Писать Николай Зиновьев начал примерно с 1982 года под впечатлением стихов, опубликованных в журнале «Кубань»: «Я купил журнал «Кубань», который у нас издавался, прочитал стихотворения и думаю: дай я напишу, ну, и штук 6-7 написал, отослал. Приходит мне письмо: приезжай. Я приехал, поговорил со мной редактор, кое-что подправил и дал в следующем номере мою подборку – это была моя первая публикация, которой я безумно гордился, даже гонорар получил: 66 рублей». (1). Тридцать лет назад, в 1987 году в Краснодарском книжном издательстве вышла первая книга стихотворений Николая Зиновьева «Я иду по земле». Впрочем, сам Зиновьев довольно сдержанно к ней относится: «– Из первой книжки у меня одно стихотворение вошло в книжку, в какую, не помню. «Куда меня ночка морозная вынесла», вот с такой длинной, не свойственной мне строкой. И мне сейчас кажется, что оно не моё». (2). Подлинное признание поэта из провинции пришло позже, в 90-х годах, и само по себе оно было почти чудом. Стали выходить книги в московских и местных издательствах: «Полет души», 1997 г.; «Седое сердце», 1999 г.; «Дни, дарованные свыше», Москва, 2003 г.; «На самом древнем рубеже», Краснодар, 2004 г.; «Новые стихи», Москва, 2005 г.; «Я наследник любви и печали», 2007 г.; «Души печальные порывы», 2006 г.; «Вкус огня», 2007 г.; «На кресте», Новосибирск, 2008 г.; «Я – русский» стихи, Киев 2008 г.; «Я – русский» стихи, Краснодар, 2008 г.; «Призрак оптимизма» стихотворения, Краснодар «Советская Кубань» 2010 г.; «Дождаться воскресения» стихи, Ростов-на Дону, «Ирбис», 2013 г.; «Ночной дневник» Ростов-на Дону, «Ирбис», 2015 г.; «Стена» Ростов-на Дону, «Ирбис», 2016 г.; «На родине» Ростов-на Дону, «Ирбис», 2016 г.; «Сборник стихотворений» Краснодар, «Традиция», 2016 г., многочисленные подборки стихотворений в различных журналах и газетах. Писатели Николай Дорошенко и Петр Ткаченко в один голос говорят, что «Николаю Зиновьеву удалось прорвать информационную блокаду, устроенную русской литературе. Причём, казалось, без каких бы то ни было усилий с его стороны… Николай Зиновьев покорил читателей не упованием на «новую литературу», а установкой на «классическую лиру», вполне осознавая, как это «несовременно», наконец, как это невыгодно в обществе …» (3).
Об афористичности стихов поэта говорилось неоднократно. Композиция его стихотворений строится по раз и навсегда выбранному принципу: первая строфа даёт картину современности, вторая – подвергает её сомнению на прочность, с точки зрения христианской нравственности, и делается вывод:
По округе взор мой бродит:
Не крадётся ли где тать?
И врагов не видно, вроде,
И России не видать. (4).
Некоторые стихотворения состоят из одной строфы, другие – из нескольких, но структура их остается неизменной. Никуда не исчезло и зиновьевское чувство юмора:
Прогресса поступь мне знакома,
И ясен смысл его нагой:
Мы вышли в космос, а из дома,
Едва стемнеет – ни ногой.
Зиновьеву часто ставили в упрёк то, что он пишет «на злобу дня». Ответ поэта был таким:
«Пожалуй, я перестану писать на «злобу дня», когда исчезнет злоба, и настанет Вечный день, и Поэзия станет надсобытийной». (5); «сейчас, по-моему, просто кощунственно писать о розах, о соловьях…» (6) – намек на слова Ф. М. Достоевского о стихотворении А. Фета «Шёпот, робкое дыханье, трели соловья…»: «Положим, что мы переносимся в восемнадцатое столетие, именно в день лиссабонского землетрясения. Половина жителей в Лиссабоне погибает; домы разваливаются и проваливаются; имущество гибнет; всякий из оставшихся в живых что-нибудь потерял – или имение, или семью. Жители толкаются по улицам в отчаянии, пораженные, обезумевшие от ужаса. В Лиссабоне живет в это время какой-нибудь известный португальский поэт. На другой день утром выходит номер лиссабонского «Меркурия» (тогда все издавались «Меркурии»). Номер журнала, появившегося в такую минуту, возбуждает даже некоторое любопытство в несчастных лиссабонцах, несмотря на то, что им в эту минуту не до журналов; надеются, что номер вышел нарочно, чтоб дать некоторые сведения, сообщить некоторые известия о погибших, о пропавших без вести и проч., и проч. И вдруг – на самом видном месте листа бросается всем в глаза что-нибудь вроде следующего:
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья…
…Не знаю наверно, как приняли бы свой «Меркурий» лиссабонцы, но мне кажется, они тут же казнили бы всенародно, на площади, своего знаменитого поэта… … Мало того, поэта-то они б казнили, а через тридцать, через пятьдесят лет поставили бы ему на площади памятник за его удивительные стихи вообще, а вместе с тем и за «пурпур розы» в частности. Выходит, что не искусство было виновато в день лиссабонского землетрясения. Поэма, за которую казнили поэта, как памятник совершенства поэзии и языка, принесла, может быть, даже и немалую пользу лиссабонцам, возбуждая в них потом эстетический восторг и чувство красоты, и легла благотворной росой на души молодого поколения. Стало быть, виновато было не искусство, а поэт, злоупотребивший искусство в ту минуту, когда было не до него….» (7). То, что это не догадка, а подлинная мысль Н. Зиновьева, подтверждает он сам: «А вот не помните, как у Достоевского о поэте, который сказал одни и те же слова, а после землетрясения – его рукописи разорвало, а потом пришёл другой поэт и сказал те же самые слова, и его подняли на руки». (8).
