Вологодский литератор

Не знаю, почему раньше не писал о Викторе Лихоносове, ведь видел и слышал его не раз! И вдруг вспомнил юбилейные рубцовские дни 2016 года…

В Биряково, на высоком берегу полувысохшей реки, превратившей низину в загадочный лунный пейзаж из множественных кратеров-промоин, мы отмечали годовщину на деревянных столах, покрытых наспех дурно пахнущей цветастой клеёнкой, и пили воспетое Рубцовым кадуйское вино из сиротских пластиковых стаканчиков. Величавый и медлительный Виктор Иванович, чуть пригубив, снимал всю эту красоту на ставший уже знаменитым фотоаппарат и затем терпеливо отвечал на вопросы жутко волновавшегося местного журналиста.

Мы сели в автобус и поехали в Тотьму, к первому памятнику русскому поэту, сидящему спиной к реке и теперь уже навсегда задумчивому. Прибыли на ночёвку в холодные кельи Спасо-Суморина монастыря, в пятидесятых годах принявшего Рубцова в обитель (студентом работавшего тогда в этих стенах Лесотехнического техникума) и, чтобы согреться, собрались в тесной комнате на первом этаже за крохотным круглым столом. Сидели, где придётся: кто на старых стульях, кто на пружинных продавленных кроватях. Мы всё вспоминали, вспоминали… Грозный писатель Балакшин – о Великой войне, оболганной недругами, всегда улыбающийся поэт Карачёв– о чудом сохранённых храмах Тотьмы, а Виктор Лихоносов – о кознях кубанских чиновников, забывших (или никогда не знавших) о настоящих, а не придуманных, казачьих традициях.

Рано утром мы пришли в Воскресенский собор, на крыше которого юный Рубцов хулиганил с друзьями-однокурсниками, а в зрелости вспомнил о нём в таинственных стихах: «И храм старины, удивительный, белоколонный Пропал, как виденье, меж этих померкших полей…»Теперь здесь вновь покоятся мощи святого Феодосия Тотемского. Мы поклонились ему, припав к простому чистому и тёплому полу из лиственницы, зажгли свечи…

Паром переправлял нас на другой берег Сухоны почти бесшумно, как будто ожидая рождения поэтического лихоносовского слова в душе, помнившей и Рубцова, и Белова… Виктор Иванович фотографировал для памяти, а сам думал, прислонившись к ограждению, глядел на пасмурное утро, ни с кем не разговаривая.

В Николе, в музее Рубцова, он внимательно слушал экскурсовода, но мысль его витала в ином, художественном пространстве – это было видно по глазам, смотревшим сразу и на экспонаты, и на очертания фигур, проснувшихся и зазвучавших далёкими голосами.

А год спустя Лихоносов перенёс мысли на бумагу и рассказывал, почти не заглядывая в записи, об ушедшем времени так, как если бы оно к нам вернулось, но уже во всей многомудрой полноте. Мы сидели в главном зале вологодской областной библиотеки сразу после отшумевших Беловских чтений, слушали и воссоздавали под его мерную музыкальную речь страницы незабвенных произведений… А ещё была поездка в Тимониху, о которой говорить не стану – после воспоминаний Лихоносова не смею и не смогу…

Ещё в школе его «Осень в Тамани» слилась в моём сознании с «Таманью» Лермонтова: «…в полях, на дорогах родимой стороны я так и остаюсь с сердцем ребёнка». Потом читал его романы… В психологическом лабиринте книги «Когда мы будем вместе», как ни старался, заблудился, а вот «Мой маленький Париж» принял, смеялся и горевал вместе с автором.

Естественный жанр для Лихоносова – это повесть, повествование, рассказ об истории и своём внутреннем мире. Его проза созерцательна: «Никто не мешал ему созерцать какую-то свою дальнюю жизнь», и в этом её очарование. В обычном взгляде нет глубины, в созерцании помещается всё…

В его прозе — вопросы, многоточия и снова вопросы… Вся наша жизнь состоит из вопросов и многоточий…

Мне близка у Лихоносова тема памяти. Уже в молодости он стал мысленно возвращаться в покинутые любимые места: в есенинское Константиново, в лермонтовскую Тамань, в сибирскую деревню, где пережил первое лирическое чувство… Повесть «Чалдонки» притягивала его вновь и вновь, он всё кружил над ней, и вот появилось дописанное жизнью «Позднее послесловие»: «Память возвращается, как птица, В то гнездо, в котором родилась…».

Критик Юрий Павлов, приветствуя писателя, с горечью сообщил тогда, в концертном зале вологодской библиотеки, что на университетскую встречу с живым классиком пришла горстка студентов-литераторов — и ни одного преподавателя филфака! «Это всё равно как на встречу с Беловым не явились бы доценты и профессора Кубанского университета!» — возмущался он.

Да, они потеряли многое… Лихоносов ведь бесподобен и как рассказчик. Когда рассуждает о природе любви – нежен, а когда встаёт на защиту поруганной русской культуры – страстен и безжалостен: «…вразуми этих чертей неприбранных, оголтелых, одуревших от денег, и накажи их…»

Проза Лихоносова вне времени и пристрастий. Придут другие, пытливые читатели, откроют его книгу сначала с иронией и с предубеждением: «Старьё-то какое!» А закрыв последнюю страницу, будут долго плакать душой, мечтая о великой, святой, но, как всегда, не сбывшейся любви…

Виктор БАРАКОВ

(https://www.rodnayakuban.com/post/%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%BE-%D0%BE-%D0%BB%D0%B8%D1%85%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%B5)

P.S. Вологодские писатели сердечно поздравляют классика русской литературы Виктора Ивановича Лихоносова с Днём рождения! (30 апреля)