Вологодский литератор

ДВЕ СУДЬБЫ

У портрета Рубцова*

молча ждал Цыганова.

Улыбался Рубцов,

дескать, жди:

Цыганов – парень хитрый,

и к нему без молитвы,

без строки колоритной

лучше не подходи.

Не дождался я Саши,

не сварил с Сашей каши,

но зато оказался

в вологодской пивной.

Там в углу в одиночку

пел рубцовские строчки

и листал цыгановский

«Вологодский конвой».

*Портрет расположен на стене музея «Две судьбы». В этом же здании находится и Вологодская писательская организация.

*  *  *

Меня не выпускает дождь

из клетки под названьем дом.

Но вижу я, как ты идёшь

по лужам за окном.

Идёшь дорожкой средь полей,

по тропке средь кустов,

по берегу ушедших дней

напротив островов.

И мочит дождь одежды ткань

и волосы твои,

и клён протягивает длань –

подай или возьми.

Куда идёшь, зачем идёшь,

покинув тёплый кров?

По крыше барабанит дождь,

как тысячи шагов.

*  *  *

Мир – загадочный и странный,

словно чайник деревянный.

Ладно скроен, крепко сбит,

до краёв водой налит.

Только вот беда какая –

на огне он прогорает.

Но пока не прогорит,

чаем будущим манит.

Мы ведём себя, как дети,

на обугленной планете.

И никто не скажет: стоп,

был уже один потоп…

*  *  *

Людям стало мало слов привычных.

Может, жизнь по-своему права.

Если слушать речь косноязычных,

то услышишь новые слова.

Группа зэков ботает по фене,

виртуозно цвиркая слюной.

Это без беды, когда на сцене,

а вблизи – соседствует с бедой.

Мало проку в этой странной речи,

в этом обеднённом языке…

Обезьяний образ человечий

проступает в жесте и кивке.

Молча отрок дребезжит на «клаве»

смысл короткий аббревиатур.

Невдомёк, что мозг оскудевает

под гипнозом сетевых культур.

Вот и домычали, додолбили

по мозгам на новом языке.

И уже полмира утопили

в виртуальной интерНЕТ-реке.

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

А дом остыл, нагретый жаром лета,

как будто дух покинул остов стен.

Холодный блеск стареющего света,

как блеск судьбы низринутых систем.

За ними – путь, за ними – пропасть рая,

сгоревшего, остывшего дотла.

Но рядом шла позёмкой жизнь другая,

без радостного света и тепла.

И, много лет живя в анабиозе,

очнётся вдруг, невзгоды переждя.

И не в стихах, а в самой грубой прозе

взметнёт наверх и бурю, и вождя.

И будет бунт – холодный, беспощадный,

и нежные осыплются цветы.

И будет путь кому-то безотрадный,

и по нему пойдём и я, и ты.

Другая жизнь себя ещё покажет,

когда возьмёт чужое, как своё.

И не пытайся возвратить пропажу,

когда начнётся инобытиё.

г. Устюжна