Но в последние годы социальность в стихотворениях Зиновьева стала уходить на второй план, точнее, в глубину постижения духовных причин происходящего с нами. Так, в одной из подборок 2012 года на сайте газеты «Российский писатель», состоящей из 17-ти стихотворений, чуть ли не в каждой строфе присутствует библейская лексика: «Безверье, рабы грехов, Бог, небесная рать, ад, рай, Второе Пришествие, молитва, юдоль, Небесное Царство, нечисть, воскресенье…» Неужели лирик ушёл в так называемую «духовную поэзию», стал православным поэтом? Сам Зиновьев это отрицает, но с оговоркой: «Если я скажу «да», то в этом будет какой-то элемент гордыни, если же «нет», в чём-то солгу. Пока сказать, как требует Святое Писание: «Да — да или нет-нет» — я, к сожалению, не могу. Но мне очень бы хотелось БЫТЬ православным поэтом». (9). Зиновьев понимает, что дело не в тематике, не в лексике, не во внешних признаках «православности» поэзии, а в подлинности её содержания: «Хорошая поэзия — от Бога. Несомненно, в ней, как и в религии, много мистики, порой она алогична, но всегда — истинна. А поэзия не от Бога — лжива, надуманна, прикрывает свою неискренность какими-то блестками, словесной пиротехникой, постоянно меняющимися «новыми формами». Разумеется, хорошая поэзия — это не только гражданская и любовная лирика. Тема не так важна. Она может быть надсобытийной — едва уловимое движение души, необъяснимый поворот мысли, неожиданно нахлынувшее чувство… Все, что связано с нашим бытием, — со-бытие. А что над бытием? Только Бог, который непостижим. А как можно писать о непостижимом? Только каким-то непостижимым образом и никак иначе. Вот для этого Богом нам и дана поэзия…» (10).
Ту же мысль он высказывает и в стихотворении «Собрату по перу»:
Хочешь знать, где я был?
В этом нету секрета.
Я в себя уходил
Не на миг – на все лето.
Исхудавший как пес,
Я вернулся обратно.
Что оттуда принёс
Записал аккуратно:
«О душе не пиши
Так темно и убого,
Знай, от русской души
Ключ хранится у Бога».
Поэтические перемещения в пространстве и времени удобнее всего проводить на страницах лирического дневника: «Веду уже я много лет / Дневник (или ночник?) души». Одна из недавних подборок стихотворений Зиновьева так и называется: «Из дневника» (2016). Это не просто лирические записи личных впечатлений и переживаний, это летопись судьбоносных событий:
Не пишу об Украине
По одной простой причине:
Я с ума сойти боюсь
И молюсь, молюсь, молюсь.
Впрочем, молиться надо не только сердцем, но и разумом. Зиновьев ставит в тупик всех тех, кто известный евангельский призыв молиться «за врагов» считает универсальным. Поэт отвергает этот бездумный штамп:
Сердце ноет. Время мчится.
Мать с утра печет блины.
Не могу я научиться
Много лет уже молиться
За врагов моей страны.
По ночам мне снятся старцы, —
Не могу припомнить всех, —
Говорят они: «Сквозь пальцы
Смотрит Бог на этот грех.
Если мы тебе явились,
Значит, нет в тебе вины.
Мы и сами не молились
За врагов своей страны.
