оно само выспевает, как яблоко на стволе человеческой личности».
«Талант не делается, с талантом рождаются, и это есть то же самое, что у животных называют «инстинктом». Наверно, каждый рождается с каким-то талантом. Когда я попал на свой талант, на эту способность всё постигать, минуя ученье, я обратился к солнцу, как к источнику жизни, и прославил природу».
«Талант именно и есть способность приблизить другого к себе и за него выступать, как за себя. Значит, талант поэта есть та же сила любви, превращённая в слово».
«Далеко позади себя я оставил гордые попытки управлять своим творчеством, как механизмом. Но я хорошо изучил, при каких условиях мне удаются прочные вещи: только при условии цельности своей личности.
И вот это узнавание и оберегание условий бытия цельной личности стало моим поведением в отношении творчества. Я не управляю творчеством, как механизмом, но я веду себя так, чтобы выходили у меня прочные вещи: моё искусство слова стало мне как поведение».
«Никогда не останавливался перед чем-нибудь только из-за того, что другие за это брались и среди них были люди, может быть, и способней тебя. Это неверно! Твой кончик счастья виден только для тебя, и за него потянуть можно только тебе одному.
Вот отчего хороший грибник не боится народа в лесу, он верит, что твой гриб от тебя никуда не уйдёт и никто твоего гриба не заметит. И хороший охотник не боится чужой стрельбы, напротив «стреляют, – думает он, – значит, там-то и дичь». Так идёт счастливец на гам и стрельбу, и оттуда на него прямо и зверь; недаром же говорят: на ловца и зверь бежит».
«Писать очень приятно и легко – трудно удерживаться от писания и беречь свои мысли, чтобы их сгустить: чем меньше писать, тем гуще и сильнее выходит. И трудность писания, его подвиг состоит в том, чтобы строить плотину потоку слов и регулировать спуск их».
«Слово ценится по силе, с которой говорит человек, у сильного слов меньше, но зато они сильней действуют, у слабого больше слов и, чем больше слов у него, тем больше силы убывает. И так доходит до того, что слова его текут, как вода, и все говорят, его слушая: «Это вода».
«Причёсывание произведений литературных вошло в повадку, и каждая редакция стала похожа на парикмахерскую».
«В производстве нельзя без заместителей, но затем и создано и существует искусство, что человек тут сам.
В искусстве нет заместителей: тем искусство и отличается от всего».
«Искусство, как сила восстановления утраченного родства. Родства между чужими людьми».
«Стал я на тропу и знаю наверно, что рано или поздно придёт по ней другой человек. Слушаю сказку и знаю, что другой человек придёт и будет слушать её. Тропинка и сказка в родстве, это сёстры, одну в природу отдали, другую в сердце человека».
«Красота далёких стран непрочная, потому что всякая далёкая страна рано или поздно должна выдержать испытание на близость. Потому чистую, прочную красоту художник должен открывать в близком и повседневном».
«Поэзия – это чем люди живут и чего они хотят, но не знают, не ведают, и что надо им показать, как слепым».
«Мост от поэзии в жизнь – это благоговейный ритм, и отсюда возникает удивление. Не бойся, поэт, делать себе из этого правило и ему подчиниться: ты слушай только данного тебе музыкального ритма и старайся в согласии с ним расположить свою жизнь».
«Поэзия – это душа подвига, обращающего красоту в добро».
«Сказать от души, от себя самого и полным голосом – вот единственная мораль писателя».
«Из старых писателей Грибоедов чудесно сказал: «Пишу, как живу, и живу, как пишу».
Таков и мой идеал: достигнуть в словесной форме согласия её с моей жизнью». (Из книги «Кащеева цепь»).
«Свинцовым газетным языком каждый может писать. А языком всего народа, поэтическим и музыкальным языком писать очень трудно. Вот этот лёгкий свинцовый путь языка покатился от очерка к роману, и появилось такое неверное суждение, будто можно усвоить какой-то скорый метод и о всём написать». (Из книги «Кащеева цепь»).
«В художественной вещи красота красотой, но сила её заключается в правде: может быть бессильная красота (эстетизм), но правда бессильная не бывает.
