Вологодский литератор

Не стоит город без святого,

        селение без праведника.

                                                                                                   Народное поверье

Раннее утро обычного сентябрьского дня.

Солнце только-только зарождалось в небесах…

Оно своими всходами чуть-чуть процарапывалось на небе, словно открывало свои реснички через облака.

День обещал быть спокойным и тихим.

У меня был включен транзистор, работало радио, и мой слух приковала радиопередача. Передавали репортаж…

Начала передачи я не слышал. И осознанно её зачин я связал с услышанным…

– Известно, что поэты существуют парами… – звучало из транзистора, а я, зная, что в эти дни в Вологде должна проводиться «Рубцовская осень», обратил внимание на передаваемое и машинально зацепился за остаток фразы…

– Можно, конечно, это оспоривать, но куда, однако, денешься от насмерть друг с другом повязанных странными узами Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Фета, Есенина и Маяковского, Цветаевой и Ахматовой, – говорил диктор хорошо поставленным голосом.

В очередной раз я насладился рубцовской  строкой, когда стали декламировать:

Взбегу на холм

                       и упаду

                                в траву,

И древностью повеет вдруг из дола.

И вдруг картины грозного раздора

Я в этот миг увижу наяву…

А думал я в тот момент над выступлением на Всероссийском съезде Союза краеведов России. Поэтому этот стих для меня оказался особенно актуальным. И я подумал…

…Кажется, что малой родины всегда много.

Она привычна, относимся мы к ней как-то походя, не замечая её скромного величия, любим очень тихо, а кто-то и вообще не любит. Для учителей, например, уроки краеведения — лишние, и лучше этот отведённый час они потратят на изучение общего курса истории.

Но воспитательное значение пройденного материала несравнимо…

Как-то мы к малой родине относимся непочтительно, брезгливо, как-то снисходительно…

«Чего у нас-то может быть интересного?», – спросят у меня незатейливые, «никчемные» жители такого-то города…

Но когда задают вопрос: «где она, малая родина?» – ответить не можем…

Каков её образ, географические очертания?..

Какими словами можно выразить к ней своё отношение?..

Краеведение – слово народное, по своей сути тёплое, как в детстве – пирожок матушки…

Оно обиходное, общеупотребительное. И у каждого творца есть своё определение этого загадочного слова…

У Н.М. Карамзина,  Д.С. Лихачева,   С.О. Шмидта,   В.М. Шукшина,   П.А. Колесникова,   В.И Белова… Краеведение – это часть культуры. А русская культура, по определению многих учёных, в отличие от других национальных культур, – литературоцентрична.

В произведениях В.И. Белова, например, была изложена формула-модель его малой родины, того крестьянского мира, царившего во второй половине XIX – первой трети XX века. Поэтому неслучайно одно из своих сочинений он назвал «Лад». Это была прямая проекция простого человеческого счастья, промелькнувшего и в трилогии «Час шестый». Сюжеты трилогии писатель черпал в судьбах своих односельчан – жителей деревни Тимониха, выведенной им под названием Шибаниха.

Внесла в дело распознавания современного краеведения и вологодская поэтесса О.А. Фокина («Храни огонь родного очага…», «Счастлив тот, кто счастлив дома…»).

Раньше слово «краеведение» звучало несколько иначе: краелюбие, родиноведение…

Со временем придумали регионоведение, было время – провинциологии…

Нередко оно перемежалось с народными знаниями, употреблялось в месяцесловах и численниках (так в старину именовались отрывные календари).

И пусть критики сколько угодно заявляют, что эта наука только ещё формируется, её научный аппарат ещё не сложился, ко всему новому мы сложно привыкаем. Мы уже это проходили в своей истории… А классик русской литературы, историк, мудрец и просто хороший человек Н.М. Карамзин назвал историю другим словом – наставница жизни (для вологжан этот историк интересен тем, что был любимым писателем Василия Ивановича Белова. И его любимый литературный персонаж – Дон Кихот – напоминал любимого героя, с которого брал пример писатель в жизни и литературе).

И проповедовал Н.М. Карамзин нравственное начало.

Он говорил, что история современна по своему назначению…

Что такое МАЛАЯ РОДИНА, мне, как и любому человеку, сказать, трудно…

Скажем, Москва – столица моей Родины. Город и свой, и чужой, он расположен где-то там, далеко-далеко…

Я знаю Родину близкую – родную мне Вологодчину, которую можно понять всей душой, телом и сердцем.

