Вологодский литератор

Танюшка живет в поселке Светлый Ручей. Ей 16-й год. Она энергичная, быстрая. Нынче закончила 8 классов. Впрочем, закончили эти классы еще три девочки и один хромоногий  мальчик Вадим, Танюшкин стеснительный воздыхатель. С этого лета  школу закрыли, так что никто в ней учиться больше не будет. Всяк выбирает судьбу себе сам.

Пока никто ничего не выбрал. Кто стайками, кто в одиночку, прохлаждаются по поселку. На работу б куда.  Да где ее взять? Танюшка повадилась в лес. Раньше туда она с мамой ходила. Но та заболела и умерла. Поэтому ходит нынче  одна. То по ягоды, то по грибы.

 Лесопункт летами  как оживает. Народу в нем   через край. Приезжают те, кто когда-то здесь жил, но разъехался по стране,  и теперь вновь сюда, кто – на месяц, а кто и на целое лето,  абы здесь  вновь почувствовать родину и свободу.

У Танюшки свобода и родина около дома. Тут  и  ниточка связи, какую она  время от времени ощущает со стариной.  Здесь, за пряслами огородов проходил когда-то старинный волок. Далеко не в нашем тысячелетии между реками по двойному водоразделу      трелевали  лодки с товаром,  переправляя его на Сухону с Ваги, а то и обратно. А сейчас здесь кустарники, гарь и трухлявые пни. И, конечно, сам лес,  снова новый,  который родился на вырубках в те советские  годы, когда создавался  здесь лесопункт.

Дорога жмется  к большому, без крыши, но с целой рощицей ив   бараку, за которым – холмики  и пустырь.  Здесь  колыхала когда-то колхозная  рожь, а теперь шелестят листочками низенькие осинки. Дальше – вырубка, сенокос с сеновалом, ельник с мостами  цветных мухоморов. А там  и болото, всё-всё в рыжих сосенках, под которыми – пламенная  морошка.

На болото стала Танюшка ходить с малолетства. Ягоды    обычно заказывала  состоятельная  семья бывшего  начальника лесопункта, приезжавшая в  Светлый Ручей  из Москвы, благодаря которой девочка стала иметь  карманные  деньги и может купить на них то, что ей по душе.

Солнышко льнёт к Танюшке, целует ее подбородок, глаза и губы. Девочка   отмахивается от его шаловливых касаний:

— Ну, будет. Не парень, эдак обхаживаешь. Отстань!

Солнышко тут же и прячется средь березок. Танюшке мило чувствовать, как к  ногам ее, обутым в коротенькие  сапожки, мягко  льнут желтоголовые чистотелы.   Кругом покой. Однако Танюшке покой ни к чему.  Ей нужен шепот кустов и дыхание мха, с каким тот  сопит и бормочет, выбираясь из под сапожек.

Ягоды сами просятся в руки. Румяные, в бугорках, они летят в берестяную корзину. И запах от них молодой и крепкий, как от пчелиных избушек на огороде.

В голове у Танюши нежная  песня. О  цветах, о ласточках, о лазури.     О, эти нежности! – ворчит она на себя. Вроде и нет их вблизи, а она, эти нежности, ощущает. Потому и глядит удивленно на всё, что с ней рядом.  Право, радость  у девочки так и подпрыгивает в груди.  Из лесу не хочется никуда. Однако корзина  уже переполнена. Надо домой.

Ступает она по солнышку. Оно ей указывает дорогу, выводя из сырого простора на рожденный     деревьями полумрак. Сразу же за болотом мощно раздвинулись  старые ели и где-то  меж ними, покачиваясь, спешит  сбежавший от матери медвежонок.

Душа у девочки переполнена чувствами. То и дело   вздрагивает сердечко. Сладко-сладко ему, как и зайчику на поляне, где его ждет взволнованная подруга. И вдруг уже  на подходе к поселку, среди молодого кипрея, на лавке  перед колодцем она заметила Вадика, в белой рубашке, причесанного по моде, с цветочком в губах, как с прикуренной папироской.

 Увидев ее, Вадик разволновался. И так-то он был не особенно разговорчив.  А тут и совсем сделался как  немой. Ладно, хоть Танечка повернулась к нему и, задерживаясь, спросила:

— Вадичек, это ты?

— Я, — еле слышно ответил Вадим и тут же  поднялся. Стараясь не захромать, сделал к Танечке несколько трудных шагов. Но сразу  и оконфузился, поскользнувшись на  втоптанной в землю бутылочной склянке. Однако же устоял. О, как хотелось ему выглядеть в эту минуту красивым и смелым, с улыбкой, без хромоты и  нелепой гримасы, что поползла по его огорчившемуся лицу.

 Ногу свою потерял Вадим в позапрошлом году. Шел по бровке дороги вдоль Сухоны. Да попался навстречу  пьяный мотоциклист. Он и сбил его  с ног. Мало того, желая скрыть преступление, сбросил Вадима с берега вниз на острые  камни. И скрылся. Вадима же обнаружили через сутки. Идти он не мог. Одна нога в переломе, вторая – в ушибах. Лечили. Почти полгода вылежал он  в больнице. В результате, одна нога восстановлена, вторая – отрезана под коленом. Дабы не выглядеть одноногим, уже дома после больницы с отцом своим, работавшим в кузнице частной фирмы, смастерил самодельный протез. На нем и учился ходить, лишь бы, лишь бы не быть похожим на инвалида.

И вот дожил до нового лета. Как и отец, стал работать с горячим металлом. А вечерами дома сидел. Тайком высматривал из окна поселковых девчат. Танюшку выделил среди всех. О, как хотелось ему  с ней остаться один на один. Девушка не догадывалась об этом. И вот он выбрался к крайней улице, где черемухи и колодец. Сидел на лавочке, надушенный мамиными духами, в новой рубашке и брюках с  клином,  скрывавшим   от посторонних  глаз  отсутствие   целой ноги.

— Я, — повторил Вадим, удивляясь тому, что Танюшка стояла с ним рядом, чуть наклонившись в сторону от корзины, и бежать от него, как будто не собиралась, что его смутило и удивило.

Девушка поняла его и сразу почувствовала к юноше  жалость. Но еще сильнее, чем жалость, уловила в себе порыв благодарности.  Наверно, за то, что выглядел он сейчас каким-то незащищенным, в то же время  стесняющимся и чутким.  Поэтому встрепенулась вся и спросила сквозь неожиданное волнение:

— Ждешь,  кого?  Или мне показалось?

Он не знал, что на это ему и сказать.  Два шага  между ними.  Сделав их, он забрал у нее корзину.

— Ты, наверно, устала, — вздохнул, и пошел  к Танюшкиной  улице, ощущая на правом  плече ее маленькую  ладошку. До чего же была она невесомой и застенчиво  пахла  мягким сфагнумом и  морошкой.