Были люди сильные и смелые, и великие артисты были, и великие художники, но суть русского человека – не в красоте, не в силе, а в правде. Если же весь даже люд, вся видимость пропитается ложью, то для основного человека культуры это не будет основой, и он знает, что эта ложь есть дело врага и непременно пройдёт.
Не в красоте, а только в правде великие художники черпали силу для своих великих произведений, и это наивно-младенческое преклонение перед правдой, бесконечное смирение художника перед величием правды создало в нашей литературе наш реализм; да, в этом и есть сущность нашего реализма: это подвижническое смирение художника перед правдой».
«Русские цари были заняты завоеваниями, расширением границ русской земли. Им некогда было думать о самом человеке. Русская литература взяла на себя это дело: напоминать о человеке. И через это стала великой литературой».
«Да, так и можно сказать, что всякое истинное творчество есть замаскированная встреча близких людей. Часто эти близкие живут на таких отдалённых окраинах места и времени, что без помощи книги, картины или звука никогда бы не могли друг друга узнать.
Через тоску, через муку, через смерть, через все препятствия сила творчества выводит одного человека навстречу другому».
«… я пишу, – это всё равно, что возделываю сад, и у меня вырастают деревья, и плоды их достаются не мне.
И я это именно счастьем своим считаю, что плоды моего сада всем достаются, и эту творческую силу я называю любовью».
«… в искусстве самое главное – доверие к себе, к своему первому взгляду. Только надо помнить всегда, что эта простота восприятия и это доверие к себе обретаются сложнейшим трудом».
«…Человек должен сделаться не рабом, а хозяином времени, я брал эту мысль из себя, из собственной борьбы своей за такой рассказ, чтобы он переживал наше время и жил независимо от нашего времени в иных временах.
Хозяин времени есть победитель смерти, которая и составляет сущность всего временного… Каждый художник во все времена был борцом против временного».
«Самая большая сила на земле – та сила связи, которая получается через слово художника».
«Политик, увидав коня искусства, думает о том, как бы запрячь его в телегу с его политическим грузом».
«Пишите о войне, только помните – война должна кончиться, а книга должна остаться».
«Смотрю в себя и через себя одного понимаю всё русское, до того я сам русский. Так, если хочу понять, откуда у нас берётся столько героев, то сам эту готовность к геройству вижу в себе, как будто сидишь ни у чего и ждёшь, что тебя позовут, и как только позвали, то ты делаешься будто снарядом: вложили тебя в пушку – и полетишь, и с удовольствием, с наслаждением разорвёшься где надо…»
«Может быть, в состав таланта включён какой-то особый орган и посредством него художники ориентируются во времени подобно тому, как перелётные птицы определяются в своих огромных пространствах».
«Прочитав прекрасную книгу, я думаю: вот я её в день прочитал, а ведь чтобы написать её, он истратил всю жизнь!
Выслушав весной первый зелёный шум у берёзы, я говорю: чтобы так прошуметь, ведь она полвека росла».
Михаил Михайлович Пришвин (1873 –1954), русский писатель, прозаик и публицист. Константин Паустовский называл его «певцом русской природы». Максим Горький говорил, что Пришвин обладает «совершенным умением придавать гибким сочетанием простых слов почти физическую ощутимость всему». Первый рассказ «Сашок» был напечатан в журнале «Родник» в 1905 году. В 1906 году Пришвин совершил поездку по северу для сбора сказок по заданию Русского географического общества. Путевые заметки послужили основой для его первой книги «В краю непуганых птиц» (1907). В этой книге реализовался новый для русской литературы поворот натурфилософской темы «человек и природа». В ней сказались особенности творчества Пришвина, которое находится как бы на грани науки и искусства. За эту книгу Пришвин был избран действительным членом Географического общества, возглавляемого П.П. Семёновым-Тян-Шанским и награждён серебряной медалью.
Автор книг «За волшебным колобком», «У стен града невидимого», фенологических записок «Календарь природы», автобиографического романа «Кащеева цепь», романа-сказки «Осударева дорога», повестей и рассказов, в том числе для детей.
Подготовил Юрий МАКСИН