По своим очертаниям, или попросту, абрисом, она напоминает нашу большую родину – Российскую Федерацию, о которой французский мыслитель Жан-Ришар Блок говорил: «Россия – это сама жизнь».

Чувствуете: сама жизнь!

И это высказывание ценно: взгляд со стороны оказывается не уродливой и злой карикатурой на наше Отечество, как это часто бывает, а взвешенной и беспристрастной оценкой.

О моей малой родине – Вологодчине – мне однажды довелось слышать такое высказывание:

«В недавнем прошлом мы говорили высокие слова о любви к отчизне, но несправедливо забывали малую родину – маленький городок, село, родную деревушку. А сейчас обращаем к ней взор, как к спасительнице, с надеждой на исцеление и возрождение души, с болью и виной за бедствующие села и малые города, за гибнущие памятники архитектуры и культуры и, наконец, за удручающее состояние самой провинциальной жизни…Что же с нами происходит?».

Высказывние принадлежит фотохудожнику Игорю Зотину Ему, как никому другому, оно очень свойственно… Вернее, человеку его профессии оно очень соответствует. Оно ценно ему как человеку, видящему каждое мгновение во времени. Ведь именно он, как и многие фотохудожники, запечатлевает сиюминутность, он видит секунду в тот самый момент, который вдруг становится уловим, ему ценны доли секунды, поскольку ему Бог дал возможность увидеть мгновение в том цвете, который не видит никто, он видит цвет, время по-особенному, в своём измерении…

Можно это мгновение не только видеть, но и услышать плеск речных и озерных волн, шелест камыша, песни птиц, крики чаек, чириканье воробьев.

Можно войти в красавицу природу, потрогать руками, поцеловать, как красивую девушку, наслаждаться её красотой. Это и есть самое простое человеческое счастье.

Так что же такое малая родина?

Это то, что расположено недалёко от меня…

Это где-то рядом…

Это то, к чему я прикасался в детстве…

Это то, чему я радовался в юности…

Эта любовь к местам, где я родился, живу и работаю…

Это то, чем я любуюсь сейчас.

Когда от одного воспоминания о малой родине защемит сердечко, а иногда вдруг повлажнеют глаза…

Говорить о малой родине всегда сложно, тем более сегодня, когда, вступив в XXI век, население перебирается в города, порой забывая об корнях современной цивилизации. Вслушайтесь, ведь мы сейчас все больше и больше говорим, что хотим жить «цивилизованно», пользоваться плодами «цивилизации», и под этим понимаем городскую жизнь. Идет процесс урбанизации, люди перебираются в город, но мы все вышли из деревни и из маленьких провинциальных (уездных, районных) городков, коих на европейском пространстве миллионы. И невдомек нам, ныне живущим в «цивилизации», что любая деревушка, наша малая родина, старше европейских столиц на несколько столетий. И цивилизация идет именно оттуда. Земля нашего рождения, деревня или город, а многие снобы говорят – провинция — , как и человек, имеют свой облик, свою судьбу, свою историю. Испокон веков деревенских жителей и население небольших городов считали символом провинциального захолустья. С подобным утверждением сложно смириться. Стоит однажды побывать в наших деревнях, и ты влюбляешься в эти селения, очаровываешься уникальными памятниками провинциальной старины, деревянными и каменными особняками, церквами, а главное – общением с его жителями. Согласитесь, что побывав там, ощущаешь «особинку». Именно она делает родным и притягательным удивительные земли нашего детства и юности. Не знаю, мне кажется, что нестоличные жители покоряют приезжих очарованием искренности.

И если вслушаться в названия вологодских деревень…

Семейные Ложки, Сарафанная Кулига, Липовица, Кокошница, Никола-корень, Конь-гора, Раменье, Соболиха, Родинка, Крáсота, Порубежье, Меленка, Воздвиженье, Березино, сельцо Тяпушкино…

Звучит как речитатив… Почти что народная поэзия…

А названия наших городов… Например, Устюг Великий…

Немногим городам на Руси присваивали подобные эпитеты…

Тысячи вологодских названий…

И в них – чистая поэзия народного слова.

Сравните их с современными наименованиями, и станет ясной их неумелая словесная эстетика.

С горечью понимаем, что отшатнулась от нас красота жизни, померкло словесное золото.