«…Ближним сегодня считаются все, кто ни попадя, — пишет Н. Зиновьев, — любой, оказавшийся рядом с нами, «в контакте», так сказать. Вы спросите: кто же на самом деле близок православному христианину? Обращаясь к святоотеческой литературе, можно сказать, что только единоверный, единодушный, соратник. И никто другой! Только за такого человека — ближнего своего — Господь призывает «положити душу свою». (11). Игумен Борис (Долженко) объясняет:
«Любите врагов ваших». Речь идет о врагах личных, вражда с которыми возникает по обыденным, бытовым причинам, но никак не о врагах Отечества или врагах Божиих.
К врагам Отечества относятся те, кто сознательно покушается на его границы, политическую и экономическую независимость, а также на само бытие народа, или на те основы народной жизни, без которых он не может существовать. Это нравственность, культура, историческая память, рождаемость, здоровье, прожиточный минимум и другое подобное.
К врагам Божиим, без сомнения, следует отнести бесов, затем сознательных служителей сатаны; с некоторыми ограничениями и тех, кто открыто и нагло попирает закон Божий, борется с христианством и Церковью.
Хорошо высказался по этому вопросу митрополит Московский Филарет: «Люби врагов своих, бей врагов Отечества и гнушайся врагов Божиих». (12).
Непонимание (и неисполнение) фундаментальных нравственных законов – главная причина происходящего в стране:
Мы перестали быть народом,
Мы стали рыночной толпой,-
Толпа редеет год за годом
И тает в дымке голубой.
Наживы ветер всюду свищет,
И карлик смотрит свысока.
А выход где? Никто не ищет,
Хотя он есть наверняка.
Интересно, что в этом стихотворении присутствует прямая перекличка с известными стихами иеромонаха Романа:
Вожди живут себе в угоду,
Во власти полный паралич.
Мы перестали быть народом —
И засвистел кавказский бич…
Спорить приходится не с отцом Романом, а с теми, кто не видит истока наших всеобщих бедствий – давней повреждённости души:
Это свиньи утонули.
Бесы выжили вполне.
Что им время? Дотянули.
И вот несколько — во мне.
Что вы вздрогнули-застыли?
И не надо прятать глаз,
Остальные бесы в вас,
Просто вы о них забыли.
Так вот с бесами и ходим
Много лет уже подряд.
Нам и в справках пишут: «Годен»,
Но куда не говорят.
Помрачнели ваши лица?
Выход есть. Один. Молиться.
Не только духовные опоры держат нас на земле, исторический опыт переплетается с личным:
Вот старый пруд с рекой в соседстве,
Пищит кулик среди куги.
А по воде бегут круги
От камня, брошенного в детстве.
(Видение)
Поэтический образ несёт в себе ещё и мистическое восприятие времени, в котором «…один день как тысяча лет, и тысяча лет как один день». (13):
Я сегодня дежурный по классу,
Я полил все цветы на окне,
Стёр с доски непотребную фразу,
Я сегодня на белом коне, —
Я и весел, и город, и послушен…
Но теперь, через тысячу лет,
Ощущенья того, что я нужен
Не себе одному, больше нет.
(Из детства)
В народе о разрыве времён говорят с чёрным юмором: «Кем ты был в прошлой жизни?» Политики старательно обходят этот скользкий вопрос стороной, поэт же воспринимает время по-своему, «с точки зрения вечности». Подлинно лирическими становятся только те стихотворения, в которых есть подобные образы, а не просто сентенции «по случаю». Лучшими, на мой взгляд, являются следующие стихотворения Зиновьева: «Талант от Бога скорбен духом…», «Это свиньи утонули…», «Два отца», «Воспоминание», «Глядят с икон святые лики…», «Я в детстве жил на берегу…», «Не обмануть души поэта…». «Из детства», «Безответное», «Старушка»:
Седая, в беленьком платочке,
Суха, как пламя, и быстра,
Идет из храма, где с утра
Молилась о запившей дочке.
Молилась слезно и о сыне,
Который был убит давно
Среди чужой и злой пустыни,
Но для нее жив все равно…
Придя домой, заварит чая
Из трав заброшенных полей,
Так и живет, не замечая,
Ни лет, ни святости своей.
