Вологодский литератор

Что говорить, встречались, разошлись.

А может быть осталось что-то? Может.

Хотя… «Она вас больше не  тревожит».

Мечты, как говорится, не сбылись.

Что говорить, зеленая вода,

Нева, мосты, ампир и все такое…

И двое — над ноябрьскою рекою…

Что говорить, исчезло навсегда.

Но вспомнишь все — и кажется тотчас:

А может, мы и не были такими:

Влюбленными, счастливыми, иными?

И что вода не отражала нас?

И что, как век назад, она текла,

И жизнь текла, похожая на кому:

Вне нас, без нас, над нами, — по-другому —

Без божества, без чувства, без тепла.

Что губ твоих не пил и не кусал,

От запаха не млел, не полоумел,

Не знал тебя, не видел, не искал,

Не потерял, не тронулся, не умер…

Приду в себя… и вымою посуду,

Побреюсь, причешусь, включу кино.

Что — говорить? Не важно. Все равно.

Но говорю. И говорю. И буду.

* * *

Наваливалась тишина,

и воздух становился гулким.

Тревогой вся окружена

ходила мать по переулкам,

стучалась в двери. Только стук

молчаньем отзывался сиро,

как резонирующий звук

богооставленного мира.

А я сидел в своем дому

и материнский голос слышал.

Никто не отвечал ему,

никто на стук и зов не вышел.

Тогда я женщину позвал:

«Вернуть ты сына захотела?

Я так же точно мать искал,

но мать моя давно истлела.

Увы, предел любви таков,

предел любви, закон разлуки».

Я смолк. Мне не хватало слов

для этой нашей общей муки.

И тут внезапно я постиг,

что с нею мы теперь стояли,

как сын и мать, что в этот миг

сквозь боль друг друга узнавали.

* * *

«Соли нет!» — сказали в магазине.

Неужели вправду соли нет?

В деревенском старом магазине

Я купил для сына пистолет.

Если соли в мире не осталось,

Если друг на друга наплевать,

Если соли в мире не осталось,

Надо научиться убивать.

Пусть мой сын играет с пистолетом,

Это в современности нужней…

Но когда подумал я об этом,

Стало гадко на душе, верней,

Сердце вдруг пронзило острой болью:

Что бы я мальчишке объяснил?

Нет, уж лучше сам я стану солью,

Чтобы сын патроны не купил.

г. Шексна