Любая деревня, небольшой город — хранители традиций. Истинны их неброская красота и спокойное достоинство. Исконно  ощущение их необходимости и значимости в человеческих судьбах. Здесь разлиты в воздухе историческая памятливость, мудрая сосредоточенность, неспешность в делах и начинаниях, дающие уверенность в будущем. В деревенском убранстве нет крикливой кичливости, назойливости и безудержного самолюбования, которые характерны для столичных городов. В деревенской жизни все спланировано, соразмерено, и думается здесь как-то по-другому – мягче, лиричнее…

Куда бы я ни приезжал, всюду меня встречали с улыбкой и ненатужным гостеприимством…

Общаясь со своими соотечественниками, я удивлялся их искренней доброте и исконной мудрости, любовался необыкновенными речевыми красками и занимательным говорком. У каждого читателя, вероятно, в памяти всплывают удивительные памятники гражданской и церковной архитектуры, прекрасные образцы древнерусской темперной живописи, красивейшие иконостасы местных монастырей, соборов и церквей. Однажды побывав в русской деревне, небольшом уездном городе, невозможно не влюбиться в тихие улочки, обрамленные архитектурными жемчужинами, в его жителей, спокойно и уважительно встречающих многочисленных путешественников, приезжающих на свидание с историческим прошлым. Встретившись с местными жителями, начинаешь чувствовать и понимать их непритязательную и немножко величественную стать, воспитанную самой историей и укоренившуюся в их самобытном характере. После знакомства с городом или деревней ощущаешь могущество и одновременно сказочность всего увиденного. Русские деревни и небольшие города испокон веков считались оплотом русской духовности. Сегодня важно не потерять, а может где-то и снова обрести веру в свое историческое прошлое

Сейчас мне почему-то вспомнилось стихотворение вологодского поэта Александра Романова:

Сколько их на Руси поставлено,

Деревенек и сел бревенчатых,

Подпоясанных палисадами

И рябинами увенчанных.

То речушки со щучьими плесами,

То леса их к себе привадили…

Широко по земле разбросаны,

Словно дети одной матери…

И в озерах ржаных да клеверных

Чередуются, будто пристани.

Еле слышные – ближе к северу,

Ближе к югу – голосистые.

Среди них одинокими вехами

Есть такие, что глаз не радуют:

Пассажиры давно все уехали

И не взяли билеты обратные.

Между ними, будя минувшее,

Там и тут церквушки на склонах

Кораблями лежат затонувшими

И белеют в глубях зелёных.

Это стихотворение отражает судьбу многих тысяч русских городков и селений. И все они имеют свою многовековую историю…

Северные уездные города и деревни никогда не производили впечатления застылости, праздной созерцательности, отстраненности. Здесь все было так же, как и повсюду в государстве. С самых первых веков местной истории люди трудились, учились, дружили, влюблялись, создавали семьи, растили детей, завершали свой путь на земле, выполнив свое жизненное предназначение. Каково оно, это жизненное предназначение? Каждый человек определяет его самостоятельно. Для кого-то, как и для А.С. Пушкина, оно состояло в том, чтобы «чувства добрые» лирой пробуждать, чтобы восславить свободу «и милость к падшим» призывать. Не менее достойное предназначение – посвятить себя благополучию своих близких, родных, своей семьи. Но чтобы ответить на вопрос о собственном предназначении, необходимо осознать себя во всей полноте человеческой жизни. Но этого не произойдет, если мы будем забывать историю своей малой родины. Она всегда выступает как путеводная звезда, которая как «земля отцов и дедов… дала мне всё, ничем не обделя: ни радостью, ни гордостью, ни болью». Когда-то древнеримский писатель и историк Плутарх сказал: «Что до меня, то я живу в небольшом селении и, чтобы не сделать его еще меньше, собираюсь в нем жить и дальше».

Жить по душе, душевно, в согласии с миром.

Города на Руси, и стольные, и губернские, областные, уездные, районные, то есть, и Москва, и Вологда, а, вместе с тем, и Великий Устюг, были небольшими поселениями…

Городки – так называют эти города археологи и отечественные медиевисты…

И в нашей земле имеются такие поселения…

Тарногский Городок, Кичменгский Городок, известен городок Хазелец в современном Никольском районе.

И если внимательно всмотреться в сегодняшний день многих русских городов (да и Москвы, и Вологды, или Твери, Череповца, Суздаля, Никольска), то можно увидеть черты небольших поселений.

Не зря до сих пор нашу столицу называют «большая деревня».

Ещё в имперский период Санкт-Петербург, город Петра Великого, нашего императора, ассоциировался  как европейская столица, а Москва —  тоже столица, но столица поменьше, усадебная столица, центр дворянской усадьбы.