После такого стихотворения обвинять поэта в унынии и пессимизме опрометчиво, но обвинения в его адрес идут один за другим: «Пессимизм захлестнул его лирику и берёт в свои цепкие руки души читателей… Большинство лучших стихотворений Николая Зиновьева, к великому сожалению, порождают у читателей отчаяние. А отчаяние – это капитуляция духа. Ничто так не подрывает веру в свои силы, как неверие в них. В этом, на мой взгляд, главная беда поэта» (Валерий Румянцев,14); «Удивительным образом повлияло, по-моему, погружение в веру: вместо радости она принесла уныние, сомнение, самобичевание…» (Ольга Сумина,15. – Позднее она увидела «прежнего Зиновьева». – В.Б.); «Не грех ли такое уныние, дорогой Николай Александрович, для верующего человека?» (Валентина Ефимовская,16). Думается, здесь произошло недоразумение в восприятии наиболее откровенных лирико-философских признаний автора. Его скорбь – не уныние, а видение и осознание своих грехов, что само по себе – добродетель («Блаженны плачущие…»). Ответом Валентине Ефимовской, стали, вероятно, следующие строки Зиновьева:
А ощущать свою греховность,
Как говорится, в полной мере —
И есть та самая духовность,
Что пролагает тропку к вере.
В чём можно упрекнуть Зиновьева, так только в «грехе», свойственном чуть ли не всем литераторам, – в спешке. Некоторые стихотворения, в которых присутствует мысль, но нет образности, можно было не публиковать, доработать, дать им «отстояться»: «Он для общества член не полезный…», «Я из страны, где радость умерла…», «Вот грибочки, вот капуста…», «Мелькает в мыслях разное…» Этот вечный спор между душой поэта и внутренним редактором можно разрешить только во времени. Да, порой у Зиновьева «стихи небезупречны – безупречна Поэзия. А Поэзии в стихах Николая – бездна» (Александр Суворов, 17). Кстати, не только в поэзии: «Любому будущему историку, который начнёт изучать последний четвертьвековой период в истории страны, надо будет сначала прочитать всё, написанное Зиновьевым, а потом уже приступать к изучению материала, который ему понадобится. Именно такая последовательность даст правдивый взгляд». (Юрий Брыжашов, 18). Почитатели поэзии Зиновьева благодарны ему в главном: «Дорогой Николай! Слежу за вашим творчеством и радуюсь тому, что вы – моя духовная поддержка в нашей чудовищной действительности…» (Нина Черепенникова,19). Остаётся надеяться, что эта поэтическая сила слова будет нам помогать ещё очень и очень долго.
Примечания:
- Интервью с Николаем Зиновьемым: http://www.ya-zemlyak.ru/poesia_nz.asp
- Там же.
- Ткаченко Пётр. Так мне пророчествует лира // Литературная газета. – 2017, 15 мая.: http://lgz.ru/article/-19-6597-17-05-2017/tak-mne-prorochestvuet-lira-/
- Зиновьев Николай. Из новых стихов: http://www.rospisatel.ru/sinoviev.htm
- «Мне очень бы хотелось БЫТЬ православным поэтом…» Интервью с Николаем Зиновьевым: http://mykor.ru/maps/news/586.html
- Выдающемуся русскому поэту Николаю Зиновьеву – 50 лет!: http://stihiya.org/news_4255.html
- Достоевский Ф.М. Записки о русской литературе: http://e-libra.ru/read/193857-zapiski-o-russkoj-literature.html).
- Интервью с Николаем Зиновьевым: http://www.ya-zemlyak.ru/poesia_nz.asp
- «Мне очень бы хотелось БЫТЬ православным поэтом…» Интервью с Николаем Зиновьевым: http://mykor.ru/maps/news/586.html
- Николай Зиновьев: Хорошая поэзия – от Бога // газета «Культура»: http://portal-kultura.ru/articles/data/97095-nikolay-zinovev-khoroshaya-poeziya-ot-boga/
- «Мне очень бы хотелось БЫТЬ православным поэтом…» Интервью с Николаем Зиновьевым: http://mykor.ru/maps/news/586.html
- Долженко, Б. К тихому пристанищу / Б. Долженко. — СПб.: Издательская служба Валаамского монастыря, 2008. — 215 с.: http://tihoprinarod.ru/bookHTML/ch2_11.htm
- 2-е послание Петра 3:8–9: http://www.origins.org.ua/page.php?id_story=1380#ixzz4u9b9ro23
- Румянцев Валерий. Талант с налётом пессимизма (о некоторых аспектах поэзии Николая Зиновьева: http://www.velykoross.ru/journals/all/journal_56/article_3153/
- Сумина Ольга: http://www.rospisatel.ru/zinovjev-novoje23.htm
- Ефимовская Валентина: http://www.rospisatel.ru/zinovjev-novoje13.htm
- СуворовАлександр: http://www.rospisatel.ru/zinovjev-novoje22.htm
- Брыжашов Юрий: http://www.rospisatel.ru/zinovjev-novoje27.htm
- Черепенникова Нина: http://rospisatel.ru/zinovjev-novoje9.htm