Петербург никто не осмелится назвать большим селом, ибо у него нет на то оснований, он сразу смотрелся столицей.

Деревня Москва и деревня Вологда поддаются городскому образу неохотно, раздражённо.

Есть в Москве ещё чудом уцелевшие деревенские улочки, окружённые высокими домами.

Надолго вписались в городской ландшафт Вологды деревянные дома.

Неслучайно в Вологде зачастую льётся легкозвучащая песенка о городе, «где резной палисад».

Жители Москвы, «последние могикане», сопротивляются напору властей, своему переселению в дома с горячей водой из крана и, вообще, со всеми удобствами в квартире, а не во дворе.

Вологда более покладиста и разумна…

Почему?

Сказывается провинциальный характер.

Издавна считали, что вологодскую землю населяли потомки чуди, чуди белоглазой и чуди черноликой. Но она, с течением времени, «ушла под землю», как считалось в легендах и преданиях, сейчас она «жива» в народах финно-угорской языковой группы, пережила весь, стала вепсами, и со временем её ассимилировали люди славянской национальности.

Сколько ж веков прошло у этой эволюции, чтобы в современных городах и деревнях стали жить простые русские люди – одна из национальностей в многонациональной стране – Российской Федерации.

В Вологде большая, чем в Москве, этническая однородность населения.

Есть ли сходство между Москвой и Вологдой, вологодскими городами?

Одно дело Череповец, где скорость жизни отличается от Вологды.

Другое дело – сама Вологда.

Третий вариант – Великий Устюг с оттенком некой провинциальности.

Но всё же он Великий —  эпитет, полученный в древности, в средневековый период русской истории.

В веке минувшем определились характеры российских городов…

Да, да. Я не ошибся. У городов есть свои характеры.

Есть их разная, но столичность (в этом понятии кроется некая самость наших граждан, своеобразная гордость, но не гордыня, — наши жители, как отмечают пришлые народы, именуются добрыми, ласковыми, приветливыми и гостеприимными людьми).

Как известно, слово «столица» произошло от слова «стол».

История Отечества знает примеры разных «столов».

И Новгород, и Москва, и Владимир, и Санкт-Петербург.

Отсюда и разная «столичность», ментальность и их жителей…

Москва – город первого престола. Она короновала.

С конца XVII века до начала ХХ столетия Петербург стал государственной столицей, но Москва оставалась Первопрестольной.

Великий Новгород – столица (стол) российской вольности, потерявшая себя перед Москвой.

Нижний Новгород – торговая столица (стол) России.

Вологда может именоваться душевной столицей.

Русский дух в этом городе жил всегда.

Неслучайно  регион, именуемый Вологодской областью, прозвали «бастионом патриотизма».

Самое большое количество святых – здесь!

Самое большое количество людей, представленных к званию Героя Советского Союза и Российской Федерации – здесь!

И подобные примеры можно продолжать и продолжать.

Душа российская, чуткая, восприимчивая и святая  —  живёт в Прилуках, Кириллове, Ферапонтове, Белозерье, Тотьме, Никольске и в каждом укромном месте области, где из-за деревьев и деревенских крыш ныне опять выглядывают купола и колокольни.

И не случайны многие современные вологодские чудеса.

Лишь большой мерой духовности и душевности можно объяснить явление во второй половины ХХ столетия вологодской литературной школы, особой страницы в истории литературы и всей страны.

Или недавняя, как будто совсем не Божественная, сказочная история: явление народу Деда Мороза в Великом Устюге.

Почитайте миллионы детских писем, адресованных сказочному волшебнику, — и какой душевной теплотой наполнены обратные корреспонденции, вышедшие с вотчины Деда Мороза!

Вологодская душевность – понятие особое! Весь край наполнен ею. И если этого не замечают в других местах, не понимают этой характерной черты края – не беда для него, а беда для тех, кто не замечает.

Читатель меня может спросить, почему я так долго рассуждал о духовных и душевных устремлениях земли Вологодской?

Ответ мой  прост.

Душевность, которой восхищаются многие люди, свойственна произведениям многих писателей – прозаиков и поэтов — , рожденных на земле Вологодской.

Особенно прозаика Василия Белова и поэта Николая Рубцова!

Неслучайно в октябре 1970 года в газете «Литературная Россия» известный критик Всеволод Сурганов впервые применил термин «вологодская литературная школа».

Проговорил он его вскользь, как бы между прочим, но потом его подхватили многие.

Очевидно, что основой для выводов критика послужили, прежде всего, творчество Александра Яшина и Василия Белова, хотя в самой статье имена назывались и другие.

В данном случае важно увидеть основания для подобного мнения критика.

Говоря о «вологодской школе», никак нельзя упускать, что в 60-е годы XX века литературную Вологду без  имени Николая Рубцова представить трудно, ему удалось оставить после себя целое направление в русской поэзии. Его неудачно назвали «тихой лирикой», потом к нему привыкли. Конечно, нет в поэзии Николая Рубцова никакой «тишины». Есть наполненность самой народной жизнью в ее различных проявлениях. Поэзия Николая Рубцова – это голос народа. Приведем суждение Вадима Кожинова о поэзии Николая Рубцова: «О народности того или иного поэта часто говорят, основываясь на тематических и языковых чертах его творчества – то есть на осваиваемом им “готовом” материале жизни и слова. Такая внешняя народность достижима без особого дара и творческого накала. Между тем народность Николая Рубцова осуществлена в самой сердцевине его поэзии, в том органическом единстве смысла и формы, которое определяет живую жизнь стиха. Дело вовсе не в том, что поэт говорит нечто о природе, истории, народе; сказать о чем-либо могут многие, и совершенно ясно, в частности, что многие современные поэты говорят о природе, истории, народе гораздо больше, чем Николай Рубцов. Дело в том, что в его поэзии как бы говорят сами природа, история, народ. Их живые и подлинные голоса естественно звучат в голосе поэта, ибо Николай Рубцов… был, по словам Есенина, поэт “от чего-то”, а не “для чего-то”. Он стремился внести в литературу не самого себя, а то высшее и глубинное, что ему открывалось».

«Сила, конечно, в самой органичности и исходности материала, – вторит критик Владимир Гусев, – в мощи первичных ценностей, в острой постановке вопроса, в чём  же  п р о ч н о с т ь,   т р а д и ц и я   (выделено мной. – С.Т.)   человека в нынешнем динамическом мире; слабость – в иллюзии герметизма деревни, в прекраснодушной мечте, что мир таков,   м о ж е т    б ы т ь (выделено мной. – С.Т.)   таким, каким мы представляем его, сунув голову в чистый, влажный зеленый куст какого-нибудь чернотала иль краснотала; но мир – вот он, вокруг, в просторе, и человек, даже дремля в зное, в общем-то все равно знает в душе, что впереди – дорога».

Но здесь следует и важное замечание, что «деревенская проза» как явление, была необходима, чтобы выразить новые тенденции общественного сознания.

Критик Анатолий Ланщиков высказал мысль:

«С понятием “вологодской школы” связывались имена Александра Яшина, Николая Рубцова, Василия Белова, Ольги Фокиной… И вот сибиряк Виктор Астафьев сразу же вписался в эту “школу”. Художник, чей талант намного превышает масштабы местного таланта, всегда легко впишется в любую “школу”, если она, разумеется, достойна его таланта. Астафьев не только вписался в “вологодскую школу”, но во многом обогатил ее своим самостоятельным художническим поиском».

Завершить мне хочется свое повествование словами ещё одного всемирно известного вологодского писателя, Варлама Шаламова.

Когда-то он писал:

Мы родине служим по-своему каждый,

И долг этот наш так похож иногда

Но странное чувство арктической жажды,

На сухость во рту среди неба и льда.

И, формулируя ответ на вопрос, в чём заключается русская уездная или деревенская (они обе пошли от деревенской) ментальность (правда, здесь будет уместным замечание о национальных чертах характера), мне кажется, будет верным сказать:

«Деревенская ментальность, независимо от того, где проживает её носитель, сосредоточила в себе контрастные черты, —  такие, как скромность и даже стеснительность, но при этом глубочайшую уверенность в себе. Неяркость, сдержанность внешнего выражения чувств и, вместе с тем, глубину их душевного переживания, мощную внутреннюю силу характера, личности, стремление быть самим собой при любых обстоятельствах, неизменное чувство собственного достоинства. К этому можно добавить любовь к своему краю, внимание и поддержку земляков, где бы они ни находились».

…Закончил я слушать передачу по радио задолго до её окончания. Услышанное стихотворение Николая Рубцова подтолкнуло меня к этим мыслям.  Вот что я скажу коллегам на предстоящем съезде Союза